Для Анны Банщиковой переезд в Москву был попыткой начать все с чистого листа. А то, что связано с Питером — детство, учеба, первый брак с известным артистом осталось в прошлой жизни.
«Ни денег, ни работы, ни собственной крыши над головой... Я шла по Садовому кольцу и улыбалась до ушей. Ведь когда впереди беспросветная неизвестность — тем интереснее! Этот мой настрой тут же уловила подруга, у которой я остановилась на первое время: «И в кого ты такая оптимистка, интересно?»
...Думаю, что любовь к переменам досталась мне от родителей. Они познакомились в техникуме, но если мама так и работала инженером, то папа в тяжелые времена предпочитал более сложные схемы добывания денег. Чем он только ни занимался, исключая собственную скучную специальность. Постоянно придумывал какой-то бизнес: в одном разорится — другой откроет. Крутился на пупе — играл в преферанс и обыгрывал всех в Питере. По молодости был очень азартным.
Мама всегда была легка на подъем. В отпуск мы с ней обычно срывались неожиданно — она находила горящую путевку, например в Ялту, и шла закладывать в ломбард бабушкино кольцо — золотое, с камешком. В тот же вечер брала билеты, и утром мы уезжали. А по возвращении старались как можно быстрее вернуть фамильную драгоценность. Со стороны, наверное, многим казалось, что мы прекрасно живем, раз позволяем себе отдыхать, когда вздумается. Никто не подозревал, сколько времени при этом мы проводим в очередях в ломбард... Интересно, кстати, где сейчас это кольцо? Не знаю, может, папа продал его еще тогда?
Вообще в воспоминаниях о моем детстве много очередей, все было в дефиците. Однажды мне подарили банку колы — у подружки из класса папа-моряк ходил в загранки. Так эту колу я пила две недели по глотку — это был вкус Америки. Мы стояли за молоком, за квасом... Никогда не забуду, как, периодически сменяя на посту соседей, часов пять толкались в овощном магазине, в результате чего мама приобрела гроздь зеленых бананов. Всю обратную дорогу я глотала слюни, мечтая попробовать этот неведомый фрукт, но дома мама убрала покупку в шкаф — дозревать. Я еле дождалась ночи, прокралась к тайнику. По вкусу бананы оказались хуже мыла, но я съела всю связку. Все надеялась — распробую. В результате живот заболел так, что мне вызывали «скорую». Второе страшное отравление тоже было связано с дефицитным продуктом — на выпускной кто-то из друзей принес ликер киви. Тягучая смесь ядовито-фиолетового цвета — первый алкоголь, хотелось пригубить «взрослой жизни»... Всего-то сделала два глотка, а потом два дня в себя приходила.
Папа с нами расстался, когда мне было лет шесть, но я с ним часто виделась, обожала наши походы в чебуречную на Невском проспекте. Мне тогда казалось, что это шикарный ресторан. Отец меня особо не воспитывал — скорее был другом. Классе в восьмом однажды сам предложил:
— Ну что, пойдем покурим?
— Пап, я не курю.
— Да ладно, не ври!
А я не врала — правда не курила!
Родители ничего мне не запрещали, но я не пользовалась этой свободой. Могла задержаться допоздна и спокойно предупредить об этом маму: «Не волнуйся, меня Сережа до подъезда проводит». Больше всего маме запомнился мой поклонник еще из детского сада — Вадик. Его родители звонили нам домой и жаловались: «Не знаем, что делать, — он с именем Аня ложится и с именем Аня встает». Потом они собрались переезжать, но Вадик занял оборону: «Без Ани никуда не поеду!» Пришлось им остаться в нашем районе из-за этой любви. С Вадиком мы дружили, за руку вместе пошли в первый класс...
В отношении маминых женихов я была ужасной эгоисткой. Когда за ней кто-то начинал ухаживать, нагло заявляла: «Это моя мама, ясно вам?» В результате она так и не устроила свою жизнь. Тот самый случай, когда родителям не стоит слушать своего ребенка и жертвовать собой.
Либеральное воспитание в нашей семье шло от моего дедушки. Он, мягко говоря, не очень уважал советскую власть (его отец прошел двадцать лет лагерей), и это доходило до того, что даже запрещал мне носить пионерский галстук: «Выйдешь из школы, сразу снимай эту удавку и — в карман!» Дед мой — красавец, наполовину грек, наполовину эстонец. Как-то он съездил в Грецию и привез мне оттуда красивое платье. Все в классе завидовали, а я в свою очередь с потаенной печалью смотрела на девочку, которой родители привозили капроновые колготки — невиданная роскошь по тем временам. Однажды она их зацепила — пошла стрелка, и колготки тут же были выброшены в урну. Два часа я ходила около нее кругами и все-таки вытащила их из мусорки: постирала, подлатала — и с гордостью носила со своим платьем. Помню, как сидела на площади Искусств, ждала бабушку — это была моя «точка»: ко мне подходили иностранцы, угощали жвачкой. Знали, что русские дети такого лакомства никогда не видели. Жвачки были цветными, а русскую «резинку» мы красили красным фломастером, чтобы она хоть немного походила на импортную. Вот так я по-детски «фарцевала». Бабушка из-за этого ругалась: «Иностранцы! Вдруг ребенка отравят?» А дед, наоборот, держался прозападных взглядов: «Иностранцы гадостью не накормят!» Когда дедушка смотрел чемпионаты мира по футболу и его спрашивали, кто выиграл, мол, наши, дед всегда со смехом отвечал: «Ваши, ваши!»
— А актрисой вы решили стать вслед за бабушкой?
Бабушка была старше дедушки на тринадцать лет — как говорят, роковая женщина! Она очень молодо выглядела и не позволяла себе даже в булочную выйти не при параде. Да и само слово «бабушка» к ней не очень подходило. Запрещала себя так называть — только Поленькой. Она была актрисой и часто брала меня с собой в свой Театр музыкальной комедии, где царил вечный праздник — все пели, танцевали. Естественно, круг общения у Поленьки состоял из одних актеров, и я на них с детства насмотрелась. Но задачи стать одной из них себе не ставила.
Читала на табуретке стихи «Дядя Степа — милиционер», пела про крейсер «Аврору», но без каких-либо далекоидущих планов. Когда стукнуло семнадцать лет — время поступать, кроме актерского вуза в голову уже ничего не приходило. Было очевидно, что математическое образование мне не светит. В школе я смотрела на таблицу Менделеева и не понимала: «Зачем нам это рассказывают?» Память, впрочем, была феноменальная: вызубривала параграф слово в слово как стихотворение, не понимая смысла, и отвечала без запинки. Могла запомнить, как выглядит задачка, и перенести ее на доску. Но вопрос учителя: «объяснить решение?» ставил меня в тупик.
Поступала в ЛГИТМиК на три курса сразу — попала к Дмитрию Астрахану. Но когда началась учеба, я своего мастера с кондачка не признала: была уверена, что Астрахан — пожилой седой дядечка, на которого я так старалась произвести впечатление на конкурсе. Читала какой-то странный отрывок, видимо, пыталась показать темперамент: «Я Испании дочь!» А потом на занятиях появился молодой режиссер с горящими глазами...
Курс у нас был фееричный — что ни человек, то персонаж для повести. Помню, как впервые увидела будущего однокурсника Леху Шевченкова: сидел перед аудиторией на полу, в мятой одежде, грязный, нечесаный... Он приехал из провинции, а я-то вся из себя питерская такая, думала: «Боже мой, кому только ни придет в голову пойти в актеры, кошмар!» Через минуту увидела, как Леша читает, и обалдела. Ребята с периферии реально приехали покорять мир, рвали приемную комиссию на части... Шевченкова быстро заметили: будучи студентом, он снялся у Киры Муратовой, получил гонорар и тут же купил на весь курс билеты в Москву. Мы, не заходя домой, в чем были, загрузились в поезд и рано поутру выстроились под окнами гостиницы «Россия», где остановился Астрахан. Его разбудил дружный студенческий хор: «Ты у меня одна-а, словно в ночи луна-а...»
Дмитрий Хананович всех нас снимал в своих первых картинах — «Ты у меня одна» и «Все будет хорошо». В массовке, эпизодах, но все равно для молодых актеров было счастьем оказаться на одной площадке с Нееловой, Збруевым. Я стеснялась к ним подойти — наблюдала со стороны, восхищалась. Неелова вообще моя любимая актриса... Астрахан выделял на курсе Марка Горонка — брал его на главные роли. Многие студенты на него обижались: «Он Марка больше всех любит!» Горонок завистливых взглядов не замечал и вообще был на своей волне. Прогуляет этюд, мастер его ругает, а Марк говорит:
— Да вы что, ребята, я был!
И даже мы начинаем ему верить:
— А ведь и правда — был!
Вот такая сила убеждения. Горонок выдумывал про себя кучу историй и так талантливо, что все принимали это за чистую монету: якобы он служил в Чечне, был ранен... Никому даже в голову не приходило усомниться в их правдивости. Мог за кулисами Театра комедии в карты играть, а потом слышал ключевую реплику — выбегал на сцену, по щелчку перевоплощался: плакал и был чрезвычайно драматичен...
С Андреем Федорцовым мы через несколько лет встретились на съемках «Убойной силы», как и с Костей Хабенским — тот учился в ЛГИТМиКе всего на курс старше, мы дружили. Впрочем, наверное, нет в Питере актера, который не снялся бы в этом сериале. Я участвовала в так называемых чеченских сериях. Режиссер Сергей Снежкин случайно встретил меня на «Ленфильме» и говорит:
— У меня есть для тебя роль — дочь Асланбека.
— Какая из меня дочь Асланбека? — удивляюсь.
А потом мы всей киногруппой приехали во Владикавказ, на меня надели платок, завязав его на восточный манер, и в местном ауле все принимали за свою. На улице подходили люди: «о, актеры приехали, кино снимают?» В начале нулевых на Кавказе было неспокойно, мама за меня волновалась. Но нас встречали такие хорошие люди, что бояться было нечего. Как-то я ушла с местными в горы, а вскоре над аулом раздались выстрелы. Режиссер меня хватился, бросился на поиски... Чеченские парни учили меня стрелять из боевого оружия.
— После института Астрахан приглашал вас к себе в театр?
Пока учились, он брал студентов в свои спектакли в Театре комедии имени Акимова, где был тогда художественным руководителем. Мы играли на одной сцене с Игорем Дмитриевым, Александром Демьяненко и не сомневались, что после окончания института будем пристроены, ведь наши имена уже включены в репертуар. А потом неожиданно в театре сменилась власть, и новое начальство постаралось убрать всех, кто связан с бывшим режиссером. Для студентов это было травмой — наши амбиции и надежды рухнули в один день. К тому же время стояло непростое — 1995 год, работы не было. С Астраханом я не раз потом пересекалась на съемочных площадках, мы и сейчас дружим. У нас даже есть традиция собираться семьями у него в гостях на Девятое мая: они с женой Леной устраивают домашние концерты, в которых все дети исполняют песни и стихи военной поры.
Многие талантливые ребята с нашего курса так и не стали актерами. Но мне повезло — Виктор Абрамович Новиков взял в Театр имени Комиссаржевской, не обделял ролями. Но тут я вышла замуж и решила оставить работу! Художественный руководитель отпустил со словами: «Это ненадолго, ты еще вернешься». Он лучше, чем я понимал, что актриса не сможет без любимой профессии. А для меня это была своего рода авантюра. Кидало из крайности в крайность.
Я влюбилась и решила играть новую роль: примерной жены, которая всюду следует за своим мужем, забывая о собственных интересах. В прессе уже звучала история моего брака с Максимом Леонидовым, и я не хотела бы повторяться. Скажу только, что роль «гастрольной жены» оказалась не для меня. Хотя не жалею об этом периоде жизни — было интересно, мы много путешествовали и общались с людьми, которых до того считала небожителями.
Я и представить не могла, что окажусь когда-нибудь в одной компании с Андреем Макаревичем*, Борисом Гребенщиковым*! Вообще я с детства обитала в эдаком «рок-н-ролльном» районе — в Купчино. Там же жил Виктор Цой... Помню, как в старших классах мы узнали о его смерти и в тот день в нашей школе никто не пришел на занятия. Долго сидела на скамейке и думала: «Все, это конец. Цоя больше нет, и мы теперь не будем ходить в школу».
Всегда была фанаткой Гребенщикова. И когда мы познакомились, он оказался именно таким, каким я его себе представляла, — гениальным. Кстати, благодаря БГ я увидела Индию. До этого ездила туда с программой «Эх, дороги», которую вел Макс Леонидов. Мы два дня провели в Дели и ничего про эту страну не поняли. Испугались, увидев людей, живущих в трубах, прокаженных, машины, гоняющие вопреки правилам и объезжающие лишь священных коров, валяющихся посреди дороги. Потом мы делились с Гребенщиковым своими впечатлениями, и он пообещал показать нам совсем другую Индию: «Вы просто не были там!» Через некоторое время все вместе отправились в путешествие — Гребенщиков с женой Ириной были нашими проводниками.
Несколько дней мы жили в ашраме Саи Бабы — это индийский человек-бог. Наблюдали его явление народу. Последователи — их были сотни — женщины в разноцветных сари, мужчины в белых одеждах рассаживались с утра у ашрама, пели и молились. Потом появлялся Саи Баба, делал пассы руками — и из его ладоней материализовывался какой-то волшебный песок, которым он осыпал прихожан. И мы незамедлительно поверили в чудо! Я вдруг вспомнила, что уже давно знаю этого человека с копной черных вьющихся волос: он не раз наблюдал за мной с портретов в кришнаитской кафешке, которая находилась напротив «Ленфильма» в Питере...
Вся наша жизнь с Максом состояла из гастролей. И порой на них случались забавные ситуации. Однажды я была Анжеликой Варум! Мне часто говорили, что мы похожи — один типаж. И вот в каком-то из сборных концертов Дима Маликов с Анжеликой должны были петь «Листья желтые над городом кружатся». Но Варум не смогла приехать. И тут кто-то говорит: «Давайте оденем Аню — и будет Анжелика!» У меня был синий плащ с леопардовой подстежкой, я надела его наизнанку. Спародировать Анжелику для актрисы оказалось несложно: мы разучили танец, и я вышла с Маликовым на сцену в роли Варум. Боялась страшно — это же не театр, свет софитов бьет в глаза, зала не видно. Но никто не распознал подмены, даже когда я после выступления раздавала автографы. Поклонники кричали: «Анжела, мы тебя любим!»
И через несколько лет сходство с известной певицей сыграло мне на руку: я решила вернуться в профессию, приехала в Москву, чтобы занести свои фотографии на «Мосфильм». Иду по киностудии, вдруг ко мне подходит ассистент режиссера: «Вы же актриса? — видимо, у меня это было написано на лбу. — Можете к нам на пробы зайти?» Оказывается, в сериал «Каменская» разыскивали девушку, похожую на Анжелику Варум. По сюжету безумный поклонник должен был перепутать эту героиню с певицей и начать преследовать двойника. Вот так благодаря Анжелике Варум я вернулась в кино!
Я выпала из профессии на шесть лет, начинать с нуля оказалось очень тяжело. Леонидов это не приветствовал, ревновал, когда меня не было рядом. И после расставания я осознала, что у меня нет ничего своего, а теперь придется рассчитывать только на себя. Это оказалось непросто и стало для меня хорошим уроком. Я поняла, что нельзя жить жизнью другого человека — в один момент можешь рухнуть как подкошенная.
Именно так со мной и случилось: уже не было театра, никто не звал в кино, я осталась без средств к существованию. Банально было не на что купить еды! Кроме того, в нашей с мамой однокомнатной квартире — незаконченный ремонт, условий для жизни никаких. Мама на пенсии, а папа в Германии с другой семьей и помочь нам не может. Маму я отвезла к дедушке, а сама не знала куда податься. Очень хотела просто уехать и все поменять. Поэтому в один прекрасный день я пошла на Московский вокзал и купила билет на поезд.
— И как вас приняла столица?
К счастью, у меня здесь были подруги, которые очень выручили: Регина Мянник, Дина Корзун, Алена Бабенко. Со всеми в свое время подружились на съемках. С Аленой мы играли в «Лебедином рае» Александра Митты, почти полгода жили в одном доме, и со временем она мне стала как родная сестра. Она в той тяжелой ситуации очень поддержала — Приезжай!» Поначалу я остановилась у нее.
Потом что-то сдвинулось: в Москве стали приглашать на съемки, в Питере опять позвали в Театр имени Комиссаржевской. «Я знал, что ты вернешься», — сообщил худрук Виктор Новиков. Моталась между двумя городами: один не отпускал, другой еще не принял... Подстраивалась под спектакли, разруливала время съемок, состыковывала рейсы и поезда. На это уходило много сил, времени и денег — переезды мне никто не оплачивал. Вся жизнь была на чемоданах: не успею разложить вещи в гостях у подруги, как снова их собираю. Регинка Мянник смеялась: «Опять Банщикова пакетами шуршит». Не было ни одной свободной минуты, чтобы остановиться, о чем-то задуматься. А меж тем жизнь потихоньку налаживалась: накопила некоторую сумму, собиралась доделать ремонт в маминой квартире.
И вдруг я взяла и отдала деньги постороннему человеку — шофер, который возил меня в Москве на съемки, рассказал душещипательную историю. Я в нее вникла, посочувствовала. И поняв, что ему эти деньги сейчас гораздо нужнее, чем мне, просто вынесла водителю пятнадцать тысяч долларов. Вроде бы одолжила, но больше его не видела никогда. Причем мама была в курсе моей благотворительности: «Ну, если надо — дай». В общем, на ремонт пришлось зарабатывать заново.
В принципе у меня к деньгам пофигистское отношение. Даже если их катастрофически не хватает, я об этом не думаю. И со стороны многие, наверное, считают, что Аня всегда при деньгах (даже в школе всем так казалось, хотя мы с мамой были практически нищие). Копить вообще не умею — трачу все на путешествия. Каждая поездка как маленькая жизнь — способ отвлечься, забыться. А когда возвращаешься в будни, былые проблемы уже не кажутся такими серьезными.
Я в очередной раз остановилась у Бабенко. Вдруг звонок с предложением поехать нам обеим на Мадагаскар, участвовать в «Больших гонках». Я чуть ли не до потолка подпрыгнула: «Да! Конечно!» Алена знала: если Банщикова что-то решила — мертвого уговорит. Лететь черт знает сколько времени — не важно! Причем экстремалы мы еще те. Так что на всех соревнованиях уверенно двигались не к финишу, а старались удрать подальше от полосы препятствий. А на Мадагаскаре как раз свирепствовали москиты, способные заразить какой-то тропической лихорадкой со сложным названием. В общем, натерпелись...
— Похоже, вы не согласны, что актеры — «террариум единомышленников»?
Наоборот, мы всегда выручаем друг друга. Однажды мне позвонила Марина Могилевская:
— Аня, помоги! Меня срочно вызывают на съемки, а завтра вечером надо играть в антрепризе в Иркутске... Поезжай вместо меня!
Представляете: целый спектакль! Без репетиций, прогонов!
— Это невозможно! — честно ответила я.
Но Марина не отступала:
— Я в тебя верю! Сейчас привезу текст и видео.
Вот так я за ночь ввелась в спектакль и потом играла его несколько лет!
Помню, как спасал меня Миша Трухин, когда мы вместе играли в «Дуэли» в Театре на Литейном. В конце спектакля была сцена, где он, впрягшись вместо лошади, вез телегу, а я стояла в ней и бросала в небо сено. И вдруг колесо отвалилось — и я полетела прямо в зрительный зал... Миша поймал меня буквально на лету — вот это финал! Во время генеральных прогонов актеры очень трогательно шугали из-за кулис монтировщиков, которые подглядывали за мной в эротической сцене. В один прекрасный момент с моих плеч спадала бурка и я оставалась совершенно голой. Мне было ужасно страшно. А для зала — дикая неожиданность, когда в классической постановке — такой сюрприз!
Самым «горячим» на моей памяти оказался зал в Ташкенте, где мы были на гастролях со спектаклем «Вор в раю». Там зрители продолжали жить своей жизнью независимо от того, что происходило на сцене: передавали друг другу шаверму и реагировали на театральное действие, как болельщики на футбольном матче. У героини решается судьба, этот момент кто-то подбегает к сцене и начинает снимать селфи на моем фоне, приговаривая: «Эй, красотка, сюда посмотри!»
В «Лебедином раю» повезло сниматься с Ниной Ивановной Руслановой. Накануне я ехала из Питера, всю ночь за рулем, не выспалась. И уже на площадке попросила заглянуть в ее текст. Тут же получаю от народной артистки: «Текст надо дома учить, деточка». Но буквально в тот же день она услышала, как я жалуюсь кому-то, что не спала и не ела со вчерашнего дня: «Умираю от голода». А обед еще не привезли. Снимали мы в лесу. И вскоре ко мне подходит Русланова, протягивает сверток и говорит в своем стиле: «На, жри давай!» Внутри оказался хлеб и шматочек сала, которым Нину Ивановну угостили жители местной деревни.
— При вашей любви к приключениям неудивительно, что в «Охоте на пиранью» вы выполняли все трюки сами... Да и экспедиция в Карелию с группой таких замечательных актеров, наверное, вам запомнилась?
На самом деле это Володя Машков сам выполнял трюки и просто сговорился с режиссером, чтобы и остальные актеры прочувствовали экстрим на своей шкуре. Поэтому мы с Сергеем Гармашом и Светой Антоновой должны были прыгнуть в реку с вертолета. И без того страшно, а я еще и со связанными руками! Собрав волю в кулак, зажмурившись, пролетела пять метров, ухнула в воду и пошла ко дну топориком... Думала: «Ну спасибо тебе, Володя!» Утонуть не дали каскадеры.
На съемках «Пираньи» мы полтора месяца жили в Карелии, в маленьких домиках на природе. Смеялись, что в клане у Машкова вечно все грязные ходят, а у Миронова — чистые. Как-то Володя отправил нас со Светой Антоновой в магазин с заданием. А мы уже привыкли и не замечаем, что со стороны выглядим как бомжихи — в рваной одежде, с черными ногтями и сальными волосами. Обращаемся к продавщице: «Какое у вас тут самое дорогое вино?» В ответ она наградила нас таким взглядом, что аж страшно стало.
Гармаш с Машковым — мастера розыгрыша. Как-то киногруппа после съемок собралась в одном номере «посидеть». Володя с Сергеем достали бутылку водки и говорят: «Мы по маленькой». И началось феерическое шоу, чего они только не творили! Сначала был приступ дикого веселья, потом пели песни, дальше начали всех пародировать... Тут за окном стали бить колокола. Машков трагическим голосом говорит: «Прощайте, друзья! Колокола меня зовут!» — и полез на подоконник. Мы бросились его спасать. «Вызываем «скорую!» — кричала Светка. Режиссер схватился за голову: «Все, это срыв съемок!» И когда в комнате уже все было перевернуто, а мы трясущимися руками пытались набрать номер «скорой помощи», Машков вдруг встал и сказал: «Хватит, надоело! Вас можно разыгрывать бесконечно!» Мы и правда поверили, так это было талантливо. И только потом поняли, что в бутылку из-под водки ребята налили воду!
Ну, мы, конечно, решили отомстить. Во время съемок Света Антонова дралась на ножах с Викой Исаковой. Неосторожное движение — и Света хватается за живот, ладони становятся красными от крови... Всех напугали, теперь уже нам собирались вызывать «скорую». И тут «раненая» раскалывается от смеха. Ничего умнее мы не придумали, чем позаимствовать у гримеров шарик с «кровью».
Вообще на съемочной площадке бывает всякое. Недавно в фильме «Питер — Москва» я сыграла роль авиадиспетчера, и мое рабочее место снимали в реальном аэропорту. Свет «уходил», снимать нужно было быстро, сцена эмоциональная. В результате мы с Женей Стычкиным перенажимали все кнопки на пульте управления полетами, чем привели настоящих диспетчеров в ужас: «Вы нам сейчас все самолеты в кукуево зашлете!» Я потом об этом рассказала мужу, а он говорит: «Аня, за границей вас посадили бы за такое!»
— Москва не только вернула вас к профессии, вы тут снова нашли любовь.
За обустройством своей новой жизни у меня не было времени ни перемалывать в мыслях былые отношения, ни лелеять надежды кого-то встретить. когда ничего не ждешь, обычно все и происходит...
Я пошла на премьеру фильма «Заяц над бездной» Тиграна Кеосаяна и там познакомилась с будущим мужем. Вдруг обратила внимание на парня, который мало того, что был красавцем, еще и говорил с кем-то по телефону по-английски так... Практически на языке Шекспира! Оказалось, что он американский адвокат, родившийся в Пскове. И, в общем, все у нас закрутилось. На следующий день после знакомства Сева повел меня представить своему отцу, который тоже оказался в эти дни в Москве. А еще через несколько дней он уже пришел к Алене Бабенко забирать мои вещи. Зашел в комнату, которую мне выделили, и восхитился устроенным мной творческим беспорядком. Теперь, когда муж мне делает замечание, если что-то разбросала, я припоминаю ему ту реакцию: «Тебе же это нравилось!»
Сева с самого начала не скрывал от меня, что женат и в Америке у него есть дочь. Но, видимо, в той семье все было непросто. Он тоже постоянно мотался между двумя городами — Нью-Йорком и Москвой. У них с женой состоялся разговор — она не стала препятствовать разводу. Наши дети сейчас дружат, правда, общаются в основном по скайпу — пока мама не отпускает дочку в гости через океан. Но я надеюсь, что вскоре мы сможем познакомиться лично.
Сева снял в Москве квартиру, и я переехала к нему. С этого момента у меня началась совершенно другая жизнь. Наши отношения развивались быстро, будто сами собой. Лично я замуж не стремилась, но расписались мы вскоре после того, как Сева оформил развод. Первый раз у меня была рок-н-ролльная свадьба — такой сейшен, где выступали друзья Леонидова. А с Севой мы вообще старались не привлекать внимания, после ЗАГСа просто поужинали с близкими друзьями. Не было ни машин, ни платьев, ни пупсиков... Всей этой брачной мишуры, которую я ненавижу.
До появления детей мы жили беззаботно, ни о чем не думали: друзья, поездки... А потом родился Миша, и я еще не закончила его кормить, когда узнала, что опять в положении. Это было совершенно неожиданно. Звоню Бабенко:
— Алена, я беременна!
— Прекрасно, у тебя будет мальчик и девочка!
Сделала УЗИ, врач мне говорит: «Поздравляю, у вас — мальчик». Я снова звоню Бабенко:
— Алена, опять мальчик!
— Прекрасно, у тебя будет мальчик и мальчик!
— Да иди ты знаешь куда со своим оптимизмом!
Сева как родитель был опытнее меня — и на родах присутствовал, и памперсы мог детям поменять. Всему меня обучал. Я и не ожидала, что стану такой сумасшедшей мамашей. Сейчас мне не верится, что Мише уже восемь, а Саше — шесть... Младший старшего во всем слушается, хочет быть на него похожим — тот в беспрекословном авторитете. Хотя они разные. Миша у нас такой «профессор кислых щей», много читает. Недавно купили ему карту мира, чтобы повесить на стену, — не дал. Разложил на полу и ползал по ней неделю, пока не выучил все столицы. Саша совсем другой — неусидчивый, шебутной, весельчак.
Недавно мои мужчины устроили мне сюрприз на день рождения... «Пойдем где-нибудь поужинаем всей семьей!» — предложил Сева. Я даже наряжаться особенно не стала. Муж еще намекал:
— Может, платье какое-нибудь наденешь?
— Да ладно, мы же только вчетвером.
Заходим в ресторан, я вижу пустой зал — и вдруг из-под столов выскакивают друзья: «Сюрприз!» Я этого настолько не ожидала, что чуть не разревелась. Первая реакция — развернуться и убежать домой. Я вообще не фанатка сюрпризов, но это было здорово.
Иногда, как все, мы с мужем ссоримся — оба слишком темпераментные, так что у нас итальянская семейка. Обычно спор разгорается из-за какой-нибудь ерунды. Например, мне кажется, что раз у Севы такой прекрасный английский, он мог бы разговаривать на нем с сыновьями. Периодически требую от него приступить к обучению немедля! А муж может быть в это время занят, ему не до того. Орем до хрипоты, никто никому не готов уступить, зато и миримся страстно. Из нас двоих я более отходчивая: могу вспылить, наговорить гадостей, но уже к концу своего спича жалею об этом...
Чтобы снова не выпасть из профессии, я работала и с животом, и с маленьким ребенком на руках... В театре на шестом месяце беременности играла невинную девушку. Актеры меня успокаивали: «Пухленькие тоже бывают девственницами». А в фильме «Тяжелый песок» моя героиня умирала от чахотки — вот уж кто точно не мог иметь лишний вес! Когда Мишка только родился, я брала его с собой на съемки, кормила между сценами. Помню, как бежала по перрону на поезд в Белоруссию с малышом на руках и рыдала от усталости.
Конечно, жить с артисткой непросто — не каждый мужчина готов все это терпеть: ночные смены, постоянные переезды, скачки настроения и любовь на экране. Сева поначалу нервничал из-за романтических сцен в кино. Его даже на работе подкалывали: «А с кем твоя-то вчера?..» Но он уже привык не обращать на это внимания.
Я часто приезжаю на съемки в Питер. Сейчас уже кажется, что мне приснилось, будто я здесь когда-то жила... Или прочитала об этом в книжке? Настолько в жизни может все поменяться. Тем она и прекрасна!
Подпишись на наш канал в Telegram