Никогда не стала бы давать это интервью, если бы за последний год мое имя столько раз не склоняли в прессе бывший муж и его мама — Татьяна Васильева.
— Народная артистка России публично заявила: якобы я растратила чуть ли не полмиллиона евро, принадлежащих ее семье, и увезла внуков в Германию, а она со своей стороны — отдала им квартиру... На такое трудно промолчать в ответ, и теперь я просто вынуждена защитить себя! И так терпела слишком долго... Удивляться уже перестала: начался мой брак «с Васильевыми» с обмана — он же и разрушил нашу семью. Наконец я готова разорвать искусно сотканную ими паутину недоговоренностей, умалчиваний и неправды...
— А как все начиналось? В газетах писали, что Филипп очень красиво за вами ухаживал...
— Меня довольно долго вводили в заблуждение, откуда берутся средства на эти ухаживания. Но действительно, начнем с самого начала... Познакомились мы с Филиппом в антрепризе «Белла Чао», в которую меня в 2006 году пригласил мой мастер, профессор Щукинского училища Родион Юрьевич Овчинников. Я играла внучку героини Татьяны Васильевой, а Филипп — моего жениха. Мы много гастролировали и года два были с ним просто хорошими друзьями, а Татьяной Григорьевной я всегда искренне восхищалась как актрисой, старалась чему-то научиться у нее в профессии.
Знала, что в антрепризу Филиппа пристроила мама — и это оказалось его единственным местом работы, как выяснилось впоследствии. Мне же Филипп поначалу выдал легенду: «Я театр, конечно, очень люблю, но еще зарабатываю бизнесом!» Якобы он вложился в какое-то дело и получает от этого проценты, то есть представлял себя человеком самостоятельным, абсолютно независимым от мамы.
И действительно вел себя как мужчина, о котором можно только мечтать: яркая внешность, выразительные глаза, красивый голос, хорошие манеры. Я каждый вечер замечала его в зале Театра имени Станиславского, где тогда работала. Васильев дарил невероятные букеты, интересовался, чем мне помочь. И однажды помощь действительно понадобилась: под новый, 2007 год у меня эвакуировали машину и я вспомнила про него — позвонила. Филипп тут же примчался, проявил себя как мужчина, на которого можно положиться. Я вдруг поняла, что он всегда рядом и уже больше, чем просто друг. С этого момента у нас и закрутился роман...
Прямо скажу, я была ослеплена таким красивым началом отношений — влюбилась! Через месяц, в феврале, я предложила съездить отдохнуть в Италию, где Васильев раньше не бывал. Мою инициативу он поддержал, хотя не отличается особенной любознательностью. Но в той поездке я этого не заметила — был живым, веселым, трогательным, и я чувствовала себя с ним счастливой. В Риме, выбрав романтический момент, посреди людной Испанской лестницы Филипп сделал мне предложение...
И тут я оказалась перед сложным выбором: накануне поступила в Лондонский университет искусств, мечтала пожить в другой стране, поучиться актерскому мастерству за границей и — как знать — может, уже работала бы в европейском кино или театре... Но это мечты о будущем, а в настоящем, совсем рядом — этот добрый здоровяк, который смотрит на меня как на принцессу, еще и демонстрирует серьезные намерения. Оба уже не столь юные, ближе к тридцати, я была готова к семье, хотела детей... И выбрала любовь — осталась в Москве ради Филиппа. А вскоре узнала, что у нас будет ребенок...
Все случилось слишком быстро, но меня это не пугало: казалось, что прекрасно знаю будущего мужа — все-таки мы столько гастролировали вместе. И Татьяна Григорьевна, когда стали встречаться, очень нас оберегала, окружила заботой: например если летели на гастроли, в самолете она старалась посадить нас рядом — хлопотала, бегала по салону, договаривалась. Поначалу Васильева поддерживала наш союз, я с легкостью вошла в эту семью, поэтому и представить не могла, насколько наши отношения могут перевернуться в будущем. Неприятие нарастало постепенно. Тут и ее подружки постарались, которые вообще любили посплетничать: до меня доходили слухи, дескать, Настя с сыном Васильевой только из-за денег и статуса.
И конечно, я была сильно обескуражена, когда поняла, что прибыльный бизнес Филиппа — не что иное, как мамин карман. Муж не мог, как раньше, изображать бурную деятельность, поэтому свое «дело» ему пришлось якобы закрыть. Да и думал, наверное: с ребенком на руках и беременная вторым (у наших сыновей разница в возрасте два года) жена уже никуда не денется.
— А как же шикарный подарок на свадьбу, покупка машины и загородного дома?
— Наша свадьба была скромной, присутствовало не больше пятнадцати гостей — фактически спокойный семейный ужин. Я даже платье купила себе не свадебное, с расчетом, чтобы и потом носить, — сходили с Лизой, дочерью Татьяны Григорьевны, на распродажу. Не было лимузинов и всей той роскоши, о которой говорит бывшая свекровь. Не подумайте, что жалуюсь, — меня это вполне устраивало, я разумно подхожу к тратам. Зачем выбрасывать деньги, если можно потратить их, например, на интересное путешествие? Сейчас понимаю, что могла бы настоять: «Хочу шикарную свадьбу!» — и мою просьбу осуществили бы. Но я этим не пользовалась.
Свекровь любила широкие жесты, но когда она говорит, что невестка ходила с ног до головы в бриллиантах, — это сильное преувеличение. Я получила от Татьяны Васильевой три подарка на важные вехи совместной жизни с Филиппом. На свадьбе она сняла с себя крестик с бриллиантами и повесила мне на шею. Еще в роддоме в честь появления первого внука вынула из ушей гвоздики с бриллиантиками и положила мне на ладонь. И когда у нас родился второй сын, Васильева сняла кольцо с бриллиантом — надела на мой палец.
Все подарки я получала от свекрови — видимо как символ того, что Татьяна Григорьевна последнюю рубашку ради семьи готова снять. Подобные жесты присутствовали и в ее отношениях с подругами: Васильева очень часто отдавала им свои вещи. Однажды и мне подарила пальто: «Хочешь — возьми, мне не очень подходит». Она действительно была щедра, только после развода все перевернулось: меня за эти подарки стали обвинять. Но я ведь у свекрови их не выпрашивала! И вообще была в своих запросах скромна.
Рожала в обычном роддоме — бесплатно, правда, по договоренности со знакомым врачом, хотя была возможность лечь в элитную клинику, но я на этом не настаивала. Имя Иван для старшего выбрали по святцам, а второго сына, Григория, свекровь попросила назвать в честь своего отца. И я это с радостью поддержала.
После появления первого малыша Татьяна Григорьевна предложила Филиппу поменяться квартирами, за что мы были ей очень благодарны. Свекровь переехала в «двушку», которую купила сыну, предоставив свою четырехкомнатную на Таганке нам. К слову, Васильевы никогда ее не любили: Татьяна Григорьевна получила это жилье от Театра Маяковского и возмущалась его неудобным расположением — совсем рядом Садовое кольцо, где всегда шумно, ругала недостаточно высокие потолки, планировку...
Поскольку детям действительно лучше было бы в более благоприятном районе, я взялась за поиски и полтора года искала выгодный обмен. Нашла чудесный вариант на Патриарших прудах. И Татьяна Григорьевна была согласна, но я чувствовала некое напряжение, потом поняла, что подруги ей на меня продолжали наговаривать, наталкивали на подозрения: ведь получалось, что мы улучшали жилищные условия будучи в браке. Не было с той стороны абсолютного доверия...
Решив квартирный вопрос, я взялась за строительство загородного дома. На участке, купленном матерью Филиппу, уже давно стояла «коробка», которую не хотели достраивать. Мне же казалось: раз начало положено, надо довести до ума и пользоваться. И Татьяна Григорьевна согласилась, что внукам лучше расти на свежем воздухе. Несмотря на то что у меня на руках был грудной ребенок, я встречалась с прорабами, выбирала дизайн интерьеров. Выяснила, что свекровь обсчитывали, и поставила ее об этом в известность.
Муж действительно подарил мне машину, но часть денег была выручена за продажу моего автомобиля, а вторая, как выяснилось позже, взята у мамы. Филипп спрашивал например: «Тебе кожаный салон?» — я отказалась, старалась максимально сэкономить. Но и этот подарок мне до сих пор припоминают.
— Васильева рассказывала в одной телепередаче, что пока вы работали в Театре имени Вахтангова, ее сын сидел с детьми, жертвуя своей карьерой.
— Я уже говорила, за счет кого привык жить Филипп, сама же привыкла работать. Но Татьяна Григорьевна, похоже, хотела содержать нас обоих. Может, пыталась таким образом оградить меня от своих ошибок: сама всю жизнь на гастролях, съемках, ей было не до воспитания Филиппа...
Свекровь, видимо, всегда откупалась за недостаток внимания к сыну. В моем случае заходила издалека: сетовала, что в театре меня не ценят, дают мало ролей. Но я успевала и дома, и на работе, нельзя сказать, что дневала и ночевала в театре. Хотя и вышла на сцену через две недели после родов второго ребенка, кормила обоих долго — одного до года, второго до двух лет. Отказывалась ради семьи и от съемок, и от ролей. Как-то детей надо было вывезти на море — закалить (часто болели весной в период авитаминоза), и я не выпустила спектакль в театре, хотя уже был сшит костюм, готова афиша, но это никто во внимание не принимал. Свекровь же спокойно могла назначить съемку в день рождения Филиппа. И когда мы спрашивали «Нельзя ли перенести?» — в ответ слышали: мол, ни в чью честь работу отменять не буду!
Из того, что писали обо мне, может сложиться впечатление, что я случайный человек в профессии. Но это не так. Впервые вышла на сцену в восьмом классе. На базе нашего лицея создали драматический театр, где я с четырнадцати лет официально получала зарплату. Наш худрук Вадим Решетников говорил: «В театр не приходят, в него попадают, как под трамвай». Хотя ближе к родному городу были театральные вузы Новосибирска и Екатеринбурга, я ставила для себя самую высокую планку: если учиться на актрису — то в Москве, в Щукинском училище, если играть на сцене — то Вахтанговского театра! И обе мечты осуществила.
На поступлении в комиссии сидел Владимир Этуш и просил девушек перед читкой показать ноги, если юбка была слишком длинной. Когда вышла — сразу сама подняла подол до коленок: «Подхожу, можно начинать?» Этуш рассмеялся. Я поступила к прекрасному педагогу Родиону Юрьевичу Овчинникову и училась на курсе с Сашей Устюговым, Григорием Антипенко, Славой Манучаровым, Сашей Ребенок, Петей Федоровым... Все сейчас успешны и востребованы в профессии. С девчонками у нас сложилась четверка, как у героинь «Секса в большом городе»: Ольга Ломоносова, Марина Александрова, Яна Соколовская и я. Дружим до сих пор. Вместе учились, вместе тусовались, впоследствии вместе рожали. Вечно что-то придумывали: чтобы не стоять в очереди в магазине, мне как-то подложили воздушный шарик под кофту, а Слава Манучаров изображал заботливого мужа: «Пропустите беременную женщину, ей плохо!»
— Вам приписывают роман с Манучаровым — это из-за вас он похудел больше чем на двадцать килограммов?
— Славон, как я его называла, был очень талантливым, но на тот момент не верил в себя. Захотелось ему помочь: стала готовить с ним совместные отрывки... И заметила: парень тает на глазах. Было очень трогательно — чтобы произвести на меня впечатление, Слава взялся худеть, пообещав: «Я это сделаю!» Начал правильно питаться, заниматься спортом — и пришел в форму. Подвиг оценила, хотя романа, который нам приписывает пресса, не произошло. Однако нежная дружба сохраняется по сей день. Как и с другими однокурсниками — с некоторыми уже почти родственные связи. Например, я крестная мама дочки Оли Ломоносовой — Вари.
А в Вахтанговский театр попала благодаря Максиму Суханову. Сразу после окончания училища меня туда не приняли — нас с Ломоносовой пригласил в Театр имени Станиславского режиссер Владимир Мирзоев. Максим увидел меня там в пьесе «Сон в летнюю ночь», я играла Титанию. И через пару недель вдруг позвонили из Театра Вахтангова: «Вас распределили на главную роль Шарлотты в спектакль «Дон Жуан и Сганарель». Постановщик — Мирзоев, в главной роли — Суханов».
В 2007 году Михаил Александрович Ульянов принял меня в труппу. И я встретилась на сцене со своими педагогами уже в качестве партнеров: с Василием Семеновичем Лановым — в спектакле «Фредерик, или Бульвар преступлений», а с Владимиром Абрамовичем Этушем в «Окаемовых днях». Пригодилась и профессиональная балетная подготовка — в Омске я год проучилась на кафедре хореографии Государственного университета Достоевского. В Театре Вахтангова станцевала партии Бетси Тверской в «Анне Карениной» и Марлен Дитрих в «Береге женщин» режиссера-хореографа Анжелики Холиной.
Зачастую и муж, и свекровь приходили на мои премьеры в сопровождении Станислава Садальского, который поддержал в своем блоге выпад против меня. Но со временем Филипп стал вдруг упрекать, что я не самая выдающаяся актриса: «В твои годы мама уже весь мировой репертуар переиграла!» Наверное, так думал про свой актерский путь и переносил эти комплексы на меня. Сам постоянно страдал: хочу быть актером, но у меня нет образования! В свое время Васильев поступил во ВГИК к Анатолию Ромашину, полгода проучился на одном курсе с Аленой Бабенко и ушел по нелепой причине: «Там лосины надо надевать на танцы, больше не пойду». А может, просто боялся первой сессии. Когда уже я подтолкнула его к поступлению в ГИТИС, убедилась, что экзамены для Филиппа — ужасный стресс, впрочем, как и любая трудность. Дома слышала постоянное нытье:
— Как выучить текст, он такой длинный?
— Но ты же хотел стать актером!
Мне кажется, Филипп просто не привык прилагать усилия, чтобы чего-то достигнуть, ведь, как я знаю, мама с детства исполняла все его желания! Во многом благодаря тому, что я настаивала на получении диплома, он окончил ГИТИС.
С детьми Филипп вызвался сидеть сам, именно он предложил отказаться от няни. И четко выполнял все мои инструкции: я приучила папу читать детям на ночь книги, объясняла, чем кормить, во что одевать. А когда поставленные задачи выполнялись, в мое отсутствие Филипп включал свою «развлекательную программу»: мог поставить малышам фильм «не по возрасту» или кровавую компьютерную стрелялку. Дети потом рассказывали: «Мы с папой смотрели такое кино!» Иногда казалось, муж не понимает, что такое хорошо и что такое плохо.
От лени и нереализованности у Филиппа накапливалась внутренняя агрессия. А потом выплескивалась на домашних... Мог наказать даже котенка: кидал с высоты своего роста — а он под два метра, обливал его водой, совершенно не реагируя на то, что мы с детьми рыдаем. Казалось, мужу доставляет удовольствие раскручивать меня на эмоции. Даже в хорошем настроении мог отправить с моего телефона СМС моей сестре Ане примерно такого содержания: ненавижу, ты мне больше не сестра! Аня звонила вся в слезах, а Филипп ржал: «Я пошутил, вы что, юмора не понимаете?»
От безделья начинал искать корень зла в наших отношениях, ревновать, подозревать меня в изменах. Отелло просто мальчик по сравнению с моим бывшим мужем! Придут в гости подруга с супругом — и даже тут возникают претензии: мол, чужой муж на меня не так посмотрел! Распространялись они и на мою работу в театре. Подозреваю, подобную мысль навеяла биография Татьяны Григорьевны, у которой имели место театральные романы...
А у меня за кулисами отношений ни с кем не возникало. И в круг любовных увлечений нашего худрука Римаса Туминаса тоже никогда не входила, иначе на всех афишах было бы только мое имя! Римас после скандальных телепередач шутил: «Ну что, Бегунова, раз у нас с тобой роман, заходи после репетиции!» Весь театр над этим смеялся, меня поддерживало начальство — художественный руководитель Римас Туминас и директор Кирилл Игоревич Крок, пресс-служба театра отказывалась от комментариев. Коллеги предупреждали, когда народная артистка устраивала проверку моей занятости по телефону.
В список подозреваемых угодили и Александр Калягин, с которым в 2000 году снялась в фильме «Фото» режиссера Александра Галина, и коллега по театру Кирилл Рубцов — нас где-то увидели рядом... Я никогда не возвращалась из театра под утро, а вот полоскать мозги после спектакля дома мне могли и до рассвета! Не знала, как оправдаться, спрашивала: «Мне что, землю есть, чтобы доказать свою верность?» Неужели рождения двух детей недостаточно, чтобы мужчина убедился в любви супруги?!
Обвинения Филиппа всегда были голословными — проверить их он не пытался, а мог ведь и наведаться в театр, навести справки. Но проще устроить истерику. Мужа вообще невозможно было вытащить из дома — у него нет близких друзей, интересов. Филипп меня и от подруг пытался отлучить. Даже визит на день рождения вызывал массу вопросов:
— Зачем ты туда идешь, а вдруг с кем-нибудь познакомишься?
— Так пойдем вместе!
— Не хочу.
На банкеты по случаю театральных премьер тоже всегда ходила одна. Однажды позвала мужа поехать к друзьям на дачу — как раз была беременна, он устроил страшный скандал, кричал: «Да кто ты такая?!» Я сбежала из дома и долго гуляла одна по городу. Когда вернулась вечером, Филипп понял: угроза отъезда отменилась — попросил прощения. Но раскаяние длилось недолго. Скандалы он закатывал постоянно, я включалась в них, переживала. А потом поняла — Филипп так развлекается. Как тигр: зацепил когтем, посмотрел на реакцию — о, гляди-ка, женушка плачет, крутится, значит, любит! И сразу — резкая смена настроения: «Прости, пожалуйста!» — просит моей нежности. А я еще долго не могу в себя прийти.
Такие выплески бывали и в самом начале отношений, но я не подозревала, что они приобретут регулярный характер, списывала это на стресс, неурядицы, притирку характеров. До меня Филипп уже был женат. В шестнадцать лет сошелся с девушкой, с которой, по его словам, они все время дрались. И я опять не услышала тревожного звоночка: думала, дело в раннем браке и юношеском максимализме. А за семь лет наших отношений ситуация только усугубилась.
— Татьяна Васильева вмешивалась в вашу семейную жизнь?
— Мы виделись не так уж часто. Все-таки свекровь — занятой человек, но она раз по семь на дню звонила: «Что ели? Куда ходили? Как внуки?» Контроль казался мне несколько навязчивым, я по возможности передавала трубку мужу, и тот радостно отчитывался — как покушал, что надел... Привык с детства. Все бытовые вопросы тоже не мог решить без мамы. Например если засорилась раковина, он звонил не сантехнику, а Татьяне Григорьевне и она вызывала нам мастера. И на меня взял привычку жаловаться: иногда набирал ей перед моим уходом в театр и делился своими фантазиями о том, как жена пускается за кулисами во все тяжкие.
У меня, возможно, перекос в другую сторону: слишком самостоятельная! Когда мне было шесть лет, родилась сестра Аня — и я сразу почувствовала себя взрослой. Забирала ее из садика, нянчила. Сейчас шучу с мамой: «Наверное, не суждено иметь дочку, потому что у меня была Аня». Родители работали с утра до вечера, как в любой советской семье: мама — офтальмолог, папа — инженер. В школе я сама записывалась на танцы, гимнастику, хореографию — всегда четко знала, чего хочу. В седьмом классе стало скучно, негде развернуться в своем районе. Сама перевелась в другой лицей в центре Омска, маму подключила, чтобы только документы подвезла. Вслед за мной туда потянулась сестра, а потом и в Москву — Аня Бегунова окончила Школу-студию МХАТ, сейчас успешная актриса Театра имени Пушкина.
Родители по-прежнему живут в Омске — у нас более свободные отношения, чем у Филиппа с его мамой. Он же и полшага без Татьяны Григорьевны не мог ступить. Я предлагала ему: «Может, к психологу уже сходить, чтобы перерезать эту пуповину?» Муж в ответ интересовался — это моя мама меня настраивает или подруга Ломоносова? Даже представить не мог, что у кого-то есть свое собственное мнение. Поэтому когда Филипп выдвигал какие-то требования, я понимала: по-видимому, на восемьдесят процентов это мысли свекрови.
Например они оба не хотели, чтобы дети ходили в садик. Я не понимала: почему? Ребенок должен расти в социуме, а не в коконе родительской опеки. Вероятно поэтому и друзей у Филиппа нет, и собственных интересов: он сидел дома с бабушкой. Сам рассказывал мне, как отмечал с ней Новый год в каком-то санатории с деревянной игрушкой-елочкой. У мамы были возможности, чтобы нанять сыну гувернера — студента театрального вуза. Но тот не занимался с Филиппом, а просто делал за него уроки. Потом, как рассказывал мне муж, парень этот вроде попытался к своему ученику пристать... То есть мама даже толком не разобралась, с кем оставляет ребенка.
Я всегда знала, что мои дети будут ходить в детский сад, дружить с ребятами, праздновать шумные дни рождения, посещать шахматный кружок, секцию единоборств... Они должны вырасти настоящими мужчинами.
— А какие отношения у Филиппа с отцом, актером Анатолием Васильевым? Они общаются?
— Да, и главным инициатором их общения стала я, поскольку выросла в полной семье и осознавала, как важны для человека оба родителя. Насколько поняла, после расставания с Васильевым Татьяна Григорьевна сделала все, чтобы они не виделись, хотя Анатолий Александрович стремился к этому. Однако Филипп был настроен совсем иначе — в двенадцать лет собрал игрушки, принес их в Театр Российской армии и попросил вахтера, чтобы передал Анатолию Васильеву, поскольку он ему больше не отец. Мол, пусть забирает свои подарки! Конечно, для Васильева это было очень обидно. Лет пятнадцать они не общались, потом встретились, и когда мы с Филиппом сошлись, я настояла на продолжении их отношений. Хотелось, чтобы у детей были оба дедушки. И действительно, Васильев стал крестным нашего сына Гриши...
Анатолий Александрович показался мне замечательным человеком с правильными понятиями о жизни — у него семья, дочь учится в институте. Филипп сначала пригласил отца к нам на свадьбу, но Татьяна Григорьевна воспротивилась: не хочу, чтобы этот человек там был, зачем ты ему нужен?! Меня такая позиция удивляла. Ведь свекровь не скрывала, что сама ушла от мужа к Георгию Мартиросяну, будущему отцу Лизы. Зачем тогда запрещать Васильеву общаться с сыном? Будто это он ее предал... Взрослый Филипп говорил об отце мамиными словами: «Ну а чем он нам поможет? Денег даст?»
И вот результат: Филипп, лишенный отца и выросший при слишком занятой маме, с четырнадцати лет начал выпивать. Сам мне рассказывал, что гасил скуку алкоголем, сидя дома один. Татьяна Григорьевна по этому поводу замечала: мол, некоторые после детдома приличными людьми вырастают, а я столько в сына вложила — и получилось то, что получилось! В выражениях она не церемонилась. Когда мы поженились, сначала уверяла, что всегда в наших с мужем ссорах будет на моей стороне, а накануне развода вдруг выяснилось, что это я спаиваю Филиппа! Будто забыла, что вредная привычка у него возникла задолго до моего появления...
— Он вам сам об этом рассказал?
— Кто же о таком расскажет, очаровывая женщину? Мы часто после совместной антрепризы оказывались на банкетах, и Филипп вообще не выпивал. «Даже капли нельзя?» — удивлялась я. И слышала легенду о том, что у него было воспаление глазного нерва — врач запретил пить. А вот моей маме как врачу-окулисту сразу показалось подозрительным, что жених отказывается на собственной свадьбе даже от глотка вина из-за какого-то давнего воспаления глазного нерва. Но я была на пятом месяце беременности, так что расстраивать меня она не стала. Все выяснилось само собой, когда у нас уже родился малыш: у мужа случился срыв! Придя с работы, я увидела следующую картину: Филипп стоит в коридоре покачиваясь и держит на руках ребенка.
С этого момента мы жили от срыва до срыва... На моей памяти их было четыре — каждый по месяцу. А однажды пришла домой, смотрю — у мужа глаза в разные стороны, но запаха особого нет. Заглядываю в мусорку и нахожу полное ведро пустых пузырьков из-под валерьянки и пустырника — может, он их принял?
Вторая беременность в этом плане была очень тяжелой — я постоянно находилась в страхе. Мы с ребенком жили в загородном доме, муж уединялся в гараже и возвращался из него другим человеком. Я будто жила с оборотнем, которому нравилось наводить ужас на беременную жену! Уровень агрессии зашкаливал: Филипп не бил меня, но замахивался. Однажды даже за нож схватился, погнался — я прижалась к книжному шкафу. Напугал до смерти! Тогда я позвонила свекрови, вместе вызвали врачей. Филипп вырывался, буйствовал, плевал мне при них в лицо...
Он мог сесть за руль в таком состоянии, однажды попал в аварию — улетел в кювет. В другой раз чуть не сорвал матери спектакль. По пути в театр заблудился в метро, звонил мне, спрашивал, где он находится. Я пыталась его сориентировать, чтобы подсказать дорогу. Спектакль чудом отыграли: Филипп просто сидел на сцене — благо его роль была не главной, мама выкрутилась. Татьяна Григорьевна, конечно, из-за всего этого тоже сильно расстраивалась, постоянно ругала сына.
Я же старалась его защищать даже от матери. Казалось, мы сможем справиться с ситуацией. Говорила: «Филипп, живи и радуйся, у тебя все хорошо, только цель себе в жизни определи — учись, путешествуй, открой свой бизнес... Все дороги твои!» Пыталась найти для него увлечения: в свое время поработала в Фонде Валерия Гергиева — обожаю классическую музыку — и стала вытаскивать мужа на концерты. Филипп же смотрел на меня, а не на сцену. Потом поняла, что его проблемы так не решишь, слишком глубоки их корни.
Ярость, нереализованность подтачивали Васильева изнутри как голодный червь. Прорывались и на трезвую голову — в бесконечных подозрениях, обвинениях. Роковой для отношений срыв случился на Майорке полтора года назад — длился дней пять. Мы приехали туда с детьми и моей мамой, сняли апартаменты. Как только сыновья ложились спать, у взрослых начиналось «представление»... Было так страшно, что я уже стала включать диктофон — чтобы имелись доказательства, если что-то случится.
В тот вечер Филипп кинулся за мной размахивая вилкой, загнал в угол: разъяренный великан с безумными глазами. Чиркнул по руке. Мама, которая в два раза меньше Филиппа, пыталась его оттащить, а он потом рассказывал, как теща на него кидалась... И Васильева заняла сторону сына: мол, это мы его спровоцировали! Всю ту страшную ночь мы с мамой прятались у детей в комнате, а Филипп метался за дверью. Угомонился только под утро.
— К тому моменту вы уже переехали в Германию? Как возникла эта идея?
— Это было совместным решением: Татьяна Григорьевна очень настаивала, чтобы мы попробовали жить за границей, дали возможность детям выучить другой язык. Кроме того, Филипп решил стать кинорежиссером, говоря, что актер — слишком зависимая профессия, а диплом иностранного вуза, считал он, будет способствовать его продвижению в российском кино. Я все это реализовала — подготовила программу эмиграции... Выучила немецкий язык, сдала экзамены. Поскольку прекрасно знаю английский, понимала, что с бухты-барахты как на родном не заговоришь. Филипп же язык не учил, хотя собирался поступать в Берлине в институт режиссуры.
Мы хотели сдать свою квартиру, но свекровь предложила другой вариант. Она переехала туда сама и присылала ежемесячно деньги, как будто ее у нас снимает. Из Москвы уезжали довольно поспешно: купили билеты, сняли квартиру и уже на месте стали разбираться, что делать в Германии. Вся организация, как обычно, легла на мои плечи. Я устраивала детей (Ивану было пять, Грише — три) в садик, музыкальную и спортивную школы. Регулярно летала в Москву, продолжая играть в театре, при этом звонила Филиппу и инструктировала по поводу сыновей. Муж присылал скриншоты их домашних заданий — все проверяла я, не он.
Я надеялась, что вся эта немецкая история станет важным толчком для Филиппа: человек будет далеко от матери, экстремальные условия заставят развиваться. Но на чужбине он оказался в еще большей изоляции — не только от мамы, но и от привычной зоны комфорта. И когда пришла пора идти на проплаченные курсы для подготовки в институт, Филипп опять сорвался. А Татьяна Григорьевна теперь связывает это с нашим разводом, утверждает, что из-за меня сыну стало не до образования. В тот раз я даже не стала ей жаловаться, страшно сказать — привыкла. И устала. Я все-таки жена, а не сиделка. Тогда мы и поехали отдохнуть на Майорку. Надеялась, что солнце и море сотворят чудо. Но там и случился тот самый последний в нашей истории приступ ярости.
В браке часто слышала от мужа: «Мы разводимся, не могу с тобой жить! Я тебя ненавижу!» Потом он извинялся: «Ну прости... Люблю больше жизни, обожаю!» Когда так раскачивают психику, перестаешь понимать, как на самом деле к тебе относится человек, — самой бы не сойти с ума! Даже Татьяна Григорьевна, присутствуя при одной из таких сцен, сказала сыну: «Такие вещи говорят один раз». Как в результате и сделала я на Майорке — но Филипп не понял, что за моими словами последует реальный развод.
Татьяна Григорьевна обиделась, что не предупредила ее сразу об очередном срыве сына в Германии. «Не уследила!» — было ее заявление. Я уж не стала напоминать, кто не уследил за Филиппом с четырнадцати лет. Свекровь постановила: «Присылайте в Москву, займусь им сама». Я оказалась меж двух огней. Филипп не хотел возвращаться, кричал: «Ты меня заложила! Если у мамы случится сердечный приступ, сама будешь виновата!» Билеты Филиппу заказала его сестра — он даже этого не умеет. И мы с детьми проводили папу в аэропорт.
Через месяц вернулся посвежевшим, опять упал на колени, просил прощения... Оставила с ним детей, так как мне надо было лететь в Москву на сбор труппы по случаю открытия театрального сезона, отыграла в спектакле. Перед этим Филипп сходил со мной в магазин, купил платье. Но когда вернулась, он встретил меня очередным приступом ревности, грозил сжечь всю мою одежду и лишить денег! Сказал, что едет к маме. На прощание забрал подаренное Васильевой кольцо, попытался вырвать из ушей серьги... Я испугалась физической расправы, сама их сняла и отдала, но Филипп в день отъезда все-таки оставил сережки в коридоре на тумбочке. Там же лежало его обручальное кольцо.
Я поняла, что окончательное решение о нашем разводе приняла Татьяна Григорьевна. Теперь она говорила, что содержала всю мою семью, намекая на родственников в Омске. Но мои родители всегда прилетали за свой счет, правда, останавливались и ужинали у нас. Если и такое ставят в упрек, что тогда следует считать родственными отношениями? Я же всегда работала и все заработанные в театре, кино и антрепризе деньги тратила на семью без остатка. Пришлось сказать Татьяне Григорьевне: «Мне неприятно говорить в таком тоне, давайте тогда общаться через адвоката».
Во время развода в переговорах постоянно звучало не «я», а «мы». Обращаясь к мужу, вынуждена была говорить: «Я же сказала вам!» — подразумевая их с мамой. Он отвечал: мол, мы решили так-то. Как обычно, Филипп просто озвучивал мамины послания. Татьяна Григорьевна предлагала две тысячи евро в месяц на содержание детей, чтобы я отказалась от той самой квартиры на Патриарших, купленной нами в браке. Я не согласилась на эфемерные отступные: у детей должно быть жилье — это забота об их будущем. Тогда Филипп быстренько сделал дарственную на квартиру в пользу мамы, даже несмотря на то, что там прописаны его сыновья и что я согласия на это не давала. Также мне говорили, что отсудят детей... Кстати, юристом по этим делам выступал отец новой девушки Филиппа. В результате квартира осталась у них и материальной помощи Ваня с Гришей тоже не получили. А в прессе рассказывают, что сын Васильевой отдал ее внукам квартиру и платит алименты! На самом деле Филиппу сделали договор с театральным агентством на двадцать тысяч рублей, и алименты вычитаются из этой зарплаты — по три с половиной тысячи рублей на ребенка.
— А что за история с похищением то ли трехсот тысяч евро, то ли полумиллиона со счета, который якобы открыла на вас с Филиппом его мать?
— Действительно, когда мы переезжали в Германию, свекровь открыла счет на триста тысяч евро, чтобы мы купили квартиру в Берлине. Но учитывая обстоятельства, этого сделано не было. А большая часть оказалась потрачена еще до нашего расставания: деньги уходили на жизнь, языковые курсы, на детей, съемную квартиру, медицинскую страховку... Обвинения я очень легко могу опровергнуть — у нас сохранились все чеки. Филипп вообще не привык экономить — вечно покупал по четыре пары одинаковых дорогих кроссовок, по пять пар модных ботинок.
Моя мама шутила: «Филипп делает покупки в промышленных масштабах!» В Берлине он как-то купил пачек десять фуа-гра, пятнадцать кусков сыра и двадцать упаковок хамона...
— Зачем нам столько фуа-гра, это же бешеные деньги? — спросила я.
— Думал, что это обычный паштет.
Просто никогда не зарабатывал и не знал счета деньгам. Купил на часть этих средств в Германии автомобиль Porsche за восемьдесят тысяч евро, четыре тысячи дополнительно отдал за страховку.
Часть оставшейся суммы я сняла, чтобы содержать детей в Германии, пока не разберемся, куда нам дальше деваться, — не могла выдернуть сыновей посреди учебного года (у старшего это был уже второй класс). А потом младший внезапно заболел. В Германии Грише поставили серьезный диагноз, связанный с почками, — на лечение требовались средства. Сыну сделали три операции, его все еще наблюдают немецкие врачи. Только из-за этого мы с детьми и прожили последний год в Берлине, продолжали тут снимать квартиру. Но уже скоро придется возвращаться в Москву, где нам банально негде жить.
Филипп писал по ночам СМС: «Будь ты проклята, ведьма, со всеми твоими выродками!» Я уточняла: «Выродки» — это наши сыновья?» У меня телефон полон такими сообщениями. При том, что через неделю после приезда в Москву Филипп нашел новую девушку, Марию — об этом писали газеты и Садальский в Интернете. Теперь у него родился еще один ребенок...
Самое интересное, что проклятия в мой адрес пришлись на разгар его романтических отношений. У меня же новые отношения начались только через несколько месяцев после расставания — узнав об этом, Филипп проклинал уже нас обоих. А я вздохнула с облегчением: страшный период моей жизни закончился, я наконец обрела семейное счастье с другим мужчиной. Недавно у нас родился сын... Но пока все не уляжется, не хочу рассказывать о своей новой семье и давать лишний повод для пересудов.
Мне часто казалось, что Татьяна Григорьевна сравнивала себя со мной — в метаниях между семьей и профессией. И старалась научить, чтобы не совершала ее ошибок. Теперь свекровь публично сомневается в том, увидится ли она с внуками. Но это Васильева когда-то не одобряла, чтобы ее сын общался с отцом, а не я. Была удивлена, когда услышала в одной телепередаче, что народной артистке не дают выплеснуть ее огромную любовь на внуков. Ведь по решению суда мы заключили мировое соглашение касательно порядка общения с ними: Васильевы могут видеться с детьми каждые выходные. Но никаких попыток после нашего расставания к этому не предпринимается, мальчиков даже с днем рождения не поздравили. Из чего я делаю вывод, что Васильевых волновали только материальные вопросы. Я год ждала, что Филипп и его мама одумаются и от беспочвенных обвинений перейдут к нормальному человеческому общению. Пока не случилось, но не теряю надежды.
Ведь в этой войне больше всего страдают не стороны конфликта, а невинные дети, чьи родители никак не могут договориться. И я хочу напомнить именно об этом: хотя у нас с Филиппом у каждого давно своя жизнь — это не освобождает ни одного из нас от ответственности за Ваню и Гришу.
Подпишись на наш канал в Telegram