Продолжатели актерской и музыкальной династий раскрывают секреты предков, говорят о собственном непростом отношении к родительской известности, о совсем юном поколении Леоновых, а также о любимейшем зрителями Евгении Павловиче.
Андрей: Настя у нас из музыкальной семьи. Поэтому у нее пианино было оружием — выросла за роялем! По восемь часов в день играла и в итоге окончила Московскую консерваторию. Я же свое пианино в детстве превратил в мишень... Стечение обстоятельств, конечно, но весьма яркое. Музыкальную школу не посещал, родители наняли приходящего педагога для общего гармоничного развития моей личности. Конечно, не перетруждался, потому как куда приятнее болтаться по улице или мастерить новую рогатку, нежели гаммы играть. А один этюд мне просто не давался! И вот педагог, устав мусолить одно и то же несколько недель, опрометчиво пообещала:
— Сыграешь на отлично, подарю щенка.
— Какого? — живо поинтересовался я.
— Немецкую овчарку.
Способ не совсем педагогичный, зато верный. Этюд зубрил чуть ли не ночами и на следующий же урок сыграл. Прошло еще одно занятие, и еще одно.
— Где собака-то? — поинтересовался, подозревая недоброе.
— Извини, что так вышло, в общем, овчарки не будет.
С подобным коварством взрослых я еще не сталкивался. После такого чудовищного обмана первым делом подошел к маме и сказал, что заниматься с этим педагогом больше не стану никогда в жизни. А потом взял свой пистолетик, пуляющий пластмассовыми шариками, и расстрелял несчастный инструмент!
Анастасия: Там такие приличные шарики, между прочим, были! Бедное фортепиано сейчас стоит на даче все в следах Андрюшиной детской стрельбы, я играю на нем время от времени. И даже однажды спасла репутацию мужа в некотором смысле...
Андрюша обожает петь громко, хотя мое консерваторское образование мешает применять глагол «петь» в данном случае. Муж все про свой вокал прекрасно понимает, подшучивает над собой, но за восемь лет, что мы знакомы, ни одной живой ноты я у него не услышала. Одно точно: Андрюшино исполнение — это всегда громко, тут без вариантов. Каждая собака в поселке хотя бы по разу слышала его репертуар.
Пикантности добавляет тот факт, что наша дача находится в Манихино, поселке Большого театра. Там живут великие музыканты, певцы, дирижеры и концертмейстеры. В общем, эдакое музыкальное царство. Ближайший к нам дом когда-то принадлежал легендарному советскому композитору и дирижеру Мелик-Пашаеву, там живут его потомки.
История началась еще до моего появления в Андрюшиной жизни, но к продолжению я имела непосредственное отношение. Актер «Ленкома» Виллор Кузнецов пришел в гости к родственникам Мелик-Пашаева, был какой-то вечер. Андрюша же, как на грех, решил немного спеть. Окна были открыты, и вскоре музыкальное общество по соседству ульем загудело: «Чей это дом? Зачем так орать? Как можно ни разу не попасть в ноты на святой музыкальной земле?!»
Кузнецов рассказал эту историю Андрею в театре. И когда я в первый раз приехала к Леонову на дачу в День Победы, он попросил: «Сейчас открою все окна, а ты сыграй, пожалуйста, Второй концерт Рахманинова! Чтобы все знали, что из этих окон не только фальшивка звучит, но и настоящая великая музыка».
С удовольствием сыграла свой любимый концерт. Не знаю, слышали ли соседи, но Андрюша, гордый реваншем, ходил победителем. Он любит песни военных лет, чрезвычайно увлечен этой эпохой. Аккомпанирую я легко и с удовольствием. В юности подрабатывала концертмейстером — играю все. И знаю: чтобы мужу снять напряжение, мне надо сесть за инструмент и сыграть его любимую «Бескозырка, ты подруга моя боевая...», чтобы он спел.
— Совпали, в общем.
— Мой отец Игорь Якушенко — композитор, который тоже имел отношение к кино и мультипликации. В частности, написал музыку для картины «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен», к мультфильму «Вовка в Тридевятом царстве». Папа работал с Людмилой Гурченко, многими другими артистами, часто брал меня с собой, и мама до сих пор изумляется, глядя на нас с Андреем: «Как эти двое не встретились раньше?»
Дома всегда собиралось полно народа, интеллигентская Москва. В этом смысле у нас с Андреем очень похожие семьи и детство. Мы даже оба отдыхали летом в Рузе, правда, не подозревая о существовании друг друга. Дом творчества композиторов располагался рядышком, просто дверь в дверь, с Домом отдыха ВТО. Еще там есть кафешка «Уголек», которую прекрасно знает Андрей и так же знаю я. Но у нас четырнадцать лет разницы, и его ровесники казались мне дядями. Я ходила туда с родителями, а Андрюша — уже с девчонками, пиво пить и покуривать. Он вырос на даче в деревне Давыдково под Клином, а я — в микрорайоне Давыдково в Москве!
Родителями гордилась, особенно когда мама, красавица невозможная, приходила в школу. На нее до сих пор мужчины оглядываются, а про то время и говорить нечего. Ее часто путали с Анастасией Вертинской и просили автограф, кстати, она никогда не обижалась, несмотря на то что сама актриса и играла в Малом театре, хотя и недолго. Я же казалась себе слегка причастной к ее женскому успеху. Нравилось, что в Доме композиторов с отцом уважительно здороваются за руку. Если Андрюша старался отстать от Евгения Павловича метров на сто, то я чуть ли не впереди папы куда-то влетала. С этой точки зрения наше детство было разным.
Андрей: Не помню, когда возник этот дурацкий комплекс, связанный с отцом... Максимализм и детская глупость, но я действительно как-то оголтело старался дистанцироваться. Возможно потому, что папа меня излишне баловал. Все мое детство сливается в один сплошной поток удовольствия. Артист Евгений Леонов много работал, даря нам с мамой безмятежность и спокойствие. Мы не знали, что такое материальные проблемы, жили как при коммунизме. Папа часто появлялся на пороге с ящиком мандаринов или бананов, в общем, с очередным дефицитом. И к тому же многое мне позволял.
В четырнадцать лет, например, разрешил сесть за руль нашей «Волги» ГАЗ-21. Машина эта, правда без оленя на капоте, что несколько огорчало, — самая старая моя любовь. Мы много путешествовали на ней. Обычно я сидел рядом с папой, а мама спала на заднем сиденье. Останавливались где-то в поле на отдых, и она готовила бутерброды. Ночевали, случалось, в машине — тогда это было безопасно. В Винницу, где проходили съемки «Меж высоких хлебов», ездили все вместе на той самой «Волге».
На четырнадцатилетие папа подарил мне мопед. Я напомнил: мол, обещал же — и он покорно поперся за ним из Давыдково в Москву. Сказал бы: «Отвяжись, вот вернемся в Москву» или «На следующий день рождения подарю». Но нет, держал слово. Признаться, ухандокал я мопед чрезвычайно быстро и ездила на нем вся деревня.
— Голос Винни-Пуха знал любой советский школьник. Наверное, ко всем благам быта еще и выходил во двор: «А вот мой папа»?
— Ой, нет! Тогда не принято было. Да и учился я плохо, что только увеличивало количество комплексов. И так казалось, что сравнивают с папой чаще, чем было в действительности. К чему добавлять-то? Конечно, я — сын своего отца и на него похож. Сейчас понимаю, что такое сравнение — комплимент, а прежняя моя реакция была болезненной и неправильной, обычным юношеским максимализмом.
В девятом классе очень нравилась одна девочка. Я, случалось, ходил за ней по пятам, ужасно стесняясь подойти. И однажды таким образом оказался на станции метро «Ждановская», теперь она «Выхино», на самой окраине города. Это еще полбеды, проблемы начались, когда я, потеряв девочку в толпе, понял, что опаздываю на последний поезд. Еле успел. Выхожу на своей «Фрунзенской», а возле метро — отец в окружении милиционеров.
— Пап, ты что тут делаешь?! — удивился я.
И он мягко, очень по-доброму говорит:
— Тебя, сынок, ловим. По всем станциям объявляют.
— А что же ты снаружи, а не внутри метро?
— Да вот милиции автографы подписываю...
Смешно, но я даже обиделся, что в такой драматический момент, как поиски сына, он расписывался на каких-то там листочках. Папу действительно невероятно любили. Он был добрым, ранимым, отзывчивым очень. Поэтому, наверное, и Винни-Пух, а не Серый Волк.
— Андрей, о вашей срочной службе до сих пор легенды ходят: вы удрали в армию из «Ленкома», ведущего театра страны, потому что хотели стать самостоятельным?
— Там разное смешалось. Во-первых, не был готов к актерской профессии. Все текло по накатанной, осознанности не было. Мимо меня прошли знаменитые отцовские спектакли «Дети Ванюшина», «Человек из Ламанчи», хотя за кулисами в детстве, конечно, бывал. Но интересовался в основном атрибутами, особенно саблями. Помню, шла репетиция «Антигоны»: я у кого-то попросил показать кинжал, а сам спектакль так и не собрался посмотреть. Причем мне тогда уже шестнадцать лет было, не дите! Некоторый прорыв в сознании случился на захаровских спектаклях «В списках не значился», «Вор» и «Тиль». Захотелось не овладеть этой профессией, а стать похожим на героев Проскурина и Караченцова или еще примитивнее — занять место одного из прекрасных актеров, а можно обоих сразу. Два народных любимца существовали над толпой — я же видел, как принимает их зал, слышал гул аплодисментов.
— Интересно: славы Караченцова хотелось, а как же отец-суперзвезда?
— Папу я слишком долго воспринимал как просто папу. Только когда сам стал актером и начал просить его советов, понял, какой отец мастер. С тех пор смотрел на него как на единомышленника. Но это произошло значительно позже.
Плюс, возвращаясь к разговору об армии, хотел реализовать свои детские фантазии и иллюзии. Мечтал быть гвардейцем, героем-танкистом и... однажды, видимо, решил отголоски фильмов, когда-то услышанных историй, прочитанных героических книг воплотить в жизнь. Хотя к тому времени действительно год проработал в театре. И перспективы были, и Марк Анатольевич Захаров мне это вдалбливал. Хотя, возможно, его попросил поговорить со мной папа.
1981 год, гастроли в Ташкенте. Все плавали в бассейне, а мы с Захаровым ходили вокруг и беседовали. Минут сорок разговаривали, и все за нами наблюдали — на лице Александра Абдулова читалось ничем не прикрытое любопытство: что худрук так долго может объяснять юному артисту Леонову? На самом деле Марк Анатольевич отговаривал меня от армии:
— Сейчас время такое сложное... Не нужно вам идти служить, вы же актер и пришло время больших ролей.
Не помню, то ли устал спорить, то ли Захаров меня и впрямь убедил, но в конце концов согласился:
— Не пойду я, действительно.
— Именно так, — кивал художественный руководитель «Ленкома», — не пойдете.
Но только вернулся в Москву, все равно настоял на своем решении. На удивление всем отправился в ряды Вооруженных сил, где первое время даже получал от службы удовольствие.
— Отец писал вам тогда: «Ну почему сейчас? Что ты устраиваешь?»
— Да уж, устраивал!.. И бедному папе пришлось от меня натерпеться. На самом деле мы с ним невероятно разные. Примиряла любовь. В армию я очень просил его не приезжать. Так и сказал: «Пап, дай мне немножко отдышаться, отдохнуть от активной семейной жизни, от постоянного вмешательства в меня». Потому что он ведь умудрялся сына совершенствовать даже по дороге от театра к дому, а жили мы в двух шагах! Или, представьте, я веду машину, а папа:
— Езжай медленнее. Столбы мелькают.
— Брось, пап, сорок километров в час.
— И все равно соизмеряй...
Ванда — я зову маму по имени, например, даже на родительские собрания в школу никогда не ходила, оставляя это сомнительное удовольствие папе. Она считала, что сын ее настолько хорош, что никакие мнения учителей изменить этого не могут.
С другой стороны, папа был чрезвычайно деликатным человеком. Даже если считал свое мнение более верным, настаивал крайне редко и мягко. Впрочем, в военную часть тогда все равно приехал. Добирался по ужаснейшему гололеду, хотя обычно зимой вообще не водил, ставил машину «на прикол». Представляю, скольких душевных сил ему стоила эта поездка!
Полгода я отслужил в Коврове, потом перевели в Таманскую дивизию, под Москву. Естественно, дома стал бывать и в увольнительных, и без. На том этапе мне хотелось казаться грубоватым, думал: это круто, разговаривать начал с матерщинкой... Помню, попал на день рождения приятеля и что-то такое исполнил — мне чуть было не указали на дверь. А однажды, будучи несколько подшофе, развеселился так, что и дома решил всех повеселить — вполз задом наперед. Спасибо, от непривычности движения не произошло никаких физиологических процессов. Потому что папа и так шутки не оценил и долго потом мне вспоминал этот образ то ли рака, то ли креветки. Но исключительно словесно. Отец никогда не поднимал на меня руку, хотя я на его месте несколько раз точно не сдержался бы. Армия, витаминов мало, мозги набекрень. В общем, бедный папа...
В тот же армейский период произошла история с тюрьмой... Отдельная песня. В общем, когда мы снимали «Есенина», подходит ко мне начальник гаража «Мосфильма» и спрашивает:
— Вы меня не помните?
— Не очень, если честно, — отвечаю.
— Ну как же? Я же вас от тюрьмы спас!
— Какой тюрьмы?!
— Вас тогда еще в Алешинские казармы привезли...
И ведь действительно! Я ушел в самоволку. Заехал домой, чтобы переодеться в гражданское. Посидели с приятелем, немножко выпили, появилось настроение. А одна моя знакомая как раз вышла замуж за немца-фээргэшника, во что я поначалу не верил. Думаю: «Разыграю ее, раз обманывает!» Позвонил, пригласил в гости, естественно с мужем, в коробку из-под торта упаковал орудие розыгрыша — кирпич. Решил: придет одна, я эту коробку сразу и вручу. Появилась, а за спиной реальный немец, то есть не соврала. И тут мы с этим кирпичом... Чувствую, шутка неудачная. Чтобы как-то все компенсировать, предлагаю: «А пойдемте все в ресторан отметим ваше бракосочетание!»
Собрались в «Националь». Мол, немец, надо в центр, там Красная площадь. Я в уме уже убытки подсчитываю, расстраиваюсь. А подружка ободряюще кивает, намекает, что интурист — мужик сообразительный и нежадный, то есть заплатит. «Вообще красота! Погуляем!» — думаю. И вот поднимаемся по шикарной лестнице «Националя» в предвкушении, вдруг снизу голос:
— Молодые люди, можно ваши документики? Кстати, куда направляетесь?
Подруга с готовностью документы предъявляет:
— Вот этот — муж мой, гражданин ФРГ, поэтому и питаемся за валюту.
— К вам вопросов больше нет, — заулыбались товарищи в штатском и тут же к нам: — А вы двое кто такие будете?
Завели нас под «золотую» лестницу, и меня торкнуло: я ж в армии! — и документов нет. Начинаю объяснять, что вообще в «Национале» редкий гость, но так вышло, что пригласили покушать:
— Дело в том, что я служу в армии...
— Как в армии?! — изумились штатские разом. — И вы пошли с иностранцем в ресторан?
Внутри все оборвалось, потому что по тем временам залет серьезный. Начинаю рассказывать, что не валютчик какой-нибудь, а артист и работаю в «Ленкоме», поэтому иногда меня из армии отпускают играть спектакли. А документы сейчас артист Леонов привезет, он, кстати, мой папа.
Один из парочки поверил и даже будто бы узнал. Думаю, он меня бы отпустил, но тут как на грех вошел его начальник: «Долго еще разговаривать с ним намерен? Вызывай комендатуру».
До приезда наряда дали возможность позвонить отцу, я попросил привезти форму и документы. «Да-да, сынок, хорошо».
Когда меня доставили в Алешинские казармы, папа уже там стоял. А я зачем-то вышел, заложив руки назад, сам не понимаю с чего. «Сынок, а ты что руки за спиной держишь? Тебя же еще не арестовали», — в очередной раз подсказал папа.
Конечно, объясняться пошел он. Хотя ну смех же — какой шпион пойдет отмечать свадьбу на Красную площадь? Бумагу в часть, правда, все-таки прислали. Но неправильно написали фамилию: уже не помню, назвали вроде Леонтьевым. Командир вызвал, обратил внимание на ошибку — Леонтьевых нет, ну и я сразу сориентировался. «Фигня какая-то, — говорю, — товарищ командир. Как я могу быть и тут и в Москве одновременно?»
Так вот тот самый человек из военной комендатуры, с которым общался папа, потом работал в гараже «Мосфильма», и мы столкнулись на съемках телефильма «Есенин». Удивительная все-таки штука жизнь!
Какие бы истории ни происходили, отец оказывался рядом. И ему не могли отказать. На самом деле папа всегда просил за кого-то. У него была толстая книжка, куда записывал свои походы: похлопотать кому-то насчет телефона, путевки, квартиры. Себе не брал ничего. Однажды, помню, дачу на Рублевке предлагали — отказался. Не знаю, с чем связано, наверное, не хотел быть обязанным.
При всей его мягкости был в отце стержень настолько мощный, что не сломишь. Папа ведь поменял три театра, хотя ролями нигде не обделяли. Оставался таким, каким хотел быть, — добрым и открытым. Люди ведь часто ломаются как? Закрываются, замыкаются в своих комплексах, лелеют собственную славу. Папа — нет. Для всех был своим человеком. Очень простым и непритязательным при всей безусловной одаренности.
Помню, как на дачу в Давыдково приезжал из Москвы дедушка Павел Васильевич, привозил любительскую или докторскую колбасу, собирал грибы, жарил их с картошечкой... И не было ничего теплее, чем приехавший с гастролей папа, уплетающий эту картошечку рядом с нами. В детстве ты часто не можешь объяснить такие чувства, это приходит позже.
— Сразу «Осенний марафон» вспоминается. А отец за грибами ходил?
— Очень любил, но времени на них оставалось маловато. Обычно мы с друзьями семьи срывались внезапно и почему-то под Рузу. Происходило это не с утра, как положено, а часа в четыре дня. Вы знаете, где Руза? Поэтому пока добирались, начинало смеркаться, оставалось час побегать по лесу до темноты и собираться обратно! А потом два часа возвращались в Москву.
Конечно, папа уставал. Постоянные встречи, общение. При том что он чрезвычайно любил тишину и даже изоляцию. Дача строилась медленно — лет десять. Отец слишком много делал для других, на себя попросту не оставалось времени. Да и летом всегда гастроли, когда еще на этой даче окажешься?! Так что грибы любил, узнавал, но на уровне «Осеннего марафона», который вы припомнили.
— Как не припомнить, когда на Венецианском фестивале за роль в этом фильме Леонову дали приз!
— У нас, кстати, он где-то есть. Из папиных наград еще только «Серебряный павлин», полученный на Международном кинофестивале в Нью-Дели за «Донскую повесть», сохранился.
Анастасия: Андрюша получил приз за лучшую мужскую роль второго плана в спектакле по пьесе Олби «Что случилось в зоопарке» в виде красивого журавля, и теперь павлин не одинок.
— Евгений Павлович обладал редкой актерской удачей — кино, театр, мультфильмы... С ним сложно было тягаться?
Андрей: Оглядываться на кого-то нехорошо, даже если это твой отец. Мой путь — это мой путь. Наверное, его надо выстрадать. Театр — вообще штука сложная: как ты с ним, так и он с тобой обойдется. Помню свой приход в «Ленком». Вел себя безответственно, нагловато, наверное, копировал сложившихся актеров. Это, конечно, ошибки.
— Было такое, что хотелось уйти из профессии?
— Конечно! Даже плакал. Казалось, именно у меня не складывается, один я обречен выходить в массовке. Сказал папе, что, наверное, брошу все. «Хочешь, и я тоже уйду из театра? Из солидарности», — предложил он. Какая-то невероятная, как тогда показалось, за ним стояла мудрость. А потом похожее спокойствие и ко мне пришло. С возрастом даже тупиковые ситуации воспринимаются иначе и все налаживается само собой. Если же впустить в себя беса — обвинять в своих неудачах всех вокруг, обстоятельства, он тебя разрушит. Когда я говорил:
— А почему должен ехать туда на автобусе? — папа тут же перебивал:
— Сынок, у тебя нет денег на такси? Есть? Ну так поезжай на такси!
У папы была отдельная история, которую он любил на эту тему вспомнить: «На гастролях одна актриса все время подбегала к директору:
— А почему у меня номер не такой? А почему расписание не как я просила? А почему мою транспортную проблему еще не решили?
После очередного «почему» он ей ответил:
— Потому что вы — актриса-дерьмо!
При всех. И я запомнил, что жизнь может и таким образом дать по башке, если не ведешь себя достойно.
— Расскажите о самой загадочной странице собственной жизни — первом браке с чилийкой.
— Жизнь мудрее нас, как написал Вампилов, живущих и мудрствующих. А может, в этом и есть ее прелесть. Или все отголоски каких-то моих комплексов. В то время мне казалось, что иностранцы какие-то особенные... На самом деле вышло банально: у меня была машина и педагог из театрального попросил повозить по городу его друзей — гостей из-за рубежа. Алехандра была одной из них, приехала учиться к нам на доктора. Мне понравилось общаться. Я совсем не чувствовал зажима, говорил легко, шутил. Они понятия не имели, кто такой артист Евгений Леонов, не видели папиных картин. Возможно, и это сыграло свою роль. Отношения развивались так же легко. Потому что, если уж начистоту, в голове-то сидело, что могут замуж захотеть из-за папы, за папины заслуги и славу. А тут — полнейшая свобода от условностей. Отец в кои веки вообще ни при чем!
Родился Женя, названный в честь деда. А потом, как часто бывает, брак иссяк. Но не разводились мы долго, чтобы не травмировать сына, хотя много лет каждый из нас существовал сам по себе. Александра, как ее звали у нас, время от времени уезжала в Швецию — там после бегства из Чили поселились ее родители. Отец до эмиграции работал в бригаде, которая обслуживала президента Альенде. Военный переворот встретил в печально знаменитом дворце, где чудом спасся — люди Пиночета превратили путч в настоящую трагедию. Так вот, жена часто ездила к своим, брала с собой сына — и Женя долго вообще не знал о том, что мы разошлись.
Потом Александра иногда приезжала и в Москву. А я, как только складывались финансовые обстоятельства, оказывался в Стокгольме. Воскресный папа. Прилетал зимой и кидался ребенка воспитывать. Летом все проходило спокойнее — Женю присылали ко мне и мы общались без наскоков. Я и Александру приглашал, мы расстались по-доброму. Папа всегда говорил, что расходиться надо, обязательно оставаясь людьми. Так вот, с Женей я во многом стал походить на своего отца! Причем четко повторял то, что, казалось бы, не мог повторить никогда!
Ездили в Крым, в Ялту. Я везде таскался за сыном, выдавая массу инструкций. Люди говорили: «Оставь парня в покое! Что ходишь за ним как хвостик?!» «Женя, не слушай никого...» — упорствовал я, пока от моей заботы не начинали выть собаки. Но ничего не мог с собой поделать! Постоянно наставлял: «Это рискованно, а это вообще тебе не надо...» Папино наследство. Море казалось одной большой опасностью. Александра считала, что в девять часов ребенок должен быть дома, и с восьми я методично отсчитывал время, несмотря на танцы-шманцы и компании. То есть не отец, а такая бабушка-зануда. Проходило по-разному, конфликты случались. Но мы с сыном друзья. Ему сейчас двадцать девять. Возможно, как когда-то с отцом, мы и с Женей однажды столкнемся на одной сцене. Все, что мне когда-то советовал папа, передаю теперь сыну.
Анастасия: Мы общаемся с Женей, ездим друг к другу в гости. Я, кстати, и с бывшей женой Андрея дружу. Прекрасный и добрый человек. Они с Андрюшкой просто разные очень, он — юла и лампочка, а Александра — врач, и этим, наверное, все сказано.
— Музыканты актерам ближе?
Анастасия: Вероятно. Все мы любим выступить на публику. Хотя лично мне врачебный юмор близок.
Андрей: А сколько у нас друзей докторов! То есть с лечением никаких проблем! Надо только придумать болезнь, сразу найдется целый консилиум. Мы еще и мнительные оба...
— А вы-то как встретились?
Анастасия: Я пришла в «Ленком» на спектакль, после заглянула поблагодарить знакомых актеров, и Андрей под это «спасибо» попал. Уже потом спрашивал у коллег, что за королева приходила.
Андрей: Да я сразу понял, что она глаз положила на такого артиста, как я, остальные были предлогом, не больше! (Смеется.)
Анастасия: Потом Андрей пригласил меня на спектакль «Пролетая над гнездом кукушки» и предложил попить вместе чайку, чтобы могла описать свои впечатления в подробностях. Встречались ровно полгода — с девятого ноября по девятое мая.
Андрей: Да уж, она не стала легкой добычей, несмотря на то что артисты вообще-то мужики прыткие. Но тут все говорило за то, чтобы сначала подружиться. Полгода дружили.
Анастасия: У него жила собака Бася, мы гуляли с ней у Новодевичьего монастыря. Разговаривали с Андреем про искусство, а когда поняли, что друг без друга не можем, оказалось, что прошло целых полгода. Так что теперь девятого мая отмечаем двойную победу.
Андрей: Просто правильное планирование. Руководить — значит предвидеть.
Анастасия: Андрей позвонил: «Я сделал вкусную курицу, купил торт, будут соседи, приезжай на дачу». Конечно, никаких соседей кроме одного старенького дедушки там не оказалось! Причем ему Андрей сказал: «Познакомьтесь, это моя будущая жена». Помню, меня это поразило.
Андрей: А какую гамму чувств она испытала, оказавшись в моей холостяцкой берлоге! Я к тому моменту уже лет пятнадцать жил один.
Анастасия: Да уж, потрясение случилось серьезное. Андрей обитал в однокомнатной квартире на Арбате. И до того момента я была уверена, что упихать в одну комнату велосипед, лыжи, обширную коллекцию касок, фуражек и пилоток периода Великой Отечественной и прочих войн невозможно! Едва не навернулась, споткнувшись о стул. Точнее, я думала, что задела гору одежды, но оказалось, что внутри, в самых ее недрах, все же есть стул! Но с другой стороны, если бы у Андрея был идеальный порядок, не знаю, как бы отреагировала. Для меня мужчина — это тот, кто много работает, держит слово, добр к животным и имеет чувство юмора. За чистотой такой принц следить вовсе не обязан. Хотя сейчас даже жаль, что не сняла все это великолепие для истории! Теперь у нас и квартира побольше, и Андрюшина богатая коллекция обмундирования переехала на дачу. Потому что экспонатов так много, что, думаю, при необходимости у нас можно без проблем экипировать небольшую армию.
Андрей: Многогранные люди почему-то слабо ценятся. Может думают, что мы распыляемся. Вот и вы не обратили внимания, что бушлатик на мне 1949 года.
Анастасия: Хобби замечательное. И прекрасно, когда у человека есть какое-то сильное увлечение помимо работы. Я же вижу, как расцветает муж, возвращаясь с очередного вернисажа. Но зачем так много?!
— Говорят, у Ванды Владимировны непростой характер. А как она Настю восприняла?
Андрей: После первого развода мама чересчур переживала на мой счет. Боялась, что история с женитьбой повторится, я не смогу выбрать «правильную» жену и этот брак тоже будет на два года.
Анастасия: Наблюдала Ванда Владимировна за нашими отношениями пристально, долго и на приличном расстоянии. Познакомиться со мной решилась только после рождения нашей Ани. Но сейчас мы друзья. Созваниваемся по нескольку раз на дню. Кажется, она мной довольна. А общением Андрея с моей мамой я вообще восхищаюсь! Он ее называет по имени — Верусей — и на ты. Мама часто у нас бывает, помогает с детьми.
Андрей: Обожаю для нее варить по собственному рецепту раков и вообще удивлять разными изысками!
— Андрей, возвращаясь к Евгению Павловичу... Вы говорили, что не всегда папу понимали, не сразу уяснили размах его таланта. А когда произошла глобальная переоценка?
— Переоценок было много, все проходило поэтапно. Но кардинально отношения изменились после того, как я его едва не потерял. Человек примитивен. Чтобы разглядеть истинное, нужно серьезное потрясение или чудо. В нашем случае присутствовало все.
«Ленком» был на гастролях в Гамбурге, и нам несказанно повезло с географией. Сердечный приступ сразил отца прямо в больнице, когда он пришел делать рентген легких. Папа всю жизнь был заядлым курильщиком, во всех документальных фильмах с сигаретой... В общем, его сразу подключили к реанимационному оборудованию. Случись это на улице, не спасли бы. Министр Чазов впоследствии говорил отцу: «Хорошо, что все произошло в Германии, у них операции коронарного шунтирования давно отработаны».
Папа во многом был везунчиком, для меня же все складывалось страшновато. В тот же вечер труппа уехала, я один остался. Когда примчался в больницу, вообще слабо понимал, что происходит: язык знаю плохо, папа весь в проводах, на искусственном дыхании. По сути, это была клиническая смерть. Врачи порекомендовали беседовать с папой по-русски, и я говорил и говорил, уже совершенно не помню о чем. О каких-то ролях, убеждал, как много мне еще надо будет ему сказать, когда очнется! Пытался вспоминать слова молитв, когда-то прочитанных в художественной литературе... В общем, нес обычную ахинею насмерть перепуганного человека и ждал маму.
А нас перед поездкой, как тогда было принято, порядочно накрутили: мол, вас начнут провоцировать, устраивать неприятные ситуации. Вышел я из реанимации в шоке, слабо соображающий, вымотанный. Сумерки, дождь льет. Иду в гостиницу и вдруг вижу — на газоне стоит абсолютно голая женщина и смотрит на меня. «Провокация! — догадался я. — Что же делать? Она сейчас обвинит меня в домогательствах. А как же папа? Он может остаться тут совсем один, если меня заберут в тюрьму. Или она нуждается в помощи, поэтому стоит рядом с дорожкой в чем мать родила?..» Чем ближе подходил, тем неестественнее казались ее выгнутые под струями дождя руки. Оказалось, статуя! Видно, мое нервное напряжение достигло пика.
На самом деле когда с отцом произошла беда, для меня это стало колоссальным потрясением. Я, что там говорить, все время чувствовал себя за ним как за каменной стеной. Хоть и было уже тридцать, жизни не нюхал совершенно. Растерянность страшнейшая. Первые дни был с ним один, потом прилетела мама. Доктора объясняли про рискованность операции на сердце в таком возрасте и состоянии: язва, начиналась гангрена на левой ноге — можно потерять человека. Попробовали снять трубки — отец не смог дышать. Я совершенно не понимал, что же теперь будет. Немецкий доктор перед хирургическим вмешательством порекомендовал нам попрощаться, поскольку шанс на успех — один из тысячи. Почти эксперимент... Но все удалось — папа вернулся. Будто высшие силы дали ему время побыть с семьей, сыграть роли, ту же «Поминальную молитву», и мне успеть оценить его в должной мере, получить от этих новых отношений ни с чем не сравнимое удовольствие. Когда мы вернулись в Россию, во время первых же гастролей в Днепропетровске я крестился.
Умер он спустя пять лет дома, собираясь на спектакль. Можно по-разному к этому относиться, но почти четверть века прошло с его ухода, а я в самых разных ситуациях по-прежнему ощущаю присутствие папы.
Когда Настя рожала нашу Аню, я нервничал дома. Включил случайный телеканал, а там «Длинное, длинное дело» с отцом, потом начался мультик «Вовка в Тридевятом царстве», на следующий канал щелкнул, а там «Папины дочки». И тут мне позвонили и сказали: все хорошо, родилась девочка. А Насте во время схваток мой папа привиделся — будто подошел к больничной койке и погладил по волосам.
Или настроение плохое, сомневаешься, правильно ли поступил, и вдруг у кого-то на мобильном играет мелодия из визитных для отца «Джентльменов удачи». Возможно, это все мои фантазии или стечения обстоятельств, а может, знаки от папы, просто теперь он выражает свою поддержку иначе, чем тогда, когда жил на планете Земля...
— Расскажите про его внуков. Тезка Евгения Леонова ведь продолжает династию?
Анастасия: Женя сыграл Треплева в «Чайке» на шведском языке. Ездили на премьеру. Не хочу никого обижать, но маленькие европейские страны не очень сильны в области искусства. Возможно, я просто так попадала или дело в языке... Конечно, мы поздравили мальчика, и это прекрасно, что дали такую роль. Потом поехали пить пиво и есть пиццу, что все мы любим. Но моноспектакли, которые Женя Леонов придумывает сам, мне нравятся гораздо больше.
Андрей: Размаха русского не хватило. У нас художник обычно голодный, нервный и страшно масштабный. У них если режиссер повысит голос, его оштрафуют, снимут с проекта, на него подадут в суд и вообще сотрут в порошок. Так годами спокойно, тихо и жуют свою жвачку... Это я шучу. На самом деле мне тоже больше нравятся Женины моноспектакли. Интересный взгляд на все у мальчика. Посмотрим, что будет дальше.
— Младшие внуки уже демонстрируют таланты?
Анастасия: О Мише говорить пока рановато, ему только три годика. А Аня любит балет. Может высидеть какой-нибудь «Спартак» целиком, несмотря на то, что музыка Хачатуряна весьма непроста (к слову, первым учеником Арама Ильича в Музыкальном институте имени Гнесиных был мой отец). Вообще, я носила в себе оперную певицу или на худой конец джазово-эстрадную. Сама хотела бы так петь. Но не вышло: как говорят профессионалы, «глотки не хватает», и я, подобно многим женщинам, перенесла свою мечту на дочь. Опера — это классическая музыка, элегантные наряды, место, достойное во всех отношениях. Однако и Аня, и Миша в плане пения — вылитый их отец! Человек со слухом спеть так, как они, не сможет ни-ког-да! Вспомнила забавную историю. Когда родила Аню и Андрей приехал в роддом, мне нужно было отойти на кухню. Иду обратно и за километр до палаты слышу: «Бескозырка, ты подруга моя боевая...» Первая песня, которую услышала наша дочь на второй день после рождения, — эта! К счастью, папин артистизм детям тоже передался.
Пока Аня, как я уже сказала, очень увлечена балетом. На пуанты можно вставать с семи лет, то есть нам рановато, но упросила: «Купи, я только на них посмотрю!» Естественно, сразу надела! Занимается с разными педагогами, поживем — увидим, что из этого получится. Дома, конечно же, пришлось установить балетный станок. Вижу, как для дочери важен зритель, и чем больше народу, тем лучше. В любых гостях может начать концерт часа на четыре. Балетные пачки покупаются в огромных количествах. Миша у нее подопытный кролик, хотя у них очень трогательные отношения. Но в смысле растяжек дочь непреклонна — начала сажать кукол, а потом перешла на брата. И в то же время заступается. «Он еще маленький!» — все время напоминает мне Аня, которой самой шесть! Мамочка такая.
— А кто-то из детей похож на деда внешне?
Андрей: Женя у нас гордый чилиец, очень сильная кровь по маминой линии. Но добрый и суперспокойный, чем очень напоминает отца. Миша тоже проявляет чудеса добродушия, несмотря на юный возраст.
Анастасия: На детской площадке Аню и Мишу другие малыши, да и родители часто зовут «одинаковками». Считается, что наши дети очень похожи между собой. Что-то есть и от Евгения Павловича, и моя прапрабабушка-японка в каких-то чертах угадывается. Думаю, раскосые глаза по женской линии — целиком ее заслуга.
— Как у вас все интернационально!
Анастасия: Прапрадедушка привез с Русско-японской войны невесту. Мы с папой любили шутить на тему: почему не наоборот-то?! Сейчас катались бы там на машинах, которые сами паркуются... Я, Андрей, две бабушки и даже Женя раздираем этих детей на части. Каждый считает, что Аня и Миша похожи на каждого из нас!
Благодарим мебельный салон Natuzziза помощь в организации съемки.
Подпишись на наш канал в Telegram