Мы не играем на людях в братскую любовь. Если возникают ссоры, не общаемся. Однажды не разговаривали два года. Но это не делает нас менее родными людьми. Мы близки по крови и подсознательно чувствуем друг друга, я всегда поддерживаю Алексея, когда ему плохо.
— Андрей, у вас за плечами богатая фильмография. Поклонники и особенно поклонницы не путают с младшим братом?
— Сейчас уже гораздо меньше, а в юности мы действительно были похожи. Мой фильм «Живой» и Лешина «9 рота» появились почти одновременно, поэтому нас путали друг с другом, путали наши роли. Кстати, из-за этого и некая радость от успеха оказалась несколько смазанной. Ну представьте, подходят и говорят: «Как вы замечательно сыграли!» И называют картину, в которой не снимался, — Лешину! Но это, может, и к лучшему. Если бы я был один Чадов, наверное, после резкого взлета возомнил бы себя звездой. А так все прошло спокойно.
Для меня успех — не узнаваемость на улицах, а когда дома лежат пять хороших сценариев и ты должен выбрать лучший. Тогда понимаю, что я успешный, чего-то добился в профессии. Все остальное — детские разговоры.
— Каково это, когда часто сравнивают с братом, который тоже актер?
— Не понимаю, почему это должно быть кому-то интересно, почему все время задают этот вопрос. Ведь у других братьев и сестер этого не спрашивают!
— Да нет, тоже интересуются...
— Не знаю, что ответить... Мы с Лешей — самодостаточные личности, каждый со своей отдельной судьбой. Так почему я должен с кем-то сравнивать себя или кому-то завидовать? У меня есть глубокие, серьезные роли, богатый опыт в кино, не раз снимался и в иностранных картинах. Я занял свою нишу, брат — свою. Иду своим путем. Он трудный, потому что никогда ни у кого ничего не прошу, ни перед кем не заискиваю. И на этом пути, уверен, у меня нет конкурентов. А Леша — родной брат, и этим все сказано...
Мы не играем на людях в братскую любовь. Если возникают ссоры, не общаемся. Однажды не разговаривали два года. В жизни всякое бывает, но это не делает нас менее родными людьми. Мы близки по крови и подсознательно хорошо чувствуем друг друга, я всегда поддерживаю Алексея, когда ему плохо.
— После долгой ссоры кто первым сделал шаг к примирению?
— Уже и не помню. Это ведь не единственная ссора была. В какой-то ситуации первый шаг делает Алексей, в другой — я. С меня корона не упадет, я человек не особо гордый: попросить прощения, если неправ, нетрудно.
— Но два года большой срок, согласитесь.
— Большой. А кто-то не общается всю жизнь... Зато теперь Леша почти каждый день приезжает к нам с Настенькой. Она наварит борща, и Леша тут как тут.
— Настенька — ваша девушка?
— Анастасия Виноградова мой лучик света в темном царстве. И знаете, впервые в жизни любимая готовит мне борщи! Я не к тому, что девушка должна сидеть дома и полдня стоять у плиты, нет! Настя ведь актриса и модель, получила прекрасное образование, училась в Канаде и Англии, в совершенстве владеет английским. Работает, снимается, мечтает о телевидении. Просто когда я уставший приезжаю с гастролей, а дома ждут, приготовили ужин — это и есть проявление любви.
Мне вообще непонятна фраза «Любовная лодка разбилась о быт». Какой на фиг быт, если сейчас практически в каждом доме стиральные и посудомоечные машины, открыта куча ресторанов, где можно поесть? Не приготовила бы Настенька борщ, да и бог с ним — я до этого восемь лет жил один и теперь сам все могу по дому делать, не пропаду, в этом смысле неизбалованный. Важно, что Настя, не большая любительница готовить, захотела это делать для меня. Вот что приятно!
Удивительно, но еще встречаются такие москвички! Спасибо ее родителям за прекрасное воспитание, ведь сейчас девушки хотят все и сразу. Им непременно нужен принц с Рублевки на белом коне, чтобы жить с ним в прекрасном доме, родить детей и больше ничего не делать. Запросы до небес, а сами из себя ничего не представляют, с ними и поговорить-то не о чем. Сейчас какое-то странное время эскортниц — куда ни плюнь, везде они. А что с этими девицами будет в сорок лет, когда молодость уйдет, а профессии нет?..
Настенька совсем другая. Она много читает, размышляет о смысле жизни, я познакомил ее со своим духовным отцом.
— Встретив такую чудесную девушку, о детях задумались?
— Пока хватает племянника. Приезжая к брату, сразу начинаю тискать Федьку — люблю его страшно. Своих не то что не хочу, просто сначала надо на ноги встать в материальном плане. Квартира сейчас будет, еще думаю дом построить. Хочу, чтобы мои дети ни в чем не нуждались. Наша актерская профессия нестабильная. И кризисы в стране постоянно, едва почувствуешь уверенность в завтрашнем дне — бах! — опять подрубает...
Честно говоря, рад, что пока не имею детей. Прежде не от кого было, да и не хотелось. Мечтаю, чтобы мои дети росли в полной семье и не страдали после развода родителей. И потом, не все решает человек — свою судьбу не всегда определяет.
В смысле семьи я делал все, что от меня зависело. Всегда до последнего стремился сохранить отношения — поговорить, выяснить, что не так. Не боюсь испытаний, трудностей в любви, понимаю: мы все неидеальны. Но время такое потребительское — чуть что, кидаемся людьми как вещами. Никто не хочет работать над своей душой, терпеть. Достойных людей — не только женщин — сейчас катастрофически мало. И если уж повезло, их надо беречь и хранить как зеницу ока! Настя — первая девушка в моей тридцатидевятилетней жизни, которая готова духовно расти. А познакомились мы на съемках сериала «Приставы», который скоро выйдет на НТВ.
— Между вашими персонажами была любовь? Ведь именно так часто начинаются романы у артистов.
— Совсем нет! Наши герои едва пересекались в кадре. Но я с первого дня понял, что Настя — человек достойный, сразу душа откликнулась. При том что оба были несвободны.
— Предложение Насте уже сделали? Свадьба скоро?
— Такой вопрос не надо мне задавать. Когда Богу будет угодно, тогда и распишемся. Но я не боюсь ЗАГСа. И уж точно наша свадьба будет тихой и без прессы. Я же человек не очень публичный, по тусовкам не хожу — чувствую себя там неловко, да и не вижу смысла тратить время на пустопорожние разговоры. И Настя в этом меня поддерживает. Мы предпочитаем сходить, например, на шоу Полунина или концерт моей любимой группы Enigma. Но такие прекрасные вечера возможны, если я не на театральных гастролях.
— Давно вышли на сцену?
— Чуть больше года назад, хотя мечтал об этом всю жизнь! Но путь на сцену оказался долгим и драматичным... Я вырос в Солнцево. После гибели отца маме дали там двухкомнатную квартиру (раньше мы жили на Первомайской). Это довольно хулиганистый район Москвы, но мы с братом нашли возможность творчески реализоваться.
Мама сама любила литературу и нам с Лешей подсовывала правильные книги. Отец, пока был жив, приучил к хорошей музыке: ставил на бобинный магнитофон Pink Floyd. А в семь лет я увидел клип Майкла Джексона Billie Jean и его знаменитую «лунную походку» и заболел: понял, что хочу заниматься чем-то творческим.
Неплохо рисовал — это у меня от отца, но гораздо больше фанател от хип-хопа. Правда, в Солнцево студии рэпа не было, зато Леша нашел кружок аэробики. Мы туда пришли (мне десять лет, Леше — девять), видим: у станка занимаются хореографией девочки всех возрастов — от пионерок до пенсионерок. Одни девочки! Но руководитель кружка Вячеслав Иванович Кожихин сказал: «Если хотите научиться танцевать, прежде нужно встать к станку». Мы с Лешей надели лосины и встали. Денег на занятия у мамы не было, но поскольку кроме меня и Леши мальчиков в студии не наблюдалось, нас взяли бесплатно.
— Вы настолько бедно жили?
— Бедно — это мягко сказано. У Ким Ки Дука есть фильм «Весна, лето, осень, зима... и снова весна», так вот все сезоны, пожалуй за исключением лета, я ходил в одной куртке. Чтобы купить какую-то мелочь, мыли с братом машины — платили нам по тридцать рублей за авто, еще в театре «дедморозили». Копили на велосипед, скейт, компьютерную приставку, «видак» — с маминой зарплатой обо всем этом приходилось лишь мечтать. А сильнее всего я мечтал, чтобы мать была счастлива, чтобы встретила надежного мужчину. В Новый год просил: «Господи, дай маме хорошего человека». Но не встретила. Значит, не судьба... Последние два года уже ничего не загадываю. Все, что Бог ни даст, приму как есть, а чего хочу, он и так знает.
— Мама после смерти папы растила вас одна?
— Ей помогали бабушка с дедом, летом мы ездили к ним в Уральск. Сейчас обоим по девяносто, они живут в Москве с мамой. Бабушка уже иногда нас не узнает, а дед по-прежнему в здравом уме и твердейшей памяти, прекрасно помнит свое военное детство. Когда не стало отца, он нам его заменил. Приезжал из Казахстана, стоял часами за сахаром и маслом, другими продуктами. Это же были лихие девяностые с талонами и бесконечными очередями...
Но я отвлекся. В танцевальном кружке пропадали с Лешей сутками, буквально горели — занимались со всеми женскими группами подряд! Позже кружок превратился в детский театр пластической драмы. С нами работали педагоги, Вячеслав Иванович ставил целые спектакли, к которым специально писалась музыка: «Красную Шапочку» (я играл Волка, Леша — Зайчика) и «Бременских музыкантов» (я был, конечно, Трубадуром), более взрослые пьесы — «Историю лошади», «Валентина и Валентину» со вставками из «Ромео и Джульетты». Сцена давала ощущение уверенности, была местом света и всегда отвечала любовью. Вячеслав Иванович мечтал, чтобы вся его старшая группа пошла учиться в один из столичных театральных вузов. Привозил педагогов из Щукинского училища, чтобы нас посмотрели. Однажды, помню, приехал Владимир Этуш...
— Вы с ним познакомились?
— Да что вы! Он был для нас богом — такая величина... После школы пробовались с братом во все театральные училища (я получил аттестат раньше, но чтобы поступать вместе с Лешей, год его ждал — преподавал в своем детском театре танцы, подрабатывал осветителем). С нами поступали сестры Арнтгольц, Марина Александрова, Александр Устюгов, Григорий Антипенко.
Во ВГИКе курс набирал Алексей Баталов. Мы с Лешей дошли до третьего тура, и тут педагоги сказали: «У вас, ребята, извините, некинематографические лица». А в Щепкинское взяли обоих. Но я прошел еще в Щукинское, и поскольку вокруг твердили, что «Щука» круче «Щепки», выбрал «Щуку», курс Овчинникова.
Учиться было тяжело — не понимал, чего от меня хотят. Не то что я хороший, а педагоги плохие, просто очутился не в своей тарелке и постоянно ощущал дискомфорт. На первый курс студентов обычно набирают с запасом, чтобы человек десять отчислить в конце года, и я чувствовал, как толкались локтями приезжие ребята — их на курсе было довольно много. Еще подсознательно жалел, что не учусь вместе с братом. Мне было так одиноко в училище, ведь до этого момента мы с Лешей всю жизнь проводили вдвоем, рядом. А тут нас впервые «разорвали». Тем не менее первый курс я окончил, сдал экзамены и спокойно отправился отдыхать. А в конце августа узнал, что отчислен из «Щуки».
— За что?
— Не знаю! Без объяснений, просто выдали бумажку с «диагнозом»: профнепригоден. Я испытал шок, не знал, куда бежать, что делать. Это был конкретный удар по самолюбию, по самооценке. Даже подумал, не бросить ли актерство к чертовой матери вообще. В итоге пошел в Щепкинское к проректору Владимиру Прохоровичу Селезневу, царствие ему небесное. Он был худруком курса, на котором учился брат, — того самого, куда год назад меня брал, а я отказался. Вот такая ситуация... Селезнев внимательно выслушал, затем при мне позвонил в «Щуку», чтобы узнать, правду говорю или нет. Убедился, что не соврал, и предложил: «Приходи второго сентября. Посмотрим на тебя — педагоги и весь курс. Подготовь песню, басню, прозу».
Показываться было в миллиард раз страшнее, чем год назад. В душе поселились сомнения, смогу ли. Ужасно зажался, плечи торчали в районе ушей. Но Селезнев меня взял! Последующие три года, что учился с Лешей, чувствовал себя чудесно: и аура в училище моя, и брат рядом.
На четвертом курсе режиссер Александр Велединский позвал на главную роль в картину «Русское». Вообще, сниматься я начал еще в «Щуке» — в «Лавине» с Анной Каменковой и Александром Феклистовым.
Подошел к Селезневу, спросил:
— Отпустите или нет?
Он разрешил, но предупредил:
— Имей в виду, что тогда не будешь участвовать ни в одном из пяти дипломных спектаклей.
Я удивился:
— У меня же после съемок целых полгода, успею ввестись в любую постановку!
— Нет, — ответил Владимир Прохорович, — это твой выбор. Брат снимается в «Войне» Балабанова, теперь ты. Курс на вас посмотрит и скажет: «Мы что, лысые? Тоже хотим в кино...» А кто будет дипломные спектакли играть?
Как педагог Селезнев был прав. Но и я сделал выбор, о котором не жалею: снялся в фильме Велединского и на фестивале «Московская премьера» получил приз за лучшую мужскую роль. Вручал мне его Алексей Баталов, на курс которого в свое время не взяли. Вот такая ирония судьбы.
— Правда, что на эту роль, которая принесла вам известность, пробовался и Алексей?
— Да, он тоже ходил на кастинг. Точнее, было так: Леша на «Кинотавре» познакомился с Велединским, и Александр предложил ему главную роль. Алеша сказал: «У меня еще брат есть...» Мы вместе попробовались, и в итоге Леша сам отвалился. Думаю, ему внутренне не был близок герой.
Фильм «Русское» стал заметным кинособытием, но Владимир Прохорович сдержал слово: оставшиеся полгода я только открывал и закрывал занавес однокурсникам, которые играли дипломный спектакль. У меня не было даже реплики «Кушать подано», у Леши то же самое... Крайне унизительная ситуация.
Но повторюсь: ни секунды не жалел о своем поступке. И спасибо худруку, который научил делать выбор, я просто пошел за своим сердцем. Хотя все равно было обидно получить в дипломе тройки по мастерству — получается, так оценили мои фильмы «Русское», «Лавина» и Лешину «Войну».
Эти события, конечно, повлияли на молодую, еще не окрепшую актерскую психику. Какая уж тут любовь к театру? Однако получив диплом, все-таки показался в одну известную труппу, и меня взяли.
Спросил:
— Что я буду играть?
— У нас есть сказки, например «Красная Шапочка».
Подумал: «Нет, ребята, четыре года учиться и после Достоевского и Чехова бегать петушком? Это не для меня».
Театр резко разлюбил и последующие пятнадцать лет не выходил на сцену. Как зритель смотрел, конечно, какие-то спектакли, но они меня только раздражали: не нравились подача, дикий ор, форсирование эмоций «на тридцатый ряд».
Впрочем, жизнь — интересная штука. Полтора года назад позвонила продюсер Надежда Оранж и предложила роль в спектакле театра «Оранж» «Великолепная шестерка, или Мужчины тоже плачут». Почитал пьесу скорее от безысходности: тогда образовалась долгая пауза в съемках, да и мама постоянно капала на мозги:
— Давай иди в театр!
Я отвечал:
— Какой на фиг театр...
В общем, пьесу прочитал, героя понял и согласился. Попросил продюсеров дать мне семь пробных репетиций — хотел убедиться, смогу ли просто выйти на сцену или нет. Я же столько лет там не был, на профессиональной — вообще ни разу. А делать лажу не привык.
В кино можно выехать на крупном плане, актер больше сам от себя зависит. В театре иные законы — ты зависишь от всего! Например партнер забыл или перепутал текст — и все, провал, дубль не переснимешь!
В общем, порепетировали с режиссером Аллой Решетниковой, партнеры были прекрасные: Валерий Николаев, Илья и Филипп Бледные, Александр Наумов, Дарья Егорова. И вот премьера... Стою за кулисами. Надо выходить, а у меня паника. Наконец пересилил страх, сделал шаг на сцену — и будто домой вернулся, в свой детский театр. И он меня вновь встретил с любовью, зрители зааплодировали.
Александр Наумов советовал на репетициях:
— Когда выходишь, не торопись сразу говорить, встань и подожди.
Помню, удивлялся:
— Зачем?
Он в ответ:
— Тебе будут хлопать.
Я недоумевал: что за бред, с какой стати? Но так и случилось!
Началась моя взрослая театральная жизнь. Сейчас уже играю три спектакля. В театре «Миллениум» недавно выпустили комедию «Еврейское счастье» с Татьяной Васильевой, Александром Самойленко, Татьяной Орловой, Игорем Письменным и Авелиной Квасовой.
Васильева — непростой человек, закрытый, людей подпускает к себе потихонечку, не сразу, поэтому может казаться надменной. Познакомились мы шесть лет назад, на сериале «Дело чести» — у нас с Лешей там главные роли, причем играли братьев. Помню, иду со съемочной площадки в актерский вагончик, навстречу Татьяна Григорьевна. Говорю: «Здравствуйте!» Ничего не ответила и прошла мимо.
Поэтому когда предложили спектакль с ней, подумал: «У-у-у, как же играть с человеком, который даже не здоровается?» Но сейчас-то уже знаю: она прекрасная, добрая и мудрая женщина. Поверьте, гастрольная жизнь всех быстро раскрывает. А мы с «Еврейским счастьем» не в одном городе побывали.
— Где, на ваш взгляд, самый лучший зритель?
— Самый теплый — на Дальнем Востоке. Какой торт преподнесли в Биробиджане: с шоколадной афишей нашего спектакля! Люди априори радуются, что к ним в такую даль артисты долетели. А самый тяжелый зал — в Эстонии. Зритель просто сидит и молчит, лишь в конце осторожно хлопает.
— Вы упомянули, что театр сейчас для вас более интересен, чем кино.
— Отечественное кино разочаровывает все больше и больше. Дело даже не в том, что я, известный артист, порой год сижу без съемок. Почему — не понимаю. Главное, у нас нет киноиндустрии. Могу об этом судить, потому что работал в американских, британских, польских, чешских, французских фильмах. Самым громким проектом оказался английский «Больше Бена». Попал я в него довольно забавно. Поступил запрос на русского актера — как мне потом рассказали англичане, просто на молодого хорошего артиста. Утвердили без кастинга, по фото, и я полетел — сразу на съемки.
У нас собрать профессиональную команду могут позволить себе только большие режиссеры, в основном работают дилетанты. Да и хороший сценарий появляется раз в пять лет. А такой, как «Живой», вообще раз в десять. Поэтому приходится брать ситуацию в свои руки — крепкого сценария с прекрасным режиссером ведь можно и не дождаться. Мы с друзьями сняли две картины. Премьера «Рейка» уже скоро. Вторая — «Доминика» с чудесными Екатериной Васильевой и Еленой Яковлевой — в России оказалась никому не нужна: фильм не взял ни один отечественный фестиваль. Зато в Америке и Канаде «Доминика» кучу призов собрала, включая номинацию Монреальского фестиваля!
Знаете, раньше я отказывался от невнятных сценариев. Сейчас соглашаюсь — интересно сделать из ничего хоть что-то. И потом, учишься ведь на плохом, не на хорошем! Книги, как снять гениальное кино, нет. Как и учебника «Как стать счастливым». Точнее, кроме Библии не знаю другой книги.
Для меня христианство — не то, как ты ко мне относишься, а как я к тебе отношусь. Отец не разрешал нас крестить — он был из семьи ярых коммунистов. Мама покрестила нас с братом сразу после его смерти. А в первый раз я осознанно помолился в шестнадцать, когда чуть не погиб...
С детским театром мы каждый год ездили на сборы под Евпаторию. Снимали пансионат, вставали в шесть утра и начинали тренировки: трехкилометровая пробежка, растяжка на пляже, акробатика. Вечером — актерское мастерство.
В конце тех сборов худрук из шестидесяти учеников выделил десять лучших и премировал днем отдыха. Отвез нас в Евпаторию и предложил поплавать. Взяли напрокат лодку, погрузились в нее: худрук, я, пара ребят моего возраста и три мальчика лет семи. На берегу штиль и солнце. Когда отплыли метров на двести от берега, сломалось пополам весло. Сначала вроде прикольно было, ха-ха да хи-хи. Потом видим: уносит в открытое море. Неожиданно налетел ветер, поднялись пятиметровые волны — ад жуткий. Берег скрылся за горизонтом. По счастью, на берегу остался отец одного из мальчишек. Потеряв лодку из виду, он бросился к спасателям.
Три часа нас относило. Тогда я и начал молиться — единственный в лодке. Вдруг понял, что в любую секунду меня могут «забрать» и глупо думать, что мы будем жить вечно!
Сначала подплыл двухместный скутер, мужики бросили нам трос и взяли на буксир. Но по-прежнему сильно штормило, и с каждым рывком борта лодки стремительно заливало. На дне болталась двухлитровая пластиковая бутылка с отрезанным горлом, я начал ею вычерпывать воду. В жизни так быстро и напряженно не работал рукой — минут за двадцать накачал грудную мышцу! Когда через двадцать лет увидел «Жизнь Пи», рыдал, потому что герой фильма — это я...
Примерно через полчаса подошел катер побольше. Помню до сих пор: оранжевый такой кораблик скачет по волнам — то его видно, то нет. Мы все уже зеленого цвета — истощены от страха, обезвожены, морская болезнь началась.
Не знаю, как добрались до берега. В память врезалось лишь то, как рыдал Вячеслав Иванович и что на берегу был полнейший штиль — светило солнце, дети купались... Всех отвели на спасательную станцию и поставили под горячий душ. Начальник станции сказал, что нам повезло: «У меня сегодня день рождения, хотел вечером отметить... В общем, завтра был бы не в форме и за вами не пошел бы. Военные, — добавил, — вас засекли на радаре, но за лодками-одиночками они не плавают».
Через четырнадцать лет играл в фильме «Тихая застава». Его снимали под Новороссийском, и мне организовали экскурсию на пограничную заставу. Поднялись на вышку, там радар, который действительно пеленгует все лодки и корабли.
Спрашиваю:
— Правда, что не ходите за одиночными лодками?
Военный подтвердил:
— Да... А вы-то откуда знаете?
— Андрей, в следующем году вам исполнится сорок. Кризис среднего возраста ощущаете?
— Да нет... Жизнь помотала, благодаря этому я начал кое-что понимать в ней: нельзя завидовать и цепляться за материальное, мирское. За что цепляешься, от этого Бог и отрывает, это от нас и ускользает. Цепляешься за деньги — не будет денег, за отношения — не будет отношений, цепляешься за профессию — не будет в ней успехов. На первом месте должны быть Бог и любовь. Духовно расти, набираться мудрости — как я понимаю, это и есть учиться любви.
Но иногда сталкиваешься с таким предательством, будто острый меч вонзают в спину и пополам разрубают. Простить человека трудно. Это ведь колоссальная работа над собой, чтобы простить не на словах, а искренне, когда думаешь о человеке и не возникает негативных эмоций. А если говоришь, что простил, но на самом деле представляешь, как битой раскраиваешь обидчику голову словно арбуз (а у меня такое бывало), это не прощение. Прошли годы и годы, пока я научился прощать. Верю, что встал на правильный путь.
Подпишись на наш канал в Telegram