Много лет назад была такая концертная программа «Товарищ кино». Артисты ездили по стране, исполняли песни, читали стихи и рассказывали о своих ролях. Зрители стоя аплодировали им и думали, что вот — перед ними одна дружная семья, в которой все любят друг друга. Но за кулисами народных кумиров связывали самые разные отношения. Случались романы, ссоры, зависть... Бывали там и свои тайны. Одна из них — почему жестоко рассорились Римма Маркова и Нонна Мордюкова. Я знала и хранила ее. Но ушла из жизни дорогая мне Римма Васильевна. Последняя из тех, кому она принадлежала. И теперь можно рассказать о ней, а также о тех временах, о том закулисье. Что называется, время пришло.
Многим, наверное, памятен ролик социальной рекламы, где Нонна Мордюкова и Римма Маркова играют шпалоукладчиц. Помните, облаченная в оранжевую спецовку Мордюкова, заколачивая кувалдой чугунные костыли, говорит напарнице: «Дура ты. И муж у тебя дурак, хоть и помер. И коза у тебя дура, психопатка чертова. Сорок лет простояла на этой дороге, так и подохнешь тут». Героиня Марковой падает в обморок. А Мордюкова: «Ты что, окочурилась, что ли? На что ты мне такая дохлая нужна?!»
А потом две эти мощные прекрасные женщины, сидя на рельсе, сначала плакали, а потом пели. Ролик заканчивался титром «Дай вам Бог здоровья».
Они прожили долгие и яркие жизни. Мордюковой не стало в восемьдесят два года, Марковой — почти в девяносто. До сих пор сердце болит, когда вспоминаю об этих двух великих актрисах, которые были моими подругами, несмотря на то что обе на двадцать три года старше меня.
Весь киношный мир знал, что Маркова и Мордюкова — неразлейвода. Еще бы, стаж их дружбы составлял несколько десятилетий! Они были неразлучны. И вдруг — как гром среди ясного неба — перестали общаться. Совсем. Намертво. Оказываясь вместе на каких-то мероприятиях, старательно избегали друг друга. Окружающие терялись в догадках. Какая же черная кошка пробежала между ними? Но обе молчали.
Однажды во время очередных гастролей мы с Марковой сидели в гостиничном номере. Болтали о том о сем. Как-то незаметно разговор коснулся ее взаимоотношений с Мордюковой. Римма Васильевна заволновалась, видно было, что очень переживает из-за этой ссоры.
— Наташ, ты, наверное, понимаешь: случаются в жизни ситуации, в которых не поможет ни муж, ни ребенок. А когда лучшая подруга просто посочувствует, уже кажется, что вроде все наладилось. Теперь вот и посочувствовать некому, — расстроенно говорила Маркова.
— Римма Васильевна, вы должны помириться, — осторожно посоветовала я.
— Не могу ей простить... — отрезала она. И вдруг заплакала.
Мы много и часто общались. Маркова любила меня, моего мужа Женю Жарикова, нашего сына Федора. Иногда мы откровенничали. Но плачущей я видела Маркову считаные разы. В жизни она всегда старалась поддерживать образ сильной женщины, который к ней прилепился благодаря фильмам. Хотя, конечно, вдали от людских глаз случались минуты, когда артистка, завоевавшая признание и любовь зрителей ролями бой-баб, не стеснялась проявлять слабость. Как могла, я ее тогда успокоила, но лезть в душу не стала, никаких вопросов не задавала, советов не подбрасывала...
Постепенно все смирились с тем, что Маркову и Мордюкову в одну компанию лучше не приглашать. Но через какое-то время все мы оказались на банкете по случаю закрытия кинофестиваля «Лики любви». За нашим столиком помимо меня и Риммы Васильевны сидели Женя Жариков, наш сын Федор, Боря Грачевский...
И вот, когда вечер был в самом разгаре, вдруг замечаю, что к нам направляется Мордюкова.
— Римма Васильевна, Нонна Викторовна идет, — тихо, почти шепотом сказала я, но Маркова даже головы не повернула. Как в таких случаях пишут: ни один мускул не дрогнул на ее лице.
Мордюкова подошла и говорит:
— Римма, хочу попросить у тебя прощения.
Маркова продолжала сидеть с каменным лицом, будто никого не видит и не слышит. Тогда Мордюкова опустилась перед ней на колени. Федор вскочил, бросился поднимать. Вмешалась и я:
— Римма Васильевна, ну пожалуйста, обнимитесь.
Маркова послушалась, обняла Мордюкову. Потом они как бы в знак примирения приняли по граммульке, и Нонна Викторовна вернулась к своей компании. За столом повисла гробовая тишина. Никто не знал, как реагировать.
— Все равно не прощу! — вдруг жестко произнесла Римма Васильевна.
И все же она простила...
Когда Маркову сравнивают с Мордюковой и обнаруживают сходство, не могу с этим согласиться. Да, было много похожего в актерских образах, стати, силе духа. Но при этом они были совершенно разными и по характеру, и по отношению к жизни.
С Риммой Васильевной судьба свела нас, когда Жариков создавал Гильдию актеров кино. По этому поводу мы часто собирались в Союзе кинематографистов, совещались, заседали. Маркова была одной из тех, кто стоял у истоков этого события. Так же как и я, хотя в последнее время, когда на каком-нибудь актерском мероприятии начинают перечислять людей, создававших гильдию, мою фамилию почему-то не упоминают. Ну да ладно, не об этом рассказ. В те дни мы с Риммой Васильевной и сошлись.
Не последнюю роль в нашем сближении сыграл тот факт, что в свое время мне довелось сниматься с ее братом Леонидом, которого Маркова боготворила. Вместе они покоряли столицу, переживали трудности, выбивались в люди. Леонид Васильевич был глыбой, что и говорить. Мы встретились на «Ленфильме», на съемочной площадке картины «Семь часов до гибели». Нашими партнерами были Юра Демич, Саша Збруев, мой муж Женя и наш сын, который еще в школу не ходил. К слову, эпизод, где он сыграл, режиссер при монтаже отправил в корзину, и это очень Федю расстроило.
Вот, написала о работе с Леонидом Марковым, и тут же вспомнилось, как мы вскоре после тех съемок вместе оказались в составе делегации кинематографистов, которую отправили на афганскую границу выступать перед советскими военнослужащими. Всю нашу компанию поселили в гостинице, в крошечных номерах. Душа и туалета в них не было, правда, в холле первого этажа наличествовал телевизор, но, как оказалось, смотреть его невозможно — только слушать. Зато вид из окон на Памир был потрясающий. В общем, каждое утро я вскакивала пораньше, чтобы помыться на улице, у колонки с ледяной водой. Надо было успеть, пока не проснулись мужчины: Леонид Марков, Михаил Козаков, Боря Хмельницкий...
Однажды, прибежав с утреннего умывания, уселась на корточках у чемодана, перебирая наряды: решала, что надеть на выступление. Вдруг дверь распахнулась, на пороге застыл красавец Марков. А я перед ним почти нагишом, едва успела прикрыться полотенцем! Леонид Васильевич не смутился, вошел, и тогда я железным голосом отчеканила: «Выйдите, пожалуйста, вон!»
Не произнеся ни слова, Марков вышел. Это хорошо, что никаких вольностей между нами не случилось, и в дальнейшем мы всегда оставались добрыми друзьями и не отводили глаз, встречаясь в Доме кино или Доме актера.
Хотя, надо признать, обжигающее солнце и красоты Памира будили в мужчинах романтические настроения. Козаков даже пытался влезть ко мне в окно, почему-то декламируя при этом «Руслана и Людмилу». Я его прогнала. Дедушка-таджик, убиравший номера и не говоривший по-русски, который стал свидетелем этой сцены, принес мне тяжелый чугунный утюг и молча водрузил его на подоконник, чтобы в случае чего могла обороняться. До сих пор не могу понять, почему Михал Михалыч лез в окно? В дверях не было замков, даже крючка, чтобы запереться изнутри.
Вообще об актерских нравах многое рассказывают. Что-то — правда, что-то — нет. Но тут уж как сам себя поставишь. Я не ханжа, никогда не осуждала коллег за то, что поддаются вспышкам страстей, актеры — люди увлекающиеся. Неоднократно сама становилась объектом таких чувств. Однажды в программе «Товарищ кино» принимал участие Буба Кикабидзе — импозантный, обаятельный. Подошел ко мне:
— Слушай, Наташ, у меня тут со многими случались романы, а с тобой — нет.
— Приезжай, — говорю я, не моргнув глазом, — Жариков через три дня отправляется на охоту.
— Правда?
— Правда.
— Хорошо, приеду.
Разумеется, при этом я знала, что никуда муж не собирается. Но очень уж хотелось представить себе физиономию Бубы в такой двусмысленной ситуации. И вот он звонит:
— Привет! Ждешь меня?
— Жду.
— А Женя где?
— Так это он тебе нужен? Сейчас передам трубку.
— Ну что, Жариков, — не растерялся Буба, — собрался я к твоей жене, а ты мне весь кайф обломал!
Посмеялись вместе.
Но вернемся к нашей истории. Маркова часто собирала друзей, она была великолепной хозяйкой, готовила прекрасно. Иной раз придешь в гости, стол вроде и ломится от закусок, но все они несъедобны. Римме Васильевне удавалось любое блюдо. Я обожала крошечные пирожки с горохом, которые она пекла в большом количестве. И зная эту мою слабость, обязательно ставила их поближе ко мне, да еще и с собой пакетик заворачивала. Когда мы отправлялись куда-то на гастроли, обязательно брали в самолет еду. После взлета наливали по рюмочке. Всем напиткам Маркова предпочитала коньяк. Под него прекрасно шла изобретенная ею закуска под названием «Гольцман»: маленький бутерброд, состоявший из кусочка яблока, сыра и присоленного лимона.
Несмотря на возраст, Маркова всегда была очень легким на подъем человеком. С удовольствием ездила по городам и весям. Однажды Марк Рудинштейн пригласил нас с Женей в поездку по Америке, где мы должны были выступать перед показом российских фильмов. Звонит Римма Васильевна:
— Что нового?
— Да вот, собираемся в Америку.
— Ой, как же хочется поехать с вами!
— Так поговорите с Марком Григорьевичем, вы же с ним знакомы.
— Да неудобно как-то. Наташ, может, замолвишь за меня словечко? Он к тебе хорошо относится. Пусть возьмет бабку, что она вам, помешает? У меня подруга живет в Нью-Йорке, хоть повидаемся.
Я позвонила Рудинштейну, тот ответил:
— А загранпаспорт-то у нее есть?
— Наверное.
— Пусть приходит. Сложится так сложится.
Поехать вместе получилось. По приезде Рудинштейн собрал нас, объявил, кто участвует в самом важном мероприятии — открытии Недели российского кино. И выяснилось, что Маркова в нем не задействована.
— Как же так? Я тоже могу выступить, знаю замечательные стихи о кино, — обиделась Римма Васильевна.
Прочитала, но всем показалось, что длинновато. Жариков посоветовал:
— А вы читайте два четверостишия из начала, а потом сразу переходите к финальному.
Перед концертом мы сидели в гримерной. Женя с Риммой Васильевной надымили так, что топор можно вешать. Только собралась их разогнать, пришел Михаил Глузский:
— Ребята, как же у вас хорошо!
— Чего ж тут хорошего? — возмутилась я. — Дышать нечем!
— Наташа, ты не понимаешь. Врачи запретили мне курить, так я хоть сигаретного дыма у вас вдохну.
Глузский тогда уже плохо передвигался. Получил тяжелую травму колена, помогая какой-то женщине снять чемоданы с эскалатора в метро. Повреждение оказалось серьезным, Михаила Андреевича мучили страшные боли. (Забегая вперед, скажу, что ногу в итоге пришлось ампутировать, после операции Глузский впал в кому да так из нее и не вышел.) Ко мне он относился с большой симпатией, и это чувство было взаимным. Если мы отправлялись куда-то с концертами, я всегда брала над ним шефство: просила стюардесс налить ему рюмочку вискарика, поскольку на высоте боли в ноге усиливались, а это помогало. Подарила «думку», с которой Михаил Андреевич не расставался в поездках.
В тот раз в Америке своей очереди выступить Глузский ждал не в гримерной, а за кулисами. Мы составляли ему компанию. Смотрим — Маркова вышла на сцену, читает первое четверостишие, второе, и вдруг ее замыкает. Стоит и не может ничего произнести, в зале повисает гробовая тишина. «Ну вот, забыла, — спокойно говорит Римма Васильевна зрителям, — давайте я вам лучше расскажу, как мы с Мордюковой шпалы клали».
И рассказала о съемках того самого знаменитого клипа, с которого я начала рассказ, да так смешно, что зал разразился шквалом аплодисментов. Но, несмотря на явный успех, за кулисами Маркова появилась со словами:
— Ну вот, обделалась.
— Да, Римма Васильевна, обделались, — сурово подтвердил Глузский, и все захохотали. Маркова не стала стоять с нами, ушла.
Потом выступали мы с Жариковым, а когда вернулись в гримерную, Римма Васильевна сидела расстроенная, курила одну сигарету за другой.
— Да не переживайте вы так. У всех случаются ляпы. Остались бы за кулисами — в финале вышли бы со всеми на поклон.
— Я ни о чем не жалею. Подумаешь! — так она себя успокаивала.
А однажды Маркова стала свидетелем, как чуть не провалилась я. С программой «Товарищ кино» мы в свое время исколесили всю страну. За пятницу, субботу и воскресенье успевали дать шесть концертов. Это было хорошим подспорьем для актеров, мы очень неплохо зарабатывали. Хотя легендарный Николай Афанасьевич Крючков думал иначе. «Вот раньше были заработки — это да! Нужен был фибровый чемодан, чтобы унести все деньги», — вздыхал он.
Так вот, выступали мы вместе с Аллой Дмитриевной Ларионовой и Николаем Николаевичем Рыбниковым в Питере. Зима выдалась особенно холодной, а зал, надо сказать, плохо отапливался, кто-то из актрис натянул даже шерстяные рейтузы под вечернее платье. Но Алла Дмитриевна вышла на сцену без колготок, она всегда так работала: в босоножках на высоченных каблуках на босу ногу.
— Алла Дмитриевна, замерзнете, — забеспокоилась я.
— Не замерзну, я женщина горячая.
А Рыбников тогда уже перенес инфаркт, сильно поправился, нога увеличилась на размер, видимо от отеков. Он — кумир женщин — очень по поводу своего внешнего вида переживал, и характер у него немного испортился. В концерте я выходила на сцену со словами: «Внимание, внимание! Говорит и показывает «Товарищ кино»!» Дальше шел ролик, во время которого я рассказывала, как кино взаимодействует со спортом, и представляла следующих выступающих — комментатора Николая Николаевича Озерова, Рыбникова и Ларионову... Перед самым началом Рыбников стал меня «напутствовать»: «Наташа, смотри не скажи: «Внимание, внимание! Говорит Германия!» И так настойчиво несколько раз повторил.
Подхожу к микрофону: «Внимание, внимание! Говорит...» — и тут понимаю, что еще секунда — и произнесу «Германия» на весь громадный киноконцертный зал «Юбилейный».
Повисла пауза, я ничего больше не смогла вымолвить, опустила глаза и ушла со сцены. За кулисами хохотал Рыбников. Их с Ларионовой выход, выручая меня, кто-то объявил в микрофон из кулис. Но когда Рыбников начал выступать, сразу же напрочь забыл текст. «Не рой другому яму, сам в нее попадешь», — прямо на сцене сказала ему Ларионова.
Римма Васильевна, на глазах которой все это происходило, позже добавила от себя в его адрес пару крепких выражений.
Эта ее жесткая реакция была вполне искренней. Маркова такие розыгрыши не любила в принципе. Кроме того, она ко мне хорошо относилась и не раз считала необходимым прийти на выручку. Был случай, например, когда Римма Васильевна наладила мои отношения с Лидией Николаевной Смирновой. Та поначалу смотрела на меня почему-то не то чтобы холодно, а как бы просто не замечала. Пустое место — и все тут. Никак не обращалась. Сажают нас, например, на гастролях в одну гримерную, Смирнова, не поворачивая головы, кидает: «Вы можете застегнуть мне молнию на платье?» Я, конечно же, помогаю. Но от нее — ни «пожалуйста», ни «спасибо». И вот однажды на каком-то банкете Римма Васильевна пригласила Смирнову за наш стол. Маркова окинула его взглядом и сказала:
— Коньяка нет, ничего пить не буду.
— И я тоже, — в унисон заявила Смирнова.
— Девчонки, сейчас вам сделаю шикарный напиток — водку с апельсиновым соком, — решительно предложила я.
— Ну ладно, давай уж, попробуем... А ничего, вкусно!
И так за разговорами мы просидели весь вечер, постоянно прихлебывая из стаканов. Видя, насколько доброжелательно относится ко мне Римма Васильевна, и Лидия Николаевна сменила гнев на милость. Но в итоге нашего «дружеского общения», чтобы добраться до машины, ей пришлось прибегнуть к помощи двух молодых людей, поддержавших знаменитую актрису под руки. А Римма Васильевна, проводив троицу взглядом, констатировала: «По-моему, я тоже надралась!»
На следующее утро Маркова звонит мне:
— Натан Федорович, что же ты наделала?!
— А что такое?
— Я вернулась домой, успела снять только сапоги и куртку и в таком виде легла спать, даже автоответчик не прослушала. Я же не люблю водку, никогда ее не пью. Пусть и с твоим чертовым апельсиновым соком.
— Знаю, зато хорошо посидели.
Только положила трубку, звонит Смирнова: «Ну, Наташа, не ожидала!»
Чего не ожидала — не уточнила. Но предполагаю, моей способности как следует «завести». То застолье растопило между нами лед, с тех пор общались тепло. Помню, компанией в Сочи шумно отмечали день рождения Юрия Саульского. Смирнову позвать не догадались. На следующий день она появилась на репетиции перед концертом злющая-презлющая:
— Что за безобразие! Всю ночь кто-то орал «Юрка, Юрка!» Спать мне не давал.
— Лидия Николаевна, извините, это мы отмечали день рождения замечательного композитора Саульского. Не сердитесь, пожалуйста.
— Все равно нельзя так себя вести.
— Ну, простите нас. Так уж случилось. Выпили лишнего... Неужели вы никогда не бывали пьяной?
— Бывала, — ответила Смирнова после паузы.
— Тоже шумели?
— Нет. Однажды проснулась утром совершенно голой, но в ботиках.
Не знаю, вспомнила ли при этом Лидия Николаевна ту самую водку с апельсиновым соком, но она тут же все нам простила.
А уж окончательно мы подружились, когда Жариков искал ее бриллиантовую сережку. Дело было на гастролях в Баку. Звонит взволнованная Смирнова: «Женя, что делать? Я умывалась и уронила сережку в раковину!»
Жариков пошел к ней в номер, раскрутил сифон, вытащил пучки волос и прочий мусор, все тщательно перебрал, но ничего не обнаружил. А когда вернулись в Москву, Лидия Николаевна позвонила и говорит:
— Женя, простите меня, я нашла сережку.
— Где же она была?
— Зацепилась за ворот ночной рубашки, а вам, бедному, пришлось копаться в грязи по локоть.
...Может возникнуть вопрос: почему Римма Васильевна назвала меня Натаном Федоровичем? Расскажу. У нее был низкий голос, который еще больше садился оттого, что Маркова много курила. И вот звонит она однажды утром, разговаривает басом, мужским почти, а Женя ей в шутку: «Рим Васильевич, что ж вы так себя не бережете?»
Прозвище к ней приклеилось. А потом как-то я слегла с сильнейшей ангиной. Звонит Маркова. Хриплю в трубку:
— Алло!
— Кто это?
— Римма Васильевна, это Наташа. Просто у меня горло болит.
— Какая же ты Наташа, ты — Натан Федорович.
Так между нами и повелось.
Кстати, о розыгрышах. Мордюкова однажды тоже меня разыграла достаточно жестко. Ждали мы в холле гостиницы в Тбилиси автобус, чтобы ехать на концерт. Я поставила сумку и побежала покупать мороженое. Возвращаюсь — сумки нет. Мечусь по холлу:
— Не видели сумочку, черненькую такую? Вот тут стояла...
Подскочила с тем же вопросом к Мордюковой, та отвечает:
— Не видела, — а выражение лица хитрющее.
— Так! Говорите, где моя сумка?!
Мордюкова нагнулась и достала ее из-под своей длинной юбки:
— Хотела тебя наказать, чтобы впредь не разбрасывала сумки, где попало. Больше так вещи не оставляй.
Много мы тогда поездили, много всего повидали. А в перестроечные годы программа «Товарищ кино» прекратила свое существование, времена наступили тяжелые. Однажды нас с Марковой пригласили выступить в подмосковном совхозе, но сразу предупредили:
— Расплатиться сможем только картошкой, морковкой и луком. Всего дадим по мешку.
— Знаете что, — оживилась Маркова, — а мне еще нужна машина земли, моя дача стоит на песчаном участке.
И совхозное руководство пригнало ей машину с землей.
Римма Васильевна всегда, сколько ее помню, была очень хозяйственной. И главой своей семьи могла считать себя с полным правом. Замужем она побывала трижды, но ни один мужчина около нее не задержался. Не могу сказать, что Маркова никому не нравилась. Нравилась, еще как! У нее была роскошная спортивная фигура, высокий рост, стать, осанка. Никогда не видела у нее неухоженных рук, ободранных ногтей, что, к сожалению, нередко встречается у коллег-актрис. Маникюр Римма Васильевна делала себе сама, предпочитала лак светлых оттенков. Один мужчина как-то признался мне: «Боюсь к ней подойти. Вдруг отошьет так, что отлечу».
Она показывала мне фото своих мужей. Все были красавцами. Про первого — летчика — ничего не знаю. От второго — музыканта Владимира Никитина — Маркова родила единственную дочь Татьяну. Видела его фотографию с баяном. Прожила с ним Маркова недолго, он сильно пил. Третий муж Риммы Васильевны Антонио Хосе Гарсия Гонсалес, как она мне рассказывала, был испанским аристократом. Познакомились на кинофестивале в Сан-Себастьяне, где Маркова представляла картину «Бабье царство».
Она вышла из гостиницы с сигаретой в руке, стояла, поджидая коллег, и даже не подозревала, что в этот самый миг поразила сердце некоего темпераментного испанца. Завязались романтические отношения. А после фестиваля Антонио примчался в Советский Союз свататься. Выходить за него замуж Римма Васильевна не собиралась: пусть все остается так, как есть. Но ее вызвали в компетентные органы и предупредили, что за «аморальную» связь с иностранцем актрису ждут большие неприятности. И брак был зарегистрирован. Антонио, будучи человеком состоятельным, звал Маркову в Испанию:
— Ты там ни в чем не будешь нуждаться, у тебя не будет необходимости работать.
Она ответила категорическим отказом:
— Нет, не уеду из страны, которую люблю.
И вновь осталась без мужа.
Но Марковой всегда нравилось, когда ей оказывали знаки внимания. Вспоминаю забавный случай. На гастролях в Питере меня сопровождал сын, уже вполне импозантный молодой человек. И вот спускаемся мы в вестибюль гостиницы «Прибалтийская», где в ожидании автобуса сидят артистки. Сплошь народные и заслуженные. Маркова, увидев нас, подходит и просит: «Федя, возьми меня под руку, пусть эти старые «кошелки» (словцо было покрепче) обзавидуются». И мой Федор продефилировал с ней к выходу под заинтересованные взгляды актрис.
Всю свою любовь Маркова отдавала дочке Татьяне и внуку — тоже Феде. Хотя с Татьяной у них были непростые отношения. Римма Васильевна была недовольна тем, что дочь, по ее мнению, прилагает не слишком много усилий, чтобы чего-то добиться в профессии, улучшить жизнь, хотя бы в материальном плане. По большому счету, деньги в семью приносила в основном сама Маркова. И почти все тратила на родных. Я не видела на ней ни безумно дорогих туалетов, ни бриллиантов. На гастролях в Екатеринбурге мне подарили аметистовые бусы. Марковой они очень понравились: «Ой, как же я о таких мечтала!»
Конечно, я сразу бусы сняла и отдала ей, позже она их часто надевала.
— Мы опять на тропе войны, — жаловалась Маркова, когда я спрашивала ее о делах Татьяны.
— Римма Васильевна, это все-таки ваша дочь. Вспомните, разве у вас с матерью не возникало разногласий? Все мы небезгрешны. И допускаем ошибки в отношении своих детей. Вы же, наверное, на Татьяну накричали, вот она и ответила грубо.
Маркова тему сворачивала:
— Молчи, лилипут!
Внука Федю она любила безумно. Классе в пятом ему попалась учительница, которая довела ребенка до того, что тот стал заикаться. Маркова чуть не сошла с ума: «Я с этой уродиной разберусь!»
Пошла к директору школы, та приняла меры, поставила горе-педагога на место. Я искала им логопеда, но, к счастью, заикание прошло, как только мальчик оказался в доброжелательной обстановке.
Римма Васильевна считала, что внуку не хватает мужского воспитания. Татьяна разошлась с Фединым папой, когда мальчик был совсем маленьким. «Вокруг Феди одни женщины — я, мать, наши подруги», — переживала Маркова и всячески поощряла встречи внука с отцом, хотя отношения Татьяны с бывшим мужем были далеко не радужными.
Маркова страшно тревожилась, что внук с первой попытки не поступил в университет. И когда это произошло, была просто счастлива: «Парню надо дать хорошее образование, чтобы смог устроить свою судьбу, надеяться ему не на кого, я уже старая».
Римма Васильевна жила в крошечной однокомнатной квартирке, забитой книжными шкафами. И книги стояли в них не для антуража. Маркова много читала, была в курсе всех новинок. Она могла бы перебраться в квартиру побольше, думаю, в этом ей помогли бы и Гильдия актеров, и Союз кинематографистов, но предпочитала оставаться на старом месте, потому что внук с дочерью жили в соседнем подъезде. Я часто навещала ее.
А вот у Мордюковой в гостях мне побывать не довелось, хотя в наш с Женей и Федей дом Нонна Викторовна захаживала. Она вообще никогда не собирала у себя шумные компании. Возможно, из-за проблем с сыном Володей, с которым долгое время жила в одной квартире.
В отличие от Марковой с ее тремя мужьями в личной жизни Мордюковой постоянно что-то происходило. Нонна Викторовна бывала со мной откровенна и порой сама себе удивлялась:
— Наташка, я рассказываю тебе столько своих тайн. Почему так получается?
— Не знаю.
— А я знаю: ты умеешь слушать.
Мордюкова была влюбчивой. Случалось, едем на какое-то мероприятие, а в нашей делегации симпатичный молодой актер. Нонна Викторовна моментально «положит на него глаз» и вздохнет: «Хорош, хорош! Эх, было бы мне поменьше лет!»
Незадолго до того как мы познакомились, Мордюкова разошлась с Владимиром Сошальским. Хоть она и стала десятой женой актера (по поводу этого «юбилея» много шутили коллеги Сошальского по Театру Советской Армии), их отношения скрепляла большая любовь. Нонна Викторовна перебралась в скромную квартирку мужа. Но вскоре заявила ему: «Мне здесь тесно». И затеяла капитальный ремонт. «Я там посносила стены, Володя не возражал», — делилась она.
То есть жить с Сошальским она собиралась долго и счастливо, но дело кончилось разводом. В минуту откровенности я поинтересовалась:
— Нонна Викторовна, почему ваш брак распался?
— Надоело стоять на третьей позиции.
Могу догадаться, что значило это выразительное словосочетание. Владимир Борисович до конца своих дней был мужчиной видным, его окружали поклонницы, они его обожали, и многим он отвечал взаимностью. К тому же шумные компании друзей в ресторане Дома кино Сошальский предпочитал тихим вечерам в семейном гнездышке, что не могло устраивать такую женщину, как Мордюкова.
Вообще Нонна Викторовна была человеком настроения. Собираемся мы, к примеру, вместе с коллегами выезжать на концерт. Если Мордюкова входит в автобус и подхватывает беседу, значит, она в прекрасном расположении духа. Если сидит, отвернувшись к окну, и молчит, лучше ее не трогать, а то рискуешь попасть под горячую руку. Мало не покажется! В какой-то момент и в ее отношениях с Сошальским, видно, нашла коса на камень. Но Мордюкова если и сожалела о разрыве, то только в душе, о Сошальском она практически никогда не говорила.
А вот о первом своем муже Нонна Викторовна вспоминала часто. Что интересно, Тихоновым или Славой его почти не называла, чаще говорила примерно так: «Когда я была женой Штирлица...» Мордюкова очень жалела, что они разошлись: «Как же глупо все между нами получилось! Мы были молоды, ни я, ни он не знали жизни по-настоящему, вот и не ценили то, что имеем. А как хорошо было бы сегодня жить вместе со Славой, оставаться его женой. Жаль, что этого уже не вернуть».
Однажды были вместе на гастролях. Вышли прогуляться по городу. Нонна Викторовна произнесла с ностальгической ноткой:
— Здесь у нас был роман с Мишей.
— Каким Мишей?
— Ульяновым, — и замолчала.
Я не стала ни о чем расспрашивать, хорошо знала: иногда Мордюкова скажет фразу и поставит на этом точку. И никогда в таких случаях не пыталась вызвать ее на откровенность. Да мне и неловко было, все-таки Нонна Викторовна годилась мне в матери. Она и ценила меня за то, что не лезу в душу. Разговор об Ульянове больше не возникал. Знаю лишь, что чувства накрыли обоих, когда снимались в «Простой истории». Но Михаил Александрович был женат, разрушать свою семью не собирался. И мне вдруг стало понятно, почему как-то особенно пронзительно прозвучала и так запомнилась зрителям фраза, сказанная Мордюковой в картине: «Хороший ты мужик, но не орел». В ней, оказывается, было столько личного...
Когда Мордюкова снималась в «Родне», влюбилась в Никиту Михалкова. А тот потребовал от нее жертв ради искусства: на экране ей предстояло появиться с химической завивкой и металлическими коронками на зубах. Нонна Викторовна наотрез отказалась, возможно, потому что не хотела появляться перед Михалковым в таком виде. Жаловалась мне: «Это полный кошмар!» Никита подключил к уговорам автора сценария Виктора Мережко, они даже грозились снять Мордюкову с роли, если не пойдет на предложенные условия. В конце концов она согласилась.
У Нонны Викторовны в гардеробе имелась пара вечерних туалетов, в которых она работала на концертах. Так, ничего особенного, обычные строгие платья. Мордюкова по этому поводу особо и не переживала. И вдруг однажды появилась перед нами в кардинально ином облике. По ее заказу Слава Зайцев пошил роскошное платье цвета кофе с молоком необычного кроя, которое удивительно шло ей. Наверное, очень Нонне Викторовне хотелось, чтобы Михалков увидел в ней не только прекрасную актрису, но и привлекательную женщину. Перед встречей с режиссером зашла в гильдию — проверить реакцию. Но вот беда, выяснилось, что она забыла надеть лифчик, а платье-то светлое. Окинула всех женщин придирчивым взглядом с головы до ног и расстроилась: «Ну и глисты же вы, даже белье занять не у кого».
Чувства Нонны Викторовны к Михалкову так и остались безответными, о чем она сожалела. Кстати, после съемок в концертном репертуаре Мордюковой появился смешной монолог: в образе героини из «Родни» она выходила на сцену с ведром, в телогрейке и каких-то мужских чеботах. И съемки в результате вспоминала очень тепло.
Одинокой Мордюкова практически никогда не оставалась. На моих глазах во время гастролей с программой «Товарищ кино» у нее случился роман с солистом трио «Ромэн», жгучим цыганом Играфом Иошкой. Когда все живут в одной гостинице, скрыть что-то от посторонних глаз крайне трудно. Да Нонна с Играфом особо ни от кого и не таились, почти не расставались. Роман был ярким. Помню, сидим вместе в ресторане, вдруг Играф хватает гитару, встает перед Мордюковой на колено и посвящает ей цыганский романс. В такие моменты Мордюкова расцветала. Но и эти отношения закончились быстро.
А вот с сирийцем Абу Разаком Ганемом, руководившим кинематографией своей страны, Нонну Викторовну связывали длительные отношения. Ганем прекрасно говорил по-русски, поскольку получил образование в Москве. Очень любил советское и российское кино, постоянно устраивал недели наших фильмов в странах Ближнего Востока. Познакомились они с Мордюковой во время Московского международного кинофестиваля. Ганем не пропускал ни одного. Когда приезжал в Москву, Нонна Викторовна преображалась, она рассказывала, как принимала Ганема, лепила «фирменные» пельмени, накрывала стол. Мне признавалась: «Наташка, это зверь в любви!» Но и с Ганемом серьезных отношений не получилось.
Я как-то спросила Мордюкову:
— Что вам нужно, чтобы влюбиться в мужчину?
— Знаешь, пожалуй, мне нужна черемуха.
Эта сильная женщина, несмотря на возраст и печальный личный опыт, продолжала мечтать о романтических чувствах, о достойном человеке, который сделает ее счастливой.
Я знала о беде Нонны Викторовны, о том, что единственный сын Володя Тихонов наркозависим. Услышала об этом от коллег, сама Мордюкова этой темы никогда не касалась, она была для нее слишком болезненной. Лишь однажды обмолвилась: «Я так виновата перед Володей — мало уделяла ему внимания. Мы со Славой расстались, когда у сына был трудный переходный возраст. Я не должна была надолго оставлять его одного, но приходилось зарабатывать, хватать железные яуфы с пленкой и мотаться по стране».
Володю я практически не знала. Он часто провожал мать на гастроли, но заносил чемодан в купе и сразу же уходил, общения с нами избегал. Нонна Викторовна переживала, что не сложились ее отношения и с невестками — Наташей Варлей и Наташей Егоровой, что не видится с внуками. Не хочу повторять ее слова о Варлей. Зачем делать Наташе больно? Ведь сказано это было в сердцах. Но уж так случилось, что кто-то из «доброжелателей» внушил Мордюковой, что Варлей не была Володе верна, тем самым заронив сомнение в том, что внук Вася — Володин сын.
— Нонна Викторовна, не слушайте сплетников, Вася как две капли воды похож на Володю, — убеждала я.
В ответ она вздыхала:
— Эх, Наташка, вот такую бы жену, как ты, моему Вовке.
Что я могла на это ответить?
Много горя нахлебалась она со своим сыном. Клара Лучко, одно время жившая по соседству с Мордюковой и Володей в высотке на Котельнической набережной, неоднократно становилась свидетельницей следующего: как только Нонна Викторовна уезжала на гастроли, Володя бежал в комиссионный магазин, находившийся в том же доме, и сдавал хрустальные вазы, которые дарили Мордюковой поклонники, чтобы достать денег на наркотики и алкоголь. Нонна Викторовна отчаялась ему помочь, бежала из дома, чтобы не видеть, как сын загоняет себя в гроб.
И за это ее осуждала Маркова. Однажды между ними состоялся тяжелый разговор, который и привел двух давних подруг к разрыву отношений. Я при нем не присутствовала и даже по случайным фразам, сказанным обеими, не могу воспроизвести в точности, что тогда говорилось. Римма Васильевна обмолвилась лишь, что ссора произошла из-за Володи Тихонова. Она считала, что Нонна должна его спасать, раз уж не удалось уберечь от беды. Говорила, если случится несчастье, то виновата в этом будет главным образом сама Мордюкова. Но как ему было помочь? Нонна Викторовна не могла отказаться от съемок и концертов — она зарабатывала деньги, да и без любимой профессии не представляла своей жизни. Мордюкова очень резко ответила подруге. Отсюда и слова Марковой: «Все равно не прощу».
Слава богу, они все-таки успели помириться. Володя Тихонов умер в 1990-м, ему было сорок. Нонна Викторовна пережила его на восемнадцать лет. Вместе со всей страной ее оплакивала и лучшая подруга Римма Маркова...
Актерская судьба переменчива: работа то есть, то ее нет. Маркова с этим мириться не желала, нашла продюсера, взялась за постановку антрепризного спектакля «Пер Гюнт». В нем сыграли Боря Химичев, Валя Титова. Она и меня звала, но не совпали наши графики. А на премьере я побывала, зрители принимали спектакль очень хорошо. Еще Римма Васильевна взвалила на себя большую общественную нагрузку — вступила в Партию пенсионеров, которая позже влилась в «Справедливую Россию». Говорила: «Хочу сделать хоть что-то, чтобы людям жилось лучше».
В период выборов мы ездили с ней по стране, поддерживали партию. Как человек честный, она во время выступлений рубила правду-матку о том, что творится вокруг, как всегда, называя своими именами виновников народных бед. Иногда сетовала: «Хочется много успеть, а мне уже столько лет!»
Когда однажды мы ехали в поезде, Римма Васильевна, обратив внимание на то, сколько лекарств я принимаю, заявила: «А я таблеток не пью».
Мне было известно, что Маркова тяжело болела, она этого не скрывала. Время от времени Римма Васильевна ложилась в больницу, где ей проводили очередной курс химиотерапии. Мы постоянно созванивались, но в какой-то момент телефон замолчал. Оставляла сообщения на автоответчик, Маркова не перезванивала, несколько раз пыталась связаться с Таней — и ее телефон молчал.
Помню, на один из дней рождения Римма Васильевна подарила мне крошечный медальон с Козерогом — моим знаком зодиака. Поскольку я ношу на цепочке крестик и иконку Николая Чудотворца, медальон так и пролежал в шкатулке. Пятнадцатого января нынешнего года он попался мне на глаза. А через несколько часов телевидение сообщило, что Марковой больше нет...
Рыдала я жутко, так же как в тот день, когда не стало Жени. Незаменимые люди бывают... Для меня это и Римма Васильевна, и Нонна Викторовна, и многие другие. Я благодарна судьбе за то, что она подарила мне таких подруг.
Подпишись на наш канал в Telegram