Кудрявый блондин одним взглядом светло-голубых глаз влюбил в себя тысячи зрительниц. Ему прочили большое будущее. Но после оглушительного успеха он вдруг исчез из кино, перестал общаться с прессой. В этом интервью актер впервые рассказывает о причинах случившегося и «проклятии» Федора Бондарчука...
— Когда я оказался на кастинге «Обитаемого острова», Федор сразу оживился:
— Мне нравится типаж... А почему такие накачанные руки?
— Люблю спорт.
— Отлично — беру!
Толком даже читать ничего не пришлось. Просто режиссер именно так видел главного героя — Максима Каммерера. Я подошел под его представление как под копирку: лицо, рост, спортивное тело. Сам Федор Бондарчук оказался мне по плечо... Он уже отсмотрел сотню актеров — никто ему не подходил. Продюсеры, правда, думали, что роль Каммерера больше подходит племяннику режиссера Косте Крюкову, спросили у меня:
— Кто лучше сыграет, ты или Крюков?
— Конечно Костя!
Я ведь только собирался поступать в театральное училище, вообще опыта не имел.
— Тогда ему и играть! — провоцировали они.
— Пожалуйста... Я отказываюсь, — ответил практически с облегчением.
— Тысячи актеров мечтают сняться у Федора, он сам тебя выбрал, а ты отказываешься?!
А я никогда такой мечты не имел — просто вытянул лотерейный билет, не понимая, на счастье он мне или на горе.
— Большинство актеров с детства стремятся к славе, любят выступать на публике... Разве вам это чуждо?
— Мама рассказывала: в годик я лежал в больнице и прославился тем, что начинал танцевать, как только включали радио. Медсестры говорили: «Наверное, он у вас будет певцом или актером!» Но родители смеялись, и конечно, никто не воспринимал это «пророчество» всерьез.
Я понимаю, почему хотел стать актером тот же Костя Крюков — он рос в семье, где было странно мечтать о какой-то обычной профессии. Мой папа Сергей Васильевич — милиционер, мама Людмила Викторовна — кассир. Откуда у меня взяться актерским амбициям?
Отец приехал из Смоленской области, мама — из Орловской. Познакомились в магазине «Диета» на Кутузовском проспекте, где мама сидела за кассой. И с тех пор всю жизнь вместе: сначала жили в коммуналке — там родился я, а потом брат Максим. И поскольку мы практически погодки, расти вместе было не скучно. Летом нас отвозили к бабушке с дедушкой в деревню под Смоленском — помогали им копать огород, ходили за водой.
В благодарность они баловали внуков сластями, когда подросли — спокойно отпускали на деревенскую дискотеку. Дома дисциплина была куда жестче — ее поддерживал папа. Следил, чтобы убирали за собой игрушки, заправляли постели и вовремя приходили по вечерам. За провинность мог и ремня дать. Он какое-то время работал в тюрьме — возил преступников, потом был участковым в отделении милиции на Кутузовском проспекте. Я приезжал к нему на работу. И после девятого класса надумал, что хочу быть как папа: позвонил в милицию, попытался устроиться на работу, но меня не взяли даже стажером. Только потом узнал, что для этого тоже образование нужно.
Учился же я без особого удовольствия. Меня всегда больше увлекал спорт: ушу саньда, карате, дзюдо — выступал на соревнованиях, получал медали. Стал кандидатом в мастера спорта по ушу. Зная об этих моих достижениях и не видя особой успеваемости по другим предметам, в конце девятого класса директор школы подошел ко мне и дал добрый совет: «А может, тебе лучше перейти в учебное заведение со спортивным уклоном?» И я его послушал — поступил в спортивный техникум.
Выпустился в шестнадцать лет из техникума, сразу купил журнал «Работа и зарплата», обзвонил множество мест и нашел вакансию бармена. Мама меня поддержала: «Это хороший заработок — чаевые дают». Она сама какое-то время работала в ресторане, и тут, можно сказать, я по ее стопам собрался пойти. Окончив двухнедельные курсы барменов, встал за стойку в ночном клубе. И тогда впервые мне стали поступать предложения, правда, в основном от подвыпивших клиентов: «С твоей внешностью надо быть моделью — снимешься у нас в рекламе?» Звучали такие суммы, что это казалось крайне подозрительным: почему именно я, чем заслужил? Своей внешности я никогда не придавал особого значения.
В результате согласился сняться в социальной рекламе службы по контракту, куда меня пригласили представители военных структур. Тоже увидели в баре. Они сказали: «Мы тебе заплатим хоть и немного, но когда попадешь на призывной пункт, эти ролики могут оказаться полезными — в Сибирь служить точно не отправят». В армию я, правда, и не собирался, но на всякий случай такой козырь в рукаве припас...
Отец тоже не настаивал: это в советское время можно было спокойно отправлять сына служить в надежде, что там из него сделают мужчину. А сейчас — вернулся бы живым... И эти социальные ролики помогли мне избежать армии, но несколько другим способом — увидев их, знакомые стали наперебой советовать: «Ты хорошо смотришься в кадре, тебе бы в кино сниматься! Может, попробуешь поступить во ВГИК?»
Я призадумался... Если люди говорят, значит, им понравилось, хотя мне трудно было понять, насколько вяжутся физкультура и актерство. Из творческих увлечений любил только бренчать на гитаре — мой дядька из деревни научил. Я слушал разных исполнителей по радио и пытался повторять. Но для себя, не для публики — даже во дворе перед одноклассниками не пел. Как-то в школе надо было на капустнике исполнить марш «Прощание славянки» еще с тремя ребятами, я вышел на сцену — и дыхание сперло, как у той вороны... Еле дотянул до конца выступления!
Стихи на уроках читал плохо, это было мучением — никто не мог представить, что меня возьмут в Щукинское училище и я сыграю у Бондарчука! Я больше любил наше кино, чем голливудское. А из актеров — Боярского, его романтических героев в «Трех мушкетерах», «Собаке на сене»... Как-то щелкал пультом по каналам и наткнулся на мини-спектакль в стиле Эфроса с Боярским в главной роли — увлекся просмотром. В комнату зашел отец: «Спектакль идет? Ну смотри-смотри, может, пригодится...» Хотя когда я поступил в театральное училище, папа с настороженностью и даже негативно к этому отнесся: «Что это за профессия такая для мужчины — актер?»
Я не сказал родителям, что записался на курсы во ВГИК, — они бы определенно стали отговаривать. Мастера меня заметили, но я, как все абитуриенты, подал документы еще в три вуза: Школу-студию МХАТ, Щукинское и Щепкинское. Волновался, конечно, но решил так: не возьмут — значит, не мое! Ходил по институтам, читал программу — и всюду прошел... У меня появилась компания ребят, которые так же пробовались везде, делились информацией. «Будет возможность — выбирай «Щуку»!» — советовали они. Я это на ус намотал. Поэтому когда Родион Юрьевич Овчинников дал мне надежду: «Ходи на конкурс только к нам, я тебя возьму», — решил отказаться от Школы-студии МХАТ. Позвонил маме и огорошил: «Я поступил в театральное училище!» Ей было и приятно, что сын сделал все сам, и страшно, что это выльется для семьи в копеечку (забыл ей сообщить, что меня взяли на бюджетное отделение). Потом на семейном совете родители сказали: «Раз приняли, значит, это кому-нибудь нужно — учись, сынок!»
С Юлей мы познакомились на втором туре конкурса в Щукинском. Снигирь сама ко мне подошла: «Слышала, тебя утвердили на главную роль в «Обитаемом острове» Федора Бондарчука, я тоже пробовалась, может, вместе будем играть». Мы с ней сработались еще в училище, когда делали совместные этюды.
На прослушивании в «Щуке» сообщил Овчинникову, что прошел кастинг к Бондарчуку. Он махнул рукой: «Ну это еще неточно — вдруг фильм не состоится?» Но через полгода я сказал ему, что мне все-таки надо отбыть на съемки: «Обитаемый остров» снимали полтора года — по семь месяцев каждую часть. На учебу оставалось всего ничего. Говорю мастеру:
— Если не захотите отпускать, тогда отчисляйте. Я вас пойму.
— Бери академический отпуск, всегда сможешь восстановиться, — посоветовал Родион Юрьевич.
— Бондарчук потом в прессе ругал вашу игру... А что было на площадке? И как отнеслись к начинающему актеру, получившему главную роль «за красивые глаза», опытные коллеги?
— Режиссер не сюсюкал, мог и матом прикрикнуть, если долго что-то не получалось. Вел себя с молодыми актерами примерно так же, как его герой в «9 роте», — и сурово, и по-отцовски. Я в общем-то не обижался, старался делать все, что просил Федор Сергеевич. Конечно, некоторые эпизоды не давались. Особенно — излишне эмоциональные сцены. Мне вообще было непонятно, зачем такая пугливая крикливость в боевике? Не сразу освоился перед камерой — это ведь не этюд в студенческом театре играть. Я переживал, подходил к режиссеру и сам говорил:
— Может, где-то пережимаю, вы мне скажите...
— Актера мы из тебя слепим, — успокаивал Бондарчук. Для него, видимо, моя внешность была важнее, чем способности.
Параллельно у Федора еще какие-то проекты были — «Тиски» как раз на «Кинотавре» показали, где он сыграл одну из ролей. Так что его внимание было сосредоточено не только на съемках. Андрея Мерзликина тоже изначально пробовали на мою роль, он потом говорил со смехом: «Ты, Вася, хоть по возрасту подходишь, а я — жена, дети... Куда мне Максима играть?» Петя Федоров успевал снимать какие-то экспериментальные фильмы на мобильный телефон в экспедиции в Крыму.
Юле Снигирь сразу стало не до общения со мной — у нее начался роман с оператором Максом Осадчим. Соответственно, мы любовь только играли — даже ревности со стороны оператора ко мне не было. После проекта я и Юля потеряли друг друга — у нее началась совместная жизнь с Максом, не до общения с однокурсниками стало.
Очень дружелюбным оказался Гоша Куценко: заметил, что я картавлю, и помог от этого избавиться. Оказалось, что у него тоже были проблемы с дикцией — и он решил их с помощью специальных упражнений. Гоша любит поесть, не следит за фигурой, не такой спортивный, как Бондарчук, но настолько уверенный в себе, что умудряется обаять всех девчонок вокруг! А я после того как перестал картавить, почему-то меньше стал девушкам нравиться — может, потерял какой-то французский шарм?
Особенно любит высказать свое мнение обо всех народный артист Сергей Гармаш. Похоже, он так время между съемками на площадке коротает: кто-то спит или гуляет, а Сергей Леонидович общается... При первой встрече он на меня посмотрел и в шутку сказал: «Слишком ты смазливый, шрам бы хоть какой был — ножичком, что ли, тебя по лицу чиркануть?» Иногда мне казалось, что он ревниво относится к тому, что я так рано получил главную роль: «Кто-то годами выгрызает свое место в кинематографе, а кто-то на первом курсе «Щуки» — и сразу в дамки, — и пророчески добавлял: — Посмотрим, как у тебя после Бондарчука карьера сложится...»
Близко я на площадке вообще ни с кем не сошелся — для этого, как правило, надо что-нибудь употреблять. После съемок все делились по двое-трое и устраивали посиделки, а я не пью, траву не курю... И это вызывает подозрения: что-то с ним не так. В киношном мире тех, кто ведет здоровый образ жизни, считают отщепенцами, а у меня спортивная закалка, я ни под кого подстраиваться и вредить себе не собирался.
А к отдыху обстановка располагала — Крым все-таки. Мне говорили: «Какая хорошая экспедиция, в море будешь купаться». Но оно такое страшное оказалось в местах съемок: войти в него невозможно, а иногда даже стоять рядом жутковато — бушевало. Летом на пятидесятиградусной жаре мозги буквально плавились, а я же еще и волосы для съемок отрастил, в них как в зимней шапке по ощущениям. Покрасили в блондина, наносили какое-то масло, от которого я становился кудрявым. Замучился я с этой прической — едва проект закончился, поспешил вернуть мужскую стрижку.
Физически на тех съемках мне было тяжело во всех смыслах: дубли, жара, учишь текст. Месяца через три все надоело — возникло ощущение, что мы каждый день делаем одно и то же, говорим одно и то же... День сурка! Но терпел, в Москву не просился. Только раз на неделю домой отпустили: повидал родителей, друзей... И поймал себя на мысли: как же не хочется возвращаться обратно.
— Но первые плоды популярности после выхода проекта не могли не радовать?
— Вся моя семья пришла на премьеру «Обитаемого острова» — родители гордились. Конечно, им было приятно увидеть сына на красной дорожке, по всему городу развесили плакаты с моим лицом. И папа тогда поменял мнение об актерской профессии — все-таки я добился в ней успеха.
Правда, когда сам увидел фильм, ощущение было странное: я его себе по-другому представлял. Говорят, такое восприятие у актеров бывает. Журналисты спросили после премьеры, понравилось ли мне кино. Честно ответил:
— Нет.
— Значит, плохо посмотрел.
— Пересмотрю... — пообещал я.
И правда, купил диск. Дома мы его несколько раз с родителями пересматривали, чтобы хоть что-то понять. Может, дело в том, что я вообще не любитель фантастики...
Фанаты посмотрели трейлеры еще до выхода фильма и ждали моего появления в «Обитаемом острове». Я познал славу и народную любовь, к которой стремятся все актеры: брали автографы, фанатки дарили хорошие рубашки, присылали открытки с признаниями в любви, а одна старушка пришла на вахту Щукинского — принесла конверт с кипой моих фотографий из Интернета. Представилась моей родной бабушкой. Сначала это все было приятно и неожиданно, потом начало напрягать — просто устаешь от постоянного внимания, когда на улицу нельзя спокойно выйти. Ощущение, что наблюдают за каждым твоим шагом. Так и было — папарацци преследовали всюду.
Сказать, что я обогатился на «Обитаемом острове», тоже нельзя: мне заплатили средний гонорар для главной роли в таком высокобюджетном фильме. «Ты актер неопытный, так что и это тебе от нас аванс», — говорили продюсеры. Мол, вообще должен быть счастлив, что у Бондарчука работаешь. А я знал: приезжают некоторые актеры из деревень и после первых съемок себе машины и квартиры покупают. Мне же заработанного хватило только на «девятку». Потом я снялся в рекламе, купил «мерседес», но когда начались сложности с деньгами, пришлось его продать...
Вернувшись в «Щуку», я доучивался на курсе Владимира Петровича Поглазова, вместе с его студентами стал готовиться к зимней сессии. Однокурсники поначалу завидовали, что я снялся у Бондарчука, косились на меня: «Что за звезда к нам с неба спустилась?» Оценивали. Хотя я никогда не задирал нос. Были и такие, кто радовался потом, что про меня все забыли и больше не приглашают сниматься. Когда появляешься в громком проекте, все ждут: что будет дальше? И это давит...
Глотком свежего воздуха в тот момент стала для меня первая серьезная любовь... Однокурсницу Дашу Егорову я увидел при входе в училище: придержал дверь, прошли в гардероб, а потом оказались за соседними партами в аудитории. Даша, как и все, с интересом меня разглядывала, но скорее по-женски, чем по-актерски ревниво... Внимательный Поглазов сразу заметил ее интерес и стал меня к Егоровой подталкивать: «Довези Дашу до дома, у нее сумки тяжелые». Ставил вместе играть этюды — будто сводил. Мы стали гулять после занятий, болтать о том о сем. Но оба еще неопытные: я не сразу смог распознать, нужно ли мне что-то большее, а Даша влюбилась — и ей было сложно сдерживать свои эмоции...
Я привык, что именно девушка втягивает меня в отношения, — сам никогда не проявляю инициативу. Даже в пятом классе, когда случилась первая платоническая любовь с девочкой постарше, сначала чувства возникли у нее, а потом уже у меня. Конечно, это было по-детски: гуляли, катались с горок, дружили — что мы могли еще вместе делать? Провожал ее до дома с портфелем, как в «Ералаше» показывают.
Когда подрос, привык, что девушки обращают на меня внимание, заигрывают, а я отвечаю взаимностью, если они мне понравятся. Но обычно дальше нескольких свиданий дело не шло... Мне трудно с людьми, которые говорят со мной на разных языках. С Дашей же изначально возникло взаимопонимание... Дошло у нас и до поцелуя. Но увидев, как она ко мне серьезно относится, я испугался и сказал: «Давай останемся друзьями». Ей было восемнадцать, а мне уже двадцать два — для этого возраста серьезная разница... Я все только испортил: увидел, что Даша страдает.
Однажды она заплакала, уткнувшись в мое плечо: «Я не знаю, как мне жить без тебя!» И тогда решился — все-таки девушка мне тоже нравилась. Для нас обоих это были первые серьезные отношения, которые продлились три года. Я старался красиво ухаживать: дарил духи, цветы, приносил кофе в постель. Когда Даша слегла с воспалением легких, сидел с ней в больнице. Начинался наш роман очень красиво. Жили сначала у ее родителей. Даша говорила: «Мама от тебя в восторге». Я сам спросил:
— Можно с вами пожить?
— Конечно, живите сколько хотите, — ответили они.
— В одной из программ ваша мама заявила, что Даша вас приворожила. Вы в это верите?
— Я тогда сам об этом впервые от нее узнал и просто офонарел. Якобы и моя однокурсница Женя слышала, как Егорова говорила подруге о своих колдовских планах... Мы с Дашей просто влюбились друг в друга. Но мама действительно верит, что это был приворот, и сейчас даже вспоминать о моей бывшей девушке не хочет... Наверное, ей так проще объяснить то, что со мной начало происходить, когда «Обитаемый остров» вышел на экраны. Кстати, Даша сама в интервью «Коллекции Каравана историй» говорила, что находила у нас под дверью иголки и подозревала сглаз со стороны влюбленных фанаток. Приворот многих девушек подтвердила и экстрасенс, что сидела на программе, куда пришли мы с мамой спустя годы. По ее мнению, вся эта черная магия тянула из меня энергию.
Я же стараюсь смотреть на жизнь более реалистично: сам оказался не готов к тому, что на голову свалится такая популярность. Не представлял, что меня будут разрывать журналисты, фанатки, критиковать завистники, ценители кино... Сын Евгения Стеблова Сергей однажды в «Щуке» ко мне подошел и с раздражением сказал: «Я такие фильмы вообще не смотрю!» Потом я с удивлением узнал, что он ушел в монахи, — в миру ему смирения явно не хватало. Надо было как-то доучиваться — в «Щуке» тоже нагрузка немаленькая. Если честно, я думал, что меня отчислят.
Но Поглазов видел, что со мной творится, и просто ждал, пока этот период закончится... А я потерял интерес ко всему: и к учебе, и к актерской профессии. Дома ложился на диван и смотрел в одну точку — Даша не знала, как вернуть меня к жизни. А случалось, раздражался без особых причин. Апатия накапливалась, я просто сам себя загнал... Однажды посреди занятия взял сумку и ушел из аудитории у всех на глазах. Преподаватели возмущались:
— В чем дело?
— Не знаю в чем, разберитесь тут между собой! — резко выкрикнул я. Сейчас сам не понимаю, почему так себя повел.
В другой раз ушел с репетиции — дверь плохо открывалась, я плечом поднажал... Сразу пошли слухи: «Степанов дверь выбил!» А трещина на дверной коробке давно была. Когда Владимир Петрович потребовал объяснений, я сказал ему:
— Пресса одолевает, чуть не каждый день фотосессии и интервью для журналов, в спортзал и то не успеваю, хотя надо быть в форме — впереди съемки второй части «Обитаемого острова», а тут еще учеба... Меня надо немного разгрузить. Готов приходить попозже и до трех ночи сидеть — у меня есть машина.
Мастер с иронией произнес:
— Остальные на метро ездят.
— Мне все равно, что там у других! — не сдержался я.
В общем, диалога не получилось. Однажды признался мастеру:
— Подумываю бросить училище. Устал.
Тогда он посоветовал:
— Ты отдохни, рекомендую тебе клинику неврозов. Подлечись, а потом мы тебя дотянем.
И я согласился, лег в больницу. Думал, это вроде санатория, но на самом деле атмосфера оказалась гнетущей: нас запирали, за забор не выпускали — будто в тюрьму попал. И главное, не мог понять, когда меня выпишут, — пробыл там больше месяца. Препараты, которые мне давали, может, и успокаивали, но вызывали полное равнодушие, когда не разберешь, жив ты или мертв. В какой-то момент стало казаться, что меня держат здесь в наказание за курение (тогда выкуривал по три пачки в день). Пытался добиться от врачей:
— А что у меня не так?
Они успокаивали:
— Ты просто очень устал, пребывание здесь пойдет тебе на пользу.
Даша и мама навещали, я общался с другими пациентами — тоже с виду нормальными ребятами, попавшими в кризисную ситуацию. И тупо ждал, когда все это закончится. В результате все же доучился в Щукинском, получил диплом.
Потом этот опыт пригодился, когда играл в антрепризном спектакле «Вероника решает умереть», который шел на сцене Театра Вахтангова. Там, правда, другая история: мой герой — пациент психбольницы, который все время молчит, в него влюбляется героиня Агнии Дитковските. С партнершей мы почти не общались, какой-то особой дружбы не возникло. Да и продержался я в антрепризе недолго: нужно было ездить на гастроли, останавливаться в провинциальных гостиницах... Выяснилось, что такая жизнь не по мне — рвался в Москву.
Мне многие актеры говорят: «Дело в твоем желании, возникнет оно — будут и съемки». А весь мой актерский пыл после фильма Бондарчука куда-то улетучился. Предлагали сниматься в Казахстане, и деньги были неплохими, но пришлось бы все лето жить в Алма-Ате. А мне на каникулах хотелось отдохнуть... Да и сценарий не понравился — опять фантастика. За любой материал я не был готов хвататься. Один раз снялся в рекламе одежды в качестве модели, а потом перестали приглашать — и в рекламу, и в кино, и в театр... Еще во время съемок «Обитаемого острова» я слышал в киношной тусовке: «Можешь после Бондарчука даже не ходить на кастинги — никто тебя больше никуда не возьмет». Не знаю, что это за репутация у режиссера такая, но так все и произошло. А мне-то казалось — просто шутят, пугают.
— Юлия Снигирь, Петр Федоров, Артур Смольянинов* — очень даже востребованные актеры...
— Да? Я за карьерой молодых актеров не слежу, а с коллегами по «Обитаемому острову» мы давно перестали общаться. Может, только для меня этот проект оказался роковым. Как писали в прессе: не выдержал популярности. Это очень тяжело, когда сначала на тебя обрушивается шквал интереса, а потом — длительное затишье.
Разрушила эта невостребованность и мою личную жизнь. Даша хотела работать в кино, ее стали приглашать в сериалы, а у меня ничего не получалось. Родители Егоровой на меня давили: мол, не приношу денег в семью, в быту я тоже не участвовал — готовила и убирала Дашина мама. Я оправдывался: «Кто виноват, что после Бондарчука меня никуда не берут?» В результате они не выдержали и выставили меня за дверь, обозвав нахлебником. А я ведь их дочь на съемки в качестве личного водителя подвозил, но этого оказалось недостаточно. Тогда нам с Дашей стало еще сложнее — пришлось снимать квартиру. Я продал машину... И эти деньги ушли очень быстро — даже не заметил, как и на что.
После трех лет совместной жизни Даша заговорила о свадьбе, детях... Но какая семья без работы? Я в общем-то хотел детей, но их же надо кормить, одевать... А тогда я даже думать об этом не мог! Даша не хотела больше мириться с такой жизнью, чувствуя это, сказал ей однажды: «Если не устраиваю тебя какой есть, нам лучше расстаться!» На самом деле у нас не было серьезных проблем, может, стоило просто переждать трудный период — и все бы наладилось. Но мы пошли каждый своей дорогой.
Времени уже столько прошло — пять лет, как мы не виделись с Дашей. Даже не созванивались ни разу: я вернулся к родителям и сразу поменял сим-карту в мобильном. Домой она мне вряд ли стала бы звонить — мама была не в восторге от моей девушки, видя, как сын переживает разрыв.
А я не хочу говорить о Даше плохо. Она единственная женщина, с которой у меня была настоящая любовь и сложились длительные отношения. Иногда со мной знакомятся девушки — сам так и не научился делать первый шаг. Но если серьезно: пока у меня нет работы, кому я нужен? Даже в ресторан подругу не смогу повести, для этого тоже нужны деньги. И жить нам негде — не с родителями же в тридцать лет ютиться! Многие говорят: «Найди состоятельную женщину и живи за ее счет». Но я так не могу... Идеала не ищу — просто жду, когда понравится кто-нибудь, должны быть общие темы для разговора. А это, знаете ли, редкость. У моих бывших одноклассников давно жены, дети... И я тоже не оставляю надежды, что у меня появится семья. Но пока готов только встречаться. В ЗАГС меня не затащишь! И с родителями мы об этом уже договорились. Хотя они тоже когда-нибудь устанут от того, что сижу у них на шее.
На первом месте для меня сейчас — возвращение в кино. Были в моей карьере стремительный взлет и болезненное падение, от которого я только сейчас оправился. За это время сильно похудел, потерял форму — нет больше тех накачанных бицепсов, на которые обратил внимание Федор Бондарчук... А недавно вылезли вены на ногах — пошел к хирургу. Оказалось, оторвался тромб из-за сидячего образа жизни. Сделали срочную операцию, четыре дня провел в больнице, а в прессе написали, что чуть не погиб... Зачем же так нагнетать? На какое-то время от журналистов я закрылся, не хотел давать интервью — все равно все переврут.
Недавно мама отвела меня к шаманке — погадать на будущее. Та повязала оберег на руку и сказала: «От предложений не отказывайтесь — тебя ждет удача». Начал снова тыркаться по кастингам: пока нигде не берут. Обратился в актерское агентство — отказались со мной работать без объяснения причин. «Проклятие» Бондарчука распространилось и на обычную работу — даже курьером пока не могу устроиться: «Ты же актер, что ты будешь здесь делать?» На должность продавца в магазине техники тоже не взяли: «К тебе все будут в зале подходить автографы брать...» Жизнь не дает мне сойти с актерской тропы.
Так или иначе, я продолжаю жить кино: постоянно смотрю его дома, в телефоне... Примеряю на себя разные роли, пока в реальности ничего не дают сыграть. И надеюсь, что мне еще выпадет шанс проявить себя — тогда я наконец перестану быть заложником «Обитаемого острова».
Благодарим Ресторан&Бар «Облака» за помощь в организации съемки.
Подпишись на наш канал в Telegram