Я знал, что Ирина еще официально замужем, но меня это абсолютно не волновало, и уж тем более никакого чувства вины перед ее бывшим мужем не испытывал. В такие моменты ты никого не жалеешь, поступаешь как эгоист или как мужчина, который полюбил.
Александр: Сегодня самым важным для меня в жизни является семья — жена Ирина, с которой почти двадцать лет вместе, и дети Ксюша и Василий, родившиеся от этой любви, а еще старшая дочь Маша, внучка Лиза и мама. Все они очень дороги.
Встреча с Ирочкой, наверное, была предопределена заранее, ведь задолго до знакомства мы опосредованно друг о друге знали. Ей рассказывали обо мне, мне о ней, судьба будто ждала подходящего случая, но до поры до времени нам его не давала.
В девяностых годах прошлого века были популярны конференции об искусстве, в одной из них я участвовал с докладом на тему режиссуры двадцать первого века. Вдруг открылась дверь и вошла Ирина. Она опоздала и села на единственный свободный стул — тот, на котором до этого сидел я. Посмотрев на нее, сразу понял: вот та женщина, с которой я хочу прожить всю оставшуюся жизнь.
Когда мой доклад закончился, молча отдал Ирине записку с просьбой оставить координаты, и она в ответ на том же листочке написала номер своего телефона. Переписку мы храним как семейную реликвию. Я позвонил, и мы встретились. Первое время все тщательно скрывали, однако оба понимали, что это не проходная интрижка, а начало нашего большого-большого жизненного пути. Две параллельные линии, как учил Лобачевский, где-то обязательно пересекутся. Мы и были этими линиями, которые стремились друг к другу и когда встретились, пересеклись.
Расскажу одну из наших романтических историй. Я работал в Финляндии, ставил в Миккели спектакль по Булгакову «Полоумный Журден», а Ира летела из Америки, где играла на английском Шута в совместном с американцами проекте «Король Лир». На наше счастье, ее обратный путь оказался с пересадкой в Финляндии. Я знал точное время прилета, но в ту зону, естественно, не пустили. Ира тоже выйти ко мне не могла. Девяностые годы, никаких мобильных не существовало еще и в помине. Нас разделяло толстое стекло, друг друга мы не слышали, поэтому прикладывали к нему записки. Я написал, что не могу без нее жить. Ира, прочитав, впрямую ничего не ответила. Ничего конкретного типа «выходи за меня» в записке не было, предложение о замужестве сделал гораздо позже.
Ирина: Надо же! А у меня немного иное восприятие этой истории. Саша написал «Не могу без вас жить», а я это истолковала тогда как предложение о замужестве, хотя мы были еще на «вы». Кстати, помню, Саша специально перед встречей купил фотоаппарат, чтобы меня снимать, сказал, что у него нет моих фотографий и так жить невозможно. Щелкал меня через стекло, когда я писала ответы. После нам уже не хотелось расставаться. Такая вот разная трактовка той встречи.
— Ирина, а когда пришло четкое понимание, что Александр должен стать вашим мужем?
Ирина: Мы познакомились на конференции, и спустя короткое время он уехал в Германию, в Баден-Баден, выпускать «Пиковую даму», а я готовила премьеру в Театре Ленсовета и заболела пневмонией. В следующий раз встретились, когда лежала в реанимации после переливания крови, болезнь была сильно запущена. Он, узнав об этом, тут же прилетел. Помню, открываю глаза и первое, что вижу, — лицо Саши. Сначала решила, что галлюцинация, такого быть не может, а потом поняла: нет, это вовсе не видение. Передо мной стоял именно он. Наша встреча на конференции в СТД оставила глубокий след в душе, и я надеялась на продолжение, но никаких иллюзий не питала. И тут вижу его в белом халате. До сих пор помню картину: меня везут в палату, а Саша идет рядом и отчитывает за наплевательское отношение к своему здоровью. Возникло ощущение, что я теперь не просто его жена, а что женаты мы уже сто лет и он несет ответственность за мое здоровье и нашу семью. Спустя время я узнала: именно в эти минуты в Сашиной голове все так и сложилось.
— Ваше знакомство состоялось, когда Ирина была еще замужем...
Ирина: Да, за Антоном Олейниковым — моим сокурсником по Академии театрального искусства. Когда учишься на актера, полностью погружаешься в эту атмосферу. Возвращались домой последней электричкой, а уже утром в половине десятого прибегали на репетиции. Никого и ничего не видели вокруг. Я и сейчас, спустя много лет, убеждена, что такой подход единственно правильный для людей нашей профессии. Мы все будто уходили в творческий монастырь и там постигали новый язык, обретали иной взгляд на жизнь и театр. Прожили мы с Антоном совсем недолго. Когда освободились от театрально-школьных уз, поняли, что очень разные. На вольных хлебах распалась вся эта учебная система и вместе с ней наш брак. Антон пошел в Театр музыкальной комедии, я — в Театр Ленсовета.
Александр: Я знал, что Ирина еще официально замужем, но меня это абсолютно не волновало, и уж тем более никакого чувства вины перед ее бывшим мужем или жалости к нему не испытывал. В такие моменты ты никого не жалеешь, поступаешь как эгоист или как мужчина, который полюбил.
— Ирина, как вы представили Александра Владимировича родителям?
Ирина: Это случилось Восьмого марта. Саша явился с подарком для моей мамы. Я уже пережила развод с Антоном и была свободной, но истерзанной, уставшей и внутренне немного надорванной. Неустроенность, вечная нехватка денег, проблемы с жильем — все это происходило на глазах у родителей, поэтому когда пришел Саша, мама сказала: «Вот какую дочь я для вас вырастила!», разглядев в нем надежный тыл. А папа изначально отнесся настороженно. Зная Сашину биографию, переживал, не стану ли я очередной проходящей женой. Для папы все же более показательны не слова, а поступки. Позже он, конечно, смягчился, и Саша приобрел авторитет в его глазах.
— Александр Владимирович, а почему не сложились ваши предыдущие браки?
Александр: Оба раза я женился на женщинах, к которым по сей день испытываю уважение. И несмотря ни на что, благодарен за то, что были в моей жизни. Восхищаюсь, когда слышу, что браки распадаются, но люди продолжают общаться и даже дружить. В моем случае этого не произошло. Мы не поддерживаем отношения, хотя какие-то новости о них до меня доходят.
Первый раз женился в девятнадцать. Кроме чувств к будущей жене мной руководило желание уйти в самостоятельное плавание, поскольку опека родителей была очень сильной. Они переживали, когда поздно приходил домой, хотя папа старательно это скрывал. Возвращаясь под утро, видел, как отец нервно курит у окна. Встречал словами: «Что матери скажешь? Она не спит ночами. А ей на работу в шесть».
Сообщение о том, что собираюсь жениться, стало для мамы ударом. Оля Наруцкая была старше на пять лет, мы учились в ЛГИТМиКе, на курсе и познакомились. Оля, тогда еще будущая жена, предлагала жить не расписываясь, но я не понимал: как это можно, не заключив официального брака? С точки зрения общежития, морали, отношений мужчины и женщины я был воспитан очень строго, и мы поженились. Родилась Маша, а чуть позже Наруцкая уехала в Москву на Высшие режиссерские курсы, оставив дочь на воспитание бабушкам.
Оля — очень талантливый человек и всегда была лидером. Ее дипломной работой стал короткометражный фильм «Нам не дано предугадать...», который на различных фестивалях получил кучу призов. После такого блистательного вхождения в кино Наруцкую заметил Ролан Быков и пригласил в свое объединение. В 1988 году она сняла ленту «Муж и дочь Тамары Александровны» по сценарию Надежды Кожушаной о сложных взаимоотношениях в семье на фоне советской действительности переходной эпохи. Главную мужскую роль сыграл я. Снимали в Москве, недалеко от метро «Смоленская», в полуразрушенном выселенном доме. Работали и там же жили всей съемочной группой: оператор, художник, даже девочка, игравшая главную роль. Родители ей разрешили, чтобы привыкала к нам. Картина прогремела, но на короткий срок — постепенно исчезал прокат и просмотр ограничился творческой средой. Между тем художественные приемы, которые использовала Ольга, нередко встречаю и в кино сегодняшнего дня. Фильм участвовал в основном конкурсе Венецианского фестиваля и даже получил приз, да и сам факт участия стал огромным шагом вперед.
— Двум творческим личностям непросто уживаться под одной крышей, не это ли привело семью к распаду спустя почти четырнадцать лет?
Александр: Если намекаете на конкуренцию, то ее не было и в помине. Мы разошлись оттого, что у Оли возникли свои интересы, у меня — свои, да и дочь, как уже упомянул, воспитывалась у бабушек. Все это сыграло с нами злую шутку. Общение с Машей после развода было очень непростым. Но я ждал, понимая, что наступит время, когда у нее появится собственная семья, отношения с мужчиной, родится ребенок и она многое поймет. Так и случилось.
— А где вы встретили вторую жену, переводчицу из Германии Рут Винекен?
Александр: Я был один, такой неухоженный и неприкаянный, учился в Москве, жил у друга в кладовке, своего не имел ничего. Кино практически перестало существовать. Познакомился с Рут, изучая режиссуру на курсе Анатолия Васильева во время работы в «Лаборатории» театра «Школа драматического искусства», она была там вольным слушателем. Рут занималась русским театром. Она талантливый человек, пишет книги, перевела на немецкий труды по режиссуре Анатолия Александровича Васильева. У нее было три дочери: взрослая и две маленькие, моя Маша с ними дружила. Спустя шесть лет семья распалась. Наверное, это стало логичным финалом. Разница менталитетов и желание Рут вернуться в Германию разрушили брак окончательно. Скажу честно: не люблю, когда меня расспрашивают об этом. Давайте лучше вернемся к моей нынешней семье и творчеству.
— Роль Пашки-Америки стала для вас судьбоносной, ведь именно после выхода «Трактира на Пятницкой» страна узнала артиста Александра Галибина.
Александр: Я тогда оканчивал четвертый курс ЛГИТМиКа, но к миру кино посчастливилось прикоснуться раньше — снялся на втором курсе у Семена Давидовича Арановича в картине «...И другие официальные лица». Главную роль играл Вячеслав Тихонов, я — его сына-разгильдяя. А в «Трактир на Пятницкой» вообще не знаю как попал. Просто второй режиссер посмотрел институтский спектакль «Тиль Уленшпигель», где я играл короля, и позвал на пробы. Съемки картины уже начались, притом что главного героя не было. На роль вора-карманника Пашки-Америки перепробовалась, по-моему, вся Москва. Повезло невероятно — я оказался последним и Александр Михайлович Файнциммер меня утвердил. Чувствовал себя абсолютно счастливым. Премьеры ждал с нетерпением, и когда она прошла, популярность обрушилась просто как снег на голову.
— И на взлете актерской карьеры вы ушли в режиссуру...
Александр: Театр долгое время к себе не пускал, а кино... Я много снимался, но однажды вдруг почувствовал, что актерство перестало быть тем, ради чего я туда пришел. Полностью отдавался профессии, а взамен не получал ничего. Стал ощущать, что меня просто эксплуатируют, что кино поглощает. Слава, популярность, узнаваемость — все это есть, но развития при этом нет.
В театр меня впервые пригласил Олег Николаевич Ефремов, посмотрев мои «Три сестры» на Литейном в Петербурге. Вызвал к себе во МХАТ, а я отказался! Считал уже, что мое дело — режиссура, а не актерство. Периодически возникало стойкое желание вообще уйти из профессии, в качестве альтернативы одно время даже рассматривал врачебную специальность, но друзья отговорили. И вдруг в пору внутренних метаний оказался в бывшем Театре Буфф в Измайловском саду Петербурга на спектакле «Серсо», который поставил Анатолий Александрович Васильев, и был настолько потрясен, что захотелось понять, как он это сделал. Решение пришло само: я поступил на режиссерский факультет ГИТИСа на курс Васильева и благополучно его окончил. В качестве дипломной работы выпустил в Санкт-Петербургском Молодежном театре на Фонтанке спектакль «Ла фюнф ин дер люфт», признанный лучшей режиссерской работой 1993 года.
— Создается впечатление, будто вы родились в творческой семье и ваш путь был предопределен заранее, это так?
Александр: Не совсем. Но мои родители действительно необыкновенные люди. Пережили блокаду. У папы в первые же дни при бомбежке погибли мать и отец, и он, девятилетний мальчик, остался с братом семи лет. Всю зиму вдвоем перебивались по подвалам, выжили чудом. Нашли их весной, стали переправлять через Ладогу, но в баржу угодил снаряд. Брат погиб, а папу отдали в детдом. Потом было ремесленное училище... Не очень он любил все это рассказывать.
История жизни отца сложилась из каких-то коротких рассказов, которые мы буквально вытаскивали из него. Каждый год двадцать седьмого января, в день снятия блокады, собирались всей семьей, выпивали, и папа что-то вспоминал. На похвалы был скуп, наверное от того, что долго внутренне ощущал себя очень одиноким.
Мамина судьба сложилась не легче. Ее отец тоже погиб в первые же дни войны, защищая город. И они с мамой и маленьким братом всю эту жуткую блокадную зиму провели в городе. Потом их эвакуировали в Сибирь, в Омск.
Родители познакомились в Ленинграде, на танцах. Папа человек творческий, на гармошке, на гитаре играл, пел хорошо, был невероятно обаятелен и привлекателен. Мама отработала сорок лет на заводе, практически у одного станка, отец — сначала на «Ленфильме», потом на «Леннаучфильме». По специальности был плотником, в кино это называется декоратор-постановщик.
Очень рано, лет в пять, научившись читать, я поглощал запоем все подряд и везде, где только возможно: в туалете, на кухне за едой, ночью под одеялом при свете фонарика... И все время что-то делал, не сидел на месте. К тому же степень свободы в детстве была невероятная, особенно летом. Когда выяснилось, что в пионерском лагере не уживаюсь, родители сняли для меня и двоюродного брата дачу под Петербургом. Каждый год в течение трех летних месяцев там я был предоставлен самому себе начиная с семи лет. Уходил утром, часов в десять, выпив стакан кефира, потом прибегал, перекусывал и снова отправлялся по делам. Мы болтались по лесам, озерам и рекам, ловили рыбу, голубей, жарили и парили ворон — короче, делали все то, что положено мальчишкам в детстве.
Помимо домашних обязанностей, а я уже в пять лет сам мог пожарить яичницу или сварить картошку, занимался пением, танцами, акробатикой, боксом, фехтованием, моделированием, ходил в разные кружки: радио, слесарный и даже вышивания! Сам выбирал увлечения, никто меня не направлял. Случайно попал во Дворец пионеров, в Театр юношеского творчества. Это замечательное место, из которого, кстати, вышло много талантливых людей, среди них, к примеру, Лев Абрамович Додин.
ТЮТ — братство детей, где мы все делали сами: ставили и вели спектакли, рисовали макеты, изготавливали и монтировали декорации, выпускали стенгазету, фотографировали, убирали. Короче говоря, после того как в одиннадцать лет я попал в этот мир, все остальное перестало существовать. Ощущение театра, понимание, что труппа — не сборище одиночек, а единая команда, коллективное творчество, — все это настолько прочно вошло в мою жизнь, что вопроса, куда поступать, не стояло.
Однако папа категорически возражал против театрального вуза. Хотел, чтобы сын стал технарем, я ведь занимался в радиокружке, собирал детекторные приемники и транзисторы. Он мечтал, чтобы я профессионально погрузился в эту область. Мама меня не то чтобы поддерживала, но и не препятствовала, говорила: «Любой твой выбор приму, делай, как считаешь нужным». Я поступал в ЛГИТМиК, но с первого раза не прошел. И мы с другом поехали в изыскательскую партию, занимавшуюся прокладкой железнодорожной ветки. Бегали с линейкой по просекам, вымеряли расстояние. На паровозе и каких-то попутках, но в основном пешком, по болотам, прошли от Петрозаводска до Кандалакши... Потом я поработал монтировщиком в учебном театре «На Моховой», оттуда пошел на завод ЛОМО, получил разряд слесаря и наконец поступил-таки в ЛГИТМиК в мастерскую Рубена Сергеевича Агамирзяна.
Мое обучение в театральном институте папа принять так и не смог. Никогда ни о чем не спрашивал, вообще со мной на эту тему не говорил, будто и не было никакой учебы. На мои спектакли не ходил в отличие от мамы, которая с удовольствием присутствовала на всех показах. Только много позже, после «Трактира на Пятницкой», папа смягчился и принял меня как актера: «Молодец! Здорово! Все точно, все так и есть!» А мама есть мама, поддерживает всегда. Ей сейчас восемьдесят восемь, по-прежнему живет в Питере. Папы, к сожалению, уже четвертый год нет с нами. Мама категорически не хочет переезжать в Москву, у нее все в Питере: родственники, близкие, все, кто остался в живых.
Ирина: Я тоже родилась и выросла в Питере. И семья также никакого отношения к искусству не имела. Папа — инженер, мама работала в детском саду, сестра — экономист. При этом мне с детства прививалось трепетное отношение к театру. Вспоминаю, как водили в Мариинский, в фойе переодевали в красивое платье и туфли. Поход в театр всегда считала праздником, но не думала, что буду каким-то образом к этому причастна. Росла с уверенностью, что стану, как мама, воспитательницей или учительницей, но случай вмешался в судьбу и развернул ее в сторону театра.
Однажды подруга, с которой играла в настольный теннис, начала пропускать тренировки и когда не пришла на самую ответственную, я ужасно возмутилась. В свое оправдание она сказала, что задержалась на репетиции. «Как это пропустить тренировку ради какой-то репетиции, что это вообще такое?» — подумала я и решила пойти посмотреть. Так и попала в кукольный театр, где подруга разучивала роль Чебурашки. Так я окунулась в незнакомый мир, где люди говорят совсем на другом языке, и он меня очаровал.
До этого два года занималась в балетной студии, откуда родителям настоятельно советовали меня забрать, поскольку оказалась вдруг значительно выше всех. Долгое время была мелкой, а потом быстро вымахала и уже не вписывалась по параметрам в свой любимый балет. А в кукольном театре, к счастью, высокий рост можно спрятать за ширмой.
Вскоре посоветовали перейти в драматическую студию. «Из-за кулис тебя уже видно, к тому же ты больше любишь быть не за, а перед», — заметил руководитель. Первой ролью в театральной студии стала не какая-то там принцесса, которую все девочки мечтали сыграть, а бабушка Тафаро в «Городе мастеров». Мне было неважно, что она седая и страшная и никто не хотел ее играть. Я поняла, что можно быть разной и это благодаря театру, ведь ни в какой другой профессии подобное превращение невозможно. Вцепилась в роль зубами.
Театральный мир меня полностью поглотил. Так продолжалось вплоть до окончания английской школы и получения отличного аттестата. В школе особо не распространялась о своем увлечении, и поэтому никто не сомневался, что, как и весь класс, собираюсь в Институт иностранных языков. Но я в последний момент решила попробовать поступить в театральный и прошла с первого раза в питерскую Академию театрального искусства на режиссерский факультет. Почему на режиссерский? Казалось, что я какая-то слишком тормозная и медлительная для актрисы, да и особенно красивой себя не считала. Но на режиссерском как-то быстро сникла в своем энтузиазме. Во-первых, самая юная, сразу после школы. Во-вторых, душа все же рвалась играть, а не ставить. Промучившись полгода, перешла на актерский курс, который благополучно окончила.
— Вернемся к вашей семье. Была ли у вас свадьба?
Александр: Когда привел Ирочку к родителям знакомиться, папа сказал, что не будет называть ее Ирой, только Ирэн: «Эх, был бы я помоложе, точно отбил бы ее у Сашки!» Мама тоже Ирочку сразу полюбила. И до сих пор, слава богу, любит. Родители нас благословили, и мы решили венчаться.
Ирина: Торжество состоялось в июле 2000 года в Феодоровском Государевом соборе в Царском Селе. Присутствовали только самые близкие, а в сентябре, в Сашин день рождения, расписались. Надо было определиться, стоит ли это делать публично. Приняли совместное решение особенно не обнародовать. «Семья — это крепость, то, что охраняет и оберегает» — таков наш с Сашей девиз.
Через несколько месяцев после венчания поехали в Новосибирск. Я только что получила приз на X Международном фестивале «Балтийский дом» за лучшую женскую роль в спектакле «Фрекен Жюли», поставленном Сашей. Журналисты задавали вопрос о творческих планах, а я отвечала: отправиться в Новосибирск с мужем. Сомнений не было. Сейчас оглядываюсь и думаю: о-го-го, какая смелая! Даже не задумывалась, казалось абсолютно естественным и правильным поехать за мужем.
В стране был финансовый кризис, а Саша ставил несколько спектаклей в театре «На Литейном», которые не получалось выпустить из-за отсутствия денег. Для творческого человека это ощущение сродни чувству, будто ты родил ребенка, а вырастить его не смог. Тогда Саша и получил предложение от «Глобуса», где все его задумки обещали реализовать. Для художника это счастье. Мы даже не раздумывали, собрались и поехали.
Ходили легенды о райских условиях жизни, которые нам предоставили в Новосибирске, но все эти разговоры не имеют ничего общего с реальностью. Обычная двухкомнатная служебная квартира, в которой и по сей день останавливаются приглашенные режиссеры. Кстати, в Новосибирске живут очень добрые люди. В день нашего приезда труппа отмечала двадцатилетие службы одного из артистов. Все получилось так трогательно: театр был словно единая семья. Атмосфера, в которую мы окунулись, подтвердила правильность моего решения последовать за мужем.
На второй день я отправилась на рынок за продуктами. Октябрь в Питере и Новосибирске отличаются как небо и земля. Купила здоровенного мороженого судака и вдруг поняла, что совершенно не понимаю, куда идти. Не запомнила адреса ни квартиры, где нас поселили, ни театра, где предстояло играть. Обойдя несколько раз по кругу рынок, в состоянии полной безнадеги села на качели на ближайшей детской площадке и заплакала от растерянности, жалости к себе и просто от того, что замерзла. Не помню, сколько прошло времени, пока незнакомая женщина, проходя мимо, не обратила на меня внимание. «Я актриса, приехала с мужем работать в театр «Глобус», но забыла, где мы живем!» — всхлипывая, поведала сибирячке. И тут произошло мистическое совпадение. Женщина оказалась одной из ведущих актрис театра, она знала адрес нашего служебного жилья и проводила туда меня, промерзшую до костей.
Когда Саша репетирует, для него самое главное — идея, а не мысль поставить спектакль на актрису Ирину Савицкову. Он просто работает с материалом, и если я вписываюсь, это большая удача. Так было с гоголевскими «Игроками», где единственная женская роль — колода карт. Путем репетиций удалось ее оживить и представить в виде женщины, которую играла я. Однако в финале по концепции пьесы колоду расстреливают...
Там же в Новосибирске Саша поставил пьесу «Кроткая» по Достоевскому, это исповедь мужчины о прошлом. В его воображении после того, как женщина выбрасывается из окна, всплывают сцены совместной жизни. Их было всего две. Я изображала эту женщину очень коротко, а в остальное время ходила по сцене, заполненной водой. Художник Саша Орлов придумал постамент, вода от него отражалась на потолке, и это выглядело очень красиво. Зрители почему-то думали, что мы привозили какую-то особую воду из Петербурга. Я грациозно вышагивала по импровизированному подиуму, пока Саша не решил, что мешаю главному герою: у него монолог и он должен быть на сцене один. Меня чуть не заменили пучком света, и это было ужасно обидно. Даже артисты уговаривали оставить меня на сцене, убеждали: она такая красивая и так хорошо двигается, но Саша был непреклонен. Во главе всегда лежит его идея, на которую я не могу повлиять. Мое желание играть, если оно расходится с Сашиным творческим замыслом, не имеет никакого значения.
Плакала, страдала, переживала, но тайно, виду не подавала. Так же случилось и с ибсеновской «Норой», поставленной Сашей уже в Питере, в Александринском театре. У меня там был огромный монолог, суть которого в том, как женщина должна распределять бюджет. «Нам всем так хочется наряжаться, — рассуждает она, — но денег нет, и приходится экономить. Немного со штор сэкономила, с обеда, никто не страдает, а себе новое платьишко справила. Пока молодая». Мой монолог мне очень нравился, но Саша вдруг решил его убрать, мол, он тормозит действие и эти сопли по поводу нарядов никому не нужны. Актеры в ужасе, я задыхаюсь от слез, а он объявляет по громкой связи: «Даю пятнадцать минут — пусть актриса Савицкова отплачется в гримерке и продолжим репетицию!»
— Из Новосибирска вернулись в Петербург?
Александр: Я много лет работал на «Ленфильме», а жил на проспекте Маклина, это в районе Мариинского театра, и каждый день ездил на работу на тридцать первом трамвае. И всегда, съезжая с Тучкова моста, смотрел на старинный дом, который мне очень нравился. Я мечтал в нем когда-нибудь поселиться. И в 1999 году мы с Ирой стали строить там мансарду, в которой жили после возвращения.
Ирина: Вернувшись из Новосибирска на восьмом месяце беременности в непригодную для жилья квартиру, я сразу занялась ремонтом. До последнего дня ходила по строительным магазинам. Уже продавцы косо смотрели, опасаясь, что схватки начнутся прямо у них. Спрашивала, когда придет стиральная машинка, отвечали, что в среду. Я умоляла: «Нельзя ли побыстрее, кажется, рожу во вторник!»
Ксюшу принесли в квартиру, в которой не было ни дверей, ни штор. К этому времени деньги, отложенные на ремонт, попросту закончились. У дочки не имелось даже кроватки. Мы распаковали книги, которые привезли из Новосибирска, и уложили ее в коробку. Когда патронажная сестра увидела все это, написала в заключении, что условия проживания младенца неудовлетворительные. Уговаривала купить ребенку кроватку, мотивируя тем, что ему неудобно спать в коробке, а мне казалось наоборот — помещается, и хорошо.
— Александр Владимирович, что побудило вас в 2008 году стать художественным руководителем Театра Станиславского, ведь он переживал не лучшие времена?
Александр: Театр Станиславского имеет богатейшую историю, и все, что тогда про него писали, не соответствовало действительности. Что происходило на самом деле, знал только я. Сейчас, когда прошло почти десять лет, оглядываясь назад, понимаю, что по-прежнему отношусь с уважением к людям, которые там служат: к актерам, бутафорам, реквизиторам, монтировщикам — ко всем, с кем удалось за эти три года пообщаться. Это был коллектив со сложившимися традициями, желаниями, настроениями, планами, и туда пришел в моем лице новый человек, пытающийся привнести что-то свое. Начали работать, выпустили несколько спектаклей, которые не остались незамеченными. На Чеховском фестивале моя постановка «Братья Ч» имела успех, с ней даже ездили в Сан-Паулу.
Но не срослось. Труппа искала своего художественного руководителя, а я не совпал взглядами со слаженным коллективом. И ничего с этим не поделаешь. Однако несмотря на ту шумную историю вокруг моего ухода, считаю, что поступил достойно. Ушел, не сказав ни о ком плохого слова, и по сей день с благодарностью вспоминаю то время. У меня закончился контракт, и я начал снимать кино. В результате родилась картина «Золотая рыбка», которую я посвятил своему отцу.
Ирина: Наша семья поначалу жила в Питере, а Саша уезжал на всю неделю в Москву, ночевал в съемной квартире и в единственный выходной, который случался не каждую неделю, приезжал к нам с Ксюшей. Психологически это было непросто для всех, поэтому я снова приняла решение отправиться за мужем. Мы с дочерью переехали в Москву, в Сашину съемную квартиру, и в течение двух лет, числясь актрисой Театра Ленсовета, я приезжала в Петербург играть свои роли. Худрук театра Владислав Пази как раз подал список в Министерство культуры на звание заслуженных актеров России, в котором фигурировала и я, но из-за постоянного отсутствия в городе звания так и не дали. Однако сказанная Саше однажды фраза «Я буду там, где будешь ты» навсегда решила мою судьбу. Так что ни о чем не жалею.
Работа мужа в Театре Станиславского оказалась очень ответственной и нервной. Я его практически не видела — даже находясь дома, он был занят или переговорами, или собственными мыслями. Теряла его на всех уровнях, несмотря на переезд в Москву: Саша полностью принадлежал театру. Относились к назревающему конфликту как к испытанию, которое вместе надо пройти. Дома об этом не говорили. Я придумывала какие-то отвлекающие маневры — поездки, походы. Понимала: важно сохранить достоинство, не погрязнуть в ситуации и выйти из нее честным, чистым человеком. Когда Сашин контракт закончился и он ушел из театра, не скрывала радости.
— Александр Владимирович, знаю, что роль в фильме Владимира Бортко «Мастер и Маргарита» чуть не сказалась на вашей судьбе роковым образом...
Александр: Восьмого марта, через пять дней после окончания съемок, мы с Ирой ехали по набережной, и вдруг началась сильная пурга. Машину закрутило, мы выскочили на встречную полосу и три раза перевернулись. Загорелся зеленый сигнал светофора, и поток двинулся на нас. Помню мгновение, когда подумал о своих близких — маме, старшей дочери Маше, о Ксюше и Ирочке, которая сидела рядом. Была полная тишина, и только автомобили гудели. Спросил Иру, все ли в порядке, она ответила:
— Вроде жива.
— Пошевели ногой и рукой. — Она пошевелила, и едва я успел произнести: — Ну и слава богу! — как в ту же секунду нас раскачали и перевернули.
Машина была всмятку. Кто-то наверняка в этой истории станет искать происки Михаила Афанасьевича, но я убежден: вины Булгакова нет, напротив, работая над ролью Мастера, я с писателем внутренне подружился. Это все происки Воланда, он сыграл с нами злую шутку.
Ирина: Мы были не пристегнуты в той страшной аварии, и исход мог быть любым. Мама надавала нам с собой кучу банок с огурчиками и вареньем, все это высыпалось прямо на нас. Помню лица людей, которые заглядывали в разбитые окна машины и удивлялись, что мы выжили. Когда нас перевернули, Саша остался ждать эвакуатора, а я с огромной шишкой на голове поехала к дочери. Увидев меня, Ксюша спросила: «Мама, у тебя еще одна голова выросла?»
— Как справляетесь с семейными кризисами?
Ирина: Тучи развожу руками. За годы совместной жизни у меня накопилось много разных громоотводов. Использую их в зависимости от ситуации. Иногда помогает Ксения, которая уводит брата Васю погулять, освобождая меня для общения с папой. К счастью, это длится недолго. Все недостатки своего мужа я очень люблю. Его вспыльчивость, раздражительность окупаются нежной заботой, вниманием и любовью к семье.
Единственная Сашина особенность, к которой до сих пор трудно привыкнуть, — тяга к перемене мест. Я по натуре домоседка, но за годы жизни мы сменили двенадцать квартир. К переездам надо быть готовой всегда — именно так случилось с нашим домом. Саша решил жить за городом, и это не обсуждалось. Я нервничала, волновалась, думала, как все это устроится, но решение было принято. Мы переселились, чему теперь искренне рада, ведь детям необходим свежий воздух. А они — самое важное в нашей жизни.
Александр: В третий раз я стал родителем в пятьдесят девять лет, и это совершенно иное отцовство. Василий — наш долгожданный и вымоленный у Бога ребенок. Причем молились не только мы с Ирой, но и Ксения, она очень хотела брата. Даже специально летали в Черногорию к мощам святителя Василия Острожского. И когда наконец беременность наступила, испытали такую безмолвную радость: страшно было ею с кем-то делиться. Долго ото всех эту новость скрывали, и только на позднем сроке рискнули обнародовать. Естественно, когда родился сын, сомнений по поводу выбора имени не было никаких — только Василий, в честь святителя Василия Острожского. Если бы родилась дочь, стала бы Василисой. Я учусь у трехлетнего Васи открытости, умению искренне радоваться и восхищаться, а у Ксении — мудрости и вниманию к мелочам.
— А чем занимается ваша старшая дочь?
Александр: Долгое время она была ведущей на питерском радио, вела авторскую программу «В гостях у Маши», позже работала в музейном комплексе Исаакиевского собора. Сейчас занимается семьей. Лиза, ее дочь и моя внучка, большая умница, учится на лингвиста в питерском Педагогическом университете имени Герцена, знает несколько языков. Ей скоро исполнится девятнадцать. Машин муж — актер, очень хороший парень. Он сын моих друзей, наш человек, выросший в актерской семье. Ирочка прекрасно ладит с Марией, можно даже сказать, они дружат, хотя иначе и быть не могло, ведь к Ире просто невозможно плохо относиться.
Ирина: У нас с Машей небольшая разница в возрасте, всего пять лет, поэтому общаемся на равных, как подруги. Она часто звонит, советуется, как и что лучше приготовить. Кстати, в последнее время Маша, кажется, превзошла меня по части кулинарии, например прекрасно делает блинчики и сырники. Надо узнать, в чем секрет. Мы познакомились с Машей, когда она была беременна Лизой. Помню, как волновалась перед встречей, думая, что женщина в таком положении может быть не совсем адекватна. К счастью, это оказалось не так. Маша — очень светлый и добрый человек, с которым приятно общаться. Как-то она призналась, что с моим появлением в Сашиной жизни мы все объединились.
— Вашу семью можно назвать патриархальной?
Ирина: Территорию личного пространства мы бережно охраняем, если муж что-то захочет рассказать — сделает это, сама стараюсь в душу не лезть. У нас заведены семейные советы. За неделю копим вопросы и ждем выходных, чтобы всем вместе сесть за стол и обо всем поговорить. Вася, которому три года, обычно рассказывает, за что его в детском саду ругали воспитатели. Как правило, речь идет о драках, он страшный забияка. Папа ведет с ним мужские разговоры, объясняя, что такое хорошо и что такое плохо. Ксюша к нашим посиделкам тоже готовит вопросы. Мне нравится эта традиция, она всех нас сближает и учит, но в спорах последнее слово всегда остается за Сашей.
— Александр Владимирович, а кто для вас является авторитетом?
Александр: Мама... Отец, конечно, тоже им был, но мама в большей степени, она всегда учила скромности и достоинству. Говорила: «Ты должен быть правдив по отношению к себе. Относись к себе спокойно и ни при каких условиях не зазнавайся. Никому не завидуй и не делай зла. Стой крепко на земле, но не воображай больше того, что ты есть на самом деле. Человеческое достоинство самое важное в жизни, а не то, что к тебе приходит извне. Потому как Бог если что-то дает, может и забрать, так что зацикливаться на этом не стоит». Я стараюсь ее заветам следовать.
Ирина: Свекровь очень мудрая женщина, один разговор с ней заряжает на несколько месяцев. Она до сих пор стесняется Сашиной популярности. «Скромнее надо быть!» — говорит ему, когда видит рядом фотографов. Советует носить кепку с козырьком, чтобы не привлекать лишнего внимания. Поначалу и меня публичность мужа немного раздражала: приходим в кафе, хочется побыть вдвоем, и вдруг кто-то начинает фамильярничать, фотографировать. Саша относится к этому с пониманием, считает признание людей частью своей профессии и всегда, если просят, дает автографы. Пришлось и мне к этому привыкнуть.
— А ревность случается в вашей жизни?
Ирина: Много лет назад на улице иногда подходили женщины со словами: «Я влюблена в вашего мужа, готова целовать его фотографию». Как ни странно, меня это совершенно не раздражает, наоборот, даже приятно. Саша был красив в молодости, настоящий секс-символ, да и сейчас очень по-мужски привлекателен. Так что полностью разделяю мнение поклонниц.
Александр: Поначалу я Ирочку ревновал, она об этом знала и относилась к подобным проявлениям со здоровой долей иронии. За два десятка лет жена не дала ни единого повода для ревности, и я избавился от этого чувства. С каждым годом все чаще думаю о том, что нашу встречу когда-то точно описал Булгаков в «Мастере и Маргарите»: любовь поразила нас, как поражает финский нож, как убийца из-за угла. Уверен, что и другая фраза из знаменитого романа «Кто сказал, что нет на свете настоящей, верной, вечной любви? Да отрежут лгуну его гнусный язык!» тоже про нас.
Благодарим ресторан «Дом8А» за помощь в организации съемки.
Подпишись на наш канал в Telegram