У меня никогда и мысли не было, что мы с Илзе можем разойтись. Да и сама она повторяла неоднократно: «С кем венчаться, с тем и кончаться!» Ее уход от меня был похож на дезертирство. По православным канонам это считается «злонамеренным оставлением супруга». Два года после нашего развода я корил себя, просил ее о прощении, умолял: «Дай нам еще один шанс, хотя бы только ради дочери!» — но ответа так и не получил...
Владислав Паулюс: Эти два года Илзе направо и налево раздавала интервью, обвиняя меня во всех смертных грехах. Как прекрасная драматическая актриса, она очень убедительно играла свою новую пиар-роль: несчастная, загнанная, измученная четырнадцатью годами постылого брака мать-одиночка, но сильная женщина, которой никто не нужен! Естественно, пресса приходила ко мне «за ответом». Я отказывался от комментариев, продолжая верить, что произошла какая-то чудовищная ошибка.
Все это время жил иллюзиями, что мы как-то помиримся, что это обратимо: «Ну да, мы переживаем очень тяжелый этап. Нам надо поговорить, решить, как выйти из кризиса, и жить дальше...» Я пытался понять, чем она была недовольна. Действительно, в последние годы ушло какое-то тепло, мы душевно отдалились друг от друга. Постоянно была безумная гонка, угар — моя работа, ее проекты и гастроли. У каждой семьи бывают тяжелые периоды. Но ведь мы были вместе столько лет, наполненных радостями и трудностями. И все эти годы Илзе и я мечтали о ребенке. К счастью, у нас родилась Надя. Признаюсь, я стал больше уделять внимания маленькой дочери, Илзе обижалась. Принимаю ее претензии — конечно, все так... Но мне казалось, если люди любят друг друга, все поправимо. А Илзе, как выясняется, так не думала и молча копила в себе обиды...
Что же случилось? Я никак не мог нащупать тот момент, с чего все началось. Как безумный перечитывал интервью Илзе, смотрел передачи, звонил ее родным и знакомым. Удивительно, как много нового я открыл. Живешь-живешь, а потом вдруг узнаешь такое, о чем даже и помыслить не мог. В одном интервью Илзе говорила, что наш брак был роковой ошибкой, в другом — упрекала меня в скупости и даже в прелюбодеянии. Как мне разъяснила няня Нади, имеется в виду наш с ней несуществующий «роман». Какая пошлость! Мне кажется, это какой-то поиск самооправдания. Ей хочется, чтобы я один был во всем виноват.
Помню, в передаче Юлия Меньшова задала Илзе вопрос:
— Почему вы разошлись?
Илзе ответила:
— Я сделала это ради дочери и... ради спасения своей собственной души.
Она говорила что-то «о разрушительной атмосфере отношений». Еще где-то сказала: «Супруг не был мужчиной моей мечты. Для меня примером всегда были отец и брат. Они очень добры, щедры и великодушны». Следовательно, я — не добр, не щедр и не великодушен. Некий бес, от которого она должна защитить себя и Надю...
Мне показалось, что Илзе свято верит в то, что говорит, хотя иногда путается. Где-то она жаловалась, что два последних года нашего брака были настоящим адом! Недавно с ней встречался мой приятель, и она, забыв о сказанном, уже заявила, что шесть лет были для нее адом! Меня это поразило: получается, все началось еще до появления Наденьки? Тогда зачем было рожать ребенка, не понимаю?!
Это случилось в 2013 году. Надюше исполнилось три годика, из-за сильной аллергии на цветение березы и ольхи врачи посоветовали вывезти ребенка из Москвы. Снял на Кипре дом на три месяца. В конце марта мы полетели туда вчетвером: я, Илзе и Надя с няней. Илзе побыла с нами дня два и улетела. Ради здоровья ребенка я оставил работу и жил все это время с Надей на Кипре, Илзе прилетала раза три буквально на пару дней. Правда, к слову, позже она жаловалась в очередном интервью, что я, оказывается, лежал в Москве на диване, пока она разрывалась между поездками на Кипр, где жила Надя с няней, и работой. Ну, оставим это на ее совести...
В мае выяснилось, что в начале июня мне нужно вернуться в Москву. И мы договорились, что Илзе подменит меня. «Я прилечу пораньше, чтобы ты показал, где покупаешь овощи, мясо, рыбу», — сказала она по телефону.
Мы с Надей встречаем ее в аэропорту Ларнаки, целуемся. Проводим вместе эти два дня: втроем обедаем в ресторанах, купаемся в море, ездим за покупками. Вместе занимаемся ужином: я готовлю рыбу, Илзе — салат. Пьем вино. Вокруг вертится наша счастливая дочка. На следующий день мы пошли поклониться в монастырь Святого Мины и в храм, где хранится частица Креста Господня, вместе прикладывались к святыне. После нашего паломничества стало спокойнее на душе.
Шестого июня вечером я улетал в Москву. Когда прощались, сказал:
— Давай поговорим, нам надо как-то наши отношения улучшать...
Илзе, пожелав мне ангела-хранителя на дорогу, пообещала:
— Обязательно поговорим... позже, когда я вернусь через три недели.
Самолет прилетал в Шереметьево поздно ночью, меня вызвалась встретить старшая дочь Маша. На следующее утро мы с ней поехали в наш загородный дом. Только пересекли МКАД, раздался звонок:
— Здравствуйте! Я из газеты... Вы можете прокомментировать ваш развод?
— Какой развод? Я ничего не знаю...
Залезаю в Интернет, на сайте Life News фото — на экране айфона написано следующее: «Я не вижу возможности продолжать отношения и поэтому мною принято решение подать на развод». И подпись — Илзе Лиепа.
Мы подъезжаем к поселку, открываем дверь и застываем на пороге, не веря своим глазам. Дом абсолютно пустой! Исчезло все: мебель, картины, книги, посуда, шторы с окон, люстры и светильники, сняты даже держатели для туалетной бумаги. На месте многочисленных портретов Илзе, икон и картин чернеют шляпки гвоздей. Наверху в спальне почему-то отвинчены и увезены дверцы у шкафа, в домашней часовне снят иконостас. Из столовой, где за несколько лет до того всю нашу счастливую семью снимала передача «Пока все дома», исчезли и стол, и буфеты с посудой.
Зияли пустые окна без штор, от шагов раздавалось гулкое эхо. Исчезли и две дорогие моему сердцу статуэтки мейсенского фарфора, которые мне на юбилей подарил брат. Мы с Машей, потрясенные, ходили по комнатам в поисках хоть какой-нибудь записки. Но записки не было. Решив, что нас ограбили, вызвали полицию. Они не нашли следов преступников, составили протокол, опросили соседей и охрану. Секьюрити сказали, что хозяйка дома накануне своего отъезда грузила машины и просила мне передать, что это она все вывезла. Уголовное дело о краже было закрыто...
Боже мой, что это? Я вспомнил, как священник, который нас венчал, сказал мне: «Помните, дом — это все на вас. Вы должны в него вкладывать деньги, Илзе ничего не должна...» И я изо всех сил старался. Но дело, конечно, не в вещах (бог с ними), а в том, КАК все это было сделано: не поговорив, ни о чем не предупредив. Коварно, у меня за спиной, я считаю, с предельной подлостью. Получается, Илзе все заранее задумала, готовилась и осуществила, пользуясь нашим с Надюшей отсутствием. А ведь на Кипре, когда прощались, она меня поцеловала. Это был иудин поцелуй...
Лет шесть назад произошла очень похожая история. Первый клуб Илзе со своей партнершей Марией открыла в Жуковке, арендовав помещение у моего знакомого. Через какое-то время отношения с арендодателем у них вдруг испортились. Илзе с Марией пытались с ним передоговориться, но тот не шел навстречу. Они поехали с этим вопросом к отцу Власию, духовнику Илзе, который благословил их уйти оттуда, но так, чтобы только «ямка осталась». Не знаю, правильно ли они все поняли, но в результате вывезли оттуда все. Мой знакомый, увидев свое помещение в руинах, испытал такой же шок, как я теперь. Мы с ним этот вопрос урегулировали, и Илзе со своей партнершей вернулись обратно. Клуб существовал там до прошлого года.
Илзе — большая любительница и знаток «Евгения Онегина», бесконечно его читает, любит цитировать. И совсем недавно в какой-то программе она привела свою самую любимую сцену из пушкинского романа: когда Татьяна отказывает Онегину, а Евгений стоит «как будто громом поражен». И тут я понял — она именно этого и добивалась! Врезать так, чтобы я был как громом поражен. Замечу, что мотивы благородной Татьяны Лариной и Илзе совсем не похожи. Очень актерское стремление: играя роль, произвести максимальный эффект. Но как это пошло выглядит, когда переносится в настоящую жизнь, в свою семью!
Я сразу же бросился звонить Илзе, но телефон был выключен, набираю няню — та же история. Ее подруга и партнер Маша, снимавшая дом в том же поселке, лепечет что-то невразумительное. Наконец дозваниваюсь на Кипр, прошу людей, которые ухаживают за территорией, постучать в нашу дверь. А дом пустой! Все постояльцы срочно выехали в неизвестном направлении. Звоню Андрису — в ответ длинные гудки, звоню маме Илзе Маргарите Ивановне, та совершенно искренне говорит, что не в курсе.
Только спустя некоторое время я нашел дочку няни и услышал от нее следующую историю. Оказывается, как только за мной закрылась дверь, Илзе велела няне собирать вещи. На следующее же утро они вылетели в Москву. Илзе заранее сняла квартиру в загородном таунхаусе и, видимо, обставила мебелью, вывезенной с нашей дачи. Получается, она прилетела на Кипр с заранее купленными билетами, новыми телефонными сим-картами, а главное — у нее уже был подан иск о разводе и организована пиар-поддержка в прессе! Когда я получил поцелуй Иуды, все уже было готово. Это была продуманная до мелочей операция, в которой все спланировано по минутам. Слава богу, что я не поехал один ночью на дачу. Представляете: жена и дочь пропали, а я переступаю порог пустого дома. Холодный расчет? Боюсь даже думать, что она таким образом хотела меня уничтожить....
Не понимаю, почему нельзя было обо всем договориться? Если бы Илзе подошла ко мне и сказала: «Слава, прости, я тебя больше не люблю. Я ухожу, хочу забрать то-то и то-то», — отдал бы все сам, уж не стал бы цепляться за какие-то диваны, кровати, портьеры. Но отправить мужа, не сказав ни слова, домой, где его ждала такая жуткая картина, и скрыться самой с ребенком — это, по-моему, подло...
Что же такое могло произойти, что все, связывавшее нас долгие годы, было перечеркнуто жесточайшим образом? Не понимаю! Как можно забрать ребенка, выпотрошить весь дом, не желая никаких разговоров и поисков компромиссов, не имея ни малейшего сострадания и милосердия? С этого рокового дня мы больше ни разу не только не встретились, но даже не поговорили. Я написал сотни писем и эсэмэсок — мне не отвечали. Звонил — не поднимали трубки. Приходил к ней в Брюсов переулок — меня не пускали на порог. А ведь здесь, в квартире дома Большого театра, прожили первые годы после нашего венчания...
Познакомились мы с Илзе благодаря случаю. Иностранная компания, где я работал топ-менеджером, снимала для меня квартиру у Андриса Лиепы. Естественно, я много слышал и о его сестре. Помню, смотрел какую-то передачу с Илзе и был ею просто очарован, мне очень понравилось, как она говорит. А потом моя компания решила снять рекламный ролик с участием какой-нибудь известной балерины. И пиарщицы попросили меня: «А нельзя через Андриса выйти на Илзе?» Андрис тут же созвонился с сестрой, и мы договорились о деловой встрече. Илзе пришла со своей помощницей ко мне на квартиру. И как только открылась дверь, я в ту же секунду в нее влюбился! Пригласил на ужин, и она не отказала. Если вы сейчас спросите: люблю я ее или нет, отвечу, что за два года душевных мук чувство, увы, во мне померкло — но только к ней нынешней. А ту Илзе, что вошла тогда в мою квартиру, продолжаю любить безусловно...
Сразу же после нашего знакомства я получил предложение возглавить на Дальнем Востоке бизнес компании, в которой работал, и в апреле 1998 года уехал во Владивосток. Перед отъездом сделал две вещи: поставил у Илзе дома факс, чтобы мы могли переписываться, и подарил кольцо. Фактически я сделал ей предложение сразу, лишь попросив: «Откроешь коробочку, если ответишь «да». Для меня никаких сомнений не было: я хочу, чтобы эта женщина стала моей женой! Илзе взяла время на раздумье.
Мы встречались раз в месяц, когда я приезжал в Москву, а так в основном только переписывались. Это был долгий и красивый роман в письмах. Еще в начале нашего общения Илзе сказала, что никогда не сможет выйти замуж за нехристианина. И тогда же, летом, в один из моих приездов, я искренне крестился в Дивеево. До конца дней своих буду признателен ей за то, что она привела меня к православию. Всегда буду помнить, как я вышел из источника преподобного Серафима после крещения, она подошла и поцеловала мой крестильный крестик. А спустя месяц Илзе вдруг сказала, что нам нужно расстаться, объясняя это тем, что мы очень разные. Но потом мне снова удалось возобновить общение и ухаживания.
А второго декабря Илзе позвонила с известием, что готова стать моей женой. Этот Новый год мы встречали вместе на Дальнем Востоке. Спустя несколько месяцев обвенчались. Мы пришли к браку совершенно осознанно — взрослые люди, за плечами у каждого из нас был опыт семейной жизни. Илзе, разумеется, знала, что у меня две дочери, которых я очень люблю. Старшая, Маша, многим обязана своим развитием Илзе. Поначалу у них были очень теплые отношения...
Мария Паулюс: Мне было двенадцать лет, когда я узнала о том, что папа женится на Илзе. Первое лето после венчания они снимали дачу в Подмосковье, и в один из выходных там собрались дедушка с бабушкой, приехавшие из Литвы, и я с сестрой, пятилетней Лизой. Так папа познакомил Илзе со своими дочерьми и впервые собрал всю семью вместе.
Илзе уделяла мне много внимания, часто привозила подарки с гастролей, что, конечно, было большой «девчачьей радостью». Позже я поняла: у Илзе есть некая картинка, вычитанная в мемуарах XIX века, которой она следовала. Ей очень важны внешние условности. Например, в нашем доме нельзя было с утра выйти из спальни просто в пижаме, чтобы умыться, она обязательно сделает замечание. Помню, Лиза выскочила из ванной завернутая в полотенце и побежала к себе в комнату, Илзе ее строго отчитала. Поначалу она была такой доброй, мягкой, ласковой, потом в ее голосе появились повелительные нотки: «Девочка должна заниматься балетом! Девочка должна быть стройной!» И если девочка по тем или иным причинам не может или не хочет заниматься балетом, то все — она уже недостаточно хорошая. Все время ощущалось недовольство, неприятие нас такими, какие мы есть. А мы, думаю, были далеко не самыми плохими детьми.
Илзе сознавала, что выходит замуж за мужчину с двумя детьми, я считаю, это большая ответственность. С самого начала было ясно, что папа своих детей никогда не бросит, не задвинет ради новой семьи, как это, к сожалению, у мужчин случается... Мы обе — Лиза и я — жили со своими мамами, и это снимало часть проблем. Илзе не приходилось обстирывать детей мужа, кормить, делать с ними уроки. Да и потом, мы были послушными девочками, приезжали к отцу на выходные погостить. И долгие годы жили с Илзе очень дружно. Я не своевольничала, не диктовала свои условия отцу, мол, не принимаю мачеху. Старалась ей не докучать и не расстраивать, быть хорошей девочкой: со всем соглашалась, не требовала к себе излишнего внимания, не капризничала. Я очень ее любила и восхищалась ею: лет с тринадцати до двадцати пяти — точно! Илзе много для меня сделала, безусловно. Поддерживала в каких-то вопросах в процессе моего взросления, заступалась за меня перед отцом в критические моменты, которые случаются в любой семье.
Владислав Паулюс: Моя средняя дочь Лиза тогда была школьницей. А в Риге, где она жила с мамой, русских школ практически нет. Илзе предложила Лизе приехать к нам, чтобы учиться в Москве. Я ей очень за это признателен. Дочь приехала в 2008-м. Однако вскоре отношение Илзе к Лизе изменилось. Она стала делать ей болезненные для ребенка замечания. Лиза мне не жаловалась, я узнал об этом только сейчас. Она терпела, но, отучившись два класса, вернулась в Ригу. А с какого-то момента мои дочери не могли уже сюда приезжать. Илзе в итоге отказала от дома обеим...
Мария Паулюс: В нашей семье Надя была долгожданной, Илзе родила ее после одиннадцати лет брака. С рождением дочери Илзе резко изменилась. Переключилась на Надю, всем своим видом показывая: у меня есть теперь свой ребенок. А я наивно продолжала считать, что мы все одна большая семья, вот я выйду замуж, рожу, и мы будем вместе растить детей, жить большим дружным домом, как и описано в романах XIX века. Конечно, бывают горе-мужчины, которые позорно отказываются от детей, рожденных в прежних браках, «в пользу» новой семьи. Либо эта новая семья не складывается и трещит по швам уже через пару лет, если дети мешают. Но есть ведь и союзы, где все живут мирно. Наш вариант казался именно таким. Тем более что в семье культивировалось православие со всеми вытекающими канонами.
Я идеализировала Илзе и не заметила, как стала ей не нужна. Она меня приручила, а потом холодно оттолкнула. Первый раз я это почувствовала, когда Илзе, пожав плечами, сказала: «Я же не виновата, что я не твоя мама!» Зачем тогда надо было приручать, зная, что я привязана к правильному, консервативному образу семьи?
А однажды — раз! — и меня просто вышвырнули за ненадобностью. Произошло это неожиданно. Я осталась ночевать у нас в загородном доме. Папа, который еще ни о чем не догадывался, лег спать. Вдруг в мою комнату зашла Илзе:
— Не приезжай больше к нам на выходные.
— Почему? Это общий дом: папин, твой, в конце концов и мой тоже.
На что Илзе подчеркнуто холодно ответила:
— Ты ошибаешься, это мой дом.
— Ладно, — согласилась я, собрала вещи и ночью уехала с дачи.
Папа утром позвонил: «Что случилось?!» Я отнекивалась, не хотела его расстраивать. Илзе потом пожаловалась моей бабушке: «Я вырастила Машу, а она такая неблагодарная...»
Я перестала ездить в загородный дом. Звонит папа с обидой:
— Где ты пропадаешь?! Почему не приехала?
Я начинаю выкручиваться, придумывать отговорки, не буду же я Илзе выдавать!
— Пап, ничего страшного, появлюсь в будни.
Старалась приезжать к отцу на неделе. Прошло время. Звонит Илзе и просит: «Маша, не приезжай и в будни». Она объяснила мне, что ей якобы не хватает общения с мужем, что я слишком занимаю его внимание. Илзе не нравилось, что мы сидим с отцом в его кабинете и о чем-то долго беседуем, а она в этом разговоре не участвует. И не потому, что мы от нее закрывались на ключ, просто ей было не интересно. А я все еще верила, что у нас образцовая дружная семья, где все друг друга любят, близки, общаются, никакого перетягивания одеял нет, никто ничего не делит...
Илзе продолжала меня воспитывать, только тактика ее все время менялась. То она говорила: «Ты должна быстрее выйти замуж и нарожать детей» (видимо, чтобы скорее от меня избавиться), то вдруг обратное: «Ты должна сама зарабатывать, чтобы быть от мужа независимой. Вот твой отец знает, что он живет не с кем-нибудь, а с Илзе Лиепой!» Все должны были об этом помнить!
Илзе была убеждена, что без нее отец был бы никем. Помню, как она ему говорила: «Я тебе открыла такие горизонты!» Хотя в принципе у них горизонты были разные: он — человек бизнеса, она — балета. Конечно, Лиепа познакомила его с людьми театра. Папа с утра сидел с президентом нефтяной компании, а вечером с известным артистом. Не знаю, по-моему, их нельзя сравнивать...
В общем, когда она позвонила, чтобы я не приезжала, мы поругались. В сердцах крикнула ей: «Это не я появилась в твоей жизни, а ты в моей!» Илзе восприняла эти слова как жуткое оскорбление, мы перестали общаться. Но ведь правда: она сделала свой выбор.
А через месяц мы вроде бы помирились. Посидели в кафе, поболтали ни о чем, старательно избегая разговора о нашей ссоре. Я только попросила ее: «У отца были проблемы со здоровьем, такой возраст начинается, когда мужчине надо наблюдаться у врача. Своди его к доктору».
А потом узнала, что сразу же после нашего разговора Илзе вернулась домой и единственное, что она сделала, — попросила папу составить завещание и переписать дом и все имущество на нее. Когда вы будете читать очередное интервью Илзе, исполненное возвышенных фраз и призывов к христианской добродетели, вспомните и об этом «благородном поступке», и об иудином поцелуе на Кипре, и о жестоком запрете Надюше видеться с любимым папой...
Владислав Паулюс: Илзе мне часто говорила, что хочет побыть своей семьей, чтобы нам никто не мешал. Она твердила: «Наша семья — это ты, я и Надя!» Достаточно понятное объяснение. Я это принимал и встречался со старшей дочкой в городе. Во всем подчинялся Илзе и не скрываю этого. Быть подкаблучником, мне кажется, для мужчины — очень мудро. Но есть черта, которую не смог переступить. Это оставить моих детей без внимания и помощи. И отказался писать завещание...
По-моему, у Илзе есть некая теория достойных и недостойных детей. Например, с Машей Лиепой, ее сестрой, та же история. Илзе и Андрис — достойные дети Мариса Лиепы, а сестра — бастард. То же самое и мои Маша с Лизой...
Недавно я слышал по радио передачу о балерине сороковых годов, которая вышла замуж за мужчину с ребенком. Как она его поднимала, любила, заботилась. И при этом блистала на сцене. Поначалу Илзе была именно такой. Почему она так переменилась? До сих пор понять не могу. Видимо, в этом есть и моя вина. Я не смог противостоять недобрым росткам в душе Илзе и не взращивал то хорошее, что в ней тоже было. Поэтому злое, гордое, бессердечное, самодовольное возобладали...
Разговоры о наследстве начались за два года до развода. Именно тогда Илзе начала ездить к своему «гуру» отцу Власию и стала меняться.
Лето 2011 года. Накануне моего пятидесятилетия Илзе сказала: «Я перестала чувствовать, что являюсь центром твоей жизни...» Я оторопел. А она невозмутимо продолжила: «Отец Власий благословил: ты переписываешь свое имущество на меня, в противном случае я развожусь...» У меня случился шок. Как может православный священник, монах, благословить развод венчанного брака без веской канонической причины? И в голове не укладывалась сама постановка вопроса: либо ты все отдаешь мне, либо я с тобой развожусь! Это было похоже на ультиматум.
Схиархимандрит Власий живет в монастыре. И мы вместе поехали с этим вопросом к нему. Старец долго говорил, глядя только на Илзе, что деньги — это грязь, суета сует. Когда вышли от него, я сказал:
— Ты не подумай только, что я торжествую от того, что вышло по-моему.
— Как? — возмутилась Илзе. — Ты решил, что он тебя поддержал?!
— Ну да, безусловно.
— Ровно наоборот!
— Тогда давай вернемся.
Вернулись, и я прямо спросил у старца: «Скажите, вы действительно благословляете альтернативу: имущество либо развод?» Он нехотя, отводя глаза, это подтвердил... У меня услышанное по-прежнему не укладывалось в душе и голове!
Вскоре в Москву привезли Пояс Богородицы, его сопровождал афонский монах, архимандрит Ефрем. Мне посчастливилось быть представленным ему в храме Христа Спасителя. Я все рассказал отцу Ефрему, он внимательно выслушал и дал совет: «Ни в коем случае этого не делай. В тот момент, как ты это выполнишь, она выкинет тебя из дому».
В довершение всего ультиматум Илзе «Имущество или развод!» совпал с подготовкой к моему юбилею. Жена договорилась с ректором об аренде зала Щепкинского училища. Я заказал программу и еду. Но незадолго до начала Илзе сказала, что отменяет банкет. Она велела няне собирать вещи Нади. Тут, к счастью, к нам заехали Маргарита Ивановна с мужем и эту ситуацию уладили — Илзе сменила гнев на милость, и банкет состоялся. Это было официальное торжество, проходившее уже после дня рождения, которое мы собирались отметить всей семьей. Но ничего не вышло, Илзе запретила...
Виталий, брат Владислава Паулюса: Что же могло вызвать такую непримиримую реакцию Илзе? Думаю, никто из родных Славы на этот вопрос не сможет дать ответа. Я наблюдал за всем со стороны, и наш с братом взгляд на эти события может расходиться. Наверное, я тот человек, который насчет Илзе никогда не питал излишних иллюзий, прекрасно видя за образом верной православной жены ее неискренность.
День, который стал водоразделом в отношениях нашей семьи и Илзе, это именно пятидесятилетие Славы. Чтобы отпраздновать событие, специально из Литвы приехали наши пожилые родители. В тот раз они остановились на даче моей семьи. За неделю до торжества мы запланировали, что все вместе отправимся в литовский ресторан. Вдруг утром в день своего рождения приезжает ко мне на дачу Слава с букетом цветов для мамы и говорит, что все отменяется. Илзе поставила очередной ультиматум: или он празднует с ней и дочкой, или с родителями. Для папы с мамой это известие прозвучало как гром среди ясного неба. Родители были с невесткой в нормальных отношениях. Илзе держала дистанцию — они с пониманием к этому относились. В последнее время предпочитали останавливаться в нашей квартире и на даче, чтобы не тревожить покой творческой особы.
Мне внимание или невнимание Илзе совершенно безразлично, но как можно отказать в праздновании пожилым отцу и матери, для которых все счастье в жизни на закате лет составляют успехи и радости детей и их семей?! Для мамы запрет провести день рождения сына вместе с ним был сильным эмоциональным ударом, она от него не отошла до сих пор. А для восьмидесятитрехлетнего папы это было предательством. Когда Слава только женился, папа восхищался творчеством Илзе, собирал вырезки с интервью, по своей инициативе сам перевел книгу Мариса Лиепы на литовский язык, издал ее и распространял. Благодаря его стараниям Илзе получила литовское гражданство. Он долго обивал пороги, собирал необходимые документы для ходатайства и в итоге добился своего.
На следующий день по случаю юбилея был устроен показной банкет. Туда нас всех пригласили как часть иллюстрации мифа о большой дружной семье. Илзе, как всегда, блистательно играла свою роль, вела застолье, а я, уже зная о ее «добродетельности», не мог на это публичное шоу смотреть без скептической улыбки. Весь вечер, поднимая тосты за своего любимого мужа, Илзе, по-хозяйски приобняв Славу, называла себя «хозяйкой Медной горы». Литературные познания Лиепы, похоже, не шли дальше «Евгения Онегина». Видимо, ей нравилось броское, властное имя, и она не имела понятия, что это один из самых зловещих персонажей Бажова: «Худому с ней встретиться — горе, и доброму — радости мало».
Владислав Паулюс: Это было одно из грустнейших событий в моей жизни. Хоть я и подчинился Илзе, но долго переживал из-за родителей. В результате несчастными оказались все участники этой истории. Илзе вначале с восторгом говорила в своих интервью, какая замечательная у меня семья, какие чудесные мама и папа. А потом она этих «чудесных маму и папу» на порог не пускала. Раньше родители останавливались в отдельном гостевом доме на территории нашей дачи. Илзе это напрягало. Она заявила, что мои родители — неинтеллигентные люди: мол, приезжают к нам без спросу. Родители почувствовали эту напряженность и стали останавливаться у брата. Я старался не скандалить, лавировал, шел на компромисс. А теперь мне кажется, надо было сразу жестко поставить условие: «Это мои родители, скажешь слово — вон дверь на улицу!»
Когда в прошлом году папа умер, я написал об этом помощнице Илзе и ей самой. Звонил Маргарите Ивановне, она принесла соболезнования и сказала хорошие слова. А Илзе даже не прислала эсэмэску с соболезнованием о смерти свекра и дедушки... Но я все равно за нее молюсь и надеюсь, что все лучшее, что в ней есть, возобладает. У меня нет никакого желания мстить и доказывать ее неправоту.
Адвокаты Илзе предложили мне два соглашения. Одно — что я имею право общаться с ребенком раз в месяц два часа в присутствии матери. Но подруга Илзе при нашей личной встрече сказала, что Лиепа настаивает на том, чтобы и этой возможностью я не пользовался. И второе — Илзе предлагала передать мне свои доли собственности в наших двух домах, если я исчезну из их жизни. Такой вот обмен имущества на ребенка. В соглашении был еще один пункт: Илзе хочет поменять фамилию дочери — дать свою. Естественно, я это не принял и подал в суд иск на восстановление моих прав на общение с ребенком. Суд тянется почти год...
Мои родственники и друзья советовали:
— Ты имеешь полное право общаться с Надей.
Но я отвечал:
— Нет, нет, не хочу ничего обострять! Не могу же я ворваться с приставами и вырывать ребенка из рук матери. Она вразумится!
Боялся нанести маленькой дочери травму и ждал от Илзе разумных поступков. Все это время хотел мирного решения, не предпринимал никаких агрессивных шагов, не устраивал слежек, не пытался выкрасть ребенка. Сколько раз я посылал Илзе цветы! Где бы она ни находилась: в Москве, Германии, Англии. Помню, как просил Николая Цискаридзе преподнести в Лондоне после спектакля ей букет от меня. Коля потом рассказал, что Илзе отказалась его принять. Я посылал деньги для Нади, но она их отправляла обратно.
Бесконечно писал Илзе письма, призывал помириться, каялся, обещал исправиться, брал вину на себя. Пытался до нее достучаться — в ответ мертвое молчание. Пару раз, правда, все-таки реакция была. Помощница передала на словах послание Илзе: «Исчезни из нашей жизни». Еще, помню, послал поздравительную эсэмэску с днем рождения нашей дочери и спросил, как передать подарки. В ответ пришло два слова: «Пшел вон!»
Тогда я стал действовать через ее родственников, но Андрис только один раз за это время ответил на мой звонок, коротко сказав, что помогать мне не будет: «Делай так, как она хочет». Мы случайно встретились с Андрисом на праздновании столетия нашего патриаршего подворья в Софии. Увидев меня, он шарахнулся, будто я зачумленный, даже не поздоровался.
Пожалуй, только мама Илзе, как мне кажется, считает неправильным, что ребенка лишают отца. Но она, увы, не может повлиять на дочь. Мне кажется, что Маргарита Ивановна — единственный человек из Илзиного окружения, который по-настоящему переживает из-за сложившейся ситуации.
В сентябре прошлого года я случайно узнал, в какой садик ходит Надя. И поехал туда. Дочка очень мне обрадовалась, кинулась на шею, обнимала и целовала.
— Пап, а ты знаешь, у меня есть еще один папа...
— Кто?
— Папа Андрис.
Меня слова дочери поразили прямо в сердце! Я-то помнил Илзино недавнее интервью, которое вышло с броским заголовком: «Если бы я не была Андрису сестрой, я стала бы ему женой». И после этого ребенок говорит, что у нее есть папа Андрис! По-моему, это уже за гранью: брат-муж, дядя-папа. И в такой атмосфере должен расти мой ребенок?! Я, конечно, стал объяснять Наде, что Андрис ее дядя и крестный папа, а я — настоящий. С этого момента началось прозрение.
Воспитатели садика на прощание мне сказали: «Вы, конечно, имеете право видеться с дочерью, но мы обязаны предупредить маму». Минут через сорок пять Илзе приехала, взяла Надю за руку, и больше девочка в этом саду не появлялась.
Вскоре Илзе принесла в суд справку от врача, где было со слов матери записано: Надя стала с трудом засыпать, кусает губы якобы на нервной почве, и поэтому ребенку рекомендуется воздержаться от свиданий с отцом. Я навел справки через моего адвоката, и выяснилось, что этот врач был даже без психологического образования. Эта справка, думаю, — чистая липа! Я подозреваю, что у Илзе был план лишить меня родительских прав. Но он не реализуем. А теперь благодаря ее упорству суд назначил нам всем (и пятилетней дочери тоже!) пройти экспертизу в институте психиатрии имени Сербского. Между прочим, там преступников обследуют. Но Илзе ни перед чем не останавливается...
Мария Паулюс: Илзе было тридцать пять, когда в ее жизни появился мой отец. Последний шанс для женщины устроить свою личную жизнь? Во всяком случае, наше общество навязывает такое мнение. Конечно, папа вел себя с Илзе как настоящий принц на белом коне, о котором мечтают и которого ждут многие женщины: делал ей дорогие подарки, организовывал красивые поездки, подстраивался под ее условия, принимал ее взгляды, старался ради нее — построил дом мечты Илзе, она с большим вкусом его обставляла раритетными вещами, потрясающей мебелью, придумала красивый камин, создавала чертежи невероятной лестницы. Его банковские счета всегда были на службе эстетических задумок Илзе. Одним из первых папиных подарков была звезда на небе, которую по его запросу назвали Илзе Лиепа. Романтика, о которой можно только мечтать! А вот когда папа по работе вынужден был долго находиться за границей, она даже ни разу к нему не приехала. А как же «за любимым на край света»? Для меня это очень показательно.
У всех жизнь полосатая. И она может поставить в такие обстоятельства, когда у твоего мужа, в вашей семье возникают финансовые проблемы. И ты должен терпеть, особенно в церковном браке, смиряться, перемогать трудности. А как же иначе? Зачем тогда замуж выходить? Брак — это не только приятное времяпрепровождение, совместный досуг и радости, но и трудности, лишения...
Владислав Паулюс: Когда она ушла, я каялся, писал в прессе: «Илзочка, вернись, я виноват, прости». Все повторял: «Она другая, она другая...» Я действительно жил воспоминаниями, какими-то поездками — в Париж, в Италию.
Илзе где-то писала, что в нашем браке не искала выгоды, ей важно было одно: доброта и забота о ней. Возможно... Я очень прилично зарабатывал, какое-то время был вице-президентом одной из крупнейших нефтяных компаний. Но в любом случае, конечно, мы женились по любви, хотя в материальном плане ей, безусловно, стало полегче. Тогда она еще относительно немного зарабатывала как балерина.
У нас было заведено с самого начала: все, что она зарабатывала, было ее, а все, что зарабатывал я, было общим. Но настал момент, когда я оказался в долгах, потеряв очень большие деньги. Я ей об этом не говорил. Мы жили на мою зарплату, которой не хватало на роскошные покупки, к которым оба успели привыкнуть. Вижу, жена сделала какую-то крупную трату, прошу:
— Илзе, сейчас лучше воздержаться...
— Мне это нужно для того, чтобы я себя хорошо чувствовала...
Илзе на свои деньги переложила новый пол в своей спальне, когда мы с Надюшей были в отъезде. И этого оказалось достаточно, чтобы теперь кричать на весь мир: «Это я построила дом!»
Потом Илзе стала меня упрекать в скупости. Но она же произносила клятву: «В богатстве и бедности, в болезни и здравии...»
Мне, однако, не кажется, что Илзе была обделена даже в этот период: автомобили, водители, помощники по хозяйству, няня, дома, интересные поездки... Я довольно много денег заработал за время нашей совместной жизни, и все это ушло на реализацию ее планов. Помимо этого я дал своим дочерям хорошее образование.
Помню, в период, когда я не работал, к Маше подошла мать Илзе и трагически прошептала: «О чем твой отец думает? Бедная Илзе, бедная Илзе!» На что Маша ответила, что вообще-то мы не голодаем, у нас полный дом персонала и все прекрасно, а очередное украшение может и подождать.
В этот период Илзе даже сказала мне: «Я кормлю вашу семью». Но если мы семья, разве у нас не общие траты? И потом, траты на детей ее не касались. Мои дети — мои траты.
Кстати, вопреки тому, что она говорит сейчас, я многое подсказывал Илзе в ее бизнесе. Когда она еще только задумывалась об открытии школ пилатеса и балета, мы жили в Брюсовом переулке. Маша, ее партнер, приходила каждый вечер, мы сидели перед компьютером до поздней ночи: делали расчеты, составляли бизнес-планы. Потом я долгое время был генеральным директором этого общества, консультировал, подписывал документы, помогал решать конфликтные ситуации.
Через три месяца после рождения Нади Илзе позвонил Николай Цискаридзе и сообщил, что они приглашены танцевать в балете Ролана Пети «Пиковая дама». Я понял, что она хочет побыстрее вернуться на сцену, и решил стать папой-сиделкой, тем более что мог себе это позволить. Илзе сама говорила в интервью, что в первый год жизни Наденьки я даже больше времени проводил с малышкой, чем она. Благодаря этому Илзе за полтора года после родов станцевала массу партий. И после этого она сетует, что ей не было никакой помощи! А через год после «Пиковой дамы» Надю у меня украли. Я был раздавлен...
Недавно Илзе подала в суд на раздел имущества. Все ее «благородные» заявления в прессе о том, что «она все оставила мужу», оказались пустыми. Причем я ей много раз предлагал через адвоката: «Давай все поделим, заключим соглашение, мирно договоримся». Нет! Она пошла в суд!
Виталий Паулюс: На мой взгляд, семьи у них не получилось: он слишком увлекающийся и страстный, а она холодная и расчетливая. Думаю, сложности начались еще до рождения Нади.
Я смотрел на брата и видел, что он превращается в Кая из «Снежной королевы». Помните, с ним Герда разговаривает, а он отстраненно что-то чертит на льду? Так и со Славой было. Почти пять лет — контакта ноль! Только совсем недавно с ним снова стало возможно разговаривать.
Я совершенно не понимал Славу: после всего, что было, он продолжал жить вместе с Илзе еще два года, пока она его окончательно не бросила. Со стороны это выглядело как полное ослепление. Мама все время боялась, что Слава с собой что-то сделает. Он все держал в себе, переживал, казнил себя. У всей семьи было одно желание, чтобы «наш мальчик Кай» наконец разморозился. И он стал оттаивать...
Когда все эти страсти кипели, я заглянул в Википедию и поразился. Может, это просто совпадение, но Илзе сыграла три роли, которые зеркально отразились в жизни Славы: Снежную королеву, Графиню в «Пиковой даме» и злую Мачеху Белоснежки, отсылавшую охотника вырезать сердце дочери в лесу. Графиня — это, несомненно, выдающаяся роль Илзе. Помню, как после спектакля я сказал близкому другу: «Так сыграть нельзя, надо быть Графиней!» Вспомнил об этом, когда Слава прошел через свои «тройку, семерку, туза», вернувшись в опустевший дом с Кипра...
Владислав Паулюс: Несмотря на сложности, я верил ей абсолютно. Мне казалось, что вместе, с Божьей помощью, можно преодолеть все!
Я согласен, что Илзе открыла мне мир искусства, и благодарен ей. Безусловно, без нее я бы туда не попал. Но то, что она подняла меня до каких-то высот, конечно, нет. Илзе никогда не имела отношения к моей карьере. Разве что я приобрел статус мужа Илзе Лиепы, который, пожалуй, накладывал больше ограничений, чем давал возможностей. В самом начале нашего союза я ей предложил: «Давай брошу работу и буду целиком и полностью заниматься твоей карьерой». Есть пример: муж ее подруги Нины Ананиашвили этим и занимался. Но Илзе отказалась. Может, если бы мы варились в одном мире, не случилось бы того, что случилось...
Мы из разных миров, конечно. Она — человек эмоциональный, очень легко может заплакать от обиды, я в этом смысле — человек дела. Моя задача — всех обеспечить, накормить. А ей, с одной стороны, было нужно все это, а с другой — еще что-то сверх того. Мы могли расширить свои миры, соединив оба. Но Илзе предпочла ограничиться только своим. Мне кажется, она использует все, что ей попадается на пути, в своих целях. И прежде всего — имя своего отца.
Илзе с Андрисом уже пять лет активно озвучивают в прессе легенду «великой семьи Лиепа». Она любит рисовать идиллические картинки, как однажды утром отец повесил над ее кроваткой красивую гравюрку, купил мебель из карельской березы. Когда ее сестра Маша, последняя дочь Мариса Эдуардовича, посмела рассказать жестокую правду о трагических годах их отца, как он уступил свое место в Большом театре Илзе, как дети не пускали его на порог квартиры, как он умер в нищете и забвении, Илзе тут же вычеркнула сестру из своей жизни.
Илзе по характеру человек-одиночка. Она хочет реализовываться в творчестве, заниматься своими проектами, и ей по большому счету никто не нужен. Илзе готова затрачиваться — на меня, моих детей, — пока это ей не в тягость. Как она однажды сказала: «Да, я — актриса, общественный деятель... — и потом через паузу: — И мать!» А слово «жена» было опущено. И вот она в этих рамках теперь и реализуется.
Илзе занимается своим благотворительным фондом, несет культуру детям своими клубами, открывает Русскую балетную школу. Бог в помощь!
Если бы не Наденька... Если бы не Наденька...
Илзе ведь не могла не видеть, как ребенок любит отца. А ей, похоже, хочется выжечь каленым железом любую память обо мне: сменить фамилию, лишить сестер, бабушки и дяди, спрятать дочь. Доказать всем, что это только ее дочь, только Лиепы! Почему дети должны отвечать за ошибки родителей? Это эгоизм чистой воды.
Не сомневаюсь, что Надя благодаря матери обучается языкам и манерам, занимается балетом. Это, конечно, хорошо. А кто расскажет девочке про звезды, устройство и историю мира, жизнь животных? Кто будет, в конце концов, помогать Наде с математикой в школе, кто станет защищать ее? У какого папы она посидит на коленях? Знаете, когда я вижу в Интернете фотографии маленькой Нади, меня убивает то, что девочка никогда не улыбается.
Я верил Илзе абсолютно и принимал со всеми недостатками. Я собирался с ней жить до гробовой доски. У меня не укладывается в голове, как можно оставаться православным человеком и не соблюдать Закон Божий: «Примирись с обидевшими тебя». И в таком состоянии, с ненавистью, она подходит к чаше причастия?! К сожалению, насколько Илзе непостоянна в любви, настолько постоянна в ненависти...
Мария Паулюс: Мне кажется, что Илзе не настроена на то, чтобы быть частью семьи. Она нацелена только на свои личные достижения и готова принести в жертву все, что не совпадает с ее интересами. Ирина Винер как-то сказала прекрасную фразу: «Если спорт мешает школе, надо бросать школу, если спорт мешает семье, надо бросать спорт». Но если ты выбираешь центром своей жизни профессию, значит, у тебя должны быть партнерские отношения с мужем и вы никаких претензий друг другу не предъявляете. Разошлись и разошлись. И не надо полоскать грязное белье потом в прессе: мол, мне сказали, что у мужа есть другая! Это все тонко рассчитано на девяносто девять процентов женщин, которые прочитают и возмутятся: какой подлец! Нельзя же открыто жаловаться, что муж тебе всего лишь что-то не купил, поскольку стало хуже с деньгами, — те же девяносто девять процентов женщин не поймут этого. Чтобы все было по-честному, нужно просто четко делать выбор: либо карьера, либо семья. Оба пути имеют право на существование. Это личный выбор человека.
Как-то Илзе сказала, что мой отец, если что, должен, как Марис Лиепа, «в одних трусах уйти из семьи». Да, так и было, но Марис Эдуардович оставил своих детей и жену, а мой папа никого не бросал, не обманывал. Почему он должен уходить в никуда? Когда мужчина всячески пренебрегает женой и семьей — это одно. Другое дело — если муж сидит с ребенком и содержит дом, все делает для семьи. Папа буквально растворился в дочке. Я даже ревновала: «Вот, ты все время с Надей, не можешь со мной встретиться».
Мне так обидно, что Илзе никому из нашей семьи не позволяет общаться с Надей. Нас ведь три сестры, и когда-нибудь мы останемся одни на свете. Поэтому так важно, чтобы Надя уже сейчас была с нами, знала нас. Мы с Лизой любим сестренку и очень по ней скучаем.
А главное — у Нади нет теперь папы, Илзе взяла и отсекла его. Лишить девочку прекрасного отца, который не пьяница, не гуляка, умный, эрудированный, порядочный и так ее любит! Это, по-моему, очень жестоко по отношению к своему ребенку. И очень эгоистично принимать за дочь решение: общаться ей с родными или нет. Тем более с папой. Отец для девочки не менее важен, чем мать, общение с ним закладывает и определяет ее будущие отношения с мужем. А ведь Надя была к нему больше привязана, чем к матери, бегала за ним и лепетала: «Папа, папа, папа...», не слезала с рук. Они все делали вместе: читали, гуляли, играли и учились. Конечно, она не забудет отца, я в это верю.
Владислав Паулюс: Я никогда не желал зла Илзе и сейчас не желаю. Есть огромное сожаление, печаль и тревога за нее и за Наденьку. У меня еще есть надежда, что наша дочь не будет лишена отца...
Подпишись на наш канал в Telegram