На гастролях в Израиле Михайлов вдруг предложил обвенчаться. Сказал: «Пойдем к батюшке, скрепим наш союз». Я опешила: «Ты же женат! Как мы пойдем в церковь? Ведь страшный грех». Но его это нисколько не смутило.
Все решил первый поцелуй, связавший нас с Александром Михайловым на всю жизнь. Ну зачем режиссер Борис Афанасьевич Морозов придумал его для спектакля «Леший»? Который год задаю себе один и тот же вопрос: все, что довелось пережить потом, послано как благо или в наказание? И не нахожу ответа. Да и есть ли смысл его искать?
Поступив в 1987 году после окончания Щепкинского училища в Малый театр, я около года практически ничего серьезного не играла, только массовка да какие-то эпизодики. И вот наконец утверждают на главную роль — Соню в спектакле «Леший» по Чехову. Узнаю, что партнером будет Александр Михайлов, артист уже мегапопулярный, известный всей стране. Кроме меня, дурочки. Я фильмов с его участием не видела, каким-то образом даже знаменитые «Мужики!..» и «Любовь и голуби» прошли мимо.
Саша понравился сразу же, с первой встречи на репетиции: высокий, стройный, приветливый, море обаяния. Да и красавчик — глаз не оторвать. Но, как говорится, не мой. У меня есть Боря Разживин, с которым в маленьком студийном театрике репетировали спектакль «Ров». У нас любовь, я даже постоянно ношу его куртку-варенку — символ того, что мы неразлучны...
На одной из репетиций «Лешего» режиссер говорит: «Оля, вам с Сашей надо поцеловаться». Ну, надо так надо. Поцеловались. И вдруг у меня словно что-то взорвалось внутри. Охватило какое-то необыкновенное, волнующее ощущение. Пронеслась мысль «Это мое счастье!», следом другая: «Что же теперь будет?» Я все крепче прижимаюсь к Михайлову и тону в его глазах — синих-синих, как горное озеро. Сердце то вздрагивает, то замирает, сжимается, дрожит. Выйдя с репетиции, думаю только о Саше...
С того дня нас неудержимо потянуло друг к другу. Едва выдается свободная минутка, Михайлов подходит, и мы, будто старые знакомые, делимся новостями, какими-то воспоминаниями. Я рассказываю о юности в Минске, родителях, сестре и братьях, о том, что есть парень и у нас настоящая любовь. Его последнее обстоятельство будто вовсе не волнует, настойчиво интересуется:
— Можно прийти к тебе в общежитие на чай?
— Саша, — напоминаю, — у меня же Боря, какой чай?!
Он не сдается, приглашает к себе. Я в ужасе:
— Там же твоя жена! У меня на сей счет — принцип...
Но несмотря на все принципы, лишить себя удовольствия целоваться с Михайловым была не в силах. И хотя в театре уединиться сложно — вокруг сотни глаз, мы ухитрялись обмениваться поцелуями в кулисах, гримерных, в машине, когда он подвозил меня домой. До чего же приятно было прижиматься к такому мощному, надежному мужчине!
— Хочу к тебе, хочу быть с тобой, — упорно твердил Саша.
Я неизменно отвечала:
— Нельзя!
Из последних сил цеплялась за любовь к Боре, пытаясь сохранить ему верность. Полгода держала оборону, и все это время о нашем романе никто не догадывался. Но как говорится, все тайное когда-нибудь становится явным. Кто-то заметил наши страстные поцелуи, и новость о романе Александра Михайлова с молодой артисткой Ольгой Кузнецовой мгновенно разнеслась по театру. Все открылось. Я начала ловить на себе многозначительные взгляды. Одни беззлобно подначивали: «Молодец, вон какого мужика захомутала!..» Другие осуждающе качали головой.
После того как «Леший» занял свое место в репертуаре театра, спектакль повезли на гастроли в Ленинград. В гостинице меня поселили с соседкой по общежитию, артисткой Валерией Богук. Как-то вечером Лера ушла в театр и я осталась в номере одна. Сижу крашу ногти. Раздается стук в дверь. Открываю — на пороге Саша, какой-то особенно красивый. Чистенький такой, аккуратненький, в тельняшке и белых носочках. Улыбается смущенно:
— Вот, пришел...
— Ну да, — говорю растерянно, — как и хотели — ко мне в гости. На чай. Что ж, проходите, садитесь.
Я его на вы называла. А как иначе: мне двадцать четыре года, Михайлову — сорок четыре.
Видела, как искренне он радуется наконец-то состоявшейся встрече наедине. Я и сама была страшно довольна. Надо признаться, беседовали мы недолго: страсть, давно сдерживаемая, вырвалась наружу... Да, у меня уже имелся опыт интимных отношений с мужчинами, но такого яростного желания, такого единения, такой неистовой радости не испытывала еще никогда.
Вернувшись в Москву, с Борисом я порвала. При первой же встрече сказала:
— Прости, но жить двойной жизнью не умею. Я полюбила Сашу.
Он пытался удержать меня, переубедить:
— Оля, пойми, Михайлов — человек ненадежный. Поматросит и бросит. А я люблю тебя по-настоящему, на всю жизнь. Не оставляй меня. Мы же с матерью для нас с тобой дом построили.
Но я отрезала:
— Нет! Между нами все кончено. А про Сашу ты ничего не понимаешь, он — самый надежный человек на свете!
Боря дико переживал, много раз пытался меня вернуть, но это было бесполезно. Я уже ничего изменить не могла и не хотела. Находясь рядом с Михайловым, чувствовала себя самой счастливой женщиной на свете. Я влюбилась безоглядно. Он — тоже.
На следующих гастролях в Ливии не расставались уже ни на минуту — я перебралась к нему в номер. Мы вместе завтракали, обедали и ужинали, ходили повсюду держась за руки. Он не скрывал наших отношений, и все вокруг понимали: у них серьезно. Омрачало одно: Саша оказался очень ревнивым, постоянно оттягивал меня даже от мимолетного общения с другими мужчинами. То и дело говорил: «Ты такая красавица, блондинка, от тебя арабы глаз оторвать не могут. Смотри у меня...»
Однажды гуляли, вдруг он развернул меня к себе, откинул волосы и, глядя прямо в глаза, серьезно сказал: «Если изменишь, знай: никогда не прощу!» Мне даже как-то не по себе стало.
Но если честно, я его тоже ревновала. Только не к женщинам — тут была в нем уверена, а к друзьям. Их у Саши много, всех он любит и для всех находит время. Первая ссора из-за этого произошла в Болгарии. Не помню, по каким причинам нам не удалось поселиться в одном номере. Договорились встретиться в гостиничном ресторане — Михайлов откуда-то должен был приехать. Заказала ужин, жду, а его все нет и нет. Сидящий за соседним столиком Борис Клюев, видя мою нервозность, успокаивает:
— Сашка скоро будет, уехал к знакомым и, видимо, задержался.
Я не выдерживаю:
— Все, ухожу, надоело!
— Оля, ну зачем так? — пытается остановить Клюев. — Это некрасиво. Дождись.
Но я уперлась. И обидевшись на то, что Саша так надолго оставил одну, ушла в номер.
Через некоторое время стучит Михайлов. Но я уже решила: точка, конец, больше никаких отношений. Короче, взбрыкнула серьезно. Отвечаю из-за закрытой двери: «Не пущу!» Что же, думаю, получается: какие-то знакомые для него важнее, чем я?
Около часа простоял Саша, убитый, в коридоре у двери номера. Наверное, и дольше не уходил бы. Но мне позвонила знакомая актриса: «Оля, что ты творишь? Позоришь хорошего человека, как не стыдно!» Мне стало неловко: все-таки заслуженный артист, а тут я, какая-то шмакодявка. Да и остыла уже. Впустила. Помирились...
В Москве Михайлов постоянно приезжал в общежитие, я встречала и радостно бросалась на шею: «Саша, Саша, приехал! Здорово!» Наталья Вилькина, царство ей небесное, которая жила по соседству с мужем-французом, каждый раз говорила: «Твой приехал — иди открывай дверь!» Готовить я тогда совсем не умела, но признаться в этом было стыдно. Иногда просила девчонок: «Михайлов пришел со съемок голодный, у вас борщ есть. Можно угощу? Только скажу, что сама приготовила, ладно?»
В моей комнате он часто играл на гитаре и пел своим неповторимым голосом: «Что стоишь, качаясь, тонкая рябина...» Я же была худющая. Дарил духи — редкость по тогдашнему времени, и я ходила, окутанная французскими ароматами. Носила не снимая вещи, которые покупал мне Саша, особенно любила желтую юбку. Еще синяя куртка очень нравилась. Помню, когда вручил ее, зачем-то признался: «Знаешь, Верке купил точно такую же, только красную». То есть нам с женой он привез одинаковые пуховики! Меня это, конечно, резануло, но смолчала. Все равно носила с радостью...
Мы часто обсуждали совместное будущее.
— Тебе надо развестись! — призывала я.
И Михайлов всякий раз обещал:
— Да, да, конечно, обязательно.
Однажды возвращаемся с гастролей, в аэропорту Сашу встречает жена, которой стало известно про наш роман — «доброжелатели» не дремлют, уже доложили. Смотрю: стоит встревоженная, расстроенная женщина. Подхожу в компании других артистов и от неловкости задаю абсолютно дурацкий вопрос:
— Ну как тут у вас в Москве с погодой?
Вера, не отрывая взгляда от мужа, сухо отвечает:
— Погода хорошая...
Промелькнула мысль: может, пересилить себя, порвать отношения с Сашей? Все-таки у него жена. Но отогнала сомнения: нет, ни за что! Не смогу...
Едем в автобусе. На Пушкинской площади Михайлов с Верой и сыном Костей, который тоже встречал отца, должны выходить — они тогда там жили. Саша подталкивает жену к выходу и тут же обращается ко мне:
— Оля, давай с нами, я тебя сам довезу домой.
Я опешила:
— Нет-нет, идите.
Потом, конечно, жутко расстроилась и всю дорогу до общежития себя корила: «Надо было выйти и высказать Вере все. Что ее муж любит меня, что мы жить друг без друга не можем...»
Михайлов действительно меня сильно любил. Настолько, что готов был сорваться из дома даже в день рождения сына. Помню, звоню ему: «Саша, страшно болит живот. Приезжай!» Так он бросил гостей и примчался... Паршиво, наверное, поступила, ведь, честно говоря, не так уж и плохо себя чувствовала, просто сильно захотелось его увидеть. Ругала себя потом. Единственное оправдание — не знала, что у Кости праздник...
Сашин сын, он меня моложе, учился тогда в Школе-студии МХАТ. Актриса Таня Скороходова вспоминала — как-то они сидели в общей компании и Костя жаловался другу: дескать, не представляю, что делать — отец так влюбился в эту Ольгу, буквально сохнет по ней, ничего и никого больше не видит.
На гастролях в Израиле Михайлов вдруг предложил обвенчаться. Сказал:
— Пойдем к батюшке, скрепим наш союз.
Я опешила:
— Ты же женат! Как мы пойдем в церковь? Ведь страшный грех.
Но его это нисколько не смутило. Мол, здесь повенчаемся, а как вернемся, тут же разведусь. Я знала: Саша человек очень верующий. Если бы мы на Святой земле обвенчались, после этого он просто не смог бы не уйти от жены. И все же решиться на такой шаг не осмелилась — отказалась категорически. А вот в Стену Плача записочку с заветным желанием — про наше общее будущее — вложила...
Я очень хотела ребенка и после того как Михайлов предложил обвенчаться, перестала предохраняться. Он не возражал против рождения малыша. Прилетаем из Израиля, у меня задержка. Врач подтвердил: «Деточка, ты беременна». Звоню Саше, прошу немедленно приехать в общежитие, а сама, ожидая, трясусь от страха — вдруг потребует сделать аборт? У него ведь уже есть сын... Приезжает. Огорошиваю новостью и, замерев, жду реакции. Михайлов задумался на минутку, потом обнял меня и сказал:
— Рожай, вырастим.
У меня полились слезы. Прошептала:
— Хочу девочку...
Мне двадцать шесть лет. Хожу беременная и счастливая. Когда Саша звонит в дверь, Наташа Вилькина кричит: «Оля, вам звонят!» Она теперь обращается ко мне на вы — нас ведь уже двое. На дворе 1991 год, время тотального дефицита. Михайлов проводит со мной все свободное время, заботится, ухаживает, оберегает, постоянно привозит продукты — в магазинах шаром покати. Если отлучается на съемки, эту миссию выполняют его друзья — я никогда не остаюсь одна. И все бы хорошо, но не дает покоя мое двусмысленное положение. Постоянно спрашиваю: «Когда же ты разведешься?» Саша заверяет, что совсем скоро, просит еще немного подождать.
Пришла пора собираться в роддом. Саша отвез меня и уехал из Москвы на съемки. Я безумно боялась родов, но все случилось быстро, легко, без малейших проблем. Во время схваток щипала себя за бок и пела. Помню, как лежащая на соседней койке армянка умоляла: «Замолчите, пожалуйста, из-за вас никак не могу родить...»
Как же я обрадовалась, что на свет появилась девочка, ведь так этого хотела! Думала Дашей назвать или Юлей. Выползаю в коридор, звоню Аленке Охлупиной, дочке Наташи Вилькиной, тоже актрисе нашего театра. Мы вместе жили на гастролях в Израиле. Прошу: «Передай срочно Саше, у нас дочка!» А потом подхожу к окошку и вижу, что во дворе стоит его машина. Подношу ребенка к стеклу, кричу:
— Вот она, смотри! Как назовем?
Михайлов, не задумываясь, ответил:
— Настей!
Из роддома Саша меня не встретил, приехали его друг и моя мама. Я дико расстроилась. Первым делом, когда нас с малышкой привезли в общежитие, вновь позвонила Аленке:
— Саша не встрети-и-ил...
Ревела страшно! Подруга успокаивала:
— Он снимается, не смог выбраться. Скоро приедет, потерпи...
Неделю помогала мама — стирала, готовила, гладила. Потом уехала домой в Белоруссию, а через день появился Михайлов. Подошел к Настенькиной кроватке, взял дочь на руки и долго в нее вглядывался. Картина и сейчас перед глазами: держит крошечный, сморщенный комочек и смеется. А я смотрю на них и думаю: «Ну надо же, как похожи! Глаза, нос, рот... Настя будет самой счастливой девочкой на свете».
Саша официально дал дочери свои отчество и фамилию. Он очень помогал нам с Настенькой: давал деньги, привозил продукты, вещи. Постоянно возился с дочкой. С каждым днем наши отношения становились все ближе. Проблема была в одном: Александр Михайлов продолжал оставаться женатым человеком. Периодически я поднимала больную тему, но в ответ слышала знакомое: «Подожди еще немного...»
Как-то Саша повез нас с Настенькой знакомить со своей матерью. Очень жаль, что Степаниды Наумовны уже нет в живых, хорошая была женщина. Приняла она нас радушно, стол накрыла, угощения наготовила. Я, несмотря на то что еще кормила грудью, по такому случаю даже рюмочку пригубила. О многом тогда переговорили со Стешей, с первой же встречи она полюбила меня всей душой. «Срочно разводись, — сказала мать сыну. — У нас есть Настенька. Я скоро умру, оставлю внучке квартиру». Дело в том, что у Степаниды Наумовны с женой Саши отношения не сложились.
Мы с Настей часто навещали Стешу, иногда жили у нее по нескольку дней. Я готовила, помогала по дому. Она была нам рада. Возвращались от нее всегда с гостинцами.
Трещина в отношениях с Сашей образовалась неожиданно. Однажды приходит чернее грозовой тучи и говорит: «Кошмар. Все насмарку. Это конец». Сначала ничего не поняла, потом выяснилось: какая-то беда случилась с папой его жены — вроде бы узнав, что я родила от Саши ребенка, свекор тяжело заболел — сердце не выдержало...
С той поры пошли у нас скандалы. Александр стал постоянно на меня кричать, всякий раз — ни с того ни с сего, без какой-либо видимой причины. Я догадывалась: наверное, семья сильно на него надавила. Как-то после очередной ссоры и последовавшего за ней примирения Саша заявил:
— Не смогу развестись. Никогда.
Я запаниковала. Кричу:
— Как тебе не стыдно?!
А он неожиданно принялся рьяно защищать жену. Хотя раньше никогда этого не делал — вообще ничего о ней не говорил, ни хорошего ни плохого. И вдруг:
— Ты хочешь, чтобы все родственники Веры умерли и самой ее не стало? Этого хочешь?
Но меня в тот момент его жена волновала меньше всего. Собравшись с духом, выпалила:
— Определись уже! Сколько можно вести двойную жизнь?
— Отстань, не дави на психику! Не могу их предать. Понимаешь — не могу! С тонущего корабля не бегут!
— Но я ведь тоже тону!
Сколько же я выплакала слез! Как вопила, рыдая: «Все, уходи, больше тебя не люблю!» А после металась по комнате как дикий зверь в клетке, сжимала кулаки, в кровь расцарапывая ладони, и проговаривала слова, которые скажу ему в следующий раз: «Саша, я ведь была совсем молоденькой и отдала тебе лучшие годы. Разве не чувствуешь ответственности за то, что завлек и бросил, за то, что моя жизнь летит под откос? Ведь я за тобой не бегала, не висла на шее. Это ты обещал создать семью. И предал!»
Но стоило Саше в очередной раз появиться, я тушевалась и твердила лишь одно:
— Почему? За что?
И в ответ слышала:
— Не могу оставить жену.
Впервые тогда задумалась о своем будущем, отдельном от Саши. Я по-настоящему на него обозлилась. Терпение закончилось. Решила: хватит, пора перечеркнуть прошлое и заняться устройством новой жизни. С остервенением порвала общие фотографии и попыталась вырвать Михайлова из своего сердца — начала искать ему замену.
В попытках найти себе мужа, а ребенку отца встречалась с одним, другим, третьим. Вошла во вкус, мне стали интересны мужчины. Разыскала старого друга Юру Четырева — когда-то он делал мне предложение, но я отказала. Юра окончил Сельскохозяйственную академию, но работал простым официантом — больше платили. Позвонила:
— Приезжай-ка в гости.
Он примчался, говорит:
— Бросай этого красавца-артиста, выходи за меня.
Но так сразу я не решилась на столь серьезный шаг. Да и не нравился он мне как мужчина.
Долго не могла с собой справиться и забыть Сашу. С кем бы ни встречалась, думала только о нем, всей душой рвалась. Очередному парню прямо сказала:
— Не могу отцепиться от Михайлова, мне надо срочно замуж.
Он удивился:
— Ну как я тебя отцеплю? Только если сама влюбишься — по-другому не получится!
Как в воду глядел...
Иду как-то из гостей мимо продуктового ларька — из тех, что торгуют сигаретами, пивом и водой. У меня не было с собой рублей, только валюта. Спрашиваю у продавца:
— Простите, вы, случайно, не разменяете сто долларов?
— Да легко. А вы телефончик не оставите?
Смотрю, парень красивый, прямо модельной внешности, глаза неглупые. Написала на бумажке номер и ушла. Я тогда раздавала свой телефон направо и налево.
Володя — так звали нового знакомого — оказался очень настойчив, несколько месяцев названивал. Но в гости я его пригласила, только окончательно поняв: Саша уже не вернется.
Невероятно, но когда Вова пришел в общежитие во второй раз, Михайлов вдруг позвонил: «Ну ты как?» Я призналась, что у меня парень. Он повесил трубку. Вскоре мы с Володей расписались. Он был младше на пять лет. В младенчестве остался сиротой — мать умерла при родах, — и мои чувства к нему скорее можно назвать жалостью, нежели любовью. Муж очень привязался и ко мне, и к дочке. Когда уезжала на гастроли, сидел с Настей, в садик ее водил, кормил, по дому все делал.
Помню, провожал на поезд с Настей на руках. Вся труппа на нас смотрела. И Саша... Я злорадно думала: «Ну вот, знай теперь!» На гастролях ходила подчеркнуто расфуфыренная, накрашенная, с обручальным кольцом. Как-то вечером большой компанией сидим в ресторане. Объявляют дамское танго, я приглашаю какого-то мужчину. Танцуем, перекидываемся незначащими фразами, вдруг вижу: к нашему столику подсаживаются Клюев с Михайловым. Музыка закончилась, я села на свое место. Боря сразу зашептал:
— Ты что делаешь? Сашка ведь ревнует, переживает. Так поступать нельзя!
— Почему? Я замужем.
И сунула ему под нос руку с кольцом. Саша сидел как в воду опущенный. Сказал только: «Желаю счастья...»
Вернувшись с гастролей, я из вредности набрала его номер. Спросила, почему они с Клюевым ко мне подсели. Михайлов вздохнул:
— Зачем ты мне звонишь?
Ответила с вызовом:
— Просто так. Но раз не хочешь — больше не буду. Привет.
Раньше Михайлов помогал мне деньгами — или сам завозил, или через друзей передавал. А когда вышла замуж, поддерживать практически перестал. И Настю больше не навещал. Мы с Вовой к тому времени переехали в квартиру, которую после десяти лет жизни в общежитии выделил мне театр. Зарабатывал муж мало, денег катастрофически не хватало, а тут, как назло, у меня начались серьезные проблемы с зубами. Что делать, к кому бежать? Обратилась к Саше: «Мне нужно триста долларов — подлечить зубы. Помоги, пожалуйста». И получила завуалированный отказ, мол, дам, но не сейчас. Я расстроилась, еще и муж подлил масла в огонь: «Почему не подаешь на алименты? Это твое право».
Он вообще крайне болезненно воспринимал мое пусть и редкое общение с Александром, дико ревновал. То и дело попрекал:
— Зачем бегаешь в театр? К Михайлову? Никак на него не насмотришься?
Я вяло отмахивалась:
— Просто работаю там. И не смотрю на Михайлова, с ним все кончено.
По поводу алиментов сначала сомневалась, но потом подумала: «С какой стати не должна этого делать? Как Саша со мной поступает, так и я с ним». И подала. Правда, на душе кошки скребли: «Некрасиво получилось — Саша и без алиментов давал деньги на ребенка. Пусть и нерегулярно».
Приходит Михайлову в театр казенная бумажка — исполнительный лист. Он прямо взорвался. Звонил, кричал:
— Как ты могла? Спятила! И так вам помогал, а ты меня на весь свет опозорила.
Я пыталась оправдаться:
— Пойми, муж потребовал. Он меня к тебе жутко ревнует.
Саша не унимался:
— А своя голова у тебя на плечах есть?
Есть-то есть. Но с ней явно стало не то твориться...
Когда я вышла замуж, моя мама уехала в Америку. Работала медсестрой, потом портнихой в ателье, гувернанткой. Благодаря ей дочка была одета-обута с ног до головы. Поначалу мама не одобряла отношения с Сашей, предупреждала: «Оля, ни в коем случае, он же намного старше». Почему-то ее не особенно волновало, что Саша женат, куда больше беспокоила разница в возрасте. Но со временем она Михайлова приняла, полюбила даже. Постоянно меня успокаивала: «Он скоро разведется, жди». Узнав о моем предстоящем замужестве, всерьез разволновалась, сожалела о том, что мы с Сашей расстались. Звонила из Америки, умоляла:
— Не выходи за Володю, не вздумай!
Я пыталась объяснить, что боюсь оставаться одна. Пробовала перевести все в шутку:
— Хочу старость коротать с каким-нибудь дедушкой.
Но она твердила свое:
— Ты не имеешь права. Александр отец твоего ребенка, ты должна быть ему верна.
А убедившись, что все в наших отношениях необратимо, сказала:
— Может, подумал, что жена слабая, а ты сильнее и сумеешь устроиться самостоятельно?
Но я не сумела...
Через три года развелась. Поняла, что мы с мужем совершенно разные люди, по большому счету ничего нас не связывает, и в один прекрасный день сказала:
— Пожалуй, тебе стоит собрать вещи.
Володя стоял передо мной на коленях и твердил:
— За что ты меня гонишь? Наверное, опять к Михайлову тянешься?
— Да не тянусь я к нему, просто все у нас с тобой перегорело...
Вова ушел, а через пару дней появился и заявил:
— Будем делить квартиру.
Я когда-то сделала глупость, его прописав. Сразу предупредила:
— Не собираюсь ничего делить. И тебе не позволю.
Позвонила папе. Он военный, жил в Белоруссии. С мамой давно в разводе, но мы поддерживали отношения. Поняв, в какую историю я влипла, отец тут же приехал в Москву: с его помощью и подключив руководство Малого, удалось Вову выписать. Даже в суд на него подавала, чтобы лишить прописки.
После развода я сильно нуждалась. Случалось, накатывало абсолютное отчаяние, когда не знала, что делать. Какая-то черная яма передо мной разверзлась, нервы совсем сдали. Дошло до психологических срывов. Я уже не могла справляться с собой — пришлось лечь в клинику нервных болезней. Поначалу отказывалась, думала, сама справлюсь: напьюсь валерьянки и успокоюсь. Но приятельница убедила. Хотя лучше все-таки в такие больницы не попадать. Пациентов в них бесконечно достают психологи, закармливают психотропными таблетками. Я старалась контролировать ситуацию и на аминазин не подсела. Правда, и сейчас могу выпить таблетку-другую, но изредка, не систематически. Предпочитаю обходиться без психологов и препаратов — только своими мозгами.
Пока лежала в клинике, за Настей присматривала моя младшая сестра Наташа. Тогда она как раз развелась и жила у нас. Сестра тоже актриса, какое-то время работала в театре «Шалом».
Выйдя из клиники, из театра я решила уволиться. В отделе кадров написала заявление об уходе, объяснила, что переезжаю к маме в Америку. Я действительно решила ехать, мама прислала приглашение. Настроилась, взялась за английский. Подумала: что, в конце концов, мне этот Саша и этот Вова? Попытаюсь за океаном начать новую жизнь. Начала ходить по инстанциям, собирать документы.
Насте тогда было лет семь. Для того чтобы ей разрешили пересечь границу, требовалось согласие отца. Позвонила Саше, все объяснила, и мы втроем поехали в нотариальную контору. Когда бумаги оформили и мы сели в машину, он включил медленную музыку. Слово за слово, и Михайлов предложил сходить в ресторан. Я отнекивалась: мы спешили в посольство. Но он все же затащил в какое-то кафе по дороге. А потом начал уговаривать заехать в Малый. Я удивилась:
— Зачем? Уже там не работаю и не знаю, будут ли мне рады. Стесняюсь...
— Не волнуйся, все будет нормально.
Мы пришли в театр. Саша взял Настю за руку, везде провел, со всеми познакомил....
В консульстве нам отказали: объяснили, что у них лимит на гостевые визы, в который мы не вписались. Я страшно расстроилась. А Настя обрадовалась — она совсем не хотела уезжать.
Я заполнила новые бумаги и стала ждать своего счастливого часа. А пока он не наступил, пыталась устроиться на работу, цепляясь за любые предложения. Не только ради денег, которые, конечно, были очень нужны, но и стремясь найти выход из душевного тупика. Участвовала в массовке, стояла за прилавком и сидела за кассой в продуктовых магазинах, торговала на вещевом рынке. Кричала хорошо поставленным голосом у огромных тюков: «Полотенца, скатерти! Германия, Прибалтика! Разбирайте!» Товар расходился споро, но выручка оставалась мизерной.
Хорошо хоть родители немного присылали, так что на макароны мы с Настей наскребали. Но в остальном наблюдался бо-о-ольшой дефицит. К счастью, дочку в школе кормили бесплатно — как и всех детей из малообеспеченных семей. И в бесплатный санаторий смогла ее пристроить: она каждое лето там проводила. Я, когда могла, навещала Настю.
Саша в тот период из моей жизни исчез, хотя наверняка знал о нашей невеселой финансовой ситуации. Сама я не звонила. Не от обиды и не из гордости — просто не хотела. С таким трудом вырывала его из своей души...
Вновь Михайлов появился, когда Настя уже училась классе в пятом. Приехал неожиданно. Я удивилась его появлению, но еще больше — своему спокойствию. Ничего внутри не дрогнуло! Саша поинтересовался, как живу, сообщил о кончине Степаниды Наумовны. А потом предложил: «Хочу взять Настю в санаторий в Анапу. Собери ее вещи». Что вдруг на него нашло? Может, Стеша что-то перед смертью сказала?
Я упаковала огромную сумку Настиных вещей — тех, которые мама из Америки прислала. Чтобы видел — дочка оборванкой не ходит, ей есть что надеть. Александр оторопел: «Зачем так много? Пригодятся только шорты, босоножки да пара футболок». Забирая Настю, предупредил: «Мы переночуем у меня, а утром поедем в аэропорт. Только не звони туда». Но я все-таки не удержалась: волновалась, как доехали, все ли в порядке. Разве мать не имеет на это права? Но никто не поднял трубку...
Настя тогда первый раз в жизни летела на самолете. Рассказывала потом, что ощущения испытала непередаваемые. С тех пор Михайлов каждый год брал ребенка с собой на отдых. Я искренне радовалась.
Однажды сестра спросила: «А ты знаешь, что Михайлов получает за спектакли большие деньги — плюс к окладу?» Я, признаться, об этом даже не задумывалась. Совсем уже от него отпала, встречалась с мужчиной, который нас поддерживал. Но когда с ним рассталась, вспомнила вопрос Наташи и, поразмыслив, позвонила в бухгалтерию театра:
— Здравствуйте, я мама Насти Михайловой. Хотела узнать, сколько ее отец получает за спектакль? Мы очень нуждаемся.
Ответили вежливо:
— Передадим ваш вопрос Александру Яковлевичу.
Через некоторое время Саша позвонил и пообещал, что будет давать деньги — через Настю. Вообще, справедливости ради замечу: Михайлов и алименты платил исправно. Вот только хватало их на одни макароны. Свое обещание помогать нам с Настей Саша выполнял. Когда дочке в школе велели купить компьютер, отец сразу его доставил. И когда развалился старый шкаф, купил новую стенку. Возникла надобность в диване — привез диван. Дал денег и на ремонт. И сейчас, если что-то необходимо, звоню Михайлову: «Поможешь?» Он никогда не отказывает.
Многие меня обвиняют. Говорят: «Ты занимаешься вымогательством! Александр не дойная корова, чтобы содержать тебя всю жизнь. С чего решила, что он вообще должен давать деньги?» Но я уверена: должен. Ведь я — мать его ребенка. Раз пообещал, что «вырастим», значит, пусть помогает. Он хорошо зарабатывает, ни в чем не нуждается. Почему не может поделиться? Саша иногда говорит: «Устраивайся на работу. Иди снова в магазин». Но во мне еще теплится надежда найти себя в искусстве, сняться в кино — хотя бы в эпизоде. К слову, ни разу не просила Михайлова составить мне протекцию. Казалось достаточным, что он много снимается. Когда играла роль гражданской жены, полностью была растворена в муже. И ничего от него не требовала...
Видится Саша только с дочкой, мы с ним уже много лет не встречались. О том, что развелся с Верой и вновь женился, узнала из газет: Михайлов рассказывал, что Оксана намного моложе, он усыновил ее ребенка. Есть у них и общая дочь Алина, сейчас ей уже четырнадцать лет. К Оксане отношусь хорошо. И хотя лично с ней не знакома, мне кажется, она приятная женщина и Саше очень подходит. Пусть живут счастливо.
Сын Оксаны — ровесник моей дочери, они периодически созваниваются. Настя общается с семьей отца, бывает у него дома. Саша всегда ей рад, приветствует словами: «Моя любимая дочка пришла». Настя иногда даже на дачу к Вере ездит. Точнее к брату Косте, с которым у нее сложились теплые отношения.
Она — вся в папу. Михайлов ведь на самом деле очень добрый человек. Создается впечатление, что он любит все и всех: людей, природу, театр, гитару, песни. Вот и Настя готова охватить своей любовью весь мир — очень дружелюбная девочка. Она пошла по родительским стопам: ВГИК взяла будто приступом — безумно мечтала там учиться. Отец подобрал репертуар для вступительных экзаменов, много с ней репетировал. И все получилось!
Настя окончила мастерскую Владимира Грамматикова. Она часто снимается. Начала еще школьницей, сыграв дочку главного героя в фильме «Победитель», затем попала в сериал «След» и сейчас продолжает в нем сниматься. Помню, впервые очутившись на съемочной площадке, не могла поверить своему счастью. Признавалась: «Мама, даже не представляла, что такое может быть, я — и вдруг в кино. Как здорово!»
Всем сердцем благодарна Богу: за то, что у меня есть дочка и что она — от Александра Михайлова. Не хотела бы ребенка ни от какого другого мужчины. Счастлива, что судьба свела меня с Сашей, и если бы можно было повернуть жизнь вспять, ничего бы в ней не изменила.
Но иногда думаю: может, все-таки стоило обвенчаться — тогда, в Израиле? Ведь нас соединила не случайная связь, а любовь. Настолько сильная, что мало кому дано испытать. Жаль, мы оба не смогли ее удержать. Я пыталась, но всякий раз получалось как-то неуклюже. Ничего не поделаешь... Но верю, что еще смогу выйти замуж. Я продолжаю надеяться...
Подпишись на наш канал в Telegram