В Софию отправились режиссер Григорий Чухрай, актер Михаил Глузский и я, попавшая в эту компанию благодаря традиционной просьбе организаторов фестивалей и недель кино. Принимающая сторона обычно так и писала: «Просим включить в состав делегации молодую актрису». А в азиатских странах часто добавляли: «Желательно блондинку».
Я очень боялась, что жизнь пройдет как у родителей: работа, дом, встречи с родственниками. Семья жила бедно (хотя тогда считалось, что в Советском Союзе бедных нет), но у меня было хорошее детство, в котором всего хватало, кроме приключений и путешествий. Поэтому выбирая будущую профессию, знала одно: хочу, чтобы благодаря делу, которым стану заниматься, смогла увидеть мир. Особенно тянуло в экзотические страны, прежде всего в Латинскую Америку. Инки, майя, оставившие следы своего пребывания на Земле инопланетяне... А довольствоваться приходилось поездками в подмосковный пионерлагерь и на станцию Семейкино Ворошиловградской области, где жила мамина сестра тетя Клава.
Впервые за границей оказалась в Чехословакии после девятого класса. Наша школа дружила с гимназией имени Эугена Гудерны в городе Нитра. В поездку отбирали двух лучших учеников из класса, и я оказалась одной из них. Заграница в то время была для нас чем-то нереальным — не очень-то верилось, что она вообще существует. Нитра — небольшой промышленный городок с провинциальным укладом. Словацкие сверстники устраивали концерты, приглашали к себе домой, где накрывали красивые вкусные столы. Помню, как в первый вечер нас спросили:
— Что вы будете пить?
И мы с ужасом ответили:
— Кока-колу!
С ужасом! Почему-то были уверены, что от напитка, о котором много слышали, но никогда не пробовали, обязательно опьянеем.
Я подружилась в Нитре с невероятно красивым мальчиком, которого звали Мирослав. Высокий, русоволосый, с огромными синими глазами. А я не считалась красивой девочкой, не была избалована мужским вниманием. И вдруг, вернувшись в Москву, получаю от Мирослава письмо, в котором он пишет, что влюбился с первого взгляда, но не решался об этом сказать. Как же я рыдала из-за упущенной возможности! Порыдав, написала ответ и тут же вообразила себя героиней трагической повести. Пребывала в образе недолго — через пару месяцев роман в письмах заглох. Но синеглазый Мирослав остался в памяти навсегда, потому что для меня это была премьера чувств, насыщенная яркими красками и сильными эмоциями. Удивительно, что даже спустя сорок с лишним лет цвета не поблекли.
Вторая поездка была в ГДР. Студенты четвертого курса ГИТИСа традиционно отправлялись по обмену в Лейпцигскую высшую театральную школу. Мы показывали немецким ребятам свои отрывки, они нам — свои. Свободного времени оставалось немного. В один из дней нас повезли в Дрезден, на экскурсию по знаменитой картинной галерее. И там, стоя перед «Мадонной» Рафаэля, я поймала себя на мысли: «Чего это она такая маленькая и неяркая?» Смотрела долго — ждала, когда обуяет восторг. Не дождалась. И позже в Москве всем рассказывала, что в натуре знаменитая «Мадонна» сильно проигрывает репродукциям на настенных календарях.
Следующей «загранкой» стала Болгария. Поехала в составе труппы «Ленкома», который показывал зрителям братской страны спектакль «Революционный этюд». Ничего веселее и трогательнее, чем эти гастроли, в моей жизни, кажется, не было. На границах городов наши автобусы встречали болгарские пионеры — с горнами, барабанами и песнями. После спектакля мы с местными коллегами в театральном кафе до утра спорили об искусстве, делились забавными историями, хохотали, танцевали до упаду. В конце девяностых — начале двухтысячных не раз ездила в Болгарию на кинофестивали и сталкиваясь с совершенно другим отношением, задавалась вопросом: «Двадцать лет назад их насильно заставляли нас любить, что ли?» Но не будем о грустном...
Целую череду загранпоездок мне обеспечило участие в фильме Юлия Райзмана «Частная жизнь». Картина рассказывала о директоре завода, которого отправили на пенсию и он теперь не знает, как и зачем жить. Главного героя играл Михаил Ульянов, а я — маленькую роль непутевой подружки его сына. Райзман был для меня небожителем, обсуждать указания которого не то что не смела — такая мысль даже в голову не могла прийти. Перед съемками одного из эпизодов он, обращаясь ко мне, сказал: «Душенька, ситуация такая — ночь, хозяин не пришел домой, и все за него очень переживают. Ты просыпаешься от звука открывающейся входной двери и выглядываешь из комнаты посмотреть, что происходит. Спишь ты, конечно, голенькая». «Вообще-то сплю в ночной рубашке», — вертелось у меня на языке, но я его прикусила и, согласно кивнув, разделась. А потом выглянула, показав одну голую грудь. Этот кадр использовали на всех афишах. На первом плане — суровое лицо Ульянова, на втором — я с грудью, внизу — название «Частная жизнь». Большой простор для зрительской фантазии.
Фильм «Частная жизнь» включили в программу Недели советского кино в Болгарии. В Софию отправились режиссер Григорий Наумович Чухрай, актер Михаил Андреевич Глузский и я, попавшая в эту замечательную компанию благодаря традиционной просьбе организаторов фестивалей и недель кино. Принимающая сторона обычно так и писала: «Просим включить в состав делегации молодую актрису». А в азиатских странах часто добавляли: «Желательно блондинку».
В поездку оделась по последней моде: купила у одной манекенщицы самострочный голубой комбинезон, а в Доме моделей на Кузнецком Мосту — тапочки, серебряные. К нынешним фирменным балеткам это корявое произведение сапожного искусства не имело ни малейшего отношения, но какой же крутой я себя в них чувствовала! В Болгарии к нам приставили молодого переводчика, который учился в Москве и очень любил русских. Никакой ночной жизни в Советском Союзе не было, и Петр по моему безумному глазу сразу понял: это то, что мне нужно. Я его ожиданий не обманула. Услышав «Хочешь пойдем?» — неизменно отвечала: «Да! Хочу!» Каждый вечер мы отправлялись то на дискотеку, то в ночной клуб, то на концерт. Спала урывками во время переездов из города в город, сидя на заднем сиденье автомобиля между Чухраем и Глузским. А когда не спала, трещала без умолку про то, какая крутая музыка была в клубе, какие коктейли! Иногда Глузский не выдерживал:
— Помолчи! Больше нет сил тебя слушать!
Звучало это не раздраженно, а устало и обреченно. Я начинала оправдываться:
— Михаил Андреевич, честно вам скажу — если замолчу, сразу засну.
— Лучше уж спи! — смеялся он.
Однажды Петр объявил, что ночью в ресторане отеля, где мы остановились, пройдет концерт очень известной болгарской певицы. Попасть на выступление звезды оказалось непросто, но Петр это как-то устроил. Певица мне безумно понравилась, и выпив изрядное количество коктейлей, я решила осыпать ее цветами. Поднялась к себе в номер, который из-за обилия букетов (Чухрай и Глузский свои отдавали мне) походил на ларек Мосцветторга, собрала в огромную охапку розы, пионы, ирисы и, с трудом дотащив до зала, стала бросать их на сцену. К великому изумлению публики и самой артистки. Кидала долго — до тех пор пока не появился Петр (он куда-то отлучался) и сказав «Все, хватит», не отправил меня в номер.
Была в этой замечательной поездке одна даже не проблема, а некоторая неловкость. Чухрай и Глузский друг с другом не разговаривали. Меня, жизнерадостную дворняжку, мало что знавшую о кинематографической среде, это обстоятельство повергло в крайнее изумление. Я просто представить себе не могла, что такое бывает. О причине конфликта рассказал Михаил Андреевич. Несколько лет назад он очень долго пробовался на главную роль в картине «Каждый день доктора Калинникова», которую готовилось запускать возглавляемое Чухраем Экспериментальное творческое объединение «Мосфильма». Потом доктора сделали женщиной, и ее сыграла Ия Саввина. Глузкий на Григория Наумовича дико обиделся.
Несмотря на холодность в отношениях, вели себя мэтры идеально. Ни косых взглядов друг на друга, ни — боже упаси! — каких-то задевающих самолюбие реплик. Великие умели быть джентльменами. А я, исправно выполняя обязанности связующего звена, удостаивалась чести беседовать то с одним, то с другим. Чухрай поведал, что хочет снять фильм «Аэлита» и занят поисками исполнительницы главной роли. Ищет ее в Румынии, потому что (цитирую): «Там есть такие лица!» К концу поездки Михаил Андреевич и Григорий Наумович не то чтобы потеплели друг к другу, но уже могли переброситься парой фраз. А я с обоими по-настоящему подружилась. И встречаясь на кинофестивалях или премьерах, мы общались с огромной радостью.
Сейчас, по прошествии многих лет, хорошо понимаю обиду Глузского на Чухрая. На мою долю выпала прорва этих чертовых проб, после которых очень часто никто даже не удосуживался сообщить: «Вы не подходите». Я отказывалась от участия в других картинах, от интересных поездок и ждала, что вот сейчас объявят дату первого съемочного дня. А потом вдруг узнавала, что работа над фильмом уже в разгаре...
С писателем Владимиром Куниным я и Михаил Мишин (в ту пору мы уже были вместе) подружились, когда отдыхали в Доме творчества кинематографистов в Репино под Ленинградом. Мне очень нравились и книжки Владимира Владимировича, и он сам — веселый балагур. Как-то Кунин сказал, что пишет для «Мосфильма» сценарий про валютную проститутку. По тем временам — невозможно революционно! Тема считалась запретной, поскольку такого явления в советской действительности не было и быть не могло.
От Кунина мы узнали массу подробностей о жизни «спецконтингента», отношениях «бабочек» между собой, а также с милицией и КГБ. Он опасался, что «сценарий, конечно, порубят». Мы сопереживали, поддерживали, уговаривали не волноваться раньше времени. И вот при очередной встрече Владимир Владимирович вручил мне сценарий, который назывался «Фрекен Танька»: «Я написал его для тебя, и играть главную роль будешь только ты!» Сценарий понравился, хотя роль немного пугала. В спектакле Романа Виктюка «Наш Декамерон» мне тоже досталась женщина легкого поведения. Подумала: «Не много ли проституток?» Я уже имела возможность убедиться, что зрители далеко не так великодушны и продвинуты, как хотелось бы. Сколько оскорбительных писем я получила после «Забытой мелодии для флейты»! Появилась обнаженной на экране всего на секунду, и за это меня как только не обзывали... В общем, хорошо понимала, какую бурю зрительского негодования вызовет образ путаны Таньки и сколько всего придется выдержать актрисе, которая ее сыграет. На эту роль нужно было решиться — и я решилась. Но не сыграла.
История долгая, путаная и муторная. Сначала Кунин при встречах говорил: «Ты утверждена. Никаких проб», а спустя короткое время, когда спрашивала «Как дела? Что нового?» — уже делал вид, будто не понимает, о чем речь, и начинал рассказывать про что-то другое.
Актерский мир такой плотный, что утаить ничего невозможно. До меня докатывалась информация: одна актриса пробовалась у Тодоровского, вторая, третья... Я получила вызов на пробы через полгода. Не поехала. Если бы сразу сказали: «Тодоровский не хочет снимать тебя в этой роли», ответила бы «Хорошо». Еще и выдохнула бы с облегчением. Честное слово! А в реальном раскладе история оказалась для меня очень болезненной. Благодаря ей закончилась наша «дружба навек» с Куниным, но посмотрев «Интердевочку», я очень обрадовалась, что там не снималась. Фильм отличался от сценария, и в этом варианте роль Таньки была абсолютно не моя. А замечательная актриса Лена Яковлева прекрасно с ней справилась и стала в одночасье знаменитой. Говорю совершенно искренне: славу, полученную за работу в «Интердевочке», Лена заслужила.
Современное кинопроизводство тоже дает немало поводов поудивляться. Недавно разговорилась с кастинг-директором сериалов о том, как проходит отбор актеров. Все меняется с сумасшедшей скоростью, не успеваю следить за новыми правилами. И она мне поведала, что мнение режиссера сейчас не имеет ни малейшего значения, актеров на все роли утверждает канал-заказчик. В специально созданных отделах сидят какие-то люди, которым в обязательном порядке нужно предоставлять пробы.
— На все роли? Всех актеров? — изумилась я.
— Да.
— И что, они действительно будут сидеть и выбирать между мной, Глаголевой и Прокловой?
— Конечно! — радостно подтвердила кастинг-директор. — Вот вы спокойно к этому относитесь, а когда звоним другим, обижаются!
Кто этой милой барышне сказал, что совсем уж спокойно-то? Раньше на киностудиях был худсовет, куда входили уважаемые люди, немало сделавшие для кино. Опять же, у режиссеров были какие-то права. А сейчас их функции взяли на себя никому не известные личности. Эти господа или дамы могли бы найти в Интернете один из последних фильмов, в котором снялась актриса, и посмотреть: подходит она внешне на роль или нет, однако желание распоряжаться людскими судьбами столь велико, что даже для всяких народных и заслуженных не делается исключения. А может, подвергая пробам и кастингам известных всей стране актеров, «отборщики» как раз и получают особое удовольствие? Я не предъявляю претензий — просто констатирую: кинематограф очень изменился и сегодня по праву зовется «индустрией». Согласитесь: то, что подчас выходит на экраны, отнести к искусству весьма затруднительно.
На этом, пожалуй, завершу отступление и вернусь к воспоминаниям о путешествиях. Тем более что это куда приятнее и увлекательнее. Первой несоциалистической страной в «мировом турне» с картиной «Частная жизнь» стал Мозамбик. Узнав, что отправляюсь в Африку, моя бедная рабоче-крестьянская мама очень испугалась. Со слезами стала умолять: «Не езди, доченька! Там же на каждом шагу — всякая зараза, болезни страшные! Cреди местных есть и такие, которые человечиной питаются! Я уж не говорю, что везде крокодилы!» Пообещала, что в опасные места соваться не буду. Отказаться от поездки в Африку, о которой столько читала и грезила? Да ни за что на свете!
Среди зараз, которыми пугала мама, пальму первенства держала малярия разных видов. В домах у всех соотечественников, живших и работавших в Мозамбике, имелись темные комнаты, заставленные алкоголем. Нас сразу предупредили: кто из приезжих не употребляет — непременно заболеет. Там очень пропагандировалось питие, и я не противилась этой пропаганде. Еще нашей делегации, которую возглавлял министр кинематографии Таджикистана, настоятельно рекомендовали не выходить в город, где постоянно кого-то взрывали, поэтому между визитами на виллы работников советского посольства приходилось сидеть в номерах. Двенадцатиэтажный отель «Ровума» принадлежал правящей партии социалистического толка, мы были единственными постояльцами. Спустя несколько лет в этой гостинице, расположенной в центре Мапуту, погиб режиссер Юрий Степанович Чулюкин, снявший фильмы «Неподдающиеся», «Девчата» и «Королевская регата». Он приехал в Мозамбик на Неделю советского кино, жил, как и мы, на десятом этаже. Утром седьмого марта 1987 года работники отеля обнаружили тело режиссера на дне шахты лифта. Обстоятельства, при которых произошла трагедия, так и остались тайной.
Перед возвращением домой нас повезли на побережье океана вблизи границы с ЮАР. За несколько лет до этого, когда Мозамбик еще не обрел независимость и был колонией Португалии, в лагуне располагался престижный курорт Понта-Малонгане, где отдыхали южноафриканские богачи. К началу восьмидесятых от прежней роскошной жизни осталось немногое, и кому-то это, наверное, могло испортить настроение — только не мне. От сверкающих на солнце воды и песка, экзотических деревьев, бунгало с тростниковыми крышами перехватило дыхание. Два дня, проведенные на берегу, остались в памяти ощущением невозможного счастья и блаженства.
В качестве сувенира привезла в Москву африканские маски. Они мне совсем не нравились, но поскольку все наши покупали, я тоже не удержалась. Повесила дома на стену и дико пугалась, если вдруг натыкалась взглядом, особенно в сумерках. А вскоре кто-то рассказал жуткую историю, как обитавшие в таких масках жучки сожрали всю мебель, и сувениры были выброшены на помойку.
Мозамбик, Марокко — и вдруг через короткий промежуток времени попадаю в Италию. С фильмом «Дважды рожденный», где сыграла маленькую роль медсестры. Накануне ночью были очень бурные проводы, поэтому весь полет я проспала и без малейшей подготовки оказалась в развитом капитализме. В нем меня больше всего поразили туалеты. Случалось, я несколько минут металась по кабинке, не понимая, как выбраться наружу. Двери открывались сами — от неведомых мне телодвижений и импульсов.
Техническая необразованность не раз играла со мной злые шутки. Например когда я впервые полетела в Штаты. С начальной школы (если не с детского сада) я этой страны сильно опасалась, потому что знала: США хотят победить СССР, чтобы пользоваться несметными богатствами наших природных недр. И вот с наступлением перестройки снаряжается делегация представителей советской молодежи, куда мне (уже тридцатилетней!) предлагают войти.
Принять у себя русских вызвался городок Чатоква под Нью-Йорком. По сути — дачный поселок на озере, население — три тысячи человек, средний возраст — семьдесят лет. Накануне нашего прибытия к бабушкам и дедушкам понаехали родственники помоложе, которым было интересно посмотреть на русских.
Вываливаемся из автобусов, а на площади — толпа с плакатами: «Добро пожаловать!», «Мы вам рады». В городке был отель, но запихнуть туда всех не получилось, так что американцы с радостью стали разбирать нас по домам. Меня и переводчицу делегации Ирину поселила у себя супружеская пара — Амбруаз и Джейн. Обоим за семьдесят, улыбчивые и радостные от того, что им русские достались. Каждое утро под дверью лежали листочки с приглашениями от неудачников, которым не хватило гостей: «Будем рады видеть вас в любое время!» Однако Амбруаз строго дозировал наше общение с земляками и водил только к своим корешам.
Как-то привел меня в кружок местных поэтов, членом которого был уже много лет. В просторной аудитории сидели полтора десятка очень пожилых и очень серьезных джентльменов. Рассказали подробно про кружок (Ира их речи старательно переводила), потом стали читать свои стихи. Руководитель объяснил, что согласно правилам каждый член кружка должен за неделю написать два стиха. Я через переводчицу вежливо поинтересовалась:
— А как быть, если нет вдохновения?
Предводитель местных поэтов строго сказал:
— Такого вообще не может быть, потому что правила есть правила!
В завершение поэтического вечера я почитала им Пушкина, и все остались чрезвычайно довольны друг другом.
Одна интересная деталь. Живя у Амбруаза и Джейн, я всю неделю мылась холодной водой. Краник-то в душе был один! В последний день случайно его сдвинула — и на меня полился кипяток. То, что и одним краником можно регулировать температуру воды, стало для меня большим открытием!
Вторая поездка в Америку оказалась неприятной. Прихожу как-то в Госкино по делам, курю на лестничной площадке. Рядом парень-симпатяга дымит и на меня посматривает. Я уже была достаточно известной, к вниманию привыкла, поэтому на взгляды не реагирую. И вдруг симпатяга спрашивает:
— Вы же Догилева?
Скромно киваю: мол, да, собственной персоной.
— Вас уже месяц одна голливудская компания разыскать не может!
— Так вот же я, — отвечаю немного растерянно, а у самой коленки слабеют. И сразу картинки в голове, как весь Голливуд меня разыскивает и умоляет сыграть главные роли. Но тут до меня доходит смысл того, что продолжает вещать парень: небольшая компания закупила фильм «Забытая мелодия для флейты» и желает пригласить меня для промоушена. Я попрощалась с картинками и дала согласие встретиться с представителями компании.
Через несколько дней началась подготовка к визиту за океан. Первым делом прислали фотографа-американца, который сильно расстроился, что я не блондинка, как в фильме, да еще и с короткой стрижкой: «Ай-ай! В Голливуде больше любят блондинок!» Они действительно были в тренде, играли положительных героинь, а брюнеткам и шатенкам оставались злодейки. «Ничего, что-нибудь придумаю», — пообещал фотограф, заметив, как сильно я расстроилась.
Снимал он меня три дня подряд — дома, в парикмахерской, на улице. Во время фотосессии в театре увидел проходившего мимо актера в костюме милиционера и с криком «Вау!» вцепился в форму. Надела я на свою стриженую голову фуражку, накинула на голые плечи (платье было без бретелек) шинель и давай позировать. Фотограф не мог нарадоваться и все повторял: «Риалли грейт!» К слову сказать, постер к фильму он сделал славный. И на моем фото в шинели парень, похоже, неплохо заработал. Россия в связи с изменениями внутри и снаружи была в большой моде, и несколько европейских журналов поместили снимок на обложку. Кого я на нем олицетворяла, остается только догадываться: то ли саму перестройку, то ли всю отечественную молодежь.
За неделю до отъезда заглянула подруга Лена, работавшая переводчицей на форумах, и строго спросила, с какой сумкой отправляюсь в заграничное турне. Я уныло показала на свой вещмешок. Нормальных чемоданов и дорожных сумок в ту пору у нас было не достать. Лена метнулась домой и привезла свой гэдээровский чемодан, а также шмотки из « Березки» (так назывались магазины, где продавались вещи за особую валюту, именуемую чеками).
В аэропорту Вашингтона меня встретил посланец Голливуда Майкл. Усадил в белый лимузин и отвез в отель «Ритц-Карлтон», где в номере люкс меня уже ждали шампанское в серебряном ведерке, бутылка мартини и корзина с фруктами.
Напитки сделали свое дело — мы закорешились с Майклом на полную катушку. А уж когда новый друг сообщил, что его дед родом из Одессы, моей радости вообще не было предела. С криком «Я тебе сейчас сувенир подарю!» рванула к чемодану, где среди купленных для подарков маек была и с надписью «Одесса-мама». Вставляю ключик в замок чемодана, пытаюсь повернуть — ничего не получается. Майкл спешит на помощь. Совместными усилиями ключик поворачиваем, откидываем крышку — и я холодею. Внутри лежат белые мужские рубашки, несколько баночек с медом и много-много плавленых сырков. В моей вмиг протрезвевшей голове проносится мысль: «Вот и начались провокации. Сейчас, Таня, тебя схватят агенты ЦРУ».
Дала себе команду успокоиться и говорю Майклу:
— Это не мой чемодан.
Тут нужно заметить, что общались мы на английском, который мне неродной. Вот совсем неродной. Только когда выпивала, он мне становился немного родным, особенно с чуваком, у которого дед — одессит. Посланец Голливуда как-то враз ко мне охладел. Начал подозрительно расспрашивать:
— Как же не твой, если я сам видел, как ты ключ из кошелька достала и он чемодан открыл?
Так и препирались, стоя в необъятном люксе «Ритц-Карлтона». Майкл требовал, чтобы я признала чемодан своим, а я не желала. Разонравились мы друг другу категорически. В конце концов потомок одессита все-таки позвонил в аэропорт и выяснил, что какой-то пассажир из России долго искал свой багаж и в результате улетел в Детройт налегке, но со слабой надеждой на чудо. Майкл метнулся в аэропорт и поменял совершенно одинаковые чемоданы. За очередным процессом вскрытия следил с особой тщательностью, и когда крышка откинулась, спросил строго, без всякого намека на прежнюю дружбу: «Этот твой?»
На следующий день мы отправились в Нью-Йорк. В аэропорт ехали уже не в лимузине, а на такси, и никакой люкс в роскошном отеле меня не ждал. Обычный номер в приличной гостинице. Стало понятно: мои акции кинозвезды сильно упали. Майкл сдал меня двум бравым парням из компании, которая прокатывала «Забытую мелодию...», и исчез. Новые кураторы были молоды и неестественно бодры. Трещали без умолку — в основном о моих будущих теле- и радиоинтервью.
То ли от их чрезмерной энергичности, то ли от маячивших впереди перспектив мне сильно поплохело. И я стала как заведенная повторять, что хочу встретиться с подругой Еленой Кореневой: «Это наша знаменитая актриса, вышла замуж за американца, сейчас работает в русском ресторане». Парни, увидев, что их подопечная на нерве, стали куда-то звонить. А я представила, что следующие десять дней буду видеть только этих бодрячков Джона и Джека, и такое чувство одиночества нахлынуло! Еще немного — и разрыдалась бы.
Кураторы заверили, что компания наняла для меня переводчицу, которая будет здесь с минуты на минуту. И уж она, конечно, сможет помочь в поисках подруги! В разгар утешительных речей раздался стук в дверь, и Джон с Джеком наперегонки кинулись открывать. В номер вошла молодая, очень симпатичная женщина, которая сказала по-русски: «Здравствуйте, меня зовут Лена Баранова, я переводчица. Вам большой привет от Лены Кореневой, мы подруги, вместе снимаем квартиру». Я повисла на шее у спасительницы. Лена тоже обрадовалась, что я сразу ее приняла, и мы обе стали хохотать. С Кореневой мы, конечно, встретились и с удовольствием пообщались. Лену в ту пору в Советский Союз почему-то не пускали, и ей, конечно, тоже очень хотелось со мной увидеться — узнать об общих знакомых, коллегах.
Перед возвращением в Москву Джон и Джек приехали в отель, чтобы подвести финансовые итоги. При заселении в номер парни выдали мне некоторую сумму наличными и предупредили: завтрак входит в стоимость проживания, а за остальное нужно платить самой. Только объяснили как-то расплывчато. И я старалась не шиковать, чтобы не попасть потом в неловкую ситуацию. Всего дважды позволила себе заказать в номер супчику. Я вообще большей частью была голодной в этом Нью-Йорке, потому что куда бы ни зашла и что бы ни попросила, приносили не то. Кстати, и супчики из ресторана отеля мне тоже совсем не понравились. И вот приносят мой счет. Джон и Джек смотрят в него, потом на меня. И в их глазах вспыхивает жалость: какая скромная эта русская кинозвезда! Американцам и в голову не могло прийти, что можно быть настолько нерасточительной. Закрывая за ними дверь, я тяжело вздохнула: «Лох ты, Таня, как есть лох!»
После той поездки совсем не тянуло в Штаты, однако вскоре опять пришлось там оказаться — в составе концертной бригады, куда еще входили Иннокентий Михайлович Смоктуновский, Зиновий Ефимович Гердт, Леонид Филатов и Олег Меньшиков. Гастроли организовала дама по имени Ирина, которая в прежней советской жизни была актрисой ТЮЗа, потом перебралась в Америку и осела в пригороде Вашингтона. Перспективы ею рисовались сказочные: «Вы проедете по самым значимым штатам Америки, будете останавливаться в красивых местах на пикники и экскурсии. Для путешествия мы приготовили комфортабельный автобус с кухней, душем и кроватями!» В общем, не поездка, а мечта. Я очень радовалась. Но, как выяснилось, зря.
Теперь таких трейлеров и у нас полно, они часто используются под гримвагены на съемках, но тогда «чудо техники и комфорта» мы увидели впервые и искренне восхитились. Однако восторг быстро прошел, потому что трейлер оказался крайне неудобным для путешествия такой большой компанией. Было одно спальное место, на котором с трудом умещались два человека, и маленькие креслица вокруг столика, где сидели остальные. В целях экономии организатор гастролей решила не брать водителя и посадила за руль своего мужа физика Александра. За пределы собственного городка пара раньше, похоже, не выезжала, поэтому путешествие проходило под крики Ирины, взявшей на себя роль штурмана: «Вот этот экзит! Поворачивай! Нет, подожди, не поворачивай, рано! Нет, не рано — сворачивай быстрее! Поздно, проехали! Ищи теперь, где развернуться!» Поиски, как правило, затягивались, и первоначальные «три часа пути» превращались в шесть. Прибывали на место под вопли Ирины и Александра: «Опаздываем! Выгружаемся очень быстро!» — за несколько минут до начала концерта. Однажды проблуждали дольше обычного и бежали из трейлера в зал мимо притомившихся в ожидании зрителей.
Размещали нас в самых дешевых мотелях, среди полей. Выйдешь поглядеть на Америку, а ее и нет, одни пашни кругом. Буфетов и ресторанов в гостиницах такого уровня не бывает, поэтому питались тем, что Ирина захватила с собой, — бутербродами и растворимыми супами. Ладно мы, молодые, но ведь и Смоктуновский с Гердтом были в таком же положении. Во время одного из бутербродных ужинов Иннокентий Михайлович спросил:
— А попить ничего нет?
В ответ Ирина лишь мотнула головой:
— Из-под крана!
Ко всем членам бригады «хозяйка» обращалась одинаково: «Ребята, поехали!», «Ребята, давайте быстрее!» Смоктуновский, Гердт и Филатов для нее тоже были «ребятами». Меня это страшно коробило, но великие молчали. Не потому что боялись хамоватую даму — просто считали издержки ее характера одним из неудобств, с которыми постоянно приходится сталкиваться в актерской профессии. Советские артисты были очень дисциплинированными людьми и всегда ставили на первое место работу. А отсутствие нормальной гостиницы, еды и прочее — всего лишь трудности, с которыми следует мириться.
Несмотря на нашу абсолютную нетребовательность, очень скоро отношения между членами концертной бригады и организатором гастролей совсем разладились. Ирина нас буквально возненавидела. Меня — особенно. После одного из первых выступлений благодарные зрители устроили для нас ужин. Там-то бывшая коллега, выпив несколько бокалов вина, и заявила (по-доброму так, вроде даже с состраданием): «Какая же ты, Танька, плохая артистка! Я эту роль в сто раз лучше играла!» Оказалось, в своем тюзовском прошлом Ирина участвовала в спектакле по пьесе, которая потом легла в основу сценария «Забытой мелодии...», и исполняла роль Лиды. Возможно, она ждала какой-то бурной реакции с моей стороны, но я только посмотрела на нее жалостливо, а про себя подумала: «Бедная!»
Едва ли не единственным светлым пятном в той поездке было общение с Леней Филатовым, с которым мы подружились еще на съемках «Забытой мелодии...», и близкое знакомство со Смоктуновским и Гердтом. Мы и до этого встречались, но в Америке стали членами одной кочевой семейки, и я получила возможность подолгу беседовать с двумя гигантами, наблюдать эти миры с близкого расстояния...
Потом неоднократно гоняла в Америку — и со своими спектаклями, и в гости к дочке, которая училась в Нью-Йорке. Но о поездках к Кате — чуть позже, а сейчас — о знакомстве с Европой, которое состоялось благодаря спектаклю «Орестея» знаменитого немецкого режиссера Петера Штайна, где я играла Электру.
В 1994 году постановка была показана в Германии, Голландии, Дании, Франции, Италии, Греции. Гастроли длились несколько месяцев — вспоминаю их как сказку. Накануне отъезда узнала, что беременна, и нося под сердцем долгожданного ребенка, путешествовала по самым красивым городам мира в компании замечательных актеров, со многими из которых за время репетиций успела подружиться.
Поначалу все свободное время мы проводили в музеях, галереях и на концертах. В конце концов объелись искусством до тошноты. Хорошо, что это обнаружилось в последнем пункте гастрольного маршрута. Я всегда любила Родена, могла часами стоять возле каждой его скульптуры. И вот, оказавшись с «Орестеей» в Париже, вместе с коллегами хожу по дому-музею великого мастера и ловлю себя на мысли: «Что-то мне его работы не очень нравятся...» В отель возвращаемся в мрачном молчании, которое нарушает Игорь Костолевский: «Все, хватит искусства! Больше я в музеи ни ногой!» Этот отчаянный крик души очень точно передавал общее состояние, и вся компания встретила его взрывом такого хохота, что проходившие мимо французы шарахнулись в сторону от «сумасшедших русских».
Вообще в той поездке мы удивляли «аборигенов» гораздо чаще, чем они нас. В Лейпциге спонсором гастролей «Орестеи» был отель «Хилтон», и нас поселили в его роскошных номерах. Все было прекрасно, кроме цен в ресторанах гостиницы. Поужинав пару раз, мы поняли: нужно искать другие варианты. И каждый вечер администрация пафосного «Хилтона» наблюдала, как русские артисты шествуют к лифтам с набитыми едой пакетами. Есть в номерах было не принято, поэтому на меня, Женю Миронова и Лену Майорову взирали с изумлением. А что делать, если суточные с гулькин нос, а гонорары нужно экономить?
Легкий шок мы с Майоровой устроили и персоналу одного из парижских бутиков. В столицу Франции я прибыла уже «глубоко беременной», и тот факт, что имея деньги, ничего не могу подобрать себе из одежды, приводил в отчаяние. Вдруг в очередном магазине замираю перед деревянной болванкой, на которую натянута изумительная вязаная шапочка — белоснежная, расшитая яркими цветами, с длинными ушками. То, что нужно! Водружаю шапочку на голову и пытаюсь понять, как она завязывается-застегивается, зову на помощь Лену. Но и у той ничего не получается. Сотрудник магазина наблюдает за нами с непроницаемой физиономией. Наконец не выдерживает и заученно доброжелательным тоном произносит: «Вы, конечно, можете носить и на голове, но вообще-то это дамская сумочка». На мгновение мы с Ленкой зависаем с открытыми ртами, а потом начинаем хохотать, сгибаемся пополам, бьем себя ладонями по коленкам. Невозмутимость на лице продавца сменяется ужасом: а вдруг я прямо сейчас стану рожать?
Теперь вспоминаю: ведь мы все время хохотали! И даже какие-то трудности воспринимали с юмором. Умели радоваться всему и быть благодарными за любую мелочь. Молодость прекрасна тем, что тебе большей частью весело. И что ты гораздо чаще, чем в зрелом возрасте, чувствуешь себя счастливым.
...Страсти к экстриму в моем характере никогда не наблюдалось, однако пару раз я себе его устраивала — сама, без всяких подстрекательств со стороны. После «Покровских ворот», где сыграла Светлану-«наяду», многие почему-то решили, что Догилева и в жизни знатная пловчиха. Вынуждена огорчить поклонников — и своих, и водных видов спорта: я, конечно, плаваю, но не как рекордсменка. Несмотря на это, одно из любимых занятий во время отдыха на море — наметить себе какую-нибудь точку и, надев ласты, — вперед, к цели! Пару раз из-за таких «целевых» заплывов попадала в серьезные передряги.
В Таиланд полетели большой компанией: я, Мишин, с которым уже были в разводе, наша дочка Катя и ее подружка Ася с родителями. Жили на большом острове, а прямо по курсу на горизонте маячил маленький. И так он меня манил, что однажды, никого не предупредив, я к нему поплыла. С берега расстояние кажется куда короче, чем на самом деле. На суше прикинула: до корабля, стоящего на рейде, — километра два и от него до острова столько же. Даже устать не успею. Ага, как же! Плыла час, если не больше. Несколько раз отдыхала. Наконец добралась до этого никому не нужного острова, вылезла на камни. И тут к берегу причаливает каноэ с русскоговорящими туристами. У гида при виде меня, сидящей на скале, глаза — по чайному блюдцу:
— Вы с ума сошли? Кой черт вас сюда занес?
— А что такого? — отвечаю. — Я потихонечку. Сейчас немного отдохну и поплыву обратно.
Гид качает головой:
— Не доплывете, потому что начался отлив! Вас течение отнесет — и все!
В глазах парня читаю: «Какие тупые все-таки бывают туристы!» Спускаюсь к воде, начинаю плыть и понимаю: действительно относит. Что делать? В маленьком каноэ все места заняты.
— Ну ладно — цепляйтесь за край лодки, — вздыхает гид.
Так, на буксире, и дотащили до берега. Высадили примерно в километре от нашего пляжа, и когда я там появилась, получила от всей компании по полной программе. Народ извелся, гадая, куда эта сумасшедшая Таня делась...
Случай в Таиланде ничему не научил — через несколько лет, только уже не одна, а с Катей, опять попала в передрягу. Дело было в Черногории. Впереди по курсу снова маячил остров. На сей раз плыть к нему предложила дочь. Поначалу я сопротивлялась — говорила, что опасно, нас может отнести течением. Катя настаивала, и в конце концов я поддалась на провокацию. Взяли надувной круг и поплыли. На середине дистанции круг лопнул. Нам бы вернуться, но нет — поплыли дальше к заветному острову. Добрались, вылезли на острые камни, исцарапавшись в кровь. Все как в Таиланде, только каноэ в здешних местах не водятся. Поплыли обратно, борясь с течением, и каким-то чудом доплюхали до берега.
— Видишь, Катя, какая неприятность с нами случилась, — сказала я назидательно.
— Но это же ты отвечаешь за то, что произошло, — парировала дочь, отплевываясь.
— Как я?! С чего? Это ты настаивала: «Давай! Поплывем!»
— Ну и что? — Катя недоуменно дернула плечиком. — Ты старше и должна была меня остановить!
...И в путешествиях, и в Москве не раз приходилось сталкиваться с людьми, которые, имея много денег, все в этой жизни попробовали, везде побывали — и пресытились. Объелись впечатлениями и удовольствиями до тошноты — совсем как мы искусством во время «орестеевских» гастролей. И ничего им, на полном серьезе задающим вопрос «Есть ли жизнь после денег?» — больше не хочется, ничего не радует. Я небогатый человек, поэтому подобный «недуг» мне не грозит. Вот только с возрастом стала хуже переносить дальние перелеты. Всегда мечтала побывать в Австралии и пару раз уж совсем туда собралась, но испугавшись перспективы — несколько пересадок, почти сутки в пути, — поездку откладывала. Сейчас утешаюсь тем, что главную эмоцию, за которой рвалась на Зеленый континент, получила. Поплавала с дельфинами!
Несколько лет назад полетела в Штаты со своим спектаклем «Не отрекаются любя...», и подружка, которая давно живет в Америке, устроила нам с актрисой Таней Рудиной недельный отдых на Багамах. Я первым делом рванула к дельфинам. Собрав группу желающих, служитель провел инструктаж, из которого удалось понять лишь одно: ни в коем случае нельзя хлопать животных по спине. Они этого не любят. Надели жилеты, попрыгали в воду. Тут же появились два дельфина и стали обращаться с нами как с плавающими бревнами. Туристы, которых предстояло развлекать, им на фиг были не нужны, зато инструкторов слушались беспрекословно. Когда звучала команда «Поцеловать!», подплывали и брезгливо чмокали: дескать, на тебе! Довольна? Вдруг появился третий дельфин и начал меня дразнить! Только на мне одной и сосредоточился. Плавал кругами, показывал язык. Если подходил инструктор, скрывался под водой, едва тот удалялся — снова выныривал и хулиганил! Такого восторга, как от этого купания, наверное, прежде и не испытывала. Разве что много лет назад, когда впервые оказалась на берегу океана.
Поездок в Америку со спектаклями и концертными бригадами мне хватило за глаза (во всяком случае, как турист туда ни за что бы не полетела), но три года назад дочь Екатерина отправилась в Нью-Йорк учиться на актрису. До этого Катя год проучилась в Англии, но Лондон все-таки ближе, не на другом конце земли. За три года навещала дочку всего дважды, зато она прилетала в Москву на каждые каникулы, а в разлуке мы ежедневно общались по скайпу. Катя быстро освоилась в Нью-Йорке. Вдали от родителей из домашней девочки превратилась в молодую самостоятельную женщину, научилась без посторонней помощи справляться с проблемами. Сама сняла квартиру, заказала мебель, затем собственноручно ее собрала. Больше всего меня в Кате поражает отсутствие барьеров с остальным миром: языковых, ментальных, психологических. Она везде чувствует себя свободно. Мне же в Америке, как и прежде, некомфортно. Не хочу ничего плохого сказать о Нью-Йорке, но я там теряюсь — в прямом и переносном смысле. Хорошо, что полно такси, а то бы совсем пропала.
Отказавшись как турист от долгих перелетов, без впечатлений я тем не менее не осталась. Несколько лет назад Женя Миронов попросил возглавить жюри театрального фестиваля, который проходил в городе Лысьва под Пермью. Согласилась сразу, но спросила: смогу ли поселиться на природе, в каком-нибудь пансионате? И меня отвезли в волшебное место, где даже спать подолгу казалось преступлением. Когда спустя время поехала со своим спектаклем в Екатеринбург, меня поселили в доме отдыха на территории Бажовского заповедника. Места «Серебряного копытца» и «Малахитовой шкатулки» действительно сказочные! Уже два раза была на Горном Алтае и считаю, что мало чего видела столь же завораживающего и прекрасного.
Недавно летела из Юрмалы (которую тоже очень люблю и провожу там много времени) и встретила в салоне самолета Светлану Тома. Актрисам одного поколения, питающим друг к другу теплые чувства, всегда есть о чем поговорить. Проведя в воспоминаниях весь полет, обе пришли к выводу: «Как же нам повезло в жизни!» С ударением на «как же»! Попали в период, когда ценилось искусство, снимались у великих режиссеров, играли хорошие роли. Безусловно повезло! Добираясь на такси домой, продолжила тему — уже сама с собой: «Конечно, я счастливая. Удалось осуществить самые заветные мечты и желания, у меня замечательная дочка — совсем уже взрослая, самостоятельная, я много путешествовала, но не утратила умения удивляться и восторгаться... И жду от жизни еще много прекрасного и восхитительного!»
Подпишись на наш канал в Telegram