Любимица детей Советского Союза тетя Таня назначила встречу в «Школе современной пьесы», где играет уже десять лет. Она не побоялась вернуться к актерскому ремеслу, притом что со студенческих времен не выходила на театральную сцену.
—Татьяна, вижу, в гримерке вы не одна...
— Элли мне подарили в прошлом году. Снимали передачу, посвященную Татьяниному дню, и вдруг прямо в эфире Георгий Мартиросян вручает корзинку, в которой сидит это трясущееся существо, щенок йорка. Понятия не имею, почему Георгий сделал такой подарок, мы не близкие друзья и даже не так чтобы очень хорошо знакомы. А может, это вовсе не он подарил, а кто-то передал? В прилагаемой метрике значилось, что ее зовут «Нюша из Кунцево». Я подумала: какая-то бандитская кличка — кстати, собачка на нее даже не откликалась. После съемки хотела отдать подарок обратно, но Мартиросян незаметно исчез, и с того дня я его не видела.
Решила: верну завтра. Всегда считала, что собаку нужно выбирать самой, должна произойти химия, любовь с первого взгляда...
Питомцы в моем доме жили практически всегда. Первым еще в восьмидесятые появился Тихон. Котенка принес первый муж — Валерий купил его на Птичьем рынке за три рубля. Крошечный полосатый комочек вырос почти в тигра, весил пятнадцать килограммов!
Муж был художником. Мы жили в маленькой квартире, посреди единственной комнаты стоял стол, заваленный красками, кисточками, холстами, всякими баночками... По ночам кот прыгал на стол и принимался катать все эти банки, краски... А потом соскакивал, бросался на тапочки и жестоко с ними воевал. У Тихона оказался сильно развит охотничий инстинкт. Так проходила каждая ночь. Мы ругали его, закрывали на кухне, но кот и там находил на что поохотиться, поэтому все по-прежнему гремело и громыхало...
Стоило на подоконник сесть голубю, полосатый мчался ловить добычу. Четыре раза вываливался из окна, а у нас четвертый этаж. Я ставила сетки, были такие уродливые пластиковые, зеленого цвета. Не помогало, Тихон ухитрялся раздирать их когтями... После очередного падения кота не стало. Я рыдала несколько дней и твердо решила, что никаких животных в доме больше не будет, слишком тяжело их терять.
Но вышло иначе. Подруга, редактор с телевидения Ольга Молчанова, упрашивала меня продать купленный в командировке за границей костюм, который был мне немного великоват. У нас тогда в продаже ведь ничего приличного не было, мы шили платья из занавесок! Я, конечно, расставаться с костюмом не хотела. Оля однажды пришла ко мне с котенком и сказала: «Ну раз не хочешь продавать, давай поменяемся!»
Это был котенок шоколадного цвета! Олина белая персидская кошка недавно родила, трое получились белыми, а четвертый почему-то цвета горького шоколада — видимо, в папу... И с огромными апельсиновыми глазами. Я, конечно, не могла устоять. Страшно породистого малыша по документам звали Олли Сенди Эльсинор. По характеру он оказался полной противоположностью Тихону — почти все время лежал на диване, мы его называли диванной подушкой. Никакая охота его не интересовала. Но если Тихон в туалет, извините, ходил в унитаз, бывают такие умные коты, то Сендик — куда попало. Однажды достала через знакомых по жуткому блату сапоги нежнейшего персикового цвета, кот их сразу пометил. Я отмывала-отмывала, но желтые разводы остались навсегда. Однако избавиться от Сендика даже в голову не приходило.
Он прожил у меня лет десять. Я успела развестись с первым мужем и выйти за второго, нам предстояло надолго уехать за границу по работе, и везти с собой кота в чужую страну не рискнула. Отдала его подруге — художнику-модельеру Тане Романюк. Таня жила с мамой. В их доме Сендик внезапно проявил джентльменские качества: полночи спал с мамой, потом перебирался к Тане. То есть обеим женщинам уделял внимание поровну.
Ну а мы с мужем жили во Франции. Юра собачник, и у нас появилась сначала Гера, йорк итальянских кровей. По характеру добрая, но абсолютный синий чулок. Однако был в этой крохе какой-то немыслимый женский магнетизм: стоило выйти с ней на прогулку, сбегались все кобели округи. При этом взаимностью Гера никому не отвечала, рычала, и стоило очередному хвостатому кавалеру приблизиться, кусала за нос. А вот людей любила, особенно нравились мужчины. Держу ее на руках в аэропорту, она вся в бантиках, тут мимо проходит объект ее внимания. Гера сворачивает голову и говорит «Мур-р-р...» — реально умела мурлыкать! И строила глазки, оказывается, собаки тоже умеют. В самолете тогда не требовалось заключать маленьких животных в клетки, и она желала посидеть на коленях у всех мужчин на соседних креслах — и помурлыкать конечно.
Чуть позже Юра завел двух родезийских риджбеков. Имена были длинные и сложные, мы называли их Аскир и Бижу. Вид они имели довольно свирепый, но существами были добрейшими и очень умными. Аскиру страшно нравилась Гера — прямо слюни пускал, когда ее видел. Она же его игнорировала. Но однажды Гера влюбилась! Меня пригласили в жюри программы Михаила Ширвиндта дог-шоу «Я и моя собака». И я, конечно же, взяла нашу малышку с собой. Одной из участников программы была овчарка, парень по кличке Зорро. И что вы думаете? Гера, которая других собак всю жизнь хватала за нос, увидев его, подняла переднюю лапу и стала ею махать, будто приветствуя... А потом принялась вздыхать и попискивать. В перерыве мы подошли к этому Зорро, Гера вся прямо извелась — а он на нее ноль внимания!
«Вот видишь, — говорю, — ото всех нос воротишь, но некоторые воротят нос от тебя... У людей так тоже бывает». Она снова заохала — то ли сочувствующе, то ли жалуясь...
Что же касается подарка Мартиросяна... Не переставая дрожать, собачка смотрела умоляюще, будто говорила: «Не отдавай меня!» Разглядев «Нюшу» поближе, я обнаружила, что она хромает на одну лапу. Утром поехали к ветеринару, тот предположил, что, возможно, щенка уронили. Мне стало ее жалко еще больше.
Ветеринар сказал:
— Оставляйте! — начал выписывать паспорт и вдруг произнес: — Десятое июля.
— В смысле? — удивилась я.
— Это день ее рождения, так в метрике написано.
Я поразилась — ведь у меня самой день рождения десятого июля. Подумала: видимо, судьба была нам встретиться... И песик остался у меня.
В соцсетях сообщила, что выбираю собачке имя, ведь на Нюшу она так и не откликалась. Добрые люди стали предлагать разные варианты, один мужчина написал: «А назовите Донной Розой, как персонажа Александра Калягина в знаменитом фильме «Здравствуйте, я ваша тетя!».
Посмотрела я на бывшую «Нюшу», посмеялась и подумала: никакая она, конечно, не Донна и даже не Роза. Но ведь я могу назвать ее именем своей героини из этого фильма! И она стала Элли, кличка, мне кажется, ей очень подходит. Элличка очень ласковая, всех обожает: женщин, мужчин, собак на улице. И никогда не будит меня по утрам!
— Аббревиатура ваших имени и фамилии — ТВ — тоже однажды чудесным образом совпала с родом будущей деятельности. Как тут не поверить в знаки судьбы?
— Я верю в судьбу. В юности не раз возникало почти физическое ощущение, будто надо мной открыта как бы форточка и кто-то сверху наблюдает. С одной стороны, немножко страшновато. А с другой — давало ощущение безопасности: казалось, этот кто-то «из форточки» исполнит любое желание. Через много лет, уже в Москве, рассказала кому-то из знакомых про «форточку», так на меня смотрели как на сумасшедшую. Больше ни с кем не откровенничала на эту тему.
Почему-то абсолютно была убеждена, что стану знаменитой. Откуда столь наглая уверенность? Ведь я из обычной семьи, родилась в Волгограде. Строгие родители никуда не пускали, например ни разу в жизни не была на танцах. Отец убил бы, если б узнал, что я на танцульки поплелась или с мальчиками, не дай бог, шуры-муры кручу. Мама же считала: главное, чтобы Таня в школе хорошо училась — я была почти круглой отличницей. Ну и чтобы в подоле не принесла. У нас в классе училась девочка, которая родила в пятнадцать лет, и маму сильно волновало, чтобы ее дочь не сделала то же самое, поэтому мальчики и танцы были под строжайшим запретом.
Видимо, из-за того же мама не делилась никакими женскими премудростями: как одеваться-краситься, как вести себя с противоположным полом. Всему этому позже меня учили педагог в ГИТИСе Евгения Николаевна Козырева и первый муж Валера.
Я долго всего на свете стеснялась и очень тихо говорила. Хотя и эмоциональная, но эмоции были как в коконе. Боялась их выплеснуть, потому что родители с детства внушали: это неприлично. Даже придя в магазин, лепетала что-то невнятно, продавщица грозно выкрикивала: «Что?!» — отчего я пугалась еще больше...
Но вдруг, когда подружка по театральному кружку, куда родители все-таки позволили записаться, решила поступать в Саратовское театральное училище, я объявила маме, что мне-то надо не в Саратов, а в Москву. Почему так решила — не знаю.
Мама отговаривала:
— Представляешь, какая стыдоба, если провалишься в столичный институт? Что люди скажут? — Ей это было важно.
Я ответила:
— Еще большая стыдоба, если провалюсь в Саратове!
Аргумент подействовал: в столицу меня отпустили.
Незадолго до экзаменов мне исполнилось шестнадцать. Родители никогда не отмечали мой день рождения, поскольку каждый год на все лето отправляли в казачью станицу к родственникам отца, там такого вообще никто не праздновал. А тут мне, как взрослой, вдруг подарили часы. Еще мама вручила пластинку Людмилы Зыкиной. Поставили на проигрыватель, я слушала «В жизни только раз бывает восемнадцать лет» — и такая тоска навалилась! Думала: вот жизнь моя закончилась, лучшие годы прошли...
— Как же вы со своим тихим голосом с первой попытки поступили в театральный?
— Да просто на экзамены выбрала правильный репертуар — сказку «Гадкий утенок». Читай я, например, Маяковского, не поступила бы однозначно. А тут вполне получилось передать боль несчастного, отвергнутого всеми птенца... Потом в институте меня, конечно, дрючили, требовали вырабатывать более громкий голос.
В учебном театре ставили «Бешеные деньги» по Островскому, я играла Лидочку. После спектакля подошла незнакомая женщина и сказала, что я подхожу для фильма по Шекспиру «Много шума из ничего»: «Вы прямо настоящая девушка Ренессанса — щечки розовые, пухленькая, кровь с молоком, что называется». Я была довольно упитанной.
Студентам театрального запрещали сниматься в кино. Наши педагоги говорили: «Есть ВГИК — вот их студенты пусть и снимаются, а у вас серьезная профессия». Кино считалось легкомысленным занятием... Мне же сниматься вдруг разрешили. Возможно потому, что картину делал очень знаменитый по тем временам режиссер Самсон Самсонов. И материал, видимо, подкупил — все-таки Шекспира легкомысленным не назовешь. Ну а кроме того, съемки планировались на летних каникулах.
Когда встретились с Самсоновым, он заметил: «Все хорошо, но надо похудеть к лету». И я за два месяца сбросила десять килограммов. Увидев меня в новом образе, Самсон Иосифович воскликнул: «С ума сошла?! Я пошутил, ты же должна быть «девушкой Ренессанса»!» Но мне так понравилось быть стройной, что к прежнему весу я больше не вернулась никогда.
На гонорар от съемок смогла позволить себе съехать из студенческого общежития — сняла комнату у девушки Лены на улице Чехова, сейчас это Малая Дмитровка. Хозяйка любила преферанс, по четвергам к ней приходили друзья расписать пульку.
Спустя много лет на серьезном мероприятии ко мне подошел владелец крупного банка:
— Вы меня не помните? Мы пульку расписывали по четвергам... Но вы на Колю смотрели, а на меня внимания не обращали!
Я действительно была влюблена в некоего Колю, но взаимностью он не ответил. Вспомнила, рассмеялась и в шутку говорю директору банка:
— Какая же я была дура, что не на вас смотрела!
В кино снималась еще несколько раз, все это были небольшие роли и тоже на каникулах. Как-то даже пригласили в фильм-балет с участием Майи Плисецкой. Режиссером «Фантазии» был Анатолий Эфрос, главную мужскую роль играл Смоктуновский. Я так обрадовалась! Но на съемках выяснилось, что моя героиня произносит одну-единственную фразу, что-то вроде «Ты мой, я тебя люблю». Это девушка-видение, которая появляется в мечтах героя. Сцену с моим участием сняли быстро и без Иннокентия Михайловича.
В нашей стране картина прошла почти незамеченной. Зато ее купили более ста стран — из-за Плисецкой конечно. То есть мою несчастную фразу на все языки мира переводили...
На последнем курсе я снялась в знаменитой комедии «Здравствуйте, я ваша тетя!». Моя роль там тоже небольшая, но почему-то запомнилась. Картина, конечно, выдающаяся. А какие артисты: Калягин, Козаков, Джигарханян, Гафт! Даже полицейский был уникальным. Режиссер Виктор Титов приметил парня в такси — тот был водителем. Огромный, двухметрового роста, в машине его коленки торчали рядом с ушами. Титов восхитился: какой типаж! И предложил ему сыграть в кино. Полицейский же ни слова не произносит, только бегает за Калягиным...
Ко мне все очень хорошо относились, опекали. Незабываемыми стали съемки с обезьянкой, которая каждый раз, когда пугалась, мочилась мне на платье.
— После института вы наверняка мечтали служить в театре?
— Конечно. Показывалась в Театр Маяковского, и меня приняли — с условием, что позабочусь о московской прописке. Она требовалась для зачисления в штат. Однажды главный режиссер Андрей Александрович Гончаров, имевший очень крутой нрав, страшно на меня наорал за то, что живу по-прежнему не прописанная. Я пулей вылетела из театра и улицу, где он располагался, обходила стороной года два, боялась встретить Гончарова.
Добрые люди намекали, что можно фиктивно выйти замуж за москвича. Но строгое воспитание предписывало выходить замуж один раз и конечно же по любви. А любимого человека у меня на тот момент не было.
И тут подвернулось телевидение. Вот о нем я уж точно не мечтала — оно ассоциировалось с программой «Время», где женщины и мужчины в строгих пиджаках низким голосом вещали про достижения на полях страны... Но увидев объявление, что требуются дикторы, почему-то отправилась на конкурс. Будто кто-то взял за руку и повел. На сей раз я читала Маяковского — понятно же, что «Гадкий утенок» не прокатит.
Конкурс был огромным, как в театральный. Взяли четверых, в том числе и меня, пока стажерами — на самую низкую зарплату и самые тяжелые смены. Они начинались то в пять утра, то в три ночи. Из студии в студию бегаешь, к концу смены сил нет совсем, казалось, вагон картошки разгрузила. Зато от телевидения дали комнатку на Волгоградском проспекте и там прописали. На Волгоградском, представляете? Я же из Волгограда! Видимо, тоже судьба.
А вот в кино дикторам советского телевидения сниматься запрещали. Мне жестко сказали: выбирай. Выбрала телевидение, рассудив, что для кино у меня в общем внешность специфическая. Многие говорили, что я похожа на иностранку, а в советском кинематографе женщины-героини были в основном доярками, ткачихами, передовиками производства. Вряд ли мне доверили бы играть славную труженицу. Скорее всего, и в дальнейшем ждали бы редкие небольшие роли, а на телевидении — стабильная работа и зарплата.
Через год перевели в штат и позволили работать днем. Первый эфир вспоминаю как страшный сон: вдруг осознала, что меня видит вся страна — и мама, и папа, и подруги. Даже члены правительства, наверное!
К тому времени я уже вышла замуж. С Валерой познакомились в компании, весь вечер друг друга подкалывали. Утром он позвонил и заявил довольно нагло: «Слушай, принеси, пожалуйста, два пакета молока, а лучше кефира...» И ведь пошла, купила и притащила!
Он подарил мне свою картину — чудесную зимнюю акварель. Узнав, что обожаю помидоры и могу съесть сразу хоть килограмм, вручил украшенную цветами корзину с астраханскими помидорами... В общем, красиво ухаживал.
Валера не любил, когда я красилась, говорил: красота должна быть естественной. Я слушалась — он был для меня авторитетом, потому что старше и мудрее, еще и художник. Не подводила глаза, не красила губы. Стилистов и гримеров тогда в отделе дикторов не существовало, только парикмахеры — очевидно поэтому все советские дикторы носили похожие прически и каждый красился как умел. А я не умела, муж-то возражал.
Однажды получила письмо из китайского Харбина, куда во время революции перебралось немало народу из Российской империи. Там образовалась большая русская диаспора из детей и внуков первых эмигрантов. Они смотрели русское телевидение и в письме интересовались, нет ли у меня, случайно, в роду китайцев.
Показала письмо мужу.
— Наверное, — говорю, — мне все же нужно подкрашиваться, а то глаз почти не видно. Меня считают китаянкой!
Он смилостивился:
— Ну ладно, я не против.
Вообще письма от зрителей приходили мешками, чаще всего признания в любви. Одна пара из Новосибирска постоянно писала, что я для них как член семьи: когда садятся за стол, на нем стоит и моя тарелка. А уж если я в этот момент в эфире, радовались особенно: мы будто вместе ужинаем!
Игорь Кириллов, руководивший дикторским отделом — в нем работало больше сорока человек, внушал нам: «Какими бы вы ни были красивыми, никогда не должны себя вести так, чтобы зрители почувствовали, что вы в чем-то пытаетесь их превзойти. Потому что по ту сторону экрана всегда найдутся люди, которые умнее вас, и красивее, и талантливее...» Эти слова я запомнила на всю жизнь.
— А с телевизионными интригами, завистью коллег приходилось сталкиваться?
— Несколько раз обнаруживала на своем рабочем столе в телецентре записки с какими-нибудь мерзкими словами типа «какое у тебя ужасное платье» или «какая отвратительная прическа». Помню, однажды от кожаного пиджака рукава оторвали. Я понимала: кто-то что-то против меня имеет.
Конечно неприятно. Делилась переживаниями с мужем, он в ответ говорил: «Да ты радоваться должна — если кто-то завидует, значит, чего-то стоишь!» И добавлял, что человек, который завидует, себя сжигает, поэтому зависть каленым железом надо из души выжигать. Эти слова я тоже запомнила и никому никогда не завидовала.
— Вы работали в Японии. Наверняка остались яркие впечатления о Стране восходящего солнца?
— В Японию я уехала в 1989-м, это была командировка. Однажды меня вызвал президент государственного телеканала NHK и сообщил, что мои передачи лидируют в рейтинге среди обучающих программ. Тогда я впервые услышала это загадочное слово «рейтинг». Еще он сказал, что в качестве премии мне полагается двухнедельный отпуск за счет компании, и поинтересовался: «Куда бы вы хотели отправиться? Любая точка мира кроме, конечно же, СССР».
Видимо испугался, что оказавшись на родине, обратно в Японию уже не захочу. Я выбрала Окинаву. Президент заметно удивился и вздохнул: ну ладно. Позже узнала, что Окинава — один из самых дорогих курортов мира, поэтому-то мой японский шеф и опечалился.
Помимо работы на японском телевидении и радио меня обязали писать огромное количество текстов для журналов. Это были издания для студентов, изучавших русский язык. В выходные я сидела дома, размышляя, какие темы способны заинтересовать японскую молодежь. Интернета ведь не было, приходилось выдумывать. Сочиняла и про себя всякие истории. Например, как однажды ездила в Барнаул с подругой и поезд остановился ровно на границе между Европой и Азией. «На улице минус сорок, вдоль железнодорожного полотна высокие сугробы, но на перроне расчищено. Мы с Галей прочертили линию и прыгали между Европой и Азией на одной ноге», — написала я. По правде говоря, никогда не посещала Барнаул. Но я же не обманывала! Подруга Галя у меня имелась, поезд такой существует, Барнаул — город реальный. И снег с сильными морозами в Алтайском крае — не выдумка, а то, что я там не бывала, не имеет значения. Зато у меня и в журнале оказались самые высокие рейтинги! С огромным уважением начала относиться к писателям и журналистам, поняв на собственной шкуре, как это трудно — найти тему...
Из Японии вернулась, когда Советский Союз распался. То есть улетала из одной страны, а прилетела в совершенно другую. Новая реальность встретила разгулом преступности и пустыми полками в магазинах. Люди месяцами не получали зарплату. А вот телевидение стало интересным, зрители прилипали к экранам. Как сериал с захватывающим сюжетом смотрели репортажи с заседаний в Думе, где государственные мужи дрались и кидались друг в друга стаканами. Какие-то персонажи становились любимцами публики, какие-то — наоборот...
Я вела программу «Утро» в прямом эфире. Приезжала масса интересных людей. Несмотря на ранний час, гостями нередко были политики самого высокого ранга. Приглашенные музыканты играли в студии вживую. Работать диктором стало уже скучно, и я упросила одного из руководителей «Останкино» Эдуарда Сагалаева перевести меня на более интересную должность, которую сама себе придумала, — «комментатор развлекательно-новостной программы».
С журналистом Сашей Пановым мы снимали, монтировали, писали тексты, звонили гостям... Я купила видеокамеру — самую обычную, бытовую, на нее и снимала. Качество, конечно, порой оставляло желать лучшего, зато мы показывали интереснейшие сюжеты. Например я первой привезла репортаж с бразильского карнавала — с перестройкой границы мира раздвинулись.
На одном из первых модных показов в Москве познакомилась с Пьером Карденом — я была ведущей. Он подарил мне невероятно стильный костюм: юбку-карандаш, настолько узкую, что я с трудом переставляла ноги, и пиджак с большими плечами. Надела его на эфир — и получила выговор от начальства, даже премии лишили за то, что выглядела «слишком модно».
Кстати, Карден мечтал открыть в центре Москвы свой бутик, полагая, что с разрешением властей проблем не будет, ведь в других странах его статус и имя открывали любые двери. Но российские чиновники предложили кутюрье такой вариант: вы за свой счет отреставрируете фасад здания на Тверской улице, а взамен мы вам выделим помещение под магазин на первом этаже. Мсье Карден обиделся и отказался.
...Я в ту пору успевала не только работать, но и сына воспитывать. Пока был маленьким, крутилась как белка в колесе между подгузниками, кашами-пюрешками и эфирами. Ухитрялась при этом и в прачечную сбегать, и в химчистку, и на рынок заскочить. Еще дома полы помыть, благо квартира однокомнатная, убирать недолго. Вечером оставалось только рухнуть в кровать и тут же вырубиться. Ровно в шесть утра сын просыпался, и начинался новый день. В командировки я часто брала Диму с собой, он и на карнавал в Рио со мной летал. Сын рос коммуникабельным — со всеми дружил, общался, за руку здоровался...
— А что делал его папа–художник, пока мама крутилась как белка в колесе?
— Почти все время сидел дома. Читал книги, писал картины, слушал по радио литературные передачи и пил коньяк. Я приходила и не очень понимала, о чем с мужем говорить. Поначалу-то с ним было нереально интересно — а потом я как бы через себя перепрыгнула, выросла, а он остался на прежнем уровне. Так закончилась наша семейная жизнь... Валерий давно умер.
Как-то мне поручили сделать репортаж про первую тюменскую нефтяную биржу. В те годы мало кто представлял, что это за структура. Редактор велел найти специалиста, который пришел бы в студию и рассказал о бирже доступным, понятным языком. Через каких-то знакомых мы с Сашей Пановым вышли на бизнесмена Юрия Бегалова. Он начал за мной ухаживать, и через некоторое время мы поженились.
В 1993 году я ушла с телевидения. Устраивала сына в новую школу и попросила четыре дня за свой счет — мне отказали и даже предложили уволиться. Тогда отправила факсом заявление «по собственному желанию». Честно говоря, думала — не подпишут, ведь столько лет безукоризненно работаю. Подписали...
— Но вы недолго горевали — занялись бизнесом.
— Кстати, оказалось, что это увлекательнейшее занятие! Компанию по производству соусов мы создавали вместе с мужем, и бизнес шел вполне успешно. А в 2000-м я вернулась из Франции в Москву. Мне предложили работу на телеканале «Домашний». Тогда многие приглашали, даже в «Спокойной ночи, малыши!» звали вернуться. Но мне казалось, что невозможно войти в одну реку дважды. «Домашний» же предложил вести программу «Татьянин день» в прямом эфире пять дней в неделю. Вот по прямым эфирам я скучала, для меня живое общение — как глоток свежего воздуха. С радостью согласилась. Но потом «Домашний» стал делать передачи в записи и все закончилось. А с Юрой мы несколько лет назад развелись, но остаемся деловыми партнерами.
— Неожиданно на горизонте возник театр. Мысль о том, чтобы после весьма длительного перерыва выйти на сцену, не пугала?
— Я никогда не думала туда вернуться, но художественный руководитель «Школы современной пьесы» Иосиф Райхельгауз — человек смелый. Однажды он позвонил и попросил срочно заменить отсутствующую актрису. И я, идиотка, зачем-то согласилась!
Пьеса сложнейшая, причем моя героиня на сцене находилась постоянно, ведя диалог с другими исполнителями. Партнерша Таня Васильева так на меня смотрела на репетиции, я думала, прибьет! Она испугалась за судьбу постановки — видимо не сомневалась, что я ее непременно провалю. Ну как можно сыграть спектакль, ни разу его не видев? Я ведь даже не знала, как он называется, — только в процессе выяснила, что это «Русское варенье» по пьесе Людмилы Улицкой!
Представляете, закончив читать пьесу в четыре утра, на следующий день пришла на репетицию, зная текст почти назубок! И тем же вечером играла спектакль. Чувствовала себя человеком, который не умеет плавать, а его выбросили из лодки — и все смотрят, утонет или нет. И я выплыла! Спасибо многолетнему опыту на телевидении, которое натренировало быстро запоминать текст. Васильева потом прямо на сцене преподнесла мне букет. С того дня я — актриса «Школы современной пьесы».
Осенью еще и в кино снялась. Вернулась из отпуска, и вдруг знакомая сообщает:
— Запустили сериал с рабочим названием «Светский детектив», нужна мать главного героя. Он олигарх, поэтому мама должна выглядеть шикарно, быть молодой, активной, бизнесом заниматься. Соглашайся!
Я ответила:
— Не могу, к сожалению, совсем нет времени ходить на пробы.
Знакомая не отстает:
— Они тебя сразу хотят снимать, без всяких проб.
Ну, думаю, раз так — пойду. И снялась с огромным удовольствием!
— Знаю, что в мультике «Храбрая сердцем» вы озвучивали мать строптивой Мериды — королеву Элинор.
— Кстати, мой голос там никто не узнает. Озвучание, как выяснилось, тоже очень интересный процесс. В сказке есть момент, когда королева пробует заколдованный торт, подсунутый дочерью, ей становится плохо, а дальше она превращается в медведицу. Увидев свое изображение в зеркале, Элинор рычит на разные лады, выражая сначала страх, потом негодование, и на медвежьем языке читает дочери нотацию. Я должна была произнести столько разных звуков, которых никогда в жизни не издавала! Но смогла!
— Татьяна, как вы все успеваете?
— Сама не знаю. Привычка, наверное. С шестнадцати лет как заводная бегаю. Иногда устаю, конечно, страшно. На днях вот проснулась в четыре утра от резкой боли в боку. Оказалось, лежу на мобильном телефоне, который в меня впился. Вспомнила, как в ночи дошла до кровати, а дальше — провал. Видимо, заснула «на лету» от усталости, как в молодости, когда сын был грудничком...
Порой, конечно, как любого человека, посещает настроение, когда ничего не хочется. Ставлю тогда телефон в беззвучный режим и беру трубку, только если звонит Дима. Но в хандру стараюсь не впадать. Рецепт прост: надо как следует себя загрузить чем-нибудь полезным и интересным, что я и делаю. В свободное от театра время занимаюсь строительством загородного дома. За два с половиной года, пока идут работы, прочитала сотни журналов по дизайну и архитектуре, изучила все профильные шоурумы, посетила массу выставок. Недавно предложила знакомому сделать в Интернете программу: пора уже делиться наработками, как дом построить. Может, и запустим проект...
— Чем занимается ваш сын?
— В детстве он мечтал стать писателем, много и увлеченно сочинял. Учился в Англии, там окончил университет и вернулся в Москву. Создал с приятелем фирму, они делают приложения для мобильных телефонов. Все лето провел во Франции, потом отправился в горы, следом еще куда-то... Сыну неважно, из какой точки мира работать, главное, чтобы был Интернет. Говорю ему: «Ты так никогда не женишься».
— Как я понимаю, бабушкой он вас сделать не спешит?
— Пока нет, к сожалению. Но надежды я не теряю. Так что все невесты — в гости к нам! Обидно, что «форточку», о которой упоминала в начале разговора, давно не чувствую, она словно захлопнулась. Или просто я сама утеряла остроту восприятия? В детстве и юности мы же все очень близки к природе, интуитивно восприимчивы. А потом жизнь затягивает: работа, дом, дети, не успеваешь на небо посмотреть — не до «форточки». Но я благодарна тем, кто за мной присматривал и направлял, за все чудеса, которые со мной происходили и происходят.
Подпишись на наш канал в Telegram