В нашей с Олей жизни было всё. Думаю, ей тяжело со мной. С человеком искусства вообще непросто, иногда даже невыносимо. Но дома я ведь другой, точно не бунтарь. И точно — не главный.
—Гарик, Игорь, Игорь Иванович — какое обращение вам ближе?
— Он охотно откликался на любое имя... Можете обращаться как вам удобно, милости просим. Все Игори в детстве — Гарики. Для меня это имя давно стало нарицательным. Сам Гарик остался где-то там, вдалеке. Того парня я забыл.
— Тогда опишите, каким он был.
— Хорошим. Надежным. Или, по крайней мере, верным. Если ко мне подходит совсем еще молодой человек и обращается «Гарик!», спокойно говорю: «А для вас я — Игорь Иванович». Это же вопрос воспитания. Я лично не могу звать по имени того, кто старше меня хотя бы лет на десять. Если он не близкий друг, конечно. С любым незнакомым или малознакомым человеком предпочитаю разговаривать на «вы».
Когда мне было лет двадцать, я работал начальником — пускай небольшим, но все же начальником, и подчиненные уже тогда обращались по имени-отчеству. Привык! И когда работаю в театре, в кино, то тоже чаще слышу «Игорь Иванович». Не Гарик, конечно.
— В декабре вам исполнится шестьдесят. Цифры — всего лишь цифры? Или вам лично свойственно подводить промежуточные итоги?
— Так или иначе абсолютно все люди склонны к циферкам. И круглые числа имеют нематематическое значение. Другое дело, что даты по-разному переносятся. Кто-то воспринимает их легче, кто-то тяжелее. Неправда, когда говорят: «А мне все равно». Не верю! В детстве все мы хотим быть постарше, хочется прибавить лет и дни рождения нравятся. А потом в цифрах появляются угрожающие ноты, образовывается печаль. Но это жизнь.
— Давно печалитесь на тему возраста, Игорь Иванович?
— Хотите, чтобы соврал? Пожалуйста. Позавчера. На самом деле мне всегда было свойственно думать о смерти. Memento mori — «помни, что смертен». В кодексе самурая написано, что он должен жить так, словно уже умер. Для меня это основополагающая вещь. И тогда удается чувствовать жизнь во всех проявлениях и... пожирать ее! Именно поэтому мне нравится любой возраст.
— Когда за сорокалетнюю музыкальную карьеру вы в сотый раз даете интервью, о чем думаете?
— Ни о чем, ни одной мысли в голове. Любое интервью — спонтанное, вы спросили — я ответил. Это не реферат писать — с долгими размышлениями. Я вообще не склонен к подобным разговорам, но понимаю, что, наверное, наша беседа покажется кому-то интересной. Думаю, жизнь абсолютно любого человека интересна и уникальна. И моя в том числе. Я тоже читаю чьи-то интервью, между прочим — и в «Караване историй». Но я плохой собеседник, не умею емко, бойко выражать мысли. Прошу прощения!
Недавно был в эфире на одном телеканале, и ведущая попросила сформулировать мироощущение какой-нибудь литературной цитатой. Моментально вспомнилось: «Бороться и искать, найти и не сдаваться» из «Двух капитанов» Каверина.
— Какой-то смысл в жизни есть кроме борьбы и исканий?
— Безусловно. Жизнь — это созидание. В этом ее смысл. И второго шанса не будет. Другое дело, что у каждого — свой путь, свои задачи, мы же часть вселенского замысла.
Вспомните теорию хаоса. Идея в том, что любые мельчайшие частицы, первоначально близкие между собой, в будущем имеют разные, уже заданные траектории. Так и люди... Это вам каждый студент физмата подтвердит. Вот вы, к примеру, родились со множеством задач, в том числе встретиться со мной в определенные день и час. И летите по жизни внутри заданной траектории, пока не выполните намеченное. Сменить на другую не получится. И вы, и я, и вон те люди на улице — полноправные частицы мироздания, каждому отведена своя роль.
— Грустно узнать об этом тем, кому выпала не такая яркая участь, как вам...
— Всем сестрам по серьгам. И в каждом дому по кому. Не бывает такого, чтобы одному человеку досталось лишь легкое и пушистое, а другому — сплошные жесткие испытания. Наши ошибки — это минусы. Обретения — плюсы. Вернемся к физике. Что зажигает лампочку? Электрическое напряжение. Минус и плюс... Выходит, в жизни каждого из нас будет все — и тяготы, и счастье, и победы, и поражения. Сплошные плюсы не зажгут лампочку, понимаете, о чем я?
— В юбилей принято вспоминать родителей и детство, которое не выбирают. Какое досталось вам?
— Тяжелое. Родители работали с утра до ночи, я не видел их толком лет до семи, поскольку ходил в детский сад на пятидневку. Бывало, и на выходные не возвращался домой. Заболел кто-то в группе, объявили карантин — не выйти. Печально... Хочется видеть маму и папу, скучаешь. Но в нашем саду были замечательные воспитатели, помню их до сих пор. Меня все любили, хвалили. Волшебное детство. Наверное, такое же, как у большинства советских детей. Постоянно что-то происходило — я пел, танцевал, влюблялся. А потом пошел в первый класс, и мир обрушился. Я даже представить себе не мог, насколько он жестокий.
— Чем же?
— А пересмотрите фильм «Доживем до понедельника». Помните парнишку Генку Шестопала? Поэта и мечтателя, который сжег сочинения на тему «Мое представление о счастье». Счастье — это когда тебя понимают...
Тот мальчик — это я! Мы даже внешне похожи. Но у меня в отличие от него не было такого прекрасного учителя, которого сыграл Тихонов. Зато была замечательная учительница русского языка и литературы — Ася Федоровна, она единственная из всех педагогов поняла, что за мальчик Гарик Сукачев. Что любит и знает литературу, пишет стихи с семи лет. И вообще мальчик не простой. Вот и все!
В любые времена становление человека сталкивается с непониманием окружающих, и я не исключение. Класс у нас был хороший, но школу я ненавидел! Тягучая, опасная, враждебная масса, которая не принимала меня. А я — ее. Но именно там возникла женщина по имени Ася Федоровна. Для нее я был не массой, а другим, не таким, как все, устроенным иначе.
Она появилась — и моя жизнь изменилась. Мы разговаривали о литературе, о поэзии. Она заставляла писать сочинения, разрешала брать свободные темы и сама посылала их на районные, городские конкурсы. Я впервые встретил человека, который серьезно мной интересовался.
— Вы сказали, что пишете стихи с семи лет. Какие же темы волновали юного поэта?
— Смерть и любовь, любовь и смерть — вечные темы, будоражащие подростков. Переходный возраст, гормоны фигачат, все понятно.
— Родители поддерживали мальчика?
— Мне достались прекрасные родители. Оба прошли войну: папа солдатом, мама в партизанах, до этого пережила концлагерь. Я солдатский сын. Я из того чертова мира, который описывал Василий Макарович Шукшин. Который показал Сергей Бондарчук в «Судьбе человека».
Мама меня любила и жалела всю свою жизнь, отец же был суров. Мы никогда не были близки. Уже много позже, сам став отцом, я понял, какой колоссальной личностью он был. То, что мама с папой самые лучшие люди на Земле, осознал, когда их не стало... А подростком бунтовал, восставал, все отрицал. Не мог осмыслить слова папиных друзей: «Игорь, Иван Федорович — прекрасный человек!»
Я — часть своего отца. Все мужские поступки, понимание чести и бесчестия откуда? Все это мой отец.
— В пору вашего детства ребятня росла на улице, там же получала воспитание. С вами произошла та же история?
— Ничего подобного! Дети, которые растут как трава, обычно спиваются к восемнадцати годам и далее идут на зону. Детьми надо заниматься и «баловать — тогда из них вырастают настоящие разбойники», как говорила Атаманша из «Снежной королевы». Любовь и образование — вот что должны давать родители. Отец сделал из меня музыканта. Сам он играл на огромном количестве духовых инструментов. Подозреваю, что просто заметил в ребенке способности, поэтому отдал в семь лет в музыкальную школу. Там я получил великолепное образование. То, что люблю классическую музыку, слушаю джаз, — это все папа. После войны ему пришлось дослуживать в армии, в гарнизоне города Шауляй в Литве. Родители там и познакомились. Отец играл в духовом оркестре, всю жизнь очень любил музыку.
— И усадил за инструмент сына. С радостью играли гаммы, Игорь Иванович?
— Я же ребенком был! Хотел скакать, бегать, прыгать, плавать с ребятами на канале Москвы-реки. Но играл: по четыре-пять-шесть часов каждый день без выходных. Мой персональный детский ад...
— Папа вообще оказал большое влияние на вашу судьбу. Ведь именно он отправил вас после школы в техникум железнодорожного транспорта. Видимо думал, что синица в руках надежнее.
— Так все и было. А потом я окончил Липецкое культурно-просветительское училище и получил диплом режиссера.
Понимал, что в ГИТИС не поступлю. Но очень нравилась аббревиатура — красиво звучит! Был уверен, что и этот вуз, и ВГИК, и «Щука», и «Щепка» — мажорские учебные заведения, в которые ни за что и никогда меня, троечника, не примут. Возможно, заблуждался. Я не из тех, кто выходит с фанерным чемоданом на Павелецком вокзале города Москвы и уверенно идет поступать в театральный. Решил: «Да, обману судьбу! Получу красный диплом и обходными путями все же приду в ГИТИС». В нашем культурно-просветительском училище выбрал заочное отделение — нужно было кормить семью, работать. Мы с Олей уже были женаты, родился Саша.
Диплома с отличием не дали, поскольку мне, почти антисоветчику, на госэкзамене влепили тройку по истории КПСС. Просто завалили. Я слишком много говорил лишнего, декларировал свободу и равенство, писал на кухне новую конституцию страны. Ну да бог с ним, с дипломом.
В училище познакомились с Сережей Галаниным и сделали «Бригаду С».
О кино я не думал и все же туда попал. Александр Наумович Митта пригласил сниматься в фильме «Затерянный в Сибири». (В фильмографии Гарика Сукачева более двадцати работ. Четыре картины он снял как режиссер. — Прим. ред.) Потом показалось, что я сильно люблю театр. На то она и молодость, чтобы пребывать в иллюзиях. Увлекся, стало интересно... Прошли годы. Молодой человек и этим занялся, и тем, и другим... Но музыка оставалась основополагающей. Она не то что победила — просто вышла на первый план.
— Не могу не спросить: вы так же, как отец когда-то, поступили со своими детьми? Дали музыкальное образование?
— Нет, ни Саша, ни Настя в музыкальную школу не ходили. Одного музыканта в семье достаточно. А известного — достаточно вдвойне. Наступило другое время. Для нас, родителей, было важно, чтобы сын, к примеру, хорошо знал иностранные языки. (Сын Сукачева Александр Королев — режиссер, окончил Американский институт киноискусства (AFI), английский Университет Рохэмптон; имеет степень бакалавра в области киноведения. — Прим. ред.) При этом Саша все равно вырос на съемочной площадке. Ведь моя вторая профессия — кинорежиссер. И когда сын оканчивал школу, он уже понимал, чем хочет заниматься.
Его сестре пятнадцать. Она, как все девочки, «ветреная» — возьмем это слово в кавычки. Обожает биологию, а мы потакаем. Это все из той же серии: ребенка надо баловать — тогда из него вырастет настоящий разбойник... Сидит ваш сын с конструктором? Купите пять! Перестал играть, взял в руки молоток — купите столярный набор! Рисует? Дайте ему краски и альбомы, пусть рисует дальше.
— Вы строгий папа?
— В нашей семье я скорее «мама». А Ольга — «папа». Поставьте кавычки, не все же правильно поймут мысль.
— Наверное, дети были полностью на Ольге и с вами бесполезно говорить о том, когда ребенок пошел или сказал первое слово?
— Почему же? Я в курсе. Вообще, я трепетный папаша, это подтвердит любой из моих друзей. Обожаю детей, не только своих. Я тот кот, который готов лизать любого котенка.
— С виду-то и не скажешь...
— Процитирую самого себя: «В детстве я не мог смириться с портретом Ломоносова. Эта некрасивая женщина никак не вязалась с великим ученым». Внешность обманчива. Мы вообще дружные ребята. Я даже если отсутствую, все равно рядом с семьей. Мы вместе путешествуем, ходим по музеям.
— О чем говорите с детьми?
— Сын — кинорежиссер, ему важно мое мнение как профессионала. Часто просит помочь со сценарием, в драматургии. С Настей сейчас отношения меняются. Наши с ней поцелуйчики еще остались как в детстве, но за ручку со мной уже не пойдет. Печально... Пятнадцать лет — время перемен. Она девочка — стараюсь не лезть ни с расспросами, ни с советами.
— Давайте поговорим о вашей жене. Догадываюсь, что ей нелегко приходится с человеком, стиль жизни которого «секс, наркотики и рок-н-ролл». При этом вы с Ольгой вместе почти сорок пять лет, из которых тридцать пять вы в браке!
— Наши девочки выбрали таких мальчиков и понесли по жизни, вот и все. У многих моих друзей такие же давние крепкие браки — у Сережи Галанина, у Володи Шахрина. «За каждым выдающимся мужчиной стоит великая женщина» — это сказано кем-то очень верно.
Так должно было случиться, я в этом смысле фаталист: «Они встретились и больше не расставались никогда». В нашей с Олей жизни было всё. Думаю, ей тяжело со мной. С человеком искусства вообще непросто, иногда даже невыносимо. Но дома я ведь другой, точно не бунтарь. И точно — не главный, уверяю вас.
У Ольги есть удивительное качество — она умеет отпускать, чувствует и понимает, когда мне необходимо одиночество. Никогда специально не прошу, ничего не говорю, но она знает: сейчас мне нужно побыть одному. Имею в виду одиночество в абсолютном значении. Необязательно запираться в дальней комнате или уходить из дома. Я могу оставаться наедине с собой в привычном хаосе, когда мы вчетвером ходим по дому и сталкиваемся лбами.
— Случалось в вашей долгой семейной жизни дойти до точки почти невозврата, когда сохранить семью становится трудно?
— Безусловно... Это же жизнь! Как я уже сказал — было всё. Но беспощадное желание идти друг другу навстречу — вот что останавливало от последнего шага. Ощущение, что я родился семейным человеком, такова моя судьба. Всю жизнь вместе с одной женщиной. Может, фраза «они созданы друг для друга» звучит старомодно. И все же она о нас с Ольгой. Все, что мной написано, только для нее и во имя нее. Так есть и будет. И было даже тогда, когда мы переживали сложные времена.
— Значит, любовь существует?
— Конечно! А что же это такое, если не любовь? Когда мы с Олей были совсем молодыми, бесконечно целовались. Я обожал это и до сих пор обожаю. Каждый день целуемся с женой. В молодости чувственность — это конкретное проявление любви. Но ведь сама любовь — это не ощущения. Это другое, когда я без тебя не могу дышать. И уже неважно — целуетесь вы или нет, спите в одной постели или в разных комнатах, видитесь каждый день или редко. Главное — жить не можете друг без друга. Тогда — это любовь!
— Выходит, повезло вам, Игорь! Много лет назад однажды вечером Оля вышла с подружкой во двор и остановилась послушать гитару. Ей четырнадцать, вам шестнадцать...
— Тогда повсюду звучали гитары, мальчики и девочки вечерами собирались во дворах и пели — про смерть и любовь, про дочь прокурора. Все из серии «она меня за муки полюбила, а я ее — за состраданье к ним». Блатные песни, Битлы, Сережа Есенин. А Оля пришла именно в нашу компанию.
Безусловно, мне повезло! Я вообще счастливчик. Представляете, сколько мне дано? А сотням тысяч людей — нет. Специально я ничего у них не отнимал, так получилось. Каждый несется по своей орбите...
— Фотографий вашей жены нигде нет. Это ее желание оставаться в тени известного мужа?
— Будь Ольга другой, мы не прожили бы с ней столько лет. Ну, может, и прожили б, но это была бы другая судьба каких-то других людей. И звали бы их иначе, не Оля и Игорь. Любовь и верность — главные качества для любой женщины.
Бурная молодость позади. Не знаю, переживала Ольга или нет, когда что-то у нас шло не так. Я не из тех ребят, кто будет хвастаться трофеями, но надо понимать, что прежде всего я мужчина. Есть тайны, которые мы с Олей храним. Скажу одно: я никуда и никогда не уходил. Пометил территорию и не собирался ее покидать. Если бы даже когда-нибудь собрал вещи, быстренько вернулся бы.
— Вы с женой разные или за долгую совместную жизнь стали похожи?
— Вкусы у нас разные. И это прекрасно. Ольга здорово разбирается в том, что я делаю в кино или на сцене. Она тот человек, который всегда говорит мне правду. У жены есть полное на это право, поскольку я хожу мимо нее в трусах, а она их стирает. И детей мне рожает. Она априори круче! Всегда прислушиваюсь к ее мнению. Оля замечает то, что прошло мимо моего внимания. Более того, если считает: из картины надо что-то вырезать, то — на девяносто девять процентов! — так и сделаю. Поскольку точно знаю: «Блин! Она права».
Вот в музыке иначе. Ольга слушает мои песни: что-то нравится, что-то нет. И если вдруг к какой-то новой песне отнесется холодно, это ничего не значит.
— Время быстро меняется. Вам в нем комфортно?
— Сегодняшний день мне гораздо интереснее вчерашнего. По единственной причине — вчерашнее уже миновало. Все, страницу перелистнули — движемся дальше, и это клево! В начале разговора я сказал, что пожираю жизнь, мне интересно в ней все: «Старость меня дома не застанет — я в дороге, я в пути».
— Как-то вы сказали, что мечтаете дожить до глубокой старости где-нибудь на берегу озера. Планы не поменялись?
— Нет конечно. Но не всем это дается — длинная жизнь, благородная старость. Это даже не мечта. Просто красиво и сентиментально. В юности, в короткой, микроскопической поре, мечтается отчаянно. Девочки ведут дневники и песенники, мальчики грезят о чем-то великом или хотя бы о звездах.
Мечты прекрасны и эфемерны. В голову пришло сравнение с советскими песнями о геологах: «Держись, геолог! Крепись, геолог! Ты ветру и солнцу брат!» Костер, река, дым над сопками и самая большая рыба! Вот она, мечта. И это свойственно юным и поэтическим натурам.
А дальше наступает длинная пора молодости, зрелости. И тогда уже не мечты вас куда-то ведут, а воля и упорство — понятия иного уровня. «Сделаю ЭТО во что бы то ни стало» — желание быть и состояться.
— А ваши собственные дети, о чем они мечтают?
— Думаете, они делятся с отцом или матерью? Нет конечно. Это их тайна.
— Осенью у вас большой гастрольный тур, выступите в Москве, Петербурге, Екатеринбурге. Сохранился ли драйв у музыканта, который на сцене уже тридцать с лишним лет?
— Выход на сцену — всегда драйв и спорт. Люблю это дело. Бодрит! После концерта спрашиваю своих музыкантов: а что было-то? Там не я, кто-то другой пел и играл. Ощущение, что с тем парнем даже не знаком.
— Прочитают эту фразу наши читатели и подумают: наверное, рок-музыканты выходят на сцену подшофе, раз ничего не помнят...
— Обо мне всю жизнь говорят, что сильно пью. Просто какой-то главный алкоголик Советского Союза... «Над вымыслом слезами обольюсь». Мне нечего сказать тем, кто убежден: все музыканты — алкоголики, дебоширы, тунеядцы, такие-сякие. Предлагаю эксперимент: купите бутылку хорошей водки, налейте стакан и дайте выпить приятелю, желательно молодому человеку лет двадцати пяти. А дальше пусть пробежит на время метров двести. Уверяю, после этого даже мысль о том, что можно провести пьяным двухчасовой концерт, не посетит!
Давно устал что-то доказывать и переубеждать. Процитирую своего друга Ивана Охлобыстина. Однажды он, сидя напротив меня, сказал: «Горыня! Сколько ни доказывай, что ты энциклопедически образованный человек, они все равно будут считать тебя пьянью и пэтэушником». И он абсолютно прав, не спорю!
Подпишись на наш канал в Telegram