Я совершил поступок, который не могу себе простить и, видимо, уже никогда не прощу. Нельзя судиться с учителями. С ними можно поспорить, повздорить, разойтись навсегда.
— Юрий, мы встретились с вами в кафе в пятидесяти метрах от Театра на Таганке, где прошли тридцать пять лет вашей жизни. И откуда вам пришлось уйти, причем не совсем по собственному желанию. Какие чувства испытываете?
— Никаких. Чувство обиды давно мною не владеет. Спокойно прохожу мимо этого здания, тем более что сейчас здесь совсем другой театр. Жалеть о том, что случилось или не случилось, не стоит. Нет смысла тратить на это жизнь. Мне сильно повезло, потому что застал ту мощную и сильную «Таганку», которую знала вся страна. Я увидел пусть заходящую, но истинную славу этого театра.
Удивляло все! И то, какие толпы стояли у входа, и как люди пытались попасть внутрь через крышу или даже подземные коммуникации. А что происходило на гастролях! Ничего похожего в жизни не видел. Когда оказался в труппе, началась эйфория. То, что я имею отношение к ТАКОМУ театру, вдохновляло, защищало. Незаслуженно пользовался славой «Таганки», еще ничего даже не сделав для театра, для его настоящего и будущего.
Что же касается моего ухода... Это произошло не так, как я себе задумал. Уйти из театра хотел неоднократно. Но постоянно откладывал. Наконец созрел и начал искать подходящий способ. Придумал такой сюжет, при котором театр никак не пострадал бы: однажды в сентябре на сборе труппы не появится артист Беляев. Но все его спектакли будут идти, просто с другими артистами.
Но не получилось. Как-то явился в театр и увидел приказ об увольнении. Не буду скрывать, что это на меня очень сильно подействовало. Я понял, что уход по собственному сценарию уже невозможен, придется уйти по статье — за прогул. Как мне казалось, все это было незаслуженно. Причем уволили сразу, без двух, как положено по закону, предварительных аналогичных проступков. Я растерялся, не понимал, что делать дальше, куда идти, как зарабатывать.
А дальше поступило предложение присоединиться к группе артистов и других работников театра, которые также считали, что с ними обошлись несправедливо. Много лет я был председателем профкома и всегда занимал сторону актеров, потому что знал: артист полностью зависим от действий руководителя, администрации. Известно, что не мы выбираем профессию, а она нас. Так вот актерская профессия выбирает людей, нуждающихся в зависимости.
И я встал рядом с уволенными коллегами, проявил, так сказать, цеховую солидарность. Это с одной стороны. Но с другой — я совершил поступок, который не могу себе простить и, видимо, уже никогда не прощу.
Нельзя судиться с учителями. С ними можно поспорить, повздорить, разойтись навсегда. А вот судиться нельзя! Нельзя к человеческим отношениям привлекать машину в лице государства. Как только она становится между людьми, возврат невозможен. Жаль, что однажды я это все-таки сделал.
— Вы подали в суд и выиграли дело. И что дальше?
— Ни на одно заседание я не ходил, заплатил доверенному лицу. Суд выиграл, получил положенную компенсацию — театр выплатил годовую зарплату. Потратил деньги на подарки всем, кто помогал в этом деле. Самих денег уже не хотел. Они мне казались скверными. Не хотел даже держать их в руках и с удовольствием от них избавился. Это никакой не героизм, не бахвальство. Было противно от самого себя, из-за того, что вообще все это сделал.
— А по какой причине вы вынашивали мысль об уходе из прославленной труппы?
— Первые пять лет бегал на репетиции каждый день, сидел и смотрел. Не играя ни-че-го! Не считая выхода в массовых сценах. За тридцать пять лет не получил ни одной главной роли, о чем, конечно же, мечтал. И я застрял в качестве того, кто постоянно выручает театр. Кто-то заболел, запил, не прилетел вовремя, уехал, забыл — Юра Беляев может ввестись на роль. За день, а то и несколько часов выучить текст... Однажды дошло до того, что в срочном вводе в спектакль «Пугачев» по пьесе Сергея Есенина я, не зная текста, кое-что пытался рифмовать своими словами. Говорят, вышло удачно. Но я ничего не помню — от ужаса.
А дальше: кто поедет на зарубежные гастроли? Конечно первый состав. Беляев останется, слова не скажет, а поблагодарит театр за то, что выпала возможность сыграть тех персонажей, о которых и не мечтал. Такой формат меня не удовлетворял. Хотелось развития, интересной работы. Она происходила в театре, но не со мной.
Иллюзии оказались полностью разрушенными. Несмотря на то что Театр на Таганке по-прежнему был для меня самым лучшим на свете. Бывший соученик лет тридцать подряд каждый раз, встречая меня, спрашивал: «Юра, что ты делаешь на «Таганке»? Тебе нужен другой театр. Театр артистов типа Вахтанговского, а не театр одного режиссера».
В моем случае профессия давала и дает заработок, никаким искусством и творчеством я давно не занимаюсь.
— Вы пришли в театр в сентябре 1975-го. Помните свой первый рабочий день?
— Конечно! Я оказался на сборе знаменитой труппы, только что вернувшейся со своих первых зарубежных гастролей. И этот сбор был больше похож на скандал с выяснением отношений и взаимными претензиями, которые высказывались некоторыми актерами руководителю театра Юрию Петровичу Любимову. Запомнил общую разрушительную атмосферу и эмоциональный удар.
В тот день случилось еще одно важное событие. В перерыве ко мне подошли Юрий Петрович и Николай Лукьянович Дупак, легендарный директор Театра на Таганке, и сообщили, что сегодня они будут переизбирать председателя профкома:
— Галина Николаевна Власова не может выполнять эти обязанности, она пожилая актриса, ей трудно справляться, а вас, Юрий, нам рекомендовали. Театру нужен молодой и деятельный человек.
— Простите, Юрий Петрович. Я знаю две категории артистов: одни играют, а другие занимаются общественной деятельностью.
Он оторопел:
— Ну что вы, Юрий?! Будете играть, мы поможем. Но поймите, у нас такая сложная ситуация...
Смотрю, стоят передо мной создатель Театра на Таганке и его директор и просят меня, который никто и ничто, войти в их положение...
Не ожидал такого поворота событий. Пришлось согласиться и по сути расплачиваться собой. Какое там творчество, если на столе лежит заявление: «На таком-то спектакле артистка такая-то в темноте набросилась на меня и исцарапала лицо. Играть не смогла, просьба разобраться и наказать».
Или от костюмеров: «Нечестно распределили путевки в санаторий». А я ни сном ни духом! Какие путевки?! Какие еще санатории?! И это не кляузы, а реальность. Не зря же любой театр обзывают банкой с пауками. Где-то это главное занятие, где-то сопутствующее.
— В каком спектакле впервые вышли на сцену?
— В массовке «Десяти дней, которые потрясли мир». Едва в тот день появился в театре, подходит один артист: «О! Новенький! Пойдем отметим». Помню, меня тут же подставили, все смеялись. Но и я быстро понял: именно здесь обучают актерству. Мне повезло: выходил на сцену с лучшими актерами театра. Все иллюзии, все мое величие предыдущих лет — пока четыре года учился в Щукинском — испарились, рассыпались в прах. Все заново, ничего не годится.
Свой первый текст произнес в спектакле «Жизнь Галилея» будучи партнером Высоцкого. У меня было буквально две реплики — в самом начале.
— Вокруг Высоцкого до сих пор ходит невероятное количество слухов. Так и непонятно, кто был его другом, а кто «и не друг, и не враг, а так... »
— Странное у меня к нему было отношение — без фанатизма, любви и привязанности. Хотя некоторые песни так и остались любимыми, но только некоторые... Я не был с ним близко знаком, но имел возможность наблюдать, как он дружит с коллегами. Например с Ваней Дыховичным, Валерой Золотухиным, Ваней Бортником и Севой Абдуловым. Всеволода я хорошо знал и глядя на него, всякий раз думал: возможно это единственный человек, который оставался верным другом Высоцкого.
— Юрий, вы не рассказали, как попали в труппу.
— Этого вообще не должно было произойти. Ни один московский театр меня не взял на работу. Была устная договоренность с кем-то из Областного театра имени Островского (сейчас Губернский) о том, что получу приглашение.
Когда окончил училище, мне было под тридцать. На курсе я был самым старым студентом. Кому нужен артист такого возраста? Все это я прекрасно понимал и в отчаянном положении ходил с однокурсниками, помогал показываться. Например с Леной Кореневой, Катей Граббе. Все ребята получили распределение или предложения, а я так и оставался без работы.
Никто мной не заинтересовался, нигде не ответили. Впереди — сплошная неопределенность. А я уже не мог уехать из Москвы: складывалась семья, жена москвичка. В этот самый момент случайная встреча все изменила.
Зашел в училище и столкнулся в коридоре с Адой Владимировной Брискиндовой. Она была моим любимым педагогом, преподавала французский язык и манеры. Легендарный человек! Представитель другой эпохи, иной культуры, воспитания, интеллигентности, корректности, человеческой и женской красоты. Невысокая, худенькая... Даже своим присутствием она сильно на меня влияла.
Ада Владимировна знала о моей дружбе с Сашей Кайдановским, казалось, что ко мне она относится несколько иначе, чем к однокурсникам. Так вот... Держа мундштук с сигаретой в одной руке и миниатюрную пепельницу в другой, Брискиндова куда-то шла. Ах, как она красиво курила! Единственный человек в моей жизни, который был прекрасен с сигаретой.
«Как дела, Юрий? — спросила. Не нашелся, что ответить, но, видимо, на моем лице все было написано. — Поняла... Позвони мне завтра». И на следующий день огорошила по телефону: «Тебя ждет Юрий Петрович Любимов».
Прихожу на «Таганку» и вижу перед собой человека с лицом асфальтового цвета. Театр тогда был на грани уничтожения, решалась его судьба. Как позже узнал, Любимов все больше времени проводил на даче своего друга академика Петра Леонидовича Капицы рядом с «вертушкой» и ждал звонка из Кремля. То есть появился я в самый «удачный» момент...
«Сколько вам лет? А поступали сколько раз? Четыре?! За что же это они вас так? А что вы вообще хотите?» — расспрашивал он меня. В ответ я лепетал что-то невнятное.
Назначили просмотр на послезавтра. Пришел один. Лето! Все однокурсники уже разъехались, не с кем показываться.
— Что почитаете?
— Пушкина...
Прочел и ушел. В день подписания распределения наш курс собрался к десяти утра. Настроение у меня — так себе, поскольку накануне получил еще один пинок.
Я «дворянствовал» — несколько лет работал дворником в районе метро «Арбатская», поблизости от училища. Меня вызвали в ЖЭК: «Мы вам помогли? Приняли на работу без прописки? Теперь вы нам помогите — увольтесь! Не можем держать на такой позиции человека с высшим образованием». Они там знали, где учусь, — иногда же на экзамены отпрашивался.
И вот однокурсники по очереди заходят в кабинет руководителя Щукинского училища — Бориса Захавы. Все довольны: курс неплохо распределился, хотя в Москве остались единицы.
Вдруг из кабинета выскакивает наш преподаватель Людмила Владимировна Ставская и кричит на весь этаж: «Беляев, Граббе! Вас на «Таганку» взяли!» Почему взяли Катю, я понимаю: Рита Докторова и Леша Граббе, ее мама и брат, — артисты этого театра. А я? Что за довесок?
Мы с Катей срываемся и бежим в театр. Как такового распределения не было. Любимов находился на даче у Капицы, и на свой страх и риск директор театра Николай Дупак, которого я уже упоминал, принял самостоятельное решение зачислить в труппу двух молодых артистов. Любимов совершенно нормально отнесся к этому поступку Дупака.
Впервые публично признаюсь, что меня взяли не за какой-то там талант или еще за что-то, а потому что человек, которого уважал Любимов, попросил отнестись ко мне со вниманием. Подробностей не знаю. Никогда не разговаривали об этом ни с Адой Владимировной, ни с Юрием Петровичем.
— Юрий, в шестнадцать лет вы начали заниматься в театральной студии подмосковного Ступино. После школы отслужили в армии и затем еще четыре года подряд поступали в театральный. Что вами двигало? Откуда такое упорство?
— Пошлое желание популярности. Хотелось, чтобы узнавали на улице. Лишь через несколько лет появилось осознание, выраженное Борисом Леонидовичем Пастернаком:
Быть знаменитым некрасиво.
Не это подымает ввысь.
Не надо заводить архива,
Над рукописями трястись...
— Вы сказали, что долгое время пребывали в иллюзиях. А когда они развеялись?
— Первый раз уйти я захотел лет через семь после того, как был принят в труппу. Стал искать театр, в котором хотел бы работать. Смотрел спектакли, но быстро понял, что идти некуда. Неинтересно... Критерий у меня простой, как у ребенка: хочу ли сам в этом участвовать? Пресловутое «нравится — не нравится». Очень привлекало то, что делал Петр Наумович Фоменко. Видел несколько его дипломных работ как раз того курса, который стал основой труппы. Но Фоменко тогда не имел своего театра. Работать с ним означало забыть о заработках, а я не мог себе такого позволить. У меня семья, дети, как без денег?
Однако желание уйти из «Таганки» не давало покоя. Процесс шел мучительно. Не раз подходил к Юрию Петровичу:
— Дайте академический отпуск на год. Лучше на два.
Он в ответ:
— Как ты себе это представляешь? А это кто будет делать? А это кто сыграет?
Мне казалось, его цели и задачи важнее моих. Чего я хочу? НЕ работать в театре. А он? Чтобы я работал. Равны ли эти величины? Наверное да. Но мое желание точно не в приоритете.
В итоге пересидел в Театре на Таганке и испортил себе жизнь. Надо было уходить сразу. И навести порядок в мозгах: разобраться в отношении к себе, к своему делу и к жизни. А навыка такого не было — задавать себе главные вопросы и отвечать на них. Самому себе не доверял. И правильно! Как доверять типу, который наделал столько ошибок?
Однажды возникла пауза длиной в два года. Расплатился нехорошим диагнозом за совершенные в жизни глупости, за насилие над собой. За испорченные отношения с коллегами, театром, самим собой. Был в панике, отчаянии и, как говорят гаишники, не справился с управлением.
Не хочется углубляться в эту тему, не люблю говорить о болячках, потому что это увеличивает их власть надо мной. Скажу лишь, что не приключилось бы всего этого — не понял бы многие вещи про себя и про жизнь. Тогда я не работал, мы жили в долг, и даже этой причиной для того, чтобы уйти из профессии, я не воспользовался.
— Мы говорим о разбитых иллюзиях, совершенных ошибках. Хочется спросить: а за что вы благодарны профессии?
— Везло на учителей. Их было немало. Я уже говорил о Брискиндовой. Был еще один человек, оказавший сильное влияние, — профессор Театрального училища имени Щукина Моисей Соломонович Беленький. Он преподавал историю и философию. Наизусть цитировал и Библию, и Тору, и Коран. Не влюбиться в него, не покориться ему я не мог. Это было так сильно, выразительно и заразительно! Он обладал неистовым темпераментом!
Сашу Кайдановского считаю своим крестным. Он первый артист, с которым близко познакомился. Между нами сложились по-настоящему теплые отношения. Вместе с ним в моей жизни появились цензы на человеческую и профессиональную состоятельность. В отличие от меня он одаренный, интеллектуально мощный, разносторонне развитый, с особенной исполнительской техникой.
Ростовский парень Саша если дрался — мог кости переломать, и свои и чужие. Если занимался Ван Гогом, то знал о нем больше, чем сам Ван Гог. А какие песни он писал! Когда чувствую, что надо за что-то схватиться, выбраться из замкнутого круга, в котором вдруг очутился, хватаюсь за Сашу. За воспоминания о нем. Такого явления, как он, больше не встречал.
Все эти люди, о которых рассказал, — образцы недостижимые, но реальные. Смотрю на таких с отчаянием! Оттого что стать такими, как они, невозможно. Остается разинуть рот, выпучить глаза и наслаждаться.
— Или бежать к горизонтам, которые они обозначили?
— Как раз горизонты и перспективы меня никогда не интересовали. Видеть цель, мишень и попасть в яблочко — это другое дело. Учиться у них? Для этого надо быть одаренным учеником, а я не уверен, что такой. Поэтому между мной и учителями, даже друзьями, — всегда пропасть недостижимости. Но! Есть радость их присутствия в жизни.
— Вы аккуратно обращаетесь со словами... И избегаете произносить слово «друг». Их у вас нет?
— Их очень мало. Есть друзья, которые неоднократно выручали в очень трудных ситуациях: одни советом, другие деньгами, третьи жильем. Были периоды в жизни, когда хотелось остаться одному и ни с кем не общаться. Уползти, залезть в конуру, надеть панцирь.
— Не задача ли друзей оставаться рядом, даже когда ты нацепил броню и не желаешь общаться?
— Нет никаких задач у друзей, кроме верности. И друзья — это не те люди, которые что-то требуют, это те, кто принимает меня таким, какой я есть.
— Юрий, вы рассказываете о том, насколько ваша жизнь всегда была плотно связана с профессией. Вероятно, это не способствовало близкому общению с детьми, которых у вас трое.
— Считаю себя плохим отцом. Была попытка стать лучше.
Мама младшего ребенка однажды спросила: «Ты кто у себя там, на съемочной площадке, на сцене? Последний в очереди? Или нет? Сделай так, чтобы в субботу и воскресенье не работал. Это единственное время, когда мы можем побыть втроем». К моему удивлению, это оказалось возможным. Договорился с агентом, чтобы графики моей занятости в кино это пожелание учитывали. Тогда я еще не был свободен от театра, от своих обязательств по отношению к нему.
Частенько брал Сашу с собой на «Мастера и Маргариту» (Юрий Беляев играл Коровьева. — Прим.ред.) И вскоре заметил, что сын знает спектакль наизусть. Он смотрел из-за кулис, слушал по трансляции, иногда приходил в зал и вставал где-то в центральном проходе или присаживался на свободное место. Порой своим звонким детским смехом заводил зал — все начинали вслед за ним смеяться. Коллеги заходили в гримерку, спрашивали: «Это что, твой в зале сидит? Сразу видно — спектакль пошел как следует». Такие были шуточки.
Саше все было интересно, в том числе реквизиторский цех, а там меч Гамлета, и череп бедного Йорика, и скелет, и живые мышки, которые бегали в «Мастере и Маргарите». Он всегда знал, что не люблю то, чем занимаюсь. Я и не скрывал, что актерство для меня скорее разрушительное действие, чем созидательное.
— Саша никогда не говорил, что вы хороший артист?
— Один раз. Возвращались как-то после спектакля домой, разговаривали. И он спросил:
— Правда, что ты хочешь уйти из театра?
Дальше — молчание, длинная пауза. И я спросил:
— Ты не хочешь, чтобы я это сделал?
— Нет.
— А почему?
— Потому что ты хорошо это делаешь.
— Саша учится в МГУ на историческом факультете. А чем занимаются старшие?
— Ольга и Алексей — люди самостоятельные, у них уже свои семьи. Дочь специалист по организации выставок и экспозиций, работает в рекламе. Оля выгодно отличается от меня способностью к обучаемости. После бакалавриата по культуре окончила курсы визажистов, фотографов, модельеров, везде с какой-то квалификацией. Ей многое дается легко.
Замечаю, что у нее достаточно темперамента, любопытства к самой себе и жизни, чтобы заполнялись пустоты, образующиеся от лени, безответственности. Что Оля представляет собой как специалист — не знаю, не имел возможности увидеть в деле. Хотя иногда напрашивался на разные мероприятия. Сейчас она сотрудничает с известным шведским мебельным брендом, иногда обращается с просьбой помочь с контактами артисток для рекламных роликов.
Леша по основной специальности фотожурналист. Так же, как и сестра, не работает по профессии, полученной в институте. Стал программистом, разработал интересную программу для работы с персоналом своей компании. Недавно вернулся из Испании с какого-то серьезного мероприятия по менеджменту. Самое дорогое и ценное — когда у человека в руках профессия по душе.
— Дочь подарила вам внука Егора. А сын еще нет?
— Нет. И у меня нет тоски по увеличению потомства. Не считаю себя вправе вмешиваться в личную жизнь детей. Все это они решат самостоятельно.
— Последний раз когда с детьми виделись?
— С Алексеем буквально на днях. Поручил им с женой Сашу-маленького, младшего Таниного детеныша. Она уехала на гастроли, а мне срочно понадобилось на дачу — разгружать стройматериалы. Саша с радостью провел с ними весь день. Вернулся с дачи, зашел за ребенком и просидел с сыном до полуночи за разговорами. Леша очень хорошая нянька, сколько времени он провел с Егором, своим племянником, — и сказать не могу. Нянчит его с пеленок и помогает Ольге гораздо больше, чем я. Соперничает за Егора со своей тетей Людмилой, моей сестрой.
— Со взрослыми детьми не всегда легко договариваться. У вас получается?
— Для меня ребенок, тем более его семья, — суверенное государство, границы которого без приглашения категорически нельзя нарушать. Без запроса, вопроса и просьбы — не влезать. Я многому учусь у своих детей. Например деликатности. Оля и Алексей всегда меня щадили. Не говорили обо всех сложностях, с которыми пришлось столкнуться. Даже когда спрашивал.
До встречи с Таней я примерно десять лет жил один, снимал квартиру. Тогда и сложились отношения с детьми, когда я их собирал на так называемые папины ужины. Оля, Леша, Саша... Приходила и Люда, моя сестра, мы прекрасно проводили время, получали удовольствие от общения.
Такие встречи стали регулярными. У меня все чаще образовывались свободные выходные, я их берег, ничем не занимал. Тесный семейный круг, много смешного, приятного и радостного — какое-то время удалось так пожить. В тот период я сотрудничал с несколькими театрами, работал на телевидении, неплохо зарабатывал и старался финансово участвовать в жизни каждого — и Леши, и Оли, и Саши.
— Вы за то, чтобы подарить детям удочку или научить их рыбу ловить?
— Я за то, чтобы превратить рыбную ловлю в интересную игру. И противник того, чтобы маленьким детям дарить деньги. Когда друзья, родственники на дни рождения детенышей приносили конверты, аккуратно просил: не надо... Приходите, побудьте с нами, разделите праздник — этого достаточно. Если желаете подарить некую сумму, передайте родителям. Не следует развращать детей.
— Любопытно, что никто из ваших детей не пошел в актеры.
— А я просил их об этом. Не настолько люблю это занятие, чтобы еще и дети были актерами!
— Их мамы тоже не актрисы?
— Нет. Сам себе поставил когда-то запрет жениться на артистках.
— И пять лет назад остановили свой выбор на актрисе Татьяне Абрамовой!
— Пришлось отменить решение. Однажды встал перед зеркалом и сказал мужику в отражении: «Ну что, придумал себе правила? Может, парочку вычеркнуть? И еще парочку добавить? Но я же терпеть не могу этих артисток! И что? А может, попробовать?» Не то чтобы я плохо относился к артисткам... Был уверен, что не выдержу напряжения, что будет нелегко и на работе и дома оставаться «в театре». Одни и те же разговоры — это слишком трудно для меня.
— Хочется пожить спокойно, одним словом!
— Редкий артист может позволить себе жить спокойно. Хотя состояние равновесия для меня желательное, но оно возможно лишь тогда, когда есть интересная работа. Однако сочетать ее с семьей — это для меня всегда было самым трудным.
— И какой оказалась семейная жизнь, против которой вы бастовали?
— Семейная жизнь — такой же эксперимент, как любой другой. Есть доля риска и надежда на получение удовлетворения: вдруг никогда не угадывал, а тут угадал? О счастье говорить не стану. Еще никогда в жизни у меня не было такого человека, как Таня. У нее дар, кроме драматического, вокального, нести людям радость.
Приезжаем в Ростов-на-Дону например, идем на рынок. Там все торговки руки тянут — Танечка, Танечка! На меня ноль внимания. В любом другом городе заходим в магазин, кассирша мимо кнопок жмет: Та-аня!
Она прекрасный коммуникатор, устраивает между людьми такие отношения, что всем хорошо. И мне в том числе. Тане удается легко объединять самых разных людей. Например меня с моими детьми. Не в том смысле, что вместе нам это страшно трудно. Просто Таня — человек большого личного обаяния, внятно и просто относящийся к себе, к жизни, родственным отношениям. Стараюсь у нее учиться. То, что для нее естественно, мне в диковинку. Ей легко находить оптимальный вариант решения ситуации. Не ликвидировать проблему — бывает, что это невозможно, а найти лучшее решение.
А еще в Тане есть природное благородство, дар знать то, о чем не говорено. В любой ситуации она знает, как себя вести.
— Вас связала любовь?
— А что это такое?
— Я думала, вы мне скажете...
— Иногда мне кажется, что я могу определить смысл этого слова. Но некоторые люди делают это лучше меня. Когда мы познакомились, я был уверен, что мои чувства бескорыстны и полноценны. Кроме того, хотелось помочь облегчить жизнь любимой женщины. И быть с той, кто успевает делать так много хорошего этому миру. Увидел и пошел. Не зная, что будет впереди.
— Мне кажется, вы даже улыбаться стали чаще...
— Говорят, что да. И я сознательно пользуюсь тем, что рядом со мной человек, который делает это легко.
— Юрий, в Интернете крайне мало информации о вашей личной жизни. Приоткроете тайну? Сколько лет длились ваши браки и почему они распались?
— Ни с кем никогда на эти темы не разговаривал. Первый брак закончился по причине, которую не хочется называть. Даже сейчас, когда Гали уже нет в живых. Потом был брак с Валентиной, от которой двое моих старших детей. Мы прожили вместе лет двенадцать-четырнадцать. Затем двадцать лет рядом была Марина, мама Саши. К моему большому сожалению, семьи распадались по разным причинам против моего желания. Иногда меня просили уйти, иногда был вынужден делать это сам. Но каждый раз не хотелось. Трудно говорить на подобные темы. В написанном тексте нет интонаций...
— И уже пять лет вы женаты на Татьяне Абрамовой. Даже венчаны. Ваш творческий союз также оказался успешным. Спектакль на двоих «Не торопитесь прощаться» всегда идет с аншлагами. Как Татьяне удалось уговорить вместе выйти на сцену? Тем более что вы активно снимаетесь.
— Изредка получая предложения поработать в антрепризе, я всегда обращался к Тане за советом: участвовать в постановке или нет? Она резко говорила: к этому продюсеру ни ногой, тот обманет, этот планировать не умеет, тот не заплатит.
Я в ответ: так зарабатывать-то надо! У нас ведь ипотека, еще в загородном доме не все достроили. Антрепризу не люблю — нестабильно, непонятно. И на вводы больше не буду соглашаться. И вдруг Таня говорит: надо сделать так, чтобы мы работали вместе. И потихонечку-полегонечку начали присматривать пьесу на двоих.
— Не могу не спросить: как складываются отношения с сыновьями Татьяны? Имеете на них влияние?
— Нет у меня на это права. Я им кто? Спросят, если захотят, тогда отвечу. Со старшим ребенком, живя в одной квартире, можем по полгода не разговаривать. Но сейчас я вступаю на чужую территорию. Могу говорить лишь о своих чувствах. Думаю, Ване я не нужен и не интересен. Хотя поначалу все обстояло иначе. Мы часто общались, бывало, агрессивно. То, что принято обозначать характером, для меня трудно воспринимаемо. Если пять лет назад он приходил ко мне за советом, теперь — нет. Возраст, разрывающий человека пополам (Ивану пятнадцать. — Прим. ред.).
С десятилетним Сашей все иначе. Он как кошка. Ласковый. Они с Ваней похожи в одном — оба необидчивы. И это для меня подарок. Незлопамятны оба. Вполне самостоятельны. Спокойно оставляем их одних на несколько дней. Знаем: все будет хорошо, разве что без особенного порядка.
У нас есть договоренность, которая вяло соблюдается, — мыть за собой посуду. Почему-то как только Таня возвращается с гастролей, они перестают это делать. Зато едва мать за порог, пусть попробуют не вымыть, если я дома конечно. Я брезгливый и сварливый. Вообще у меня скверный характер.
— Да? А когда улыбаетесь, настолько обаятельны, что кажетесь добрым и открытым человеком. Отражение в зеркале нравится?
— Практически никогда не смотрю на этого типа. Он мне неинтересен.
— А его роли в кино? У актера Беляева порядка ста тридцати картин.
— Нет, и понятия не имею сколько.
— Первый фильм вышел, когда вам стукнуло тридцать два. Второй — «Тайна «Черных дроздов» — спустя четыре года. И понеслось! Каждый год — несколько новых работ. Счастливая случайность виной, долгие поиски, четкое попадание в амплуа?
— Ни разу в жизни не вошел на студию с просьбой попробоваться, а тем более сниматься. Никогда не знаю, где и что собираются снимать. Не просил, не напрашивался. Как будто бы само шло... И за это время не попалось ни одного режиссера, который потребовал бы: «Делай, как я сказал! Я лучше знаю».
— Соглашаетесь на все, что предлагается? Это же не творчество, как вы говорите, а работа, ремесло.
— Если понимаю, что неинтересно, что в сценарии с трудом связаны слова в предложения, скорее всего откажусь. Никогда не спрашиваю, кого мне предлагают играть. Читаю сценарий, нахожу своего персонажа и потом узнаю у режиссера, в качестве какого героя он меня видит. Бывает, говорю — ну тогда на таких-то условиях. Или без условий, если хорошие деньги.
— Есть работы, которые нравятся?
— Есть работы, которые могли бы представлять меня в качестве исполнителя роли. «Порох» Виктора Аристова, «Слуга» Вадима Абдрашитова, за которого мы получили Госпремию СССР, «Единожды солгав...» Бортко. Как ни странно, «Графиня де Монсоро» Володи Попкова, «Учитель в законе»...
Когда Саша Муратов приступил к «Моонзунду», я отказался сниматься, потому что это Пикуль! Его писательские фантазии, на мой взгляд, приносят столько же вреда, сколько пользы приносит популяризация отечественной истории. Воспринимаю его литературу скорее как личные версии, чем часть отечественной истории.
— Так почему согласились? По-моему, эта роль получилась блестящей.
— Колчак... Рядом с театром много лет базируется магазинчик «Русское зарубежье». Каждый раз, когда иду или проезжаю мимо, не могу удержаться, чтобы не зайти: вдруг какая новая книга появилась об Александре Васильевиче? Персонаж в фильме во-о-от такусенький! Но артист Беляев испытывал абсолютное стабильное счастье, когда в Ленинской библиотеке читал книжки про него и его собственные научные труды.
Такое же чувство посетило в Центральном архиве, когда собирал материал для своей композиции по Пугачеву. Влюбился в любимовского и обуреваемый страстью, стремился сделать моноспектакль. Не вышло. Никому не нужно... Давно перестал заниматься эстрадой, понял, что зал не заполню, людей не увлекает то, что интересно мне. В последнее время работы очень мало. Сам активировать этот процесс я не умею, предложений почти нет. Думаю, что оказался в той возрастной категории, на которую мало пишут сценарии.
— И с каким настроением вы это говорите?
— Спокойно говорю.
— Не верю, что нашему кинематографу не нужны зрелые герои в идеальной физической форме.
— Напишите сценарий, найдите режиссера, и я снимусь с большим удовольствием.
— Какая тема вас заинтересует?
— Никогда не снимался в детском кино, хотел бы попробовать. В комедии тоже было бы интересно... В таких жанрах, как трагифарс, трагикомедия.
Если говорить о конкретных персонажах, то в моем театральном опыте было несколько ролей, которым благодарен. Это, конечно же, Шуйский из пушкинского «Бориса Годунова» в режиссуре Любимова, Коровьев в его же версии булгаковского романа «Мастер и Маргарита», Азеф в постановке Левитина в театре «Эрмитаж».
— История интересует больше, чем сегодняшний день?
— Человек ведь не меняется. Живу здесь и сейчас и говорить могу лишь о том, что думаю, переживаю, чувствую и вижу. Поэтому Шуйский-Перешуйский — все равно Беляев.
— Юрий, вы неоднократно собирались уйти из профессии, тем не менее в финале нашего разговора хочу спросить: довольны тем, как сложилась жизнь?
— Конечно нет. Если был бы доволен, к своему занятию относился бы по-другому и называл себя иначе. И формулировал бы для себя актерство как профессию. А я этого давно не делаю. Как уже сказал, стало мало работы, а значит мало тренинга, нельзя оставаться хорошим артистом, не работая артистом. К сожалению, мало возможностей для совершенствования и развития.
В этой паузе много разных мыслей — и грустных, и безнадежных. Что же касается судьбы, было много всякого: и хорошего, и плохого, и необъяснимого. Не могу объяснить, почему после четырех попыток меня все же приняли в Щукинское училище. Не понимаю, почему взяли в Театр на Таганке. Хотя просьба Ады Владимировны, конечно же, вещь существенная! Не понимаю, почему утверждали в кино. Почему жизнь моя на сцене и на съемочной площадке развивалась, наверное, на зависть кому-то. Но для меня этого недостаточно. Понимаю одно: слишком мало успел. Хочется больше.
Подпишись на наш канал в Telegram