Возможно, моя история поможет кому-то не совершить тех ошибок, что я допустил в свое время.
— О нашей семье много пишут, так было всегда. В детстве, в Петербурге, мне из-за этого жилось непросто. Носить фамилию Пьеха и избежать стереотипа «бабушкин внук» невозможно, когда-то это казалось невыносимым бременем. Тем более что я рос совсем не таким.
Подсказок никто не давал: ершистый подросток, я слонялся по дворам с ребятами, спешил навстречу опасным уличным приключениям.
Да, когда-то Эдита брала меня с собой на гастроли — я еще в школу не ходил. Проехал с ее коллективом весь Советский Союз вдоль и поперек, видел изнанку кочевой жизни: бесконечные поезда, ночные переезды, провинциальные гостиницы... За кулисами концертного зала вместо «удобств» — жестяное ведро, чтобы далеко не бегать. Считаю, артисты советского времени — очень закаленные люди.
В четыре года резался в домино с рабочими сцены, а потом с ними же ел кильку в томатном соусе прямо из банки. А гастроли в Биробиджане? Пока Эдита выступала, мне, шестилетнему, стало скучно. Недолго думая по пожарной лестнице взобрался на крышу концертного зала и начал бросаться в прохожих найденными там обломками кирпичей. Эдита позже вспоминала: «Пою, и вдруг за сценой раздаются крики. Администраторы забегали в панике. Концерт пришлось остановить — внука снимали с крыши. Боялась, что меня удар хватит!»
Бабушку я, по-моему, чаще раздражал. Она никогда не скрывала, что маленьких детей не то что не любит, просто совершенно не знает, как с ними управляться. Да и у меня характер тот еще. Когда пошел в школу, мои гастроли закончились. Погрузился в обычную жизнь, которой живут дети артистов. Бабушка — на концертах, которых было всегда очень много. Родители, певица Илона Броневицкая и джазовый музыкант Пятрас Герулис, расстались, когда я еще даже не ходил. Отец — в Вильнюсе, мама с новым мужем Юрием Быстровым тоже колесила по гастролям. Новорожденная сестра Эрика жила со своими бабушкой и дедушкой. Меня оставили в квартире Эдиты на ее помощниц.
Помню, маленьким плакал, когда мама уезжала, хватался за ручку ее сумки, не хотел отпускать. Потом, конечно, привык, что вижу нечасто. Самостоятельность — удел многих мальчишек и девчонок, чьи родители увлечены своей профессией, погружены в нее так же глубоко, как Эдита и Илона. Приходится многим жертвовать, в том числе и самым ценным — благополучием собственного ребенка. Я и сам сейчас такой же папа: сын, которому почти три года, редко меня видит. История повторяется. Но Петя, к счастью, растет с мамой и бабушкой, которые его обожают. А за мной следили знакомые Эдиты.
— Это были ее подруги?
— Я бы не назвал их подругами. Эдита достаточно закрытый человек. У нас с ней тогда не было большой дружбы, как обычно у бабушек с внуками. Порой казалось, что она вынуждена терпеть мое присутствие в своей жизни. Когда уезжала на гастроли, в квартире находились женщины, которые вели хозяйство, следили за порядком. Они же приглядывали за мной: ведь утром надо разбудить, покормить, отвести в школу. Нина Вячеславовна, директор подшефного детского дома — бабушка, сколько помню, помогала обездоленным детям, — часто брала меня с собой на работу. У меня даже своя комната имелась в детдоме, с кроватью и шкафчиком, я там ночевал.
Сразу подружился с детдомовскими ребятами. Вместе гуляли, играли в казаки-разбойники, бегали по дворам, залезали в подвалы и на крыши. Я хорошо их понимал и в истории каждого искал отголоски своих детских чувств. С ними же впервые попробовал курить. Мне тогда было семь. Это сильно придало уверенности в себе. Каким же наивным я тогда был — разве в этом взрослость и крутизна?
Вскоре научился играть разные роли: с детдомовцами был одним, а рядом с бабушкой превращался в пай-мальчика с ломающимся голосом. Илона иногда приезжала, чаще звонила, интересовалась моими делами. Говорил, что все нормально. Ответ ее устраивал. Присматриваться к моим меняющимся привычкам ни мама, ни бабушка были не готовы. Наша суматошная жизнь просто не оставляет возможности проявлять внимание и чуткость. Это не чья-то вина, а беда нашего времени. Но понимание пришло с годами. А тогда... Обижался, злился.
Года полтора назад вдруг осознал простую, в общем, истину: все свои душевные «якоря» мы получаем в раннем возрасте. С годами они удерживают нас все крепче, и если у человека полноценное гармоничное детство, ему проще жить на свете, потому что получил заряд любви и тепла. А у меня в душе зияла, да и сейчас никуда не исчезла, какая-то дыра. Лишь в тридцать пять я наконец понял это, признал ее существование.
Возможно, моя история поможет кому-то не совершить тех ошибок, что я допустил в свое время. Да, в детстве мне недодали любви. В этом, думаю, и надо искать причины последующих многолетних поисков и метаний.
Когда не получаешь от родных одобрения и понимания, к себе любви не испытываешь. Нет внутренней гармонии, уверенности, бросает из крайности в крайность. То в браваду — «все сам могу, мне никто не нужен!» То, наоборот, во внутреннюю панику — «ничего не умею, пропаду...» Оба эти состояния хорошо мне знакомы. Все люди с зависимостями — недолюбленные. Уверенно это говорю, потому что имею большой опыт общения с ними.
В детстве я искал авторитеты на улице, среди старших пацанов: кто сильнее, кто в тюрьме отсидел или в армии отслужил. Кстати, ничему дурному уличные товарищи меня не учили. Как раз наоборот, прививали «вечные ценности»: выполнять обещанное, не предавать, не подставлять, быть сильным духом, «вписываться» за ближнего. Плохому учился сам.
— Все-таки мальчика должен воспитывать мужчина. Неужели в семье не нашлось крепкой руки? У вас были дедушка Александр Броневицкий, два последующих супруга Эдиты Станиславовны, мужья Илоны музыканты Юрий Быстров и Евгений Тимошенков — чем не воспитатели? Родной папа наконец?
— Дедушка Александр Броневицкий жил отдельно — с бабушкой они давно развелись. Умер, когда мне было семь с половиной. Очень жалею, что не довелось толком пообщаться. Ведь он мог столько рассказать! Особенно по части творчества. Одаренный музыкант Броневицкий по сути стал первым в СССР продюсером. Эдита приехала из Польши, училась на психфаке Ленинградского университета. Он создал ансамбль «Дружба», солистка которого, застенчивая иностранка без музыкального образования, вскоре стала знаменитой артисткой мирового уровня. Но увы... Я его фактически не помню.
Со вторым и третьим бабушкиными мужьями мы почти не пересекались: это была ее отдельная жизнь. С отчимами, правда, складывались теплые отношения. В разные периоды оба успевали со мной чем-то делиться. Юра вообще единственный, кто занимался моим воспитанием в раннем детстве.
А с родным отцом я впервые встретился в четырнадцать лет: мама в один прекрасный день просто купила билет на поезд и отправила меня к нему в Литву. Ехал без особого трепета. Помню свое первое впечатление: мужчина в добротном костюме, очки изысканные в тонкой оправе — прямо профессор. С одной стороны, понимал, что это мой отец, пытался уловить схожесть в чертах, голосе, манере поведения. А с другой, видел его впервые в жизни и чувствовал, что между нами — пропасть. Сердце молчало.
Впрочем, подобная черствость типична для подросткового возраста. Даже не вспомню, на какие темы мы тогда общались. Душевных разговоров точно не было. Пожил у него неделю и вернулся обратно в Питер, зажил по-прежнему.
— Сложись иначе, вы были бы готовы воспринять нравоучения от родных?
— Не факт. Характер у меня непростой, к тому же многое делал наперекор, назло. Если Эдита просила «Не надевай рваные джинсы!» — тут же прорезал в них дополнительные дырки. Она качала головой: «Ну в кого ты такой?!» Хотя ответ знала прекрасно: Илона росла не менее упрямой. Знаю, что пока училась в школе, одноклассники и не подозревали, что ее мама — знаменитая Пьеха. Илона никому об этом не рассказывала. Не хотела выделяться. И даже категорически запретила звездной маме присутствовать на школьном выпускном. Одноклассники привели родителей, а Илона явилась одна. Эдита вспоминала, что в тот день все-таки была у школы, наблюдала происходящее со стороны.
Я же пошел еще дальше. До недавнего времени воспринимал жизнь как поле боя: постоянно стремился кому-то что-то доказывать. Неважно как. Если стихами — писать так, чтобы окружающие приходили в восторг. Деньгами — заработать столько, чтобы чувствовать себя достойным мужчиной. Мне всегда хотелось сделать нечто монументальное. Причем быстро — здесь и сейчас. Построить, поставить, созвать всех — смотрите! И чтобы в ответ все ахнули. Типичное поведение тех, кто недополучил в детстве любви: доказывать, добиваться, изображать из себя кого-то, кем на самом деле не являешься.
Драться научился. Причем понравилось. Опять же: жаждал доказать ребятам вокруг, что сильнее всех. В пятом классе семиклассника заломал — провел болевой прием, он упал. Вся школа потом меня год уважала. А я ходил, раздуваясь от гордости. Весь на респекте, важный такой.
До тридцати пяти лет большое количество жизненных сил я тратил на доказательства. Друзьям — какой крутой. Маме — что рокер, неформал и мне никто не нужен. Себе самому — что смелый и «море по колено». Лет в четырнадцать меня отправили на семестр в Англию подучить язык. В местном магазине воровал какие-то кофты. Хотелось пойти против правил. Помню, как билось сердце: поймают или нет?
Как-то нас с классом возили на экскурсию в Гамбург. Там я умудрился залезть по строительным лесам на крышу Михель-кирхе — одной из самых высоких церквей в мире. Стою на верхотуре, дух захватывает. Вдруг — раз! — леса подо мной обваливаются вниз. Адреналин, кайф! Настолько тянуло на подвиги и приключения, что сам не понимаю, как жив остался. А ведь даже в полицию ни разу не загремел. С крыши церкви меня сняли местные спасатели и отпустили, слегка пожурив. И с кофточками ни разу не попался. Куда их девал, уже не вспомню, наверное, дарил девушкам в колледже.
В общем, подвигов в кавычках на моей совести достаточно. С четырнадцати лет уже оставался ночевать в квартире бабушки один, без присмотра домоправительницы. Чему был несказанно рад. Приглашал в гости друзей. Мы смотрели видик, играли в приставку, выпивали. Это не самая, мягко говоря, радужная страница моей биографии.
Есть поступки, за которые по сей день стыдно перед родными. Однажды бабушка не вовремя вернулась с гастролей. Заходит в дом, а там молодежь гуляет: темно, музыка орет. Эдита зажгла свет, и перед ней предстала картина: какие-то парни тискают девчонок. А внук закрылся в туалете, ему плохо. Учился я тогда в восьмом или девятом классе, а гостями были ребята из детдома. Словно сквозь вату слышал голос Эдиты: «Вон отсюда!» Все разбежались.
Эдита устроила выволочку. Мораль читала: «Так нельзя себя вести!» Ну а что она еще могла сделать, кроме как взывать к моей совести? Впрочем, особого результата ее речь не возымела. Разве что стал тщательнее выяснять, когда точно бабушка возвращается с гастролей, чтобы вновь не попасть впросак.
Годам к пятнадцати я неслабо подсел на алкоголь. А позже — еще и на наркотики. Приятели смеялись: ты никогда не отважишься! Мне — и слабо? Вот еще! И я сделал то, чего они от меня ждали: попробовал раз, второй, третий... Сам не заметил, как втянулся.
Когда сын подрастет, обязательно объясню ему простые, но важные вещи. Одна из главных: никогда нельзя идти на поводу у кого бы то ни было. Даже те, кто называют себя друзьями, далеко не всегда желают тебе добра. Они и себе-то не всегда добра желают, не зная по молодости разницы между добром и злом, а рядом нет взрослого, чтобы это растолковать.
Поговорить искренне, по душам мне было не с кем. В семье снова ничего не замечали. К тому же я начал тщательно охранять личное пространство. Зависимые люди, как правило, становятся мастерами конспирации. Скажем, прячут глаза за черными очками. На вопрос «Зачем?» готов ответ: «Вчера допоздна читал, сегодня глаза болят». Нервное состояние, руки трясутся? Кажется, простудился. Когда срочно нужны деньги, тоже что-нибудь придумаешь. Не скажу, что в семье меня заваливали материальными благами, но на карманные расходы всегда давали. Если не хватает, начинаешь сочинять: джинсы порвались, девушку в кафе надо сводить, у друга день рождения... Так и находил деньги. Омут затягивал все глубже.
Однажды совершил проступок, за который корю себя до сих пор. Вечером веселились с друзьями, утром проснулся с тяжелой головой и начал прибираться: вот-вот должна вернуться Эдита. Вроде успел, все чисто. Приехала. Осмотрела квартиру — порядок. Я выдохнул. И вдруг она спрашивает: «А где Вилли?» Вилли звали собаку, черного французского бульдога. Он всегда первым бежал к двери встречать любимую хозяйку. А тут нет его. Хоть убейте, не помнил, куда он делся. Неужели убежал?
Побрел искать пса на улицу. Полдня носился по городу, звал, облазил все подвалы и чердаки. Не нашел. Вернулся домой, уселся в коридоре прямо на полу. И вдруг услышал, как в шкафу кто-то скребется — в Эдитиной квартире очень высокие потолки и шкафы высоченные, с антресолями. Притащил стремянку, влетел на нее, открыл антресоль и увидел внутри печальную собачью морду. Вилли! Видимо, накануне я зачем-то засунул его в шкаф. Много лет с тех пор прошло, бабушкин питомец давно умер от старости, а мне до сих пор перед ним стыдно. Дал себе обещание при первой же возможности завести французского бульдога, холить его и лелеять, чтобы хоть так прочистить себе карму, избавиться от чувства вины перед этой потрясающе преданной породой.
Вообще, я редко тогда думал о последствиях своих поступков. Начались первые серьезные отношения с девушкой. И вдруг изменяю ей с другой. Зачем — сам не ведал, возможно, и тут крутизну доказывал. Любимая об измене узнала и не простила, ушла. Я страдал, искренне не понимая, как она может меня бросить: неважно ведь, что случилось приключение на стороне, люблю-то я ее! Но она не вернулась.
Последним моим «подвигом» стала история, когда выпил и уснул с сигаретой, выронил окурок на матрац, тот начал тлеть... Повезло, что бабушкина помощница пришла прибраться в квартире. Обнаружила меня в дыму и спасла. Сейчас даже весело вспоминать. Мол, были времена, молодость, глупость. Но в тот момент, когда очнулся и узнал о ЧП, стало не до смеха. Забила тревогу та самая домработница: со Стасом что-то не так! Вызвонила бабушку, затем маму, высказала им свои подозрения. Она заметила, что я постоянно в темных очках, вечно запираюсь в своей комнате.
Взрослые приняли решение отвезти меня в клинику. Помню, сижу в коридоре после осмотра врача. Рядом — мама с Эдитой, которые спокойным, ровным голосом просят не волноваться, говорят, что «все будет хорошо, мы тебя поддержим». Наверное, тогда впервые в жизни ощутил, что за меня беспокоятся. Хотя слов любви не прозвучало, обошлись без объятий. Благодарен, что не отвернулись в трудную минуту. Знаете, ведь как бывает: споткнется человек, а близкие ему — ты нам не сын, не брат, не внук! Это было бы самым страшным. Боюсь, не пережил бы истерики Эдиты и Илоны, начни они кричать «Ты опозорил семью!»
Меня увезли в Москву от прежней компании. В столице посадили под домашний арест. Днем — больница и капельницы, вечером — четыре стены. Никаких ночных клубов и даже вечерних прогулок. Впрочем, я к ним и не стремился, ведь друзья остались в Питере, а заводить новые знакомства совсем не хотелось. Гораздо интереснее оказалось общение с мамой. Мы много разговаривали. Она объясняла, что передо мной огромный мир, можно выбрать любую профессию и состояться в ней. Да, будет непросто и возможны падения — но это нормально, ведь иначе никогда не узнать цены успеха. В общем, нашла слова, сумела достучаться.
— И вы выбрали музыку?
— Не сразу. Сначала решил попробовать себя в парикмахерском искусстве. Сказал об этом маме. Думал, в ответ услышу «Это не мужское занятие!» Но Илона не стала отговаривать, наоборот, приняла с энтузиазмом: «Нравится — иди. Если поймешь, что не твое, — придумаешь другое занятие».
Профессией это не стало, но как стилист могу теперь и прическу себе сделать, и концертный костюм подобрать. Чуть позже поступил в Хоровое училище имени Глинки. Однако проучился всего два года. Выгнали, когда без разрешения уехал на две недели на гастроли с друзьями-музыкантами. Отчислили, кстати, не за прогулы, а за «профнепригодность», так записано в справке — наверное, это было удобнее для отчетности. Забавно, но недавно моя знакомая побывала в этом учебном заведении и увидела мое фото... на Доске почета, а вверху надпись: «Ими гордится училище». Узнав об этом, посмеялся: а как же «профнепригодность»? Сегодня могу шутить на этот счет, однако высшего образования у меня по-прежнему нет.
— Участие в проекте «Фабрика звезд» в 2004 году стало для вас серьезным прорывом: о том, что наследник Пьехи тоже поет, узнала вся страна.
— Это все еще было время, когда я доказывал, и в первую очередь себе, что чего-то стою. Хотя сейчас знаю: самостоятельность — прежде всего зрелость суждений и поступков, собственное мнение и умение его отстоять.
Но двенадцать лет назад об этом и не думал. Меня легко было сбить с толку. Взять хотя бы тогдашнюю смешную прическу. А ведь носил ее много лет! Все почему? Когда-то, года за четыре до «Фабрики звезд», сидел во дворе с девушкой, которая очень нравилась. И она заметила, что мне бы пошла стрижка «под горшочек». На следующий день постригся, как она хотела. Уже и с девушкой расстались давно, а я все носил эту прическу, с ней и на «Фабрику звезд» пришел.
Помню драку возле дома в самый разгар телеэфиров. Возвращаюсь после очередного съемочного дня. Неподалеку от моего подъезда на лавочке во дворе сидят два парня и пьют пиво. Вдруг один говорит другому, кивнув в мою сторону: «Вон пошел петушок из телевизора!» Я услышал — мгновенно сорвало башню. Недосып, усталость, стресс — а во время съемок «Фабрики...» и одного, и другого, и третьего было предостаточно. Подбежал к ним, схватил того, кто первый под руку попался, и давай мутузить.
— Я — «петушок», говоришь? Из телевизора?
— Ты о чем, чувак, — хрипел парень, — тебе послышалось!
— У меня хороший слух!
Казалось бы, за что набросился? Ну сболтнул не подумав. Но тогда казалось важным, что обо мне говорят. Было жизненно необходимо, чтобы только хорошее! Хотя если подумать: какая разница? Чаще всего о тебе вообще не вспоминают — все заняты своими проблемами. Расслабься, живи и получай удовольствие. Ан нет, не получалось. Ходил словно под напряжением в двести двадцать вольт.
«Фабрике звезд» я бесконечно благодарен. За то, что встретил там людей, по-настоящему близких по духу. Это Виктор Дробыш, пригласивший в свою команду. Он поверил в меня, когда я сам в себя не верил. Наши отношения даже больше, чем дружба. Говорят, у нас похожее чувство юмора. Витя называет меня «сынку», а я, уже давно взрослый мужик, прихожу к нему за отцовским советом. За многое благодарен и Валерии. Несколько лет после проекта ездили с ней в гастрольные туры. Валерия — пример исключительной работоспособности, ответственности, женственности и порядочности. По сей день дружим.
С Тимати мы вообще были почти родственниками: четыре с половиной года я провел с его двоюродной сестрой Викой. Она очень нравилась моим близким. Но однажды решила уехать в Лондон учиться. Мы расстались — дальше как отрезало. Почему? По сей день нет ответа.
После «Фабрики...» с головой погрузился в бесконечные гастроли. Появилась своя публика, понял, что люблю работать. Но постепенно превратился в человека, буквально одержимого карьерой: концерты, выступления, аэропорты... Рвал и рвал вперед.
— Что в этом плохого? Ведь любимая работа — настоящее счастье.
— Сто тридцать сольников в год и с аншлагами — это то, что не давало остановиться, но в итоге я загнал себя в угол. Выдохся, устал и все равно стремился вперед, снова и снова кому-то что-то доказывая. В результате впадал в такие внутренние состояния — врагу не пожелаешь. Обращался к врачам, один мне сказал: «Приди вы ко мне сто лет назад, посоветовал бы — езжайте, батенька, в свое имение, полгода там поживите на свежем воздухе и депрессию как рукой снимет...» Но разве я мог позволить себе отдохнуть в имении? Нет конечно.
На следующий день предстояло снова отправляться в тур по стране. И я поехал. Вместе со своими страхами и депрессиями. Наверное, так проявлялся пресловутый кризис среднего возраста: мне как раз стукнуло тридцать — время переоценки ценностей.
Пытался разобраться в себе: почему в моей жизни почти не осталось радости? Читал книги по психологии, перелопатил горы литературы. Даже поступил на психфак. Правда, трех лет не отучился — опять же времени не хватало. Но много полезной информации почерпнул. О «кризисе возраста», о собственной личности.
Я понял, что постепенно выздоравливаю, избавляясь от давних комплексов, и все, что происходило со мной прежде, — попытки любой ценой заполнить огромную дыру в душе. Те, у кого детство было счастливым, проще переживают невзгоды. А я только к тридцати шести годам научился быть счастливым. Не сразу и не вдруг, был пройден долгий путь. Перепробовал все на свете, включая запрещенные вещества. Пребывал в таких страшных депрессиях, что не хотелось жить. Рассказываю об этом по одной причине — возможно, кому-то моя история поможет обрести себя.
«Делай что должен, и будь что будет» — стал жить по этому принципу и обнаружил, что жизнь — штука интересная. И гораздо проще, чем казалась раньше. Потому что не надо ничего никому доказывать. Просто созидай и радуйся, получая удовольствие от процесса, а не только от результата. Даже если дело не очень интересное, нудное, а такое случается, теперь себя хвалю: молодец, не откладываю, как раньше, — признаться, водился за мной такой грешок. Начинаю мир свой менять, превращать его из поля боя в спокойное, приятное место. Учусь жить, как подсказывает сердце. Первым делом, кстати, сменил прическу. Мой мастер долго отговаривал:
— Не надо! Тебя таким знает страна!
Но мне надоело ходить с длинными волосами, висят как уши спаниеля, бесят!
— Если откажешься — сам постригусь! Благо умею — на стилиста учился.
— Ладно, — сдался он. — Как стричь?
— Наголо!
Два года назад начал работать со своей сестрой Эрикой. Близкий человек в команде — настоящий подарок судьбы, ведь мы находимся на одной волне. Она архитектор и пианистка, теперь еще и товарищ во всех моих творческих начинаниях. Вместе сделали программу, десяток новых песен. На одну из них, «Не хватает», сняли клип. Кажется, мой экранный образ впервые не идет вразрез с внутренним миром, я наконец такой, какой есть в обычной жизни. Просто Стас Пьеха. Могу сказать, что на сегодня я индивидуализировался в музыке.
Немного переживал, что поколение постарше — те, кто слушал и любил мои прежние песни, — новых не поймут, не примут. Зря волновался. После концертов благодарят и люди зрелые, и молодежь. Всем все нравится. Оказывается, если делаешь что-то душой и сердцем, а не по расчету, — этому верят. Планируем с сестрой переиздание моего второго сборника стихов «Не помню, над чем мы смеялись...»: добавим недавно написанное, иллюстрации, фото, аудиоверсию. А еще собираюсь записать дуэт с одной юной певицей. Планов, как говорится, громадье, понемногу воплощаю их в жизнь.
Когда понял, в чем корень моих внутренних проблем, начал больше отдыхать, стараюсь научиться любить себя— это тоже важная часть заполнения душевной дыры. И жизнь стала ясной, простой и вместе с тем обогатилась новыми яркими эмоциями, встречами, впечатлениями. Поменялось мировоззрение — изменилось и окружение. Из него исчезли случайные люди, появились единомышленники, которых с каждым днем все больше. Теперь знаю точно: доказательство зрелости — это действие. Важно жить настоящим. И быть собой.
Недавно занялся бизнесом. Вкладываю деньги в медицинскую клинику острых состояний (наркоцентр). Очень хочется, чтобы люди были здоровы и не причиняли себе вреда, как делал когда-то я сам. Клиника готова, думаю, через пару месяцев перережем красную ленточку на входе и начнем работать. Даст Бог, поможем спасти чьи-то жизни.
— Знаю, вы помогаете отцу Пятрасу Герулису — тоже зрелый поступок, учитывая, как мало он дал вам в детстве.
— Я действительно стараюсь поддерживать его материально. Это мое решение. Пятрас живет в Литве, а там сейчас непросто. Судить же по меркам, кто кому сколько дал, не имею права. Как бы то ни было, именно Пятрас подарил мне жизнь. Сегодня он уже немолод, и я чувствую за него ответственность.
— А с бабушкой и мамой часто видитесь?
— Не очень. Общаемся исключительно четко и по делу. В нашем домашнем кругу, среди своих, не приняты сюсюканья, объятия, долгие разговоры по душам. Признаюсь: в детстве мне не хватало теплоты. Даже банального «люблю тебя» ни от Эдиты, ни от Илоны не слышал. Советов «как жить» бабушка и мама тоже не давали.
В семье нет традиции собираться всем вместе за большим столом — не сложилась. В основном созваниваемся, нам, в принципе, достаточно. У Илоны свои дела, своя жизнь: она ведет концерты, режиссирует большие программы. И Эдита на месте не сидит. Недавно за месяц десять сольных концертов отработала!
Сейчас она, слава богу, в положительном настрое, готовится к юбилею в следующем году! А еще недавно на все мои расспросы о самочувствии отвечала мрачно: «Как я могу себя чувствовать в восемьдесят лет?» И сворачивала тему. Понимал, что переживает. Она же вечно молодая, и вдруг подвело здоровье, заболела нога. Сильному человеку малоприятно ощущать себя «не в форме».
Я звонил, просил: «Машины ломаются, когда останавливаются. Не останавливайся! У тебя такой красивый дачный участок — гуляй побольше». Эдита отмахивалась. Могла сказать, что ей некогда, и вешала трубку. Но недавно, к счастью, изменилась. Теперь говорит: «Да, годы идут, но жизнь продолжается, я еще что-то могу, работаю понемножку. Не как раньше, но все-таки».
Считаю, это правильное отношение, сопротивляться течению времени — заранее провальная схема. Когда принимаешь себя и мир такими, какие есть, жить легче. Находятся новые радости и цели. Стихи мои она читает. Слышу: «Ничего в поэзии не понимаю, но твоя мне нравится интуитивно!»
Изучая психологию, я стал лучше понимать Эдиту. Детство ее пришлось на военные и послевоенные годы. Она рано потеряла отца, в семье появился отчим — отношения с ним не сложились, Эдита чувствовала себя чужой, вот и закрылась. Так и не научилась открываться, даже перед своими. Кстати, заметил, что мы с бабушкой очень похожи: как и она, терпеть не могу отдыхать. Если нет работы и день не расписан по минутам, хожу из угла в угол, не зная, чем себя занять. Впрочем, Илона и Эрика такие же. Все мы одного поля ягоды.
— Осознав многое в жизни, сыну вы наверняка даете больше тепла и любви, чем получали в детстве сами?
— Я очень стараюсь. Как могу. Долго никому не рассказывал, что у меня есть сын. Не хотелось делиться личным, и его старался от всех оградить. Кстати, решение назвать сына царским именем Петр было моим. Возможно оттого, что родной город — Петербург.
Симпатичный парень растет. Жизнерадостный, активный и очень самостоятельный. Ни секунды не стоит на месте, вовсю бегает, смеется, уже говорит. С нетерпением жду времени, когда смогу с ним общаться подолгу, вместе гонять мяч, кататься по парку на велосипедах.
Недавно купил Пете и его маме Наташе дом в Подмосковье. Осталось чуть-чуть доделать ремонт, и переедут. Ну а пока отправил их на море в теплую страну. Пусть немного погреются, в Москве сейчас холодно, гуляют простудные вирусы. Мне важно, чтобы сын ни в чем не нуждался.
— В газетах писали, что с мамой Пети вы не живете вместе...
— Могу сказать одно: я не развелся. На сегодня продолжаем общаться вполне дружески, отношусь к Наташе с уважением, осознаю, какой это большой труд — воспитывать ребенка. Что будет дальше — одному Богу известно, даже загадывать не стану. Единственное, хочется, чтобы Петя знал: и мама, и папа его очень сильно любят и всегда рядом. Надеюсь, детство сына будет наполнено любовью и он вырастет без пустоты в душе — все сделаю, чтобы это случилось.
Подпишись на наш канал в Telegram