Поверьте, я сейчас совсем не кокетничаю, но меня очень долго не устраивала собственная внешность. Так бывает: человек не может оценить себя объективно и мучается проблемами, которые сам же придумал. Вот и я переживала, что слишком крупная, не нравилась себе ни на фото, ни на экране, хотелось быть стройнее.
— Сейчас, пересматривая снимки и фильмы того времени, понимаю, что относилась к себе предвзято. Видимо, в голове был определенный образ, до которого, как мне казалось, я не дотягивала.
Началось все в подростковом возрасте, до этого о таких вещах я даже не задумывалась. И родители никогда не говорили, что с моей «формой» что-то не так.
— Хотя уж они-то точно заметили бы, будь проблема реальной. Ведь ваши родители — артисты балета?
— Да, папа и мама — Александр Хмельницкий и Валентина Савина — двадцать лет танцевали в Большом театре. Я занималась художественной гимнастикой и настольным теннисом (даже выиграла несколько городских соревнований) и хорошо училась — в знаменитой двенадцатой французской спецшколе на Арбате. Все успевала.
Большой театр часто ездил за границу, и родители привозили с гастролей красивые вещи, о которых во времена тотального дефицита большинство советских семей могло только мечтать. До сих пор помню свои красные лаковые туфельки. Сказочно красивые! Умереть не встать. И сейчас люблю лаковую обувь, особенно на детях. Никогда не забуду и плюшевую шубку с металлическими застежками и меховой опушкой.
Еще работая в театре, папа начал преподавать в хореографическом училище. А мама окончила ГИТИС и стала балетмейстером. Она была ассистентом Владимира Васильева, когда тот ставил в Большом «Макбета» и хореографию в ленкомовской «Юноне и Авось».
— Валентина Константиновна известная красавица. Гордились ею?
— А как же! Мама очень эффектная женщина. В «Ленкоме» до сих пор в ходу фраза, когда-то брошенная Марком Захаровым на репетиции «Юноны»: «Валентина Константиновна, встаньте просто!» Мама что-то показывала артистам, а те не могли повторить. В ответ на реплику Марка Анатольевича она кивнула — да, конечно, — и встала в позу танцовщицы фламенко с поднятой вверх изогнутой рукой. Не специально — для нее это было совершенно естественно, но присутствующие полегли от смеха. С тех пор если кто-то заигрывается, в театре шутят: «Валентина Константиновна, встаньте просто!»
Я восхищалась мамой и в детстве любила играть «в балерину». Сохранилась смешная фотография, где совсем маленькая стою в ее пуантах со специально ушитой пяткой, чтобы не выпадали ножки. Но дальше игр дело не пошло. Родители не стремились отдать меня в балет, знали, какая это тяжелая профессия, да и у меня не было упоения этим видом искусства, которое искупает любые мучения.
— Но все-таки хотелось быть похожей на маму?
— Девочки часто копируют мам. Я тоже наряжалась в ее вещи и крутилась перед зеркалом. Она одевалась модно и ярко, очень любила шляпы, и я довольно долго была помешана на головных уборах — кепках, шляпках, беретах. В советское время женщина в шляпе привлекала всеобщее внимание — это было редкостью. Но мама умела носить самые смелые вещи так, что окружающие понимали: перед ними звезда.
Когда мне исполнилось двенадцать, она начала ставить показы в Доме моды Вячеслава Зайцева. Я там не раз бывала, не только на дефиле, но и в пошивочных цехах. Папа тоже захаживал и каждый раз приходил в восторг: «Боже мой! Вокруг столько проблем, войны, международные конфликты, а здесь об этом не думают, живут только модой, воланчиками и кружавчиками!» Я была совершенно очарована этим волшебным миром и наблюдая за тем, как Вячеслав Михайлович создает свои модели, тоже стала делать эскизы, представляла себя художником-модельером. Многие хвалили: «У тебя неплохо получается! Надо профессионально заниматься рисованием». Какое-то время я посещала подготовительное отделение Суриковского института, но очень быстро поняла, что это не мое: надоели унылые натюрморты, которые заставляли рисовать часами.
У мамы было несколько нарядов от Зайцева — совершенно фееричных. В них она выделялась даже в Париже, когда ездила с «Ленкомом» на гастроли: в 1983 году спектакль «Юнона и Авось» в течение двух месяцев шел в театре Пьера Кардена на Елисейских Полях. До сих пор помню вещи Вячеслава Михайловича буквально на ощупь — так были хороши. Один наряд мама потом отдала мне — костюм глубокого бордового цвета: брюки и куртка с пышными рукавами, напоминавшая средневековый камзол, очень эффектный, немного театральный, но я себя в нем чувствовала достаточно комфортно и с удовольствием ловила восхищенные взгляды.
— Признайтесь, наверное, росли воображалой?
— Нет, не была ни воображалой, ни чистюлей! Никогда не тряслась над своими нарядами, и родители не одергивали: «Смотри не испачкай новое платье! Не заляпай пальто!» Я росла в замечательной творческой среде, в которой были совсем другие ценности и традиции.
Помню, один из постояльцев Дома творчества ВТО, куда я начала ездить с родителями еще до школы, актер Малого театра Пров Садовский говорил: «Нормальный ребенок в Щелыково должен быть весь в грязи!» Когда прибывали новички и приводили в столовую свое чадо — нарядное, чистенькое, в красивых туфельках и беленьких колготочках, Пров Провович брал ребенка за руку и заводил в какую-нибудь лужу: «Ну вот теперь ты посвящен! Настоящий щелыковец!»
В Доме творчества с расфуфыренных тут же сбивали спесь: все было запросто, по-домашнему, никто не наряжался, не красился. Хотя моя мама даже там выглядела очень элегантно, а другие прекрасно себя чувствовали в тренировочных костюмах и резиновых сапогах. В Щелыково собирались заядлые грибники, например Ия Саввина, Екатерина Максимова и Владимир Васильев. Прославленные артисты в шесть утра в соответствующей экипировке уже отправлялись в лес с корзинками в руках.
— Почему же все-таки несмотря на такую комфортную среду появилось недовольство собой?
— В переходном возрасте многие девочки начинают искать себя, свой образ и зачастую чувствуют дискомфорт от несоответствия внутреннего состояния внешнему облику. Я тоже испытала нечто подобное, когда появилось желание нравиться. Прекрасно помню, как в тринадцать страдала от отсутствия безумной любви. Жажда сильных чувств совершенно естественна в юной девушке, а я еще много читала и представляла себя героиней романов.
Вниманием мальчиков не была обделена, но ровесники не особенно привлекали. Всегда нравились мужчины старше меня, наверное потому, что вращалась в кругу друзей и знакомых родителей — выдающихся артистов, режиссеров, художников. Эти люди относились ко мне с огромной симпатией, но как к ребенку, пусть и тонко чувствующему, развитому не по годам. Режиссер и сценарист Александр Аркадьевич Белинский называл «маленькой девочкой с большим сердцем». А я-то считала себя уже вполне взрослой и хотела, чтобы и другие это заметили, обратили внимание!
В школе как-то выделиться было трудно, все ходили в форме и выглядели одинаково. Если чем-то и мерились, то не одеждой, а «фирменными» пеналами и ластиками. До сих пор, кстати, обожаю красивые канцтовары. Сейчас их полно, а тогда было не достать. Краситься не разрешали, даже слегка тронуть тушью ресницы — учителя тут же отправляли в туалет умываться. Но так хотелось стать привлекательнее!
Однажды завуч заметила на мне блеск для губ и ужаснулась: «Хмельницкая, ты не в кафешантане! Сейчас же сотри!» Я в ужасе стала тереть губы. О кафешантанах тогда даже не слышала, но поняла — должно быть, это что-то страшное, порочное. Я принимала условия игры, выполняла требования учителей, но за пределами школы экспериментировала с макияжем, надевала какую-нибудь мамину шляпку. Интересно было примерить на себя разные образы. Она все понимала и разрешала.
В тринадцать впервые решила заняться своей физической формой. Массовая истерия, связанная с похудением, охватывает большинство девочек-подростков, и я, хоть и не была толстой, тоже ей поддалась. Возможно, все-таки действовал и пример балетных родителей. Они были очень стройными, хотя, к слову, не сидели ни на каких диетах, даже когда танцевали в Большом театре. Работать приходилось так много, что лишние калории сгорали без остатка. У нас в семье любили вкусно поесть, прекрасно готовили. А я стала придумывать себе какие-то ограничения. Взрослые к этому относились спокойно, как к какой-то игре. Пытались давать советы по здоровому питанию.
Девчонки в классе что ни день делились «чудодейственными» диетами, по большей части абсолютно шарлатанскими. Помню, все дружно сидели на гречневом проделе, и я тоже: заваривала его специальным образом и ела эту неаппетитную кашицу. Находились и другие странные рецепты, которым я послушно следовала, но когда поняла, что ни один не дает серьезных результатов, стала заниматься аэробикой — она тогда находилась на пике популярности. У меня было несколько видеозаписей с уроками Джейн Фонды разной степени интенсивности, и я ежедневно устраивала себе тренировку — надевала спортивную форму, ставила видео и повторяла упражнения. Джейн Фондой до сих пор восхищаюсь: в этом году актрисе стукнет восемьдесят, но она в идеальной форме, видимо, дело не только в фитнесе.
Джейн Фонда для меня — родной человек, ведь я, можно сказать, «общалась» с ней каждый день в течение нескольких лет. Родители к тому времени уехали работать в Испанию по контракту. Могла бы отправиться с ними, но для меня это было невозможно. Уже поняла, что хочу поступать в театральный. Мой выбор совершенно естественно и закономерно определило общение с людьми искусства. Оставленная в Москве на бабушку, я очень быстро привыкла к самостоятельной жизни. Молодежь стремится к свободе и независимости. И я хоть и скучала по родителям, в принципе была вполне довольна тем, что они далеко.
Помимо «несовершенной» формы меня раздражали вьющиеся от природы волосы. Тогда у нас еще не существовало специальных утюжков и стайлингов, и я мазала голову разными народными снадобьями в надежде распрямить непокорные кудри — они не сдавались. Потом попалась картинка в каком-то иностранном журнале: у модели была так называемая мокрая химия и выглядела она просто сногсшибательно. С этим журналом я пошла в салон — попросила сделать такую же красоту. Результат понравился, но когда вымыла голову дома, волосы встали дыбом, огромной бесформенной шапкой. Теперь приходилось собирать их в тугой хвост, чтобы хоть как-то укротить.
В семнадцать лет я сделала «перья». Тогда пряди осветляли полукустарным способом и они выглядели достаточно грубо, особенно на темных волосах. Больше «перышками» не баловалась. Постепенно всему научилась сама и теперь на раз делаю себе любую укладку. Мама пыталась отговорить от сомнительных экспериментов, но ничего не запрещала, не давила, понимала, что переживаю определенный этап становления. Родители продолжали работать в Испании — вначале в Мадриде, потом в Барселоне, но мы довольно часто летали друг к другу в гости.
Мечта стать актрисой исполнилась — я поступила в Школу-студию МХАТ. И уже на втором курсе, благодаря счастливому стечению обстоятельств и пройдя непростой кастинг, попала в любимый «Ленком». Начала играть Кончитту в «Юноне и Авось» и параллельно сниматься в кино. Вскоре после окончания института вышла замуж за Тиграна Кеосаяна, а еще через несколько месяцев забеременела Сашей. Из театра пришлось уйти. Врачи советовали поберечься, а мне по ходу спектакля приходилось совершать довольно рискованные трюки. Рожала в Швеции, куда к тому времени переехали родители. За беременность я набрала довольно много килограммов, но совершенно не переживала по этому поводу, и лишний вес ушел буквально за полтора месяца.
Казалось бы, все складывалось как нельзя лучше — любимая профессия, прекрасный муж, желанный ребенок, интересные поездки, разнообразный круг общения... Но все это совпало с непростым периодом в жизни страны, кризисом российского кино, безработицей и безденежьем. В какой-то момент пришлось даже устроиться исполнительным директором в бутик одежды, который открыли друзья. Ездила в Европу и Америку закупать товар. Поначалу мне нравилось. Бутик просуществовал всего два года. К тому времени на нашем телевидении начали снимать первые отечественные сериалы, и я вернулась в профессию. Работы было не так уж много, и я чувствовала себя достаточно неуверенно. Может быть, поэтому пережила кризис, когда перешла тридцатилетний рубеж?
Сейчас много об этом пишут. Психологи утверждают, что через личностный кризис именно в таком возрасте проходит чуть ли не каждая женщина. Считается, что он связан с ложной установкой о тридцатилетии как некоем этапе, подойдя к которому, необходимо все о себе понять и почувствовать себя совершенно зрелой. Это получается не у всех, потому, мол, возникает ощущение неудовлетворенности жизнью. Не знаю, правы ли психологи, но что я была недовольна собой — это точно.
Самое забавное: когда в тридцать знакомые стали твердить мне об опасности, я только смеялась. А где-то через полгода началось! Меня будто накрыло черной волной. На протяжении нескольких месяцев с головой было явно не в порядке. Наверняка сыграла свою роль неопределенная ситуация с карьерой: время шло, годы уходили, но я практически не снималась. Хотелось все изменить, переделать, но что переделать — себя, окружающих, жизнь — не понимала и объяснить не могла.
У женщин внутренние переживания часто выливаются в паранойю, связанную с весом. Я опять решила худеть и добилась небывалого «успеха»: буквально ушла в минус — кожа да кости. Никогда такой не была — ни до, ни после. Некоторые знакомые начали проявлять озабоченность моим физическим состоянием, но подробности выяснять боялись: вдруг что-то серьезное? Так продолжалось несколько безрадостных месяцев, но однажды я просто вынырнула из этого так же внезапно, как погрузилась. Все вошло в свою колею. Что это было — так и осталось загадкой.
— В сорок подобного не испытывали?
— Нет, абсолютно! Годом раньше я родила младшую дочку и думала не о себе, а о ней. С Ксюшей тоже набрала вес, правда меньше, чем с Сашей, но мне было не только безразлично, что я поправилась, но и совершенно все равно, сброшу лишние килограммы или нет. Этот ребенок должен был появиться на свет! Я о нем мечтала. Если кто-то осторожно высказывался на тему моего веса, заявляла: «Ну и что? Любите меня такой». Конечно, немного кокетничала. Постепенно все равно вернулась в привычную форму, но делала это уже без былого надрыва.
Думаю, к определенному возрасту я просто успокоилась. Наконец повзрослела. Возможно, у меня было позднее становление. Общаясь с молодыми женщинами, вижу, что многие из них даже сейчас взрослее меня! Чувствую себя рядом маленькой девочкой — в смысле практичности, понимания собственной выгоды. Они гораздо большие материалистки. Точно знают, чего хотят. Я тоже не розово-воздушная, достаточно волевая и энергичная, но довольно долго витала в облаках.
Наверное, повезло с родителями, окружением, не было задачи зацепиться и выжить любой ценой. Но рано или поздно мозги должны были встать на место. Женщине следует принять то, что дала ей природа, и просто развить свои достоинства и научиться маскировать недостатки. Помните, что говорила Шанель? Не всякая женщина рождается красивой, но если не становится таковой к тридцати годам, она просто-напросто глупа. И я примерно к этому возрасту перестала ощущать дискомфорт от «несоответствия внешних и внутренних данных». Есть такое понятие в актерской профессии.
— Влияет ли на это переосмысление мужчина, который рядом?
— Безусловно влияет, но его мнение не является определяющим. По крайней мере в моем случае. Конечно, мне небезразлично, что думает близкий человек. Могут быть и комплименты, и критика. Но что бы ни говорили другие, сама я все про себя знаю гораздо лучше: в какой форме нахожусь, плохо или хорошо выгляжу. И вообще, мало ли что кажется окружающим? Главное — нравиться себе самой. Каждый взрослый человек стремится достичь внутренней гармонии в процессе жизни.
Кстати, я уже несколько лет не взвешиваюсь — неинтересно. Пришла к выводу, что весы не дают адекватного представления о себе, как и зеркало. После рождения Ксюши в моем организме, видимо, произошло перераспределение мышечной и жировой массы. Я стала немного тяжелее, но при этом не увеличилась в объемах. Вместо весов использую одежду, по которой могу судить о своей фигуре. Влезаю — прекрасно, тесновато — пора заняться собой. По-моему, это какая-то мания — без конца контролировать вес. Какая разница, что за цифру я вижу — пятьдесят или шестьдесят килограммов, если сама себе нравлюсь и ничего не мало?
Однажды не утерпела. Мы снимали в Питере сериал в квартире. В ней оказались весы, и я взвесилась в ванной. Решила для себя: «Если будет опять слишком много, сделаю вид, что не взвешивалась». Что интересно, стрелка показала гораздо меньше, чем я ожидала. Я была готова к худшему и не поверила: «Наверное, весы неправильные. Или пол неровный». Но, конечно же, обрадовалась. Все-таки странные мы, женщины, что и говорить!
— Как думаете, ваш опыт может пригодиться дочерям?
— Про Ксюшу говорить еще рано, ей шесть с половиной. А Саше — наверное может, хотя она никогда не испытывала таких метаний, как я. Уже в пятнадцать была абсолютно зрелым человеком и четко понимала, чем хочет заниматься — кинорежиссурой. Ее приняли в Tisch School of the Arts Нью-Йоркского университета. Чтобы поступать в университет за границей, нужен диплом IB. И Саша экстерном сдала школьные экзамены в Москве и поехала учиться в Англию на два года, иначе диплом не получить. Одна в шестнадцать лет! В этом году окончит университет, по поводу чего у нас в семье легкая паника. Недавно Сашка призналась, что ей тоже не по себе: «Заканчивается замечательный период, когда все ясно и понятно, существует определенный режим. Что дальше?» Главный вопрос: как сложится с работой. Где сможет заниматься своим делом — в России, Америке, Англии — не так важно.
И у дочки, конечно, были эксперименты, в основном с макияжем, которые мне не очень нравились, но сейчас она может накраситься просто как профессиональный визажист. Саша не выходит на улицу без косметики, и я ее не осуждаю, потому что вспоминаю себя. В двадцать два года тоже чувствовала себя «голой» без макияжа. Хотелось нравиться, казалось, что сейчас за углом встречу свою судьбу. А теперь я практически не крашусь, если только по какому-то поводу, на выход. И когда еду со съемки по делам — снимаю грим.
В Москве, кстати, женщины красятся гораздо сильнее, чем в Нью-Йорке, и порой прямо с утра. Там все намного демократичнее, по крайней мере в студенческой среде я не заметила никакой брендомании, безусловно отличающей студентов наших престижных вузов. Здесь все иначе, и приезжая домой, Саша ведет себя по-московски. Одевается ярче и может взять что-то мое, благо у нас практически один размер.
Сейчас все силы у дочери уходят на учебу. Что касается личной жизни, с этим у нее полный порядок, но она пока не строит серьезных планов. Зато Ксюша все запрограммировала на годы вперед! Жених у нее есть практически с рождения — лучший друг Сандрик, сын Вилле Хаапасало и Тины Баркалая. И она время от времени спрашивает: «Когда уже мы будем жениться с Сандро?» Сам он ей сказал, что женится в двадцать четыре. Почему — не знаю. Ксюша поинтересовалась у меня, когда это будет.
— Еще нескоро, долго ждать.
— А когда у нас родится ребенок, ты что, станешь бабушкой?
— Ну да.
— А Вава? — Так девочки зовут мою маму.
— Прабабушкой.
Она задумалась. Хочется верить, что Ксюше сложно представить нас бабушкой и прабабушкой. Маме никто не дает ее возраст. Она присутствовала, когда я рожала Ксюшу в Ницце, и доктор-француз очень удивился, узнав, сколько ей лет. На какое-то время даже забыл обо мне, своей пациентке, все повторял: «Невозможно! Немыслимо!»
Генетика у нас, мягко говоря, неплохая. Мои бабушка и прабабушка прожили по девяносто восемь лет. У бабушки до самых последних дней была удивительно гладкая и упругая кожа, лучше, чем у многих гораздо более молодых женщин. От природы — она ничего для этого не делала. Мама, безусловно, ухаживает за собой, но без использования современных технологий, только кремы и маски.
— Так, может, и не надо бороться с возрастом, по крайней мере яростно и самозабвенно?
— Бороться действительно бессмысленно и бесполезно. Невозможно в пятьдесят лет выглядеть на двадцать пять. Но если принять себя такой, какая есть, можно нести свои годы достойно. Я к этому стремлюсь. Впрочем, не исключаю, что в какой-то момент придется прибегнуть к решительным мерам, чтобы по-прежнему нравиться себе самой. И еще: я же все-таки актриса!
Благодарим салон «Интерьеры BAMAX» за помощь в организации съемки.
Подпишись на наш канал в Telegram