Простились на семи ветрах — у большого сенного сарая на Волхонском шоссе, куда Ники приехал из военного лагеря. Он прижал к губам ее ладонь, и она замерла, стараясь всем существом впитать это последнее прикосновение. В следующую минуту все было кончено.
Тридцатого января 1921 года из церкви Архангела Михаила в Каннах вышла скромная процессия — несколько элегантных мужчин и женщина, немолодая, но по-девичьи стройная и стремительная в движениях. Судя по прижатому к груди букетику белых цветов, она только что обвенчалась с державшим ее под руку высоким сухощавым господином. Рядом шагал долговязый юноша, чье сходство с новобрачными не оставляло сомнений в том, что это их сын.
«Вечером прошу всех к нам на виллу», — сказала дама, усаживаясь с мужем и сыном в такси и по очереди кокетливо подавая руку для поцелуя провожающим. Когда машина тронулась, она обернулась и стала махать на прощание. А потом устало откинулась на спинку сиденья автомобиля и прикрыла глаза.
Ну вот, кажется, и все. В долгом марафоне, на который ушла большая часть жизни, можно наконец поставить точку. Она — законная жена члена российской императорской фамилии великого князя Андрея Владимировича, без пяти минут княгиня. Правда, чтобы обрести законный титул, потребовалось пять лет. И пусть сейчас злые языки твердят, что Кшесинская получит вместо конфетки блестящий фантик, что титул, которого она столько лет добивалась, теперь, после победы большевиков, — пустой звук, ей наплевать. Она скоро станет княгиней. И точка! Ах, как все-таки жаль, что папа не дожил до этого дня и никогда не узнает, что дочь вернула их роду когда-то утерянный титул. О, как торжествовал бы сейчас Феликс Янович, как гордился бы своей Малечкой!
Рассказы о том, как зависть родственников, задумавших отобрать у его деда титул и богатство, заставила того еще в ранней юности бежать из Польши во Францию и скрываться под чужим именем, Матильда Кшесинская слышала от отца с детства. Интрига родни удалась: все бумаги, подтверждавшие, что Войцех Красинский на самом деле дворянин и богатый наследник, были уничтожены и после возвращения на родину ему вместо громкого титула пришлось довольствоваться ничем не примечательной фамилией.
Впрочем, благодаря разнообразным талантам отпрыски старинного рода вскоре сделали и эту фамилию весьма известной: сын Войцеха стал скрипачом-виртуозом и певцом — солистом Варшавской оперы, а внук Феликс — блестящим танцором. Император Николай I, бывший большим поклонником мазурки и краковяка, выписал Феликса Кшесинского в числе других танцоров-варшавян в Петербург, где тот в итоге и осел после женитьбы. Младшая дочка Матильда, или, как ее называли в семье, Маля, была любимицей отца и с детства пропадала вместе с ним за кулисами Мариинского театра. Всех своих детей Феликс Янович отдал учиться на балетное отделение Императорского театрального училища, выхлопотав для них право жить дома с родителями, являясь в учебное заведение только на занятия. Осенью 1880 года вслед за сестрой и братом отправилась в дом номер 2, расположенный на Театральной улице, и восьмилетняя Маля.
На мгновение Матильде Феликсовне показалось, что стоит открыть глаза и она увидит вокруг не улочки французского города, по которым их везло такси, а величественные фасады, возведенные Карлом Росси, мост с башенками и Фонтанку, а потом Невский, Аничков дворец и шпиль Адмиралтейства вдали... Она почувствовала, как рука мужа сжала ее пальцы и, не открывая глаз, ответила ему таким же пожатием. Она знала, что он думает сейчас о том же, о чем и она, — о потерянной родине. Удивительно, но именно сегодня в церкви Кшесинская вдруг отчетливо вспомнила их первую встречу с Андреем...
Статный мужчина в гвардейском мундире помахал ей из коляски рукой, и то же самое сделали вслед за ним три красивых подростка. Величественная дама, сидевшая рядом, что-то строго сказала, и старшие мальчики тут же опустили руки, покосившись на отца. Только самый младший, лет одиннадцати, как будто не слыша матери, радостно улыбаясь, сделал еще несколько приветственных взмахов. И отвернулся от Мали лишь тогда, когда матушка довольно бесцеремонно дернула его за рукав матроски. «Смелый малыш, настоящий рыцарь. Кажется, князь говорил, что его зовут Андреем», — подумала Маля.
Заметив, что она внимательно рассматривает мальчиков, дама в коляске нахмурилась, и Мале стало смешно. Право слово, великая княгиня Мария Павловна напрасно волнуется: Матильде Кшесинской нет никакого дела до ее долговязых мальчишек. И даже до ее весьма эффектного супруга — любимого брата императора Александра III, главнокомандующего войсками гвардии Санкт-Петербургского военного округа, великого князя Владимира Александровича, обожаемого всеми балеринами «Мариинки». А у окна уборной Красносельского театра Маля стоит для того, чтобы увидеть совсем другого человека. Она беззвучно, одними губами прошептала самой себе: «Его Императорское Высочество благоверный Государь Наследник Цесаревич Великий князь Николай Александрович Романов». И наворожила: в ту же секунду, как будто по мановению волшебной палочки в конце аллеи показался силуэт всадника, в котором она сразу узнала знакомые черты.
О, сколько раз в ту весну и лето 1890 года, прогуливаясь по петербургским улицам и набережным, она искала его, мечтая увидеть хоть на мгновение и может быть — кто знает? — даже поймать мимолетный взгляд. Несколько раз сбывалось: однажды под аркой Генерального штаба, где наследник проехал мимо нее в коляске, еще на Невском, когда они с сестрой шли вдоль ограды Аничкова дворца, а он стоял там в саду... Но это все были пустяки. Сейчас она рассчитывает на большее, гораздо большее. «В Красном все запросто. Император почти каждый вечер приходит в антракте на сцену, а с ним и великие князья, и наследник. Так что ты не только непременно увидишь его, но и сможешь поговорить», — рассказы сестры Юлии, уже участвовавшей в спектаклях, ежегодно устраиваемых в Красном Селе для развлечения офицеров во время летних военных сборов, дразнили Малино воображение и заставляли сердце сладко замирать. И вот заветный день настал. Сегодня Красносельский театр открывает сезон, который продлится до августа, и Маля танцует во втором отделении, в балетном дивертисменте. Снова прошептав про себя заветное имя, она как можно грациознее присела перед воображаемым визави...
Впервые она увидела наследника несколькими месяцами раньше — двадцать третьего марта 1890 года. В тот день все училище было наэлектризовано восторженным ожиданием: после многолетнего перерыва традиционный выпускной спектакль собирались посетить не только император, но и добрый десяток великих князей и княгинь. «Ну, девочки, по чуть-чуть, чтобы глазки блестели», — озорно шепнула Маля подружкам, доставая тайно принесенную из дому бутылку кагора, и девушки по очереди, зажмуриваясь, сделали по глоточку. Последней выпила сама Маля и услышав голос входящей в уборную классной дамы, проворно вытерла губы и спрятала пустую бутылку. От вина жесткая стальная пружина, звеневшая внутри с самого утра, как будто немного обмякла, стала теплой, резиновой.
Ее номер был третьим во втором отделении. На правах одной из лучших учениц Кшесинская сама решала, что танцевать на выпускном. И знала, что сделала выбор правильно: искрометное па-де-де из «Тщетной предосторожности» — то, что нужно. И эта музыка, и образ героини проказницы и кокетки Лизы как нельзя лучше подходят ее характеру. «Ну, с богом!» — шепнула она своему партнеру, когда раздались первые звуки знакомой мелодии, и кинулась в танец как в омут с головой.
«Хорошо! Очень хорошо! Похвально!» — входя в залу, где был накрыт ужин, великие князья один за другим благосклонно кланялись темноволосой танцовщице в голубом платье с приколотым к корсажу букетом ландышей, роняли слова похвалы, а она учтиво приседала в ответ на комплименты. Впрочем, наследник, скромно державшийся в тени старших, кажется, так ничего и не сказал. Лишь послушно опустился на место подле Мали, указанное ему отцом. «Только не слишком флиртуйте», — шутливо погрозил пальцем император. И Маля, слывшая в училище завзятой кокеткой, вдруг совершенно неожиданно для себя почувствовала, что краснеет.
Пышный титул совсем не шел к ласковым голубым глазам и аккуратным пшеничным усикам ее соседа. Да и держался он запросто, совсем не по-царски. «Ах, как ловко!» — в восхищении воскликнула Маля, глядя, как Николай, узнавший, что она не любит пить из фаянсовых кружек, которые подавали воспитанницам, взял квасной стакан и перелил туда ее горячий чай, не уронив ни капли. Явно довольный ее бесхитростной похвалой, наследник улыбнулся и пристально посмотрел Мале в глаза.
Потом ей казалось, что с этого взгляда все и началось. Что именно? Она и сама бы, наверное, не смогла объяснить как следует. Но все же могла поклясться: между ней и Николаем что-то происходит. И новая встреча в Красносельском театре, случившаяся спустя несколько месяцев, окончательно укрепила в этом убеждении. Вновь, точно так же как и на памятном выпускном, каждая фраза и каждый взгляд, которыми они обменивались, отдавались в сердце звоном весенней капели. И безошибочное чутье влюбленной подсказывало Мале: он чувствует то же самое. Ей было и радостно, и немного жутко.
«Первый спектакль был для меня удачным. Я хорошо танцевала и видела наследника. Но этого только для первого раза достаточно. Скоро я захочу большего. Такой уж у меня характер. Я боюсь себя...» — записала она в тот день в дневнике. А о смешном мальчике в матроске, так упрямо махавшем ей давеча из отцовской коляски, конечно, и не вспомнила. И вот теперь он сидит рядом и сжимает ее пальцы. Милый, упрямый рыцарь, спасший ее от самой себя. Ах, если бы раньше знать, где искать защиты! Но в то лето далекого 1890 года Андрей был еще слишком мал. А она слишком увлечена другим.
Красное Село оправдало все ее надежды — Маля уезжала оттуда совершенно влюбленной и твердо уверенной: нить, связывающая ее с наследником, стала почти нерушимой. Поколебать это убеждение не могли ни предстоящий отъезд Николая, которому по решению отца нужно было на целый год отправиться в кругосветное путешествие, ни назидательные истории о печальных последствиях скоротечных романов, заводить которые мужчины императорского дома любили именно с балеринами. Пусть говорят что угодно, она не станет слушать. В ее жизни все будет по-другому. Роль жертвы не для Мали, она сумеет выйти победительницей из любых обстоятельств.
В первый же вечер после возвращения из Красного, отыскав в старой школьной тетради, служившей дневником, чистую страничку, Кшесинская, переполненная эмоциями, как можно наряднее написала своим бисерным почерком заветное имя, которое не уставала повторять: «Его Императорское Высочество благоверный Государь Наследник Цесаревич Великий князь Николай Александрович Романов». И чуть пониже — «Маля». Получилось очень романтично. Маля Кшесинская — роковая любовь наследника российского престола...
Открыв глаза, Матильда Феликсовна снисходительно и немного печально усмехнулась. Наивная глупышка, мотылек, который летит на огонь, напрягая все силы своих слабых крылышек, вот кем она тогда была. Бог знает, каких дров они с Ники могли бы наломать, окажись и он таким же романтиком, верящим в то, что искренняя и преданная любовь способна сокрушить любые препоны. Но Ники был другим — нежным, щедрым, внимательным, иногда немного озорным, но всегда осмотрительным. Сейчас смешно и вспоминать, но на последнем, решающем шаге в развитии их отношений ей ведь пришлось настаивать самой.
К концу осени 1892 года платонический роман с наследником полыхал вовсю. Изматывающие своей безысходностью встречи на людях сменились очаровательными свиданиями тет-а-тет у нее дома. Первое случилось в марте. Катаясь в коляске в тщетных поисках знакомой фигуры по ветреным питерским набережным, она схватила простуду: на глазу налился здоровый ячмень, а на ноге — фурункул. Танцевать в таком виде было немыслимо, и Маля, изнывая от досады, сидела дома, по-пиратски повязав больной глаз черным платком и поминутно поднося к здоровому отцовские часы. Расписание спектакля она знала наизусть, и представить, что именно происходит сейчас в театре, было нетрудно: вот императорская семья входит в ложу, вот наследник усаживается в кресло. Начинается действие, он ищет ее глазами... Не находит... И смотрит на какую-нибудь другую балерину, которая улыбается ему в ответ. Эти горькие картины так завладели Малиным воображением, что она едва расслышала звонок в передней, очнувшись, лишь когда прислуга вошла с докладом. А через минуту тот, о ком она думала, уже стоял перед ней: раскрасневшийся от мартовского ветра, с капельками растаявших снежинок на пушистых ресницах. «Господи, как же он решился?» — промелькнуло вихрем в голове. Это было так неожиданно и прекрасно, что она несколько секунд не могла произнести ни слова. С той весны он перестал быть для нее наследником, сделавшись просто Ники.
Родители, с которыми Маля и ее сестра жили на разных половинах одной квартиры, дипломатично смотрели сквозь пальцы на то, что к дочерям заезжают молодые офицеры: выпить чаю, попеть песни, поиграть в карты по маленькой. И на то, что с некоторых пор среди гостей появился некий полковник, как две капли воды похожий на наследника престола, тоже решили не обращать внимания. Часто Ники заезжал и один, засиживаясь порой до глубокой ночи. И хотя Юля всегда искусно изобретала предлог, чтобы оставить их вдвоем, дальше поцелуев и объятий дело не шло. Между тем Маля понимала, что ей следует поторопиться.
Еще прежде чем их обоих перестало смущать обращение на ты, Николай мягко, но определенно дал понять, что дни их едва родившейся любви уже сочтены: ему предстоит жениться. Если и не в этом году, то через год-два наверняка. Невесту он уже выбрал — ею будет Алиса Гессенская. Согласие ее родных пока не получено, но рано или поздно помолвка все равно состоится. О том, что будет с Малей, когда это произойдет, они говорить избегали. Но все больше узнавая Ники, его осторожность и деликатность, она и сама догадалась: встречаться с ней за спиной у невесты, а тем более жены он не станет. А значит, нужно спешить: ведь она давно, еще после первого лета, проведенного в Красном, твердо решила — первым мужчиной в ее жизни станет только он.
Уверенная, что любимый не отваживается сделать последний шаг только из деликатности, Маля, взяв на себя роль женщины без предрассудков, сама заговорила на щекотливую тему. И вдруг с удивлением поняла, что Ники попросту... боится. Она ждала восторженной благодарности или хотя бы трогательной признательности, но только не лепета о ее невинности, которую он не вправе нарушить, о возможной беременности, гневе отца-императора, которому, конечно, донесут об их связи, о грозящих сорвать помолвку обидах Алисы, которой он зачем-то — о боже! — обещал писать о малейших подробностях своей жизни. Разговор вышел странным и нерадостным. А вскоре после него Ники уехал в Данию.
«А хотите, Малечка, поедем со мной в Америку? Право, это лучше, чем тосковать по Ники. С наследниками, знаете ли, одни хлопоты», — предложил ей вскоре красавец и балагур Сандро, как звали родные молодого двоюродного дядюшку Николая, великого князя Александра Михайловича. Сказано было как будто шутя, но Маля, сделавшая вид, что оценила остроту, отлично поняла, что на самом деле хотел сказать Сандро. Никто из знавших близко наследника не верил, что осмотрительный, да к тому же побаивающийся отца Николай решится на такую эскападу, как соблазнение молодой балерины. Страх владел им так сильно, что вернувшись в столицу, он неделю не показывался у Кшесинских, видимо опасаясь, что Маля вновь заведет опасный разговор. И все же любовь оказалась сильнее: он приехал! И едва ли не с порога заговорил о том, что следует как можно скорее найти какое-то пристанище.
Этим пристанищем стал для них небольшой двухэтажный дом, снятый на Английском проспекте, поближе к театру. Родители, отлично понимавшие, что остановить влюбленную Малю им все равно не удастся, поставили лишь одно условие: для соблюдения хоть каких-то приличий сестра Юля тоже переедет с ней. На том и порешили.
Как же все это было давно, а память до сих пор хранит мельчайшие детали: керосиновые лампы с цветными абажурами, освещавшие старый дом, когда-то по иронии судьбы уже принадлежавший некой балерине, имевшей роман с одним из великих князей, рисунок новых обоев, выбранных Малей для спальни, изящные золотые чарки, подаренные к новоселью Николаем, мотивы мелодичных грузинских песен, которые пели в тот вечер его молодые двоюродные дядюшки Георгий, Александр и Сергей, бывшие большими приятелями Ники. И стоявшие в гостиной старинные часы, оставшиеся от прежних хозяев. Проводив в ту ночь Ники и лежа без сна, Маля все прислушивалась к их тиканью. Ей казалось, что часы нарочно идут слишком быстро, торопясь безжалостно отсчитать неумолимо уходившие минуты ее призрачного счастья... О том, что спустя несколько лет в этом же доме ее ждет встреча с новой, не менее страстной любовью, она тогда, конечно, и подумать не могла.
Такси затормозило на набережной, и юноша, вышедший из автомобиля первым, подал матери руку. Она благодарно кивнула и окинула взглядом величественное здание гостиницы. Что ж, при всей фешенебельности это, конечно, не Зимний дворец. Но так или иначе именно здесь сегодня она впервые будет официально принята представителями российского императорского дома в качестве полноправного члена их семьи. Долгие годы Кшесинская репетировала эту роль и сегодня готова сыграть ее безупречно. Опытная актриса, Матильда отлично знала: не так уж важно, как выглядит театр, в котором выступаешь, главное — уверенно вести свою партию. И тогда успех у публики гарантирован. Сердечность без фамильярности, внимание без заискивания.
...Ездить на приемы в дом к Матильде Кшесинской Кирилл и Борис, старшие сыновья великого князя Владимира Александровича, начали вслед за отцом, большим любителем балета и балерин. А в феврале 1900-го впервые взяли туда и младшего брата, двадцатилетнего Андрея, бывшего в то время курсантом Михайловского артиллерийского училища. Повод был более чем значительный: Матильда, ставшая ведущей балериной императорской сцены, отмечала десятилетие творческой карьеры. Несколькими днями раньше в придворном Эрмитажном театре отшумел по этому поводу ее бенефис, и вот теперь в доме на Английском проспекте устраивался грандиозный обед.
К этому времени бывший Малин возлюбленный давно превратился из наследника в императора Всероссийского, брак которого с Алисой Гессенской, ставшей в России Александрой Федоровной, был уже трижды благословлен рождением детей: Ольги, Марии и Татьяны. Предчувствия не обманули Малю — с тех пор как в апреле 1894-го Ники официально стал женихом Алисы, он больше никогда к ней не ездил. Особняк на Английском проспекте, в котором они когда-то сделались любовниками, стал одним из его прощальных подарков Мале. Другим было обещание всегда выполнять ее просьбы о помощи, если таковые возникнут. Существовал и третий подарок — Ники сказал, что несмотря ни на что она всегда может говорить ему ты и называть по имени.
Они простились на семи ветрах — у большого сенного сарая на Волхонском шоссе, куда Ники приехал из военного лагеря. Он прижал к губам ее ладонь, и она замерла, стараясь всем существом впитать это его последнее прикосновение. А в следующую минуту все было кончено: Ники сидел верхом на своем жеребце и удаляющийся мерный стук лошадиных копыт сливался в ушах Кшесинской с оглушительными ударами ее сердца. Словно оцепенев, она продолжала стоять неподвижно, пока очередной порыв резкого ветра не заставил Малю очнуться. Тогда казалось, что этот сырой тоскливый ветер навсегда выдул из ее сердца все тепло, всю ласку, всю нежность. Какое счастье, что она ошиблась!
«Садитесь, князь», — обратилась она к молодому артиллеристу, указывая слева от своего стула и потихоньку разглядывая зарумянившегося юношу, явно смущенного вниманием блистательной хозяйки. И эта смесь мальчишеского смущения и уже отчетливо проступающей в чертах Андрея мужественной красоты вдруг почему-то заставила ее сердце на мгновение сбиться с ритма. «Это ничего, это просто потому, что он очень похож на Ники», — успокоила она себя и как ни в чем не бывало повела застолье. На молодого князя старалась смотреть поменьше, но он все равно то и дело краснел, не знал, куда девать руки, и в конце концов опрокинул на новое платье Мали бокал красного вина. «Ну не тушуйтесь вы так, — почти с досадой сказала она и добавила уже мягче: — Это к счастью». Маля побежала переодеваться. Торопясь вернуться к гостям в новом, еще более обворожительном наряде, она скользнула взглядом по краснеющему на подоле испорченного платья винному пятну, и ей показалось, что своей формой оно напоминает сердце...
Все, решительно все в ту весну возвращало Кшесинскую к волнующим воспоминаниям. И старый дневник, заброшенный после расставания с Ники, который она неожиданно нашла в дальнем ящике письменного стола, и ставшее вдруг снова таким таинственным и манящим закулисье Красносельского театра, куда Андрей стал приходить на репетиции. И мучительная несвобода, как путами обвивающая их обоих: в то время как молодой артиллерист все решительнее завладевал сердцем Мали, хозяином в ее доме был совсем другой мужчина.
Великий князь Сергей Михайлович, тот самый, кто так прочувствованно пел «Сулико» на ее памятном новоселье, уже несколько лет считал Матильду Кшесинскую своей женой и, надо признать, имел на то все основания. И роскошная дача в Стрельне, где прима-балерина устраивала свои знаменитые приемы, и чудесные драгоценности от Фаберже, которыми были переполнены Малины шкатулки, и модные платья были его подарками. Не меньшую цену имели и подарки другого рода: одного письма, переданного императору через Сергея, было достаточно, чтобы слишком ретивые ревнители покоя молодой императрицы из числа театрального начальства, считавшие, что Кшесинскую нужно удалить с глаз долой, позабыли о своих планах. А еще все партии, которые танцевала Маля, стали ее непререкаемой монополией — никаких дублерш-соперниц Кшесинской велено было не назначать.
О том, что двоюродный дядюшка императора пляшет под дудку капризной балерины, сошедшейся с ним явно только из корысти, судачил весь петербургский свет. Но Маля в ответ лишь демонстративно украшала свои сценические костюмы вместо бутафорских натуральными жемчугами, сапфирами, изумрудами и брильянтами и еще решительнее интриговала против конкуренток. Да и что в самом деле она могла возразить в ответ на ходившие о ней сплетни? Не станешь же рассказывать всем и каждому о том, как хрипло тикают старинные часы в пустой гостиной, где больше никогда не появится Ники... Говорить о нем, вспоминать... Хоть изредка иметь весточку, пусть не письмо, а всего несколько фраз, переданных на словах. О том, как чудесно она исполнила фуэте в тридцать два оборота, которым раньше потрясала петербургскую публику только итальянка Пьерина Леньяни. Или о том, как шел ей костюм принцессы Авроры в «Спящей красавице». Или как понравилась Ники новая редакция балета «Баядерка», сделанная Мариусом Петипа специально для нее. Были ли на самом деле эти «весточки» от Ники? Или Сергей попросту выдумывал их, чтобы лишний раз заехать в гости? Об этом она предпочитала не думать. Раз тот, кого она считала лучшим из мужчин, не может быть с ней, то какая в сущности разница, кто займет его место? К тому же великий князь Сергей обладал массой достоинств: он был не стар, богат, влюблен и, главное, согласен довольствоваться тем скромным местом в ее опустошенном сердце, которое она готова была ему уделить.
К частым визитам двоюродного племянника за кулисы Красносельского театра Сергей Михайлович поначалу отнесся спокойно. Он давно знал, что поклонники для Мали нечто вроде драгоценностей, которые она любит менять в зависимости от настроения и цвета платья. Вокруг Матильды вечно роился сонм кавалеров из числа балетоманов и просто веселых молодых людей, как штатских, так и военных. А для того чтобы вся эта гвардия не скучала и не передралась от ревности, она брала под свое крыло самых симпатичных из выпускниц балетного училища, ежегодно пополнявших театральную труппу. Дом Кшесинской, как и ее дача, давно стали чем-то вроде клуба, где можно было весело провести время, пофлиртовать, отлично закусить и выпить. Гостеприимство было Малиной страстью, а роль доброй феи, которую она так артистично исполняла на сцене «Мариинки», не менее очаровательно удавалась ей и в жизни. Так что нежное, почти материнское покровительство, которое она оказывала застенчивому артиллеристу императорских кровей, тоже поначалу вполне укладывалось в этот сюжет. Предположить, что Маля, как казалось, более всего на свете дорожившая своей карьерой и комфортом, увлечется до такой степени, что решится родить от него ребенка, не мог никто.
Скандал разразился осенью 1901 года, когда Кшесинская вернулась из Европы, где вдалеке от любопытных глаз провела несколько недель вдвоем с Андреем. Верная своему правилу, скрывать ничего и ни от кого не стала. И сразу же поспешила успокоить театральное начальство: несмотря ни на что, она будет танцевать в новом сезоне всю оговоренную программу. Сергея Михайловича попросила только об одном — не выяснять отношений до появления ребенка на свет. Да он и не пытался — донельзя подавленный Сергей старался держаться в тени и пореже видеться с Малей. Последним спектаклем, в котором Кшесинская вышла в том сезоне на сцену, был балет «Ученики господина Дюпре», что давался в Эрмитажном театре пятнадцатого февраля, когда беременности шел уже шестой месяц. В первом ряду сидела императорская чета.
...Глядя на то, как изящно и с каким достоинством сын кланяется великому князю Кириллу и его супруге, Кшесинская невольно залюбовалась им. Какое счастье, что теперь Вова тоже наконец-то обретет законный княжеский титул и полагающееся ему по справедливости отчество Андреевич. Один бог ведает, как страдал за восемнадцать лет своей жизни ее несчастный сын, сплетен о происхождении которого не пересказывал только ленивый. Из-за абсурдных слухов о том, что это ребенок самого царя, у которого, как назло, все еще не было наследника, Мале пришлось оставить идею назвать сына Николаем. Впрочем, и с данным ему именем Владимир тоже вышло не лучше: мальчика тут же приписали отцу Андрея великому князю Владимиру Александровичу. Нашлись и те, кто говорил, что императорская фамилия тут ни при чем — ребенок самых что ни на есть простых кровей и отец его один из Малиных партнеров по сцене. Огласить истинное отцовство нечего было и думать: великая княгиня Мария Павловна терпеть не могла Кшесинскую, у которой слишком часто бывали ее муж и сыновья. Меньше всего Маля в этот момент рассчитывала на Сергея, но именно он и пришел на выручку, дав ребенку свое отчество, а после испросив для него у императора и потомственное дворянство.
Матильда Феликсовна еще раз взглянула на сына. Как удивительно переплелись в его лице черты предков: узкое лицо Кшесинских, высокий лоб Романовых. Ни разу в жизни она так и не решилась спросить Вову о том, кого он сам в глубине души в детстве считал настоящим папой. Андрея, с которым они путешествовали то в Англию или Францию, где она выступала, то в Швейцарию, где Андрей лечился от тяжелого плеврита? Или Сергея, который по-прежнему частенько занимал на ее приемах место хозяина? Несмотря на открывшуюся измену, Сергей Михайлович убедил Малю ничего не менять: жили они одним домом и одними средствами, вот только спальни были теперь разными. Иногда Мале казалось, что несмотря на обезоруживающую и даже немного циничную откровенность, с которой она рассказала гражданскому мужу всю правду о своей любви, в глубине души он продолжал надеяться на чудо: что ее увлечению рано или поздно придет конец и они наконец заживут только втроем — он, она и Вова. Трогательно привязавшись к мальчику, Сергей Михайлович старался выполнить любое его желание, будь то живой слон, которого привел к ним в гости дрессировщик Дуров, или устроенный на даче игрушечный домик, где маленький Вова на правах хозяина учился принимать гостей.
Летом 1917 года, когда грозовые тучи уже стояли над Россией плотной стеной, Сергей все-таки решился заговорить с ней о браке. Но Маля в ответ лишь нежно погладила его по щеке. Еще раз пожертвовать своей любовью она была не в силах. Вскоре после этого разговора Матильда с сыном уехали в Кисловодск, где еще с января лечился князь Андрей. Оставаться дальше в Петербурге было опасно, да и жить стало негде — роскошный особняк, построенный Кшесинской в начале века на углу Кронверкского проспекта, еще весной заняли большевики.
Сергей Михайлович до конца жизни не снимал медальон, подаренный ею ко дню рождения, Матильда Феликсовна узнала об этом, только когда великого князя уже не было на свете. Небольшой кружочек из самородного золота с впаянной в середину серебряной монеткой, отчеканенной в год его рождения, числился в описи вещей, обнаруженных отрядом колчаковской армии на теле великого князя, найденном в числе других убитых большевиками членов императорского дома в шахте неподалеку от Алапаевска. Материалы дела, повествовавшего о гибели Сергея Михайловича и тех, с кем он разделил свою печальную участь, вывезенные из России офицером колчаковской армии, Матильда прочла вместе с Андреем. В глазах у обоих стояли слезы.
В это время они уже несколько месяцев были во Франции. Позади остались дни отчаянных надежд и не менее отчаянных разочарований: то нависавшая, то отступавшая угроза большевистского плена, переезды из Кисловодска в Анапу и обратно, угрюмое упрямство великой княгини Марии Павловны, не желавшей признавать очевидное и покидать Россию, а заодно и принимать Матильду в своем доме, месяцы скитаний по старым дачам, разоренным гостиницам и железнодорожным вагонам, пришедший из фронтовых окопов тиф, косивший всех без разбора титулов и чинов, и наконец их отъезд в Венецию на итальянском пароходе «Семирамида». К концу марта 1920-го они добрались до Франции в Кап-д’Ай, где Андрей незадолго до войны купил для Мали виллу, которую они решили назвать «Алам» — так задом наперед читалось ее написанное по-французски имя.
Вечером тридцатого января 1921 года окна виллы «Алам» светились дольше обычного. Свадьбу Матильды Феликсовны и Андрея Владимировича отметили без лишней пышности, но весело. Были и гости, и убранный цветами стол, и, конечно, шампанское, до которого Маля была большой охотницей. Уже за полночь, прежде чем идти спать, князь Андрей по заведенной смолоду привычке присел к письменному столу. «Наконец сбылась моя мечта — я очень счастлив», — написал он в дневнике.
Прославившаяся некогда своими романами и любовными победами не менее чем танцами, Кшесинская оказалась прекрасной женой, хоть злые языки упорно поговаривали, что после переезда во Францию знаменитая русская прима частенько наведывалась в казино и проигрывала значительные суммы. Сама Матильда Феликсовна называла сплетни злостной клеветой, впрочем, ей было не привыкать: о балерине всегда ходило немало слухов. Став княгиней, она не только смогла быть мужу достойной партией на приемах в высших кругах Европы, но и не растерялась, когда для бывших российских аристократов наступили тяжелые времена. В 1929-м Маля открыла в Париже балетную студию, которая кормила их великокняжеское семейство. Вживаться в новую роль педагога она взялась с той же энергией, с которой когда-то танцевала. Выбить Кшесинскую из седла не смог даже жесточайший артрит, возникший у нее спустя всего год после начала занятий в школе. Не слушая советов французских врачей, Маля, вместо того чтобы прекратить ежедневные упражнения, сделала их еще интенсивнее. И болезнь отступила! Школа расцветала на глазах, и очень скоро ее пришлось расширить.
Не раз приглашали Кшесинскую для консультаций и открытых уроков и в другие балетные школы Европы. Званием ее учеников гордилось множество звезд: Татьяна Рябушинская, Борис Князев, Любовь Ростова, Нинет де Валуа, Ширли Бридж, Диана Гульд, Андре Эглевский, Марго Фонтейн, Иветт Шовире, Памела Мэй... Сама Матильда Феликсовна в последний раз станцевала в 1936 году, с блеском исполнив на сцене лондонского Ковент-Гардена один из своих лучших номеров — знаменитую «Русскую». Пережив мужа (Андрей ушел в 1956-м), которого когда-то, в пору зарождения их романа, сплетники из-за семилетней разницы в возрасте презрительно называли ее пажом, Матильда Кшесинская умерла в декабре 1971 года, за несколько месяцев до своего столетия. Владимир, остававшийся с матерью до ее последних дней, скончался спустя три года холостым и бездетным.
Подпишись на наш канал в Telegram