Влада звал в свою картину «Мой друг Иван Лапшин» Алексей Герман. Слышу, муж говорит: «Знаете что? Я вам продам бесплатно актера на эту роль — Андрея Болтнева». Когда он положил трубку, только и могла выдохнуть: «Какой же ты дурак!»
Голос Влада в трубке звучал тускло, потерянно. Срочно взяв на работе отпуск, полетела в Башкирию, в старинное село Дуван, где шли съемки «Вечного зова». Захожу в Дом культуры, там полно народу, спрашиваю, как найти Бирюкова. Стою, спичечка модно одетая, а два незнакомца — оказалось, режиссеры Валерий Усков и Владимир Краснопольский — стреляют в меня глазами.
— Кто вы ему? — интересуются.
— Жена.
Один из них кивнул в сторону — здесь он, рядом, у старушки живет.
Постучалась в избу, вышла хозяйка и узнав, кто я, запричитала: «Ой, милая, хорошо, что явилась! Твой-то придет, ляжет и к стенке отвернется. Ни с кем словом не перемолвится. Может, захворал?» Но я прекрасно понимала, что с ним.
В тот советский сериал, ставший позднее всенародно любимым, Влад попал в сущности случайно. Уже отсняли немалое количество материала, а на роль Якова Алейникова — «чекиста с человеческим лицом» — актера найти не могли. Пробовались Вячеслав Тихонов, Олег Янковский, другие уже известные. И тут помощница режиссеров Валентина Кузнецова вспомнила, что в фильме «Горячий снег» в одном из эпизодов снимался Бирюков из новосибирского ТЮЗа. Посоветовала посмотреть его. Усков с Краснопольским согласились, и автор романа Анатолий Иванов тоже. Когда «Красный факел» — знаменитый театр, в который к тому моменту перешел Влад, гастролировал в Уфе, находившийся там Краснопольский отправился на спектакль, где главную роль исполнял Бирюков, и понял: вот он, Алейников!
Сделали пробы, Влад вернулся к гастролям и мучился — утвердят или нет? А дома уже ждала телеграмма: «Приезжайте». Как же он воспрянул! Но на съемках начал волноваться — предстояло работать с известными актерами: Петром Вельяминовым, Ефимом Копеляном, Тамарой Семиной, Иваном Лапиковым... У Влада же за плечами лишь две небольшие работы, одна из которых — на новосибирской студии. От внутренней неуверенности и старался после съемочного дня поскорее скрыться в своей избушке.
Обидно мне за мужа стало: играет не хуже корифеев, а самолюбие страдает. Пора, думаю, исправлять ситуацию, налаживать общение. Собирала грибы, варила суп и тащила кастрюлю в Дом культуры угощать киношную братию. Влад сидел вместе со всеми и рядом с женой — моральной поддержкой — чувствовал себя более или менее спокойно. В прочее же время оставался по сути тем застенчивым деревенским мальчишкой, которого так до конца в себе и не изжил.
Раиса Федоровна воспитывала сыновей — среднего, Павла, и родившегося в 1942-м младшего, Влада, — одна. Егор Максимович ушел на фронт, оставив жену беременной, и погиб. Их первенец Александр в войну окончил летное училище, но в боях поучаствовать не успел — пришла Победа. Уехав в Кемеровскую область, работал на шахте. Саша отлично помнил папу и рассказывал о нем брату.
Мать Влада долго расписывалась в документах, ставя «крыжики», то есть крестики. Уже в зрелом возрасте овладела грамотой — младший обучил, и я запомнила ее первую присланную нам открыточку, написанную печатными буквами. Высокая, сильная, она в молодости и косила, и жала, и копны сена на вилах таскала. Оставшись вдовой, делала сыр, масло и вместе с другими бабами на санях возила на продажу почти за двести километров в Новосибирск.
В голодные послевоенные годы брат, живущий недалеко от Новосибирска, перетянул ее из деревни к себе в Бердск, устроил на радиозавод упаковщицей. Раиса с ребятами поселились в бараке возле предприятия.
Влад рос хулиганистым. Как-то в седьмом классе сорвал урок: намудрил с электричеством, оставив школу без света, за что был на время исключен. В следующий раз его выгнали, когда в сочинении по пьесе Александра Островского «Гроза» на тему «Катерина — луч света в темном царстве» написал: никакой она не луч, а просто — и употребил непечатное слово. Узнав о случившемся, Раиса Федоровна потребовала, чтобы сын прочитал ей пьесу. Выслушав, покачала головой и сказала: «Может, ты и прав». Кстати, после озорства с лампочками Влад стал ходить на родительские собрания вместо мамы, объявив ей, что теперь сам за себя отвечает. И отвечал, причем не только за себя. Например помог семье брата получить квартиру, отработав наравне с Павлом положенные шестьсот часов на кирпичном заводе.
Окончив школу, подался на радиозавод, а потом вдруг взял и поступил в новосибирскую культпросветшколу на «руководителя народного театра». Почему? Тяги к сцене вроде никогда не испытывал, правда пел в хоре, но лишь потому, что хористов бесплатно пускали на танцы. Выбор сына мать не одобрила, но он успокоил ее тем, что хочет вернуться в Никоново и стать заведующим клубом — уважаемая на селе должность.
В культпросветшколе преподавала сценическую речь замечательный педагог, которая выделила нескольких одаренных учеников, среди них и Бирюкова, заметив в нем актерский талант. Шел 1963 год. Летом, уже студентом, Влад приехал в пионерский лагерь вожатым.
К тому времени я бросила энергетический институт, окончила курсы фотографии и, впечатленная рассказами приятеля, устроилась на телевидение — ассистентом оператора, а в отпуске подрабатывала в том же лагере пионервожатой. И вот сижу в своей «будке», печатаю фотографии, слышу — у ворот шум, смех. Выскакиваю — подружка стоит, рядом — парень. И такая в нем природная мощь, такое обаяние! Едва увидела, поняла: мой.
Владу я тоже понравилась, заухаживал. Отпуск у меня закончился, а он еще оставался. Но в конце августа все вожатые по традиции собрались на закрытие сезона, и опять мы с Владом встретились. Стал приглашать на свидания. Жила я в Новосибирске с родителями в коммуналке без телефона, так он приезжал на студию и ждал, когда освобожусь.
Влад мне, конечно, нравился, но всерьез о будущем не задумывалась, и поэтому когда вдруг позвал замуж, ошарашенно воскликнула:
— Да ты что?! Я пока не собираюсь.
Он — в слезы, упал на колени:
— Не бросай меня! Без тебя пропаду!
В общем, спектакль небольшой устроил.
В конце концов я сдалась: «Иди к папе». Отец строгим был и жениха отфутболил, поскольку актерскую профессию не уважал. Влад потом еще пару раз просил у него моей руки и опять получал отказ. «А на что жить будете?» — спрашивал папа. Что Влад мог ответить? Своего жилья не имел, обитал в комнате, которую на время оставил ему уехавший в экспедицию приятель. Стипендия — девятнадцать рублей. В театре играл лишь в массовке, подрабатывал в детском саду сторожем и дворником, но все равно выходило мало. Я-то богаче оказалась: приличная должность, одевалась хорошо, отцу на работе двухкомнатную квартиру дали.
Перед Новым годом Влад «надедморозил» немного и позвал меня вместе с друзьями поехать к знакомым на Алтай отмечать праздник. Отпросилась на работе и, конечно, у родителей. Обратный поезд задержался, поэтому с вокзала домой не заглянула, сразу помчалась на работу. Вечером отец, никогда меня прежде не ругавший, такое устроил! Он вообще опекал свою единственную дочь сверх меры. Бывало, с подружкой иду, а папа — по другой стороне улицы: проверяет, с кем и куда направляюсь. Вот и теперь возмутился: «Ты что ведешь себя как гулящая?!»
Как раз в тот момент, когда он устраивал взбучку, появился Влад. Услышав упреки отца в мой адрес, схватил за руку: «Бери паспорт, пошли в ЗАГС» — и мы отправились подавать заявление. Перед росписью обычно давали три месяца на раздумье, но Влад уговорил сотрудницу, чтобы сократили срок до месяца. Возвратились — папа лежит пластом, ему плохо. Чтобы хоть как-то его утешить, я, выходя замуж, решила не менять фамилию, остаться Колесниковой.
Расписались первого февраля 1964 года. На свадьбу сбросились с женихом сами, девчонки и ребята с телевидения еще денег подкинули. Начало семейной жизни отмечали в комнате Влада, точнее — его приятеля. За неимением стола расстелили на полу простыню, поставили то, что я приготовила и принесли подружки. На следующий день Раиса Федоровна устроила застолье для родственников, моя мама поехала, папа болел. Но оклемавшись, тоже собрал родню — праздновали в третий раз.
Поначалу жили с мужем страшно бедно. Мой зять Игорь вспоминает, как Влад ему рассказывал: «Одна ложка и одна вилка были. Люда черпанула суп — дала мне, я черпанул — дал ей. Котлету пополам делили». Когда вернулся хозяин комнаты, пришлось перебраться к моим родителям. Но вместе жить не получилось, и со словами «Стройте кооператив» они дали сумму на первый взнос. Так у нас появилась собственная однокомнатная квартира. Почти пустая — только раскладушка и пять мешков моих книг. Влад раздобыл панцирную сетку, поставил ее на кирпичи — получилась кровать. (Он вообще оказался мастером на все руки — сам всегда делал ремонт, строчил на машинке, мастерил чеканки и украшения.) Шкаф купили на деньги, которые я выручила, сдав подаренные родителями магнитофон и приемник в комиссионку. Туда же отнесла кое-что из своих нарядов, и появился маленький холодильник.
У папы с мамой денег не просила, они и так уже раскошелились. Если оставался рубль, мы решали: сварить суп или пойти в кино?
— Владюш, — предлагала я, — может, в кино пойдем, а потом к моим поесть?
— Нет, давай лучше суп сварим.
Не хотел от них лишний раз зависеть. Но постепенно муж и мои родители друг к другу притерлись, папа Влада принял. Тем более что тот вырос без отца и тянулся к тестю, называл его «батяней».
Несомненно, он искал опоры: не так давно оставил привычный мир маленького Бердска — провинциальный, уютный, замкнутый — и был, несмотря на свою харизму и богатую мужскую фактуру, как дичок. Потому и в профессии долго не мог в полную меру проявить себя: не знал, куда руки на сцене девать, речь — деревенская скороговорка.
В ТЮЗе из Влада, поначалу игравшего разных зверушек да «ходульные» роли в советских пьесах, потихоньку стали доставать то настоящее, что в нем таилось. Я старалась, действуя больше по наитию, помочь мужу раскрыться как актеру. Таскала его на постановки гастролировавших в Новосибирске театров, выбирала книги из родительской библиотеки. Ходила на репетиции — Влад увереннее себя чувствовал, когда жена рядом. Позже вместе с дочерью Надей помогала ему готовить роли: Влад играл за своего персонажа, мы — за остальных. Если я слишком входила в образ, возмущался: «Просил же только реплики подавать!» Когда читал сценарий, тревожить его — даже чаю предложить — не разрешалось.
Влад не любил, когда мы надолго расставались, поэтому на вручение ему и Государственной премии, и Премии имени братьев Васильевых летала с мужем в Москву. Раз, в самом начале совместной жизни, отправился на гастроли. Вдруг звонит домой. «Не могла чемодан как следует собрать? — выговаривает раздраженно. — Мочалку не положила!» Почувствовала: дело не в мочалке, плохо ему там без меня. Беру билет и лечу. Захожу в гостиницу: «Привет, мочалку вот привезла». Он засмеялся, обнял. Провела с мужем выходные и вернулась в Новосибирск.
Ему всегда нравилось, когда приезжала на гастроли или в экспедиции, и лучше — с Надюшкой. Все атрибуты кухни — электрическую плитку, кастрюли, сковородки мы брали с собой. С дочкой были на съемках «Молодой жены», фильмов «Приказ: огонь не открывать», «Приказ: перейти границу». На картине «Молодая жена» такие актеры подобрались! С нежной, деликатной Анечкой Каменковой Влад сразу нашел общий язык. А Любовь Соколова, Галина Макарова, Валентина Владимирова! К ним после рабочего дня все, в том числе и мы с мужем, тянулись на огонек — поговорить за жизнь, послушать их шутки и песни.
У нас дома компании тоже собирались. На день рождения мужа — обязательно, причем мы с дочерью начинали с утра жарить-парить, никогда не зная, сколько народу явится. «Я никого не зову, — заявлял Влад, — кто хочет, сам придет». По документам он появился на свет седьмого марта, однако сам утверждал, что восьмого. Дескать, мама не захотела, чтобы дата рождения сына совпадала с Женским днем, но по-моему, Влад присочинил. «Ты просто решил украсть у женщин праздник», — в шутку упрекала его я.
Утром восьмого марта у меня на кухне все кипело и дымилось, а муж сидел за столом, перед ним стояли полная рюмочка и тарелка с колбаской и огурчиком. «Ну что? — говорил он довольным голосом. — С днем рождения, Владлен Егорович!» Вечером приезжали новосибирские, московские актеры-режиссеры, заглядывали коллеги по «Вечному зову». Петр Вельяминов рассказывал байки, сыпал анекдотами. Влад от него не отставал, с выражением декламировал садистские стишки. Автор романа Анатолий Иванов, юморной, компанейский, слушая очередной застольный перл, прослезился. Вытерев глаза, он, плотный, румяный мужчина, вздохнул: «И слезы текут по исхудалым щекам...» Мы от смеха чуть не попадали.
За десять лет работы в «Вечном зове» Влад, поначалу молчун, стал более общительным, заматерел. Вероятно, придавала уверенности в себе и возраставшая слава. В «Красном факеле» предлагали интересные роли. Оказалось, муж не только хороший драматический, но и замечательный характерный актер. Зрители часто ходили «на Бирюкова».
Когда на экраны вышел «Вечный зов», повсюду — в гостиницах, ресторанах — мужа принимали как родного, девчонки постоянно вились вокруг, выпрашивая автографы. Помню, пришли с ним в магазин. Вдруг какая-то женщина вскрикивает:
— Ах! Ох!
Влад кинулся к ней:
— Что с вами?
А та заполошным голосом:
— Бирюков! Бирюков! Вася, иди скорее сюда! — Подбежал мальчик, она ему: — Смотри — Алейников!
Поднимало его в собственных глазах и то, что мать им гордилась. Старший сын был для Раисы Федоровны утешением, средний, выпивавший, — болью, а младший — светом в окошке. Влад, по характеру порывистый, от возросшего самоуважения даже ходить стал медленнее, с чувством собственного достоинства. Как-то наблюдаю из окна — не идет, а степенно вышагивает к гаражу. Узнал себе цену.
Но заносчивости в нем не появилось ни грамма. Однажды гостил у дочери — та уже вышла замуж и перебралась в Москву. Надя среди ночи проснулась от громкого пения на всю округу. Вышла на кухню — отец с ее свекровью, опрокинув по рюмочке, распахнули окно и поют! Дочь отправила их спать, но папа был счастлив, что так душевно попел. Кстати, поначалу Надя собралась поступать в Новосибирское театральное училище. Я попросила мужа с ней позаниматься, а он заявил: «Мне никто не помогал, сам пробивался». Но когда не поступила, возмутился: «Мою дочь не взяли! Такую способную!» В итоге Надя выбрала институт культуры.
Особенно вольготно Влад чувствовал себя на природе, в первую очередь, конечно, в родном Никонове, где простой народ, лес, грибы ведрами, речка Укроп, рыбалка. Обожал путешествовать — мы не раз ездили с друзьями на машинах в Среднюю Азию. Спали в палатках, готовили на костре, ночами по очереди дежурили. Руководил поездкой всегда Влад, поскольку лучше остальных умел действовать в походных условиях. Вообще все, в чем чувствовалась подлинная жизнь, заряжало его энергией — будь то борьба со стихией в азиатской степи, хорошая роль или встреча со зрителями. Выступать он соглашался даже бесплатно, с удовольствием рассказывая людям о своей работе, на ходу виртуозно сочиняя забавные истории.
При этом зрители не подозревали, что общительность актера Бирюкова — обретенный профессиональный навык. Словно оправдывая свою фамилию, мыслями и чувствами он особо ни с кем не делился. Даже я не могла пробиться сквозь защитную броню, только спрашивала: «Ты сегодня опять «вещь в себе»?» Влад не умел, да и не стремился вести беседы по душам — характер не позволял. Считал, что настоящий мужик перед женщиной не должен слабость свою показывать. Мог, когда становилось невмоготу, выпить, но немного, потому что знал: иначе станет нехорошим. А так все переживал внутри, но если уж взрывался — клокотал как вулкан.
Помню, выезжая из гаража, он не захлопнул дверцу. Ее оторвало. Что тут началось! Я, конечно, оказалась крайней, но ни слова не проронила. Меня вообще трудно вывести из себя, не поддаюсь, поскольку терпеть не могу скандалы: сразу сжимаюсь, замыкаюсь. Так что у нас в семье если и возникало напряжение, то чаще оно было связано с «побочными эффектами» актерской профессии. Дело в том, что Влад не очень умел переключаться, экранные или сценические образы переносил в жизнь, и в его поведении вдруг начинали проскальзывать не самые приятные черты какого-нибудь героя. Назревавший конфликт я старалась гасить, напоминая: «Влад, ты дома».
Муж не признавал никаких, так сказать, окольных путей. Правда или ложь — вот его мера. Это касалось и театра. Однажды играл влюбленного, а партнершей режиссер назначил свою жену — великолепную, но немолодую актрису, сильно старше Влада. Тот, понимая, насколько нелепо выглядит их дуэт, старался всеми способами избегать выхода в этой «лав-стори», положившись на второго исполнителя. А как-то репетировал спектакль из русской истории, ему вручили посох и предложили изображать что-то, по мнению Влада, несуразное. Он вспылил, воткнул посох острым железным концом в сцену и ушел. А посох остался стоять. Было и такое, что не выдержав, сорвал во время прогона с себя шапку и нахлобучил режиссеру на голову.
Раздражало Влада и то, что на съемки, даже несмотря на то что часто ездил туда будучи в отпуске, руководство «Красного факела» отпускало неохотно. Но открыто не возмущался, не выяснял отношений, говорил просто: «Да ну их!» Оставался актером своего театра и Новосибирск не бросал.
Хотя возможностей изменить судьбу у мужа было предостаточно. Как-то Ада Роговцева, с которой он снимался в «Вечном зове», договорилась в Киеве в Театре русской драмы, чтобы вызвали Бирюкова «на смотрины». Он съездил, узнал, что поначалу придется ютиться с семьей в крошечной комнате, и отказался. Потом я поняла: дело вовсе не в условиях, которые его не устроили. Ведь позже сибирский режиссер, много работавший с Владом, возглавил театр в Ярославле и пригласил его туда, добившись для своего актера двухкомнатной квартиры на берегу Волги. Однако и на сей раз муж не поехал. Его звали в Рижский русский театр, при желании мог бы попасть и в Москву — с ним хотел познакомиться Анатолий Эфрос.
На вопрос, почему отвергает все предложения, Влад отвечал, что не может оставить свою малую родину, чувствует себя комфортно только в привычной среде. На самом деле, думаю, просто ничего не хотел менять — в глубине души он не изжил свой давний страх перед неизведанным. Слишком быстро «набрал высоту», неожиданно для себя самого, и еще не свыкся с тем, что он известный артист, способен сыграть многое. В результате отказывался от предложений, даже самых заманчивых.
Его ведь звал на заглавную роль в свою картину «Мой друг Иван Лапшин» Алексей Герман. Владу это имя ничего не говорило. Я напомнила «Проверку на дорогах», которую вместе смотрели в Доме актера на закрытом показе — фильм положили на полку. Все равно отмахнулся! Ассистент Германа звонила нам, трубку, как правило, брала я, а поскольку знали, что Люда не только жена, но и секретарь, то и переговоры обычно велись со мной. Убедила Влада подойти к телефону, но в конце слышу, муж говорит: «Знаете что? Я вам продам бесплатно актера на эту роль — Андрея Болтнева». Тот играл вместе с ним в «Красном факеле». Когда Влад положил трубку, я только и могла выдохнуть: «Какой же ты дурак!» Отдать роль в картине самого Германа! А карьера Болтнева после тех съемок пошла в гору.
Как только он «подарил» роль, которая могла стать этапной в его судьбе, я почувствовала: что-то во мне надломилось. Влад ведь в итоге реализовал свой дар едва ли наполовину, а я, еще когда муж находился на вершине успеха, чуяла, что впереди будет все меньше ролей. С одной стороны, Влад втайне побаивался, что не справится с трудной работой, с другой — взялся за то, чего не умел: за режиссуру. Поставленный им спектакль «На дне» по Горькому получился очень слабым — я, не выдержав, ушла после первого акта. «Если задумал стать режиссером, нельзя делать этого на голом месте, — настаивала я. — Иди учись». Он, конечно, понимал, что не хватает знаний, но не сдавался: все то же нежелание перемен двигало им. И меня отговаривал от учебы: «У тебя уже есть хорошая работа». Когда меня направили на трехмесячные курсы повышения квалификации, занервничал:
— Зачем едешь?
— Это моя профессия, понимаешь?
Признаться, он беспокоился еще и потому, что наши отношения постепенно разлаживались. Я устала от его выплесков. Задолго до описываемых событий случилось так, что Влад сильно меня обидел. Этого я уже стерпеть не могла — пошла и подала на развод. Нам дали на примирение три месяца, я уехала к друзьям в Ленинград. Вернулась — дома Влад и свекровь. Раиса Федоровна принялась уговаривать, чтобы одумалась, но я не могла пойти против себя. Нас развели.
И все-таки еще девять лет мы жили вместе: оказалось, что взять и разбежаться не так-то просто. Не мешало даже то, что мой знаменитый муж пользовался невероятным успехом у женщин. Одна настойчивая дама часто звонила, голоса меняла.
— А ты знаешь, — говорила, — что он вечером будет со мной в ресторане?
— Спасибо, что предупредили, — отвечала, — значит, ужин сегодня не готовлю.
Если Влад задерживался, никогда не спрашивала почему. Осаживала «доброжелателей»: «Ребят, это не ваше дело. Я ему верю, и все».
Влад, кстати сказать, был ревнивым, собственником. С его коллегами я поддерживала хорошие отношения. Приходя в гости, мужики меня с порога обнимут, поцелуют. Мельком видела, как гневно вспыхивали глаза мужа, но он ни слова не произносил. Потом, в подпитии, мог высказаться, но и то в пространство. Меня же, пусть дамы ждали его после спектаклей и звонили домой, их поползновения не трогали. Как не волновали сплетни о романах Влада. Было уже все равно. Даже когда начали говорить, что у Влада на стороне родилась дочь, а я знала женщину, с которой у него якобы роман (они вместе играли в спектакле), ничего в душе не екнуло. В шутку спросила, правда ли это, он вспылил: «Что, теперь все бабы беременны от меня?» Больше ничего не стала выяснять.
Жить с человеком сложным, мятущимся тяжело. Его постоянно точила неуверенность — в себе, в происходящем, в жене. Ночами будил, звал на кухню — «на разговор»:
— Зачем ты со мной разошлась?
— У меня больше нет сил. Устала... — только и могла ответить.
Влад понимал, что наши пути расходятся все сильнее.
Первого февраля 1986-го — в годовщину нашей свадьбы — ехали в аэропорт. Я улетала в Москву на те самые курсы. Влад уговаривал остаться:
— Если не согласишься, разъезжаемся.
— Хорошо, — был мой ответ.
За неделю до моего отъезда он получил квартиру — туда и ушел. Я сообщила об этом Наде, учившейся в институте культуры в Кемерове, она была ошеломлена: ведь несмотря на развод, мы с ее отцом жили вместе и не тревожили дочь своими проблемами. Возможно, она до конца не верила, что расстанемся.
Первое время, хотя я сама стремилась разрубить узел, было больно: двадцать три года из биографии не вычеркнешь. А потом выдохнула, огляделась, и мне даже понравилась новая жизнь. С Владом продолжали общаться — жили-то по соседству. Узнав о смерти моей мамы, тут же примчался помочь с похоронами. Звал на свои спектакли. Мне по старой памяти присылали для Влада сценарии или пьесы, и я несла их ему в гараж. Домой не заходила: он вскоре после нашего разъезда женился на Татьяне Фирсовой.
А вот ко мне бывший муж иногда заглядывал, каждый день звонил Наде. Если дочь привозила в Новосибирск старшего сына Саньку, дед так радовался! Гулял с коляской и сиял от счастья. Как-то я взяла уже подросшего внука в Новосибирск и попала в аварию. Мальчик жил у Влада, они вместе навещали меня в больнице. Дед Сане готовил обеды, например варил сырный супчик — при том, что за все двадцать три года нашей семейной жизни макароны ни разу не сварил! Водил к себе в театр. Позже, уже в Москве, с удовольствием занимался младшим, Андрюшкой. Тот из него веревки вил. Когда внук не хотел идти в сад, дед отправлялся с ним в магазин и покупал все, на что указывал малыш. А перед нами оправдывался: «Я ведь его почти не вижу...»
Знакомая по Новосибирску рассказывала, как Влад, приходя в гости, играл с их ребенком и вздыхал: «А я так одинок...» Очень тосковал по дочке, по внукам, общих-то детей у них с Татьяной не было. Тут еще театр, когда Влад вышел на пенсию, не продлил с ним контракт: новый главный режиссер по-своему видел творческий процесс, Бирюков с ним не соглашался. Кинематограф девяностых годов переживал затишье, большинство актеров старой гвардии осталось без ролей.
Сама я примерно в то же время устроила на студии прощальный банкет и уехала в Москву — помогать Наде с детьми. Она постоянно общалась с отцом. Как-то в Новосибирске шли вместе по улице, и Влад признался дочери, что жалеет о случившемся. Теперь же, чувствуя состояние папы, Надя звала его в Москву, рассказывала, что мы строим в Подмосковье дом. У нас Влад никогда не остался бы один, в нашей семье одиноких нет. Но он не решился изменить жизнь, точнее вернуться к прежней, но зажить по-другому — в ладу с самим собой...
Неожиданно мне позвонила жена его друга, давнего, еще со времен барачного детства: «Люся, с Владом что-то не то». В дом их не приглашали, но кто-то из актеров рассказал, что у Влада разладилось здоровье, хотя Наде в телефонных разговорах отец неизменно сообщал, что все в порядке. Мои попытки разузнать через друзей, что с ним, долго ни к чему не приводили. Вдруг пришло известие: онкология, Влад в больнице. Мы с Надей стали туда звонить, звали его к телефону. На все расспросы отвечал: «Не беспокойтесь, все хорошо». Скоро его выписали.
Я была на даче, когда позвонила Надя: «Мамочка, летим в Новосибирск. Папа умер». Ему было всего шестьдесят три года. Похоронили Влада в Бердске рядом с матерью.
...Он часто мне снится. Приходит, вроде собирается остаться. Я хочу с ним поговорить, но не получается — вокруг слишком много народу. Так становится обидно, что опять не вышло разговора! А проснувшись, думаю: слова ни к чему, ведь Влад с нами.
Подпишись на наш канал в Telegram