Кому-то выпадает найти его в двадцать лет, кому-то в сорок... Родив дочь, я перестала принадлежать себе. И до ее совершеннолетия только она будет решать, выходить ли мне замуж. Недавно Маша это услышала и сказала: «Не волнуйся, я пораньше поумнею».
— Никогда не вру своему ребенку — это главный принцип наших отношений. Уверена, что Маша со мной тоже честна. Однажды вечером я хотела уехать. Дочке было лет пять, и она знала: мама либо рядом, либо на работе. Оттого спросила:
— Ты на съемки?
— Нет, пригласили в ресторан.
Уложила ребенка, она меня поцеловала:
— Только, пожалуйста, веди машину осторожно.
Мне говорили, что дочке рано рассказывать о своих планах. Уехала — и все! Но я не считаю нужным выдумывать истории о неотложных делах — предпочитаю говорить правду. Мы встретились глазами, и Маша поняла: если меня пригласили и я согласилась — значит, мне это нужно. Еще дочь знает: прежде всего я живу ее интересами. Говорят, что тем самым я жертвую своей личной жизнью, осуждают за это. Но я ни в чем себя не ущемляю. Напротив, получаю огромное удовольствие от того, что весь мой мир крутится вокруг Мани. Сегодня ей уже четырнадцать. Сколько нам осталось этого неразрывного, погруженного друг в друга совместного существования? От силы лет пять. Потом дочь вырастет и у нее начнется самостоятельная жизнь.
Если завтра скажу: «Хочу замуж! Не могу больше ждать, давай жить большой семьей» — Маша согласится. Но я знаю, что в этот момент она пересилит себя. А я так не хочу: жить и знать, что ребенку пришлось через себя переступить. Что ж, возможно, никто не захочет ждать. Ничего не поделаешь: это жизнь.
— А что вы ответили, когда Маша впервые спросила, где ее папа?
— Сказала правду. Как было. Дочка — единственная, кому известно все. Кто в нашей истории прав, кто виноват — пусть решает сама. Но не могу советовать действовать так же другим родителям. Маша все услышанное восприняла адекватно. А кого-то из детей подобная родительская откровенность может испугать.
Сейчас у меня в жизни все складывается хорошо. Всегда старалась внушить дочери, что неполная семья — отнюдь не катастрофа. Маша знает, что окружена множеством обожающих ее родных. Но идеал — это как было в семье моих мамы и папы. И стремиться надо к этому.
— Воспитываете Машу в том же духе, что и вас?
— Нас с братьями никогда не учили, как надо держать ложку и вилку, как сидеть, как разговаривать. Главным было воспитание чувств. Подруги детства признаются: «Помним, как на праздниках в вашем доме выставляли огромную корзину с конфетами. Но вы втроем никогда не подбегали к ней, пока угощение не попробуют гости». Родители дали нам главное: понимание, что человек живет не для себя. Они не поучали, не отчитывали. Просто поступали так, что становились для детей лучшими во всем.
Папы Рюрика Александровича не стало в шестьдесят девять лет в одну секунду. Абсолютно здоровый мужчина вдруг упал, и его сердце остановилось. Убеждена: папа просто раздал его людям. Он был хирургом-онкологом, блестящим врачом. Его нет уже двадцать два года. Совсем недавно я встретила женщину, чей муж тридцать семь лет живет после операции, которую сделал папочка.
Мама Елена Олеговна — тоже оперирующий хирург, гинеколог, могла сделать серьезную научную карьеру. Но она так расставила приоритеты, что на первом месте всегда была семья. И отложила занятия наукой на годы. Зато и мы, дети, и наш папа постоянно были окружены вниманием. Мама все успевала. По утрам обязательно готовила семье завтрак, причем каждому — именно то, что он любил. Папа уезжал на работу к девяти утра. Мама начинала всего на полчаса позже. Их клиники стояли рядом в поселке Песочном, где у нас целый онкогород. Никогда не забуду, как поехала однажды с мамой на работу: нужно было сдать какие-то анализы.
На улице зима. Садимся в машину, папа трогается с места, и только тут мама выдыхает: «Ф-у-у-ф! Кажется, успела». Это о том, что и на сей раз она чудом переделала все дела по дому, накормила мужа и детей и не опаздывает на работу. А потом мама... достала из сумки части своего костюма и начала надевать их прямо в машине. Утром на это просто не хватило времени! Причесывалась, подкрашивалась она уже в клинике.
Родители воспитывали нас своим примером. На мамином прикроватном столике всегда лежали «Закон Божий» и Библия. И крестили нас не тогда, когда это стало модным, а сразу после рождения. В СССР церковь была под негласным запретом: коллеги родителей о крестинах не знали. Иначе папа с треском вылетел бы с работы. Он искренне верил в Бога, носил крестик. Но при этом вступил в партию — в противном случае ему не дали бы создать уникальную клинику и спасти огромное число жизней. Он не беспринципность проявил — пошел на компромисс ради пациентов. И кстати, когда все в какой-то момент от партии отреклись, остался в ее рядах до конца.
— Машу вы крестили?
— Конечно. В храме на Конюшенной площади. Дочка ходит со мной на причастие. Не каждую неделю, раз в несколько месяцев. Ведь воскресенье — единственный день, когда она может подольше поспать. Но иногда просит: «Мама, разбуди меня завтра, пожалуйста. Я должна пойти в храм исповедаться». Сейчас она начала читать взрослую Библию: по главе в день. Если что-то не понимает, пишет своему духовному наставнику — отцу Владимиру. Они общаются в Сети. Он живет далеко, в Макарьевском монастыре, поэтому видимся редко.
Крестные дочки — мой младший брат Саша и Светлана Кармалита, вдова Алексея Германа. С Германами наша семья соединена даже не дружбой — родственной связью. Мы с дядей Лешей — крестные моей племянницы Сашки. А много лет назад, когда родился замечательный режиссер Алексей Герман — младший, его крестным отцом стал мой папа. Мы жили в одном доме, с Лешенькой росли вместе... Пережить уход дяди Леши у меня не получается. Он был частью семьи. Говорят, пройдет время и станет легче, незаменимых людей нет. Но папа, который давно не с нами, для меня незаменим. Как и дядя Леша.
Я договаривалась об отпевании Алексея Юрьевича, о том, чтобы в монастырях каждый день молились об упокоении его души. Герман был исключительной фигурой в киномире. Оставил после себя школу. Ни одного дня на съемочной площадке он не существовал без учеников. Большинство режиссеров так не поступают — опасаются, что талантливая молодежь их задвинет. А Герман точно знал: его ниша так за ним и останется. Вне зависимости от того, пролежит фильм двадцать лет на полке или нет, оценят ли картину современники. Талантливому ученику Алексей Юрьевич передавал не только душу и ремесло: в тяжелые девяностые годы он искал деньги на дебютные фильмы.
Мало кто так жил. Алексей Балабанов и Ирина Евтеева — режиссеры, признанные на мировых фестивалях, — получили возможность снять кино благодаря дяде Леше. Он находил деньги, доказывал, кричал, наживал врагов. А в нашей профессии поддержка очень важна. О том, какой величиной в кино был сам, и говорить не стоит. Когда на Каннском фестивале зрители не приняли картину «Хрусталев, машину!», Алексею Юрьевичу принесли свои извинения ведущие кинокритики Франции. Многие из них называли фильм величайшим произведением искусства. Я благодарна судьбе за то, что подарила мне встречу с дядей Лешей и тетей Светой. И родители всегда относились к ним с теплотой и нежностью.
Папа женился только в сорок один год и молодость провел довольно бурно. Он был честен со своими дамами, в том числе замужними, ничего не обещал. Но всю жизнь сопровождал всех их детей. Всем помогал. Есть шутливая семейная легенда, что после смерти бабушки мама разбирала фотографии и вдруг увидела меня... шестнадцатилетнюю. Если учесть, что мне тогда едва исполнилось девять, эта девочка была очень на меня похожа — как старшая сестра. «Смотрю на фото, фамилию на обороте, начинаю сопоставлять факты и все себе придумала... — рассказывала, смеясь, мама. — Вот почему эта девочка сразу поступила в университет. Вот отчего она бывала в гостях у мамы Рюрика». Может, бабушка что-то и знала, но семейных тайн не раскрывала. А мы могли только догадываться, что было на самом деле. Возможно, все это просто наши фантазии...
Родители научили, что нужно быть терпимыми и добрыми. Вне зависимости от того, кровные родственники или не кровные, чужие дети или свои. Ведь даже посторонним может потребоваться твоя помощь. Сегодня я не только актриса, но и депутат Законодательного собрания Санкт-Петербурга. Ко мне на прием приходят со своими бедами. В последнее время особенно много тех, кого обманули, отняв квартиру. Сидят и плачут: «Мы бомжи, нам нечего есть, — и тут же бросают обвинения в мой адрес, — а вы живете в хоромах на Марсовом поле...» Я понимаю, что это несправедливо и человек говорит так от отчаяния. А дома все равно плачу. Машка просит: «Мама, откажись от этой работы, не иди на следующий срок». Но мне важно чувствовать, что хоть кому-то удается помочь.
Убеждена: если человек нуждается, ты должен не думать о своих интересах, а сделать что-то для него. Помню, у нас под окнами дни напролет орали спортивные фанаты. А по вечерам, когда они замолкали, в ресторане в парке начинала греметь музыка. У соседей — маленькие дети, рядом живет блокадница. В какой-то момент я не выдержала, пошла в этот ресторан: «Я тоже люблю Уитни Хьюстон и песню из фильма «Телохранитель». Однако людям надо иногда отдыхать». Мне пообещали, что громкой музыки больше не будет. Но обманули: через час децибелы снова зашкаливали. Позвонила:
— Что случилось? У вас опять вой!
— Это гуляют владельцы ресторана. Настя, простите, ничего не можем сделать.
Говорю дочке:
— Мань, я иду туда.
На часах было уже полвторого ночи, и Машка пробовала возражать:
— Я за тебя боюсь.
Но я объяснила, что не у всех в нашем доме есть стеклопакеты, а без них жизнь под такой аккомпанемент невыносима. Тем более — завтра рабочий день. Разговаривать действительно было страшновато, но музыку выключили. Надеюсь, Маша эту историю запомнит. Вслед за родителями я никогда не диктую дочери, как она должна поступать. Стараюсь быть для нее достойным примером.
— А сами вы росли послушным ребенком?
— Мама мне многое позволяла. Мерить ее туфли, пробовать накраситься. Но как-то раз меня выпороли, еще в детсадовском возрасте. В семидесятые годы французские духи и косметика были страшным дефицитом. Мама всегда разрешала играть за ее туалетным столиком, там было невероятное количество интересных ящичков. Однажды я сварила из того, что там обнаружила, кашу куклам. Когда мама спросила:
— Где мои пудра и духи? — честно ответила:
— Не знаю, — поскольку понятия не имела, как называется то, что я использовала в кулинарных целях.
«Каша» обнаружилась в шкафчике для кукол, и меня выдрали — за то, что обманула. Этот случай до сих пор предмет наших споров. Мама считает: я осознавала, из чего делаю «обед», я уверена, что нет.
Мамочка всегда подстраивалась под наше расписание, но если принимала какое-либо решение, оно не подлежало обсуждению. Раз сказала, что куда-то едем, — значит, все ехали. До сих пор советуемся, как мне одеваться, причесываться. Маше в этом смысле предоставлена полная свобода. Был случай, она очень ярко нарядилась: сине-красно-белая клетчатая рубашка, на ногах — огромные боты, на шее — легкий шарфик. С ума сойти! Будто человек пробегал мимо веревки, на которой сушилась одежда, схватил, что под руку подвернулось, и нацепил.
Маша спросила:
— Мамочка, как?
— Котик, тебе нравится? Это главное.
Дочка сказала, что чувствует себя модной и стильной. И пошла в новом наряде в школу. Вернулась чуть не плача:
— Почему ты меня не предупредила, что выгляжу как крокодил?
Я ответила:
— Ты захотела выйти из дома крокодилом и была от себя в полном восторге. Скажи я, что выглядишь ужасно, ты бы расплакалась. Решила, что мама тебя не понимает, и ушла бы в школу в отвратительном настроении.
Если на Машу надавить, она безоговорочно послушается. Но будет переживать. А я не хочу, чтобы ребенок страдал ради моего мимолетного удобства. Например, мне было бы легко и удобно отправить ее на все лето на дачу. Знаю, что под присмотром обожаемой бабушки и других родственников она будет ухожена, напоена и накормлена. У нее там любимые книжки, батут, бассейн, собака, лошадка, речка, озеро. Но в прошлом году Маша не захотела оставаться на даче на все лето. Когда начнутся экзамены, она рванет за город — там тихо, спокойно и легко готовиться. Но пока ей там просто скучно. Ничего не поделаешь: девочка взрослеет.
— А вы становитесь мудрее? Вообще, рождение ребенка вас изменило?
— Всегда говорю, что Машу выносила и родила мама — так много она помогала. Но с появлением на свет дочки у меня действительно прибавилось мудрости и я почувствовала, что мне нужны собственные решения, не могу и дальше оставаться инфантильной. Ощутила некий диссонанс между жизнью, которую всегда вела, и сегодняшним днем. Я пашу как мужчина, зарабатываю деньги, ремонтирую квартиру. А для мамы продолжаю оставаться маленькой девочкой. Это трудно. Раньше считала, что мама права всегда. И только ближе к сорока поверила, что имею право на собственное мнение. Я стала самостоятельной ради ребенка. Маша должна чувствовать во мне силу.
— Мама, наверное, приняла это не сразу?
— До сих пор что-то поправляет, советует. И это очень важно для меня. Я и сама часто спрашиваю ее мнение. Природа конфликтов у нас одна: любовь друг к другу. Я в отличие от мамы боюсь советовать другим. Вижу, например, что брат совершает ошибку, но не останавливаю — это его жизнь. Живу по принципу: не говори, если тебя не спрашивают. А в трудную минуту подлети и подставь плечо. И Машу учу тому же: «Мы все имеем право на ошибку. Нужно только осознать, в чем ты не прав, попросить у Бога прощения и идти дальше».
— Машу когда-нибудь приходилось наказывать?
— К счастью, лупить ее не за что. У меня ангельский ребенок. Стараюсь даже голоса на дочь не повышать: она очень ранимая. Стоит строго посмотреть, сразу начинает волноваться. Однажды Маша мне резко ответила: сказался стресс и большие нагрузки в школе. Первый раз ребенок зарычал: «Не хочу-у-у-у-у!» Я растерялась. Не сказала ни слова, досчитала в уме до десяти, ушла в спальню. И только там расплакалась. Дети просто так не капризничают, если это происходит, нужно искать причину. Поразмыслив, я поняла, что малышку просто загнала. И тут распахивается дверь, влетает Маня: «Мама! Любимая, прости, я тебя так обидела!»
Молюсь, чтобы она вышла замуж, родила детей. Чтобы все у нее сложилось, как у моей мамы, обеих бабушек, прабабушек: для них существовал только один мужчина, ради которого они жили. Но если Маша встретит не того человека, останавливать не буду. Если разведутся, буду утешать без всяких «Я тебе говорила!»
Но моя дочка точно не выберет кого попало. Я убеждена: лучше оставаться одной, чем терпеть рядом с собой недостойного человека. К нам домой постоянно приходят дети из ее класса. Среди них много воспитанных интеллигентных мальчиков. Из семей, в которых придерживаются тех же взглядов, что и в нашей. Верю, что Маня никогда не станет перебирать ухажеров, руководствуясь их материальным положением. Она чуткий душевный ребенок, меня ругают, что дочка растет в особом мире, не может адаптироваться к жизни, но летом в творческом лагере она существует со всеми детьми в одинаковых условиях. И безмерно при этом счастлива.
Эту способность дочь унаследовала от меня — я тоже всегда умела чувствовать себя счастливой. Жила с ощущением: есть деньги — хорошо, нет — переживем. И вынимала швейную машинку. Никто не подозревал, что умею шить, шептались: «О, у нее платье от Кардена». И Маша любит рукоделие, первые стежки сделала еще в два года.
У папы с зарплатой складывалось то хорошо, то плохо. Но никто не переставал отбеливать белье и скатерти. Стиральных машин еще не появилось, и у нас всегда была переполнена ванна. Чтобы искупать детей, мама перекладывала белье в тазы, «полоскала» нас и возвращалась к стирке. Я унаследовала любовь к чистоте. Помню, как на первом курсе института мы поехали в колхоз, где жили в бараках. Но ни на минуту не оставались в грязи! Поддерживать порядок и создавать уют помогала Варя Владимирова, дочь Алисы Фрейндлих, моя однокурсница. После сбора картошки мы возвращались, быстренько кипятили воду на печке, намывали полы и переодевались в чистое. Я носила белый спортивный костюм и белоснежные носки. Принципиально! Как и салфетки на прикроватных табуретках. Из продуктов у нас были только картошка да тушенка, но мы ухитрялись выдумывать множество вкуснейших блюд.
Когда купила квартиру, где сегодня живем, вся мебель состояла из пластикового стола со стульями. Отделаны были лишь ванная комната, спальня Маши и библиотека, где одиноко стоял белый рояль, который подарила мама. Я спала на полу. Постепенно все купили, расплатились с долгами. Но тут... мне перекрыли кислород. Невозможно забыть полтора страшных года, когда из жизни ушло все: положение, деньги, друзья. И делалось все возможное, чтобы меня вообще не было — не только в профессии, но и на свете. Но об этом слишком тяжело вспоминать, и вдаваться в детали я не буду. Главное, что рядом оставалась семья. Батюшка. И, конечно, Маня. Я ей честно тогда сказала:
— Малыш, мы не сможем поехать в этом году в Европу. Не увидим новые города, не побываем в музеях.
Маша ответила с хохотом:
— Какая же я бедная-несчастная, все каникулы придется ходить в Эрмитаж и Русский музей! А еще, возможно, в Меншиковский дворец погонят!
Когда ребенок так реагирует, на душе становится легко.
Недавно я взяла ипотеку и купила Маше квартиру. Когда ей исполнится восемнадцать, возможно, я выйду замуж и у дочери будет выбор: захочет — останется с нами, а нет — переедет в соседний дом. Все сделаю, чтобы ребенок ни в чем не нуждался. И если Маня встретит мальчика, который пойдет учиться дальше, пока не встанет на ноги — поддержу. Конечно, когда увижу, что он может стать профессионалом в своем деле. Лоботряса кормить не стану.
— Как Маша переживает трудности переходного возраста?
— Она взрослеет медленно, но я не переживаю: все индивидуально. Вижу, что делается с Маниными сверстниками, как они матерятся, пробуют выпивать, и все это втайне от родителей. У нас не так — дочке все разрешено. Хочешь попробовать шампанское? Пожалуйста. Но только дома, за столом. Маша, кстати, сделала глоток, и ей не понравилось. До сих пор просит «морсика».
Сейчас ей сложно, по ночам иногда плачет: голова еще абсолютно детская, а организм меняется. Ребенок не может понять, что происходит. Спрашивает: «Почему мальчики не хотят со мной дружить? Приглашают на свидания и обижаются, когда я отказываюсь. Но мне нравится просто общаться!» У мальчишек уже любовь в голове, а она еще не готова. Я думаю, что до семнадцати-восемнадцати лет моя девочка останется ребенком. Тем более что Маша на год младше одноклассников. Я не ханжа. Но то, что можно мальчику, — запрещено девочке. Сама так воспитана и от Маши жду такого же поведения. От идей феминизма я далека. Недавно позвали на конференцию «Женщины мира». Выхожу на сцену, говорю: «Дамы, давайте остановимся! Защитим несчастных мужчин! Вы понимаете, что мы совершенно их задавили? Отцу-одиночке, воспитывающему троих детей, даже материнский капитал не положен. Разве это справедливо?» Сначала наступила гробовая тишина. Потом меня с недовольством проводили и больше не звали.
— Вы разговариваете с дочкой на «взрослые» темы?
— Ей было лет семь, пошли вместе в аптеку, Маня разглядела на витрине незнакомые предметы. Спросила, что это. Минуты полторы я раздумывала, как ответить. Сочинить красивую легенду — вроде бы ребенку думать о таких вещах еще рано? Решила сказать правду. Как же я хохотала, когда Маша воскликнула: «Ах вот оно как! Мальчики в классе рассказывали, но так бестолково, что я ничего не поняла». Перекрестилась про себя: хорошо бы я выглядела, начни нести чушь, когда ребенка уже просветили!
— Маша пользуется успехом?
— Когда-то она очень комплексовала по поводу своей внешности: росла полненькой. Мы пошли к диетологу, сдали необходимые анализы. Выяснилось, что у обеих по двенадцать лишних килограммов. И мы дружно за себя взялись. Теперь на гарнир никогда не готовим картошку, покупаем только обезжиренные молочные продукты. Не едим хлеба. И блинчики жарим из овсяных отрубей. Маша жестко за собой следит: много плавает, делает гимнастику. Купили беговую дорожку: она занимается на ней, когда учит уроки. Результат налицо. В этом году в День святого Валентина нам чуть не снесли дверь: все знакомые мальчишки спешили поздравить. Задарили букетами, игрушками. Мы шутили, что из-за такого наплыва посетителей надо ОМОН вызывать — для восстановления порядка. Маша радовалась: внимание было ей приятно.
— А вы свою первую любовь помните?
— Мне было два с половиной года. Бабушка отвела гулять на набережную. Вдруг навстречу — курсанты Военно-медицинской академии. Морячки в форме, один краше другого. Я пролепетала «дяди» и замерла как вкопанная. Пока не прошел весь строй, с места было не сдвинуть. Когда отдали в детский сад, влюбленности пошли чередой. Сережа, Ваня, Петя... И с каждым всерьез, всякий раз в уверенности, что поженимся. Но потом в группу приходил Леша, я думала: «Ой, а Леша лучше!» И все начиналось сначала. Но если серьезно, всю жизнь молила Бога, чтоб не влюбиться в того, кому не нужна. И на мое счастье, сильные чувства, которые переживала по молодости, были взаимны.
— Маше уже пришлось столкнуться с любовным разочарованием?
— Да. Я сразу заметила, что с ребенком что-то не то. Хотя поделилась Маня своим горем далеко не сразу. Я отступила, зашла с другой стороны, затем будто в шутку завела теоретический разговор о романтике. Так постепенно все и выяснилось. После того как Маша рассказала, у нее из глаз хлынули слезы. А я твердила, что через первое чувство проходят абсолютно все и, к сожалению, нередко оно бывает неудачным. Ей было лет шесть-семь.
— В подростковом возрасте ребенок переживает непростой период. Недаром в последнее время много говорят об участившихся самоубийствах среди тинейджеров...
— Мне не кажется, что их больше, чем в советские годы. В юности я слышала десятки историй со страшным финалом, которые произошли со сверстниками. Просто тогда эта проблема замалчивалась, а сегодня обсуждается. Ни в коем случае не хочу обвинять во всем родителей: они сталкиваются с самым страшным горем. Но ребенок, у которого все хорошо, никогда не задумается о том, чтобы уйти. Возможно, его семья что-то упустила, а подросток не смог поделиться проблемами. Машу я «лечу» занятостью. Она сильно загружена в театральной студии, спортзале, бассейне, музыкальной школе, уроками с репетитором по математике и физике. А еще дочка ездит верхом на нашей лошадке Золушке. Ни на какие глупости просто не остается времени. Но все нагрузки только с ее согласия и по ее желанию.
Конечно, я волнуюсь за дочь. Но никак не контролирую общение Маши, не влезаю в переписку. Считаю, что читать чужие письма недопустимо. Мне не надо читать послания Мани, чтобы понять: с ней что-то не так. Достаточно заглянуть в глаза, почувствовать настроение. Если родители не видят, что творится с их чадом, они просто не хотят этого: так удобнее. И ребенка они рожали только для того, чтобы было кому подать стакан воды в старости. Мне этот стакан не нужен! Принесет — выходит, я все делала правильно. А нет... что ж, буду винить себя: значит, где-то ошиблась, придется взять воды самой.
— Как у Маши строятся отношения с мужчинами, которые бывают в доме?
— Они друзья. К нам часто приходят приятели-актеры, партнеры по театральной сцене и кино. При этом у меня с Лешей Ниловым, Сережей Селиным, Сережей Кошониным и Андреем Федорцовым свои отношения, у дочки — свои. Машка очень дружит с женой Селина Аней. Она совсем молоденькая и по возрасту ей ближе. Обожает Сашку Кузнецову — дочку Юрия Александровича, Вареньку Федорцову. Девчонки общаются как сестрички.
Иногда мы с коллегами репетируем у нас дома. А я знаю: чтобы мужчины хорошо работали, их нужно накормить. На стол выставляются борщи, котлеты, пирожки, бульон. Однажды я не успевала приготовить ужин. Влетела в квартиру и увидела, что Маша уже сама все сделала. Задумала устроить французский ужин: разливала по тарелкам луковый суп из супницы, достала из духовки мясо по-французски. А еще ожидался воздушный десерт. Гости ели и просили добавки. На следующий день их ждал уже итальянский ужин: спагетти карбонара и панакота.
У нас с дочкой дивный союз: я представляю «домостроевскую» кухню, она — новаторскую. Причем наши поваренные книги существенно отличаются друг от друга. По моей сразу понятно, где рецепты котлет, где теста: страницы заляпаны фаршем, мукой, яйцами. Ребенок же приносит на кухню вешалку для юбок, прицепляет к ней раскрытую книгу и помещает ее на уровне глаз. Готовит, не прикасаясь к страницам руками.
Я кручу свои котлеты, а в это время мой котик делает фаршированное яблоко с двумя видами мяса и рисовой подушкой на миндальном масле. Думаю: «Настя, отдыхайте со своими котлетами! Может, они у вас и вкусные, но кому нужны после такого чуда?» Я учусь кулинарии у Маши, она — у меня, и это здорово. Очередной визит моих коллег увенчался английским обедом с фаршированными баклажанами.
— Может, она выучится на повара? Или хотите, чтобы продолжила традицию — пошла в актрисы?
— Это будет ее и только ее выбор. Актерство — профессия тяжкая и зависимая. Но я, к примеру, в ней счастлива. И благодарна родителям, что поддержали меня, когда решила поступать в театральный институт. Хотя остальные родственники выступили категорически против и даже ругали маму с папой за «попустительство», не принимали мое желание всерьез.
Маша уже способна удержать зал. Поняла это, когда на День учителя она выступила перед десятитысячной аудиторией. У меня тогда произошла накладка: в один вечер пришлось посетить сразу два правительственных мероприятия, от которых нельзя было отказаться. Одно начиналось в шесть вечера в Мариинском театре, другое — в семь в Ледовом дворце. Маня меня выручила! Представьте, объявляют: «Заслуженная артистка, ля-ля-ля, Анастасия Мельникова...» На сцену выходит моя дочь и со всей своей детской непосредственностью заявляет: «Мама задерживается на предыдущей работе, поэтому пока концерт буду вести я». Десять тысяч человек примолкли, а Машка прочла трогательные стихи: «Не смейте обижать учителей, они всю душу, сердце вкладывают в нас...» Женщины в зале расплакались.
Я приехала, когда Маня общалась на сцене с приглашенными на праздник педагогами. Тут же подбежал продюсер: попросил провести концерт, посвященный Девятому мая, вместе с дочкой. «Извините, это был эксклюзив», — ответили мы. Считаю, ей еще рано погружаться в профессию. Но так или иначе Маша спасает меня не только дома, но и на сцене. Еще был случай, когда она закрыла концерт, когда мне пришлось убежать на съемки.
— Она у вас модница?
— Я всегда старалась привить дочери любовь к красивым вещам. Когда Маша только родилась, все спрашивали, что подарить. На крестины я попросила деньги. Помню, набралось долларов пятьсот. Советовали приобрести зимний финский комбинезон. Но я на четыреста долларов купила норковые шкурки, из которых сшила бежевый конверт на молнии. Дочка лежала в коляске словно куколка, ни на кого не похожая. Когда она пошла ножками, низ мы распороли и сделали шубку, в которой Маня ходила до пяти лет. Потом эта норка еще долго передавалась по наследству: детям друзей и родственников.
Но чем Маша старше, тем скромнее становится. У нее есть беленькая норковая шубка. Однажды порвала пуховик: зашить не успевали, замочек вылетел прямо в дверях перед выходом. Я предложила пойти в школу в шубке. Маша — в рев:
— Это стыдно, у других детей такой нет!
— Ты не можешь идти в легком пальто, на улице мороз!
Но Маня уперлась. Ушла в моей куртке, завернув болтающиеся рукава. Это ее позиция, и мне она нравится.
Иногда спрашивают: что для вас важнее — женское счастье или карьера? Отвечаю, что главное для меня — дочь. Но признаюсь, что есть мечта — полная семья и еще ребенок. Всегда загадываю это желание на Новый год, Рождество и Пасху. А сбудется ли оно — посмотрим. Жду. Я думала о приемном ребенке. Но батюшка мне не дал на это благословения. Он сказал: «Чтобы воспитать такого малыша, нужно забыть обо всем и посвятить ему себя без остатка». А так как я кормлю семью, сделать этого, увы, не могу. ЭКО, возможно, тоже было бы выходом. Но тут у меня позиция верующего человека: если не дает Бог еще ребенка, не надо добиваться этого искусственно.
Рядом со мной может оказаться лишь тот, кто сможет простить самую большую мою слабость — мою силу. Как только такой человек появится, с восторгом сброшу свои проблемы и заботы на его плечи.
Подпишись на наш канал в Telegram