Мнение других было ему безразлично, особенно теперь, когда немощь и болезнь превратили его в развалину. А эти другие твердили: «Не странно ли, что нуждающийся в постоянном внимании и поклонении человек стал отшельником и заперся в башне?»
Ничто больше не вызывало интереса. Единственным зрелищем, которое мрачный старик теперь созерцал, стоя у окна над внутренним двориком башни, были пятна солнечного света и теней на стенах Театра-музея в Фигерасе. В последние годы он совсем не выходил, даже прогуляться по причудливым залам музея не тянуло. Впрочем, старик и без того знал наизусть каждый поворот, каждую статую и картину. Иногда, мучаясь бессонницей и тоской, он закрывал глаза и шествовал по своему легендарному дворцу, вместившему не просто уникальную коллекцию, а целую жизнь великого и ужасного Сальвадора Дали.
Художник завершал свои дни там же, где родился, — в маленьком Фигерасе каталонской провинции Жирона. Именно здесь в семье нотариуса Сальвадора Дали-и-Куси и доньи Фелипе Доменеч одиннадцатого мая 1904 года появился на свет мальчик. Годы спустя, с наслаждением предаваясь изучению своих бесчисленных психических отклонений, он винил родителей за многое — и за жизнь в провинции, и за «второсортность», которую они ему уготовили: Сальвадором (что в переводе означает «спаситель») его назвали в честь первенца, умершего в два года от воспаления мозга. Словно хотели, чтобы таким образом их обожаемый старший сын переродился. Отца он обвинит в недопустимой строгости, мать — в излишней мягкости, сестру Анну Марию, родившуюся четырьмя годами позже, — в стремлении отобрать родительское внимание. Впрочем, скрепя сердце Дали признавал: его способности к рисованию в семье поощряли, даже оборудовали маленькую мастерскую и оплатили уроки у местного художника.
Люди теперь называют его вздорным упрямым стариком, говорят, что возраст сделал его невыносимым. Ха! Да он с детства был таким, и неизвестно, как повернулась бы жизнь, если б не упрямство. Каждый день семью сотрясали скандалы: отец тащил сына волоком в школу, а негодник вырывался, симулировал приступы всевозможных болезней и впадал в такую истерику, что вокруг собиралась толпа. Школу Сальвадор ненавидел — одноклассники над ним издевались и засовывали за шиворот кузнечиков, спровоцировав стойкую фобию перед насекомыми. Желание быть в центре внимания превосходило все пределы — однажды в школе мальчишка с разбегу врезался головой в мраморную колонну, кровь текла ручьем. На взволнованные расспросы обиженно объяснил, что рассердился, потому что никому не было до него дела. А в семь лет Дали устроил такой скандал у кондитерской, что полицейский уговорил владельца открыть лавку, несмотря на обеденный перерыв, и подарить орущему парню леденец.
Упрямство помогло совершить и первый шаг к карьере живописца. В семнадцать Сальвадор собрался поступать в Королевскую академию изящных искусств Сан-Фернандо — испанскую Мекку будущих художников в Мадриде. Сделал требуемый для поступления рисунок, да вот беда — слишком маленький. В оставшиеся до экзамена три дня Сальвадор подготовил новую работу — еще меньшего размера. Этот набросок отличало такое мастерство, что преподаватели закрыли глаза на несоответствие правилам и приняли упрямца в академию.
Спустя пять лет, в 1926 году, они уже не были так снисходительны. Дерзкий и эксцентричный студент до такой степени всех извел, что его отчислили. Учителя понимали, что Дали даровит: он выделялся и на занятиях, и среди студенческой богемы общежития «Резиденция». С друзьями Луисом Бунюэлем и Федерико Гарсией Лоркой у них образовалась тесная компания, юнцы читали Фрейда и Ницше, мня себя гениями. Но характер, отвратительный характер! Да еще эксперименты с новомодными течениями вроде кубизма, которых мэтры не одобряли. А заявления, что он знает больше наставников?! Словом, заносчивый нахал был изгнан, но вовсе не расстроился, а отправился туда, куда стекались со всех концов света амбициозные таланты — в столицу Франции.
В Париже были Пикассо и Миро, обаяние их таланта оказалось столь впечатляющим, что даже такой оригинал, как Дали, не устоял в начале пути перед подражанием. Перебрался в Париж и его лучший друг Бунюэль, увлекшийся синематографом, и в 1929-м они вместе сняли «Андалузского пса», которому суждено было войти в золотой фонд мирового кино. Здесь было все, кроме, пожалуй, главного — любви.
Со стен в залах Театра-музея на старика смотрит одна и та же женщина, ее лицо и тело преломляются в голограммах, ее имя присутствует повсюду. Гала — женщина его судьбы. В ранней юности он часто писал сестру Анну Марию, но с момента встречи с Галой — больше никогда и никого, только ее. Страстная любовь, страстная ревность, страстная ненависть, страстная тоска — Гала была мороком его жизни, и казалось, будет всегда. Но она оставила его. Предательски умерла, и мир померк.
После ее кончины Дали перебрался было в резиденцию жены, которую когда-то купил ей, — замок Пуболь. Но вотчина Галы не приняла нового хозяина — во всяком случае, так он решил, когда произошел несчастный случай. Загорелась проводка, старик не мог дозваться помощи и выбраться, получил серьезные ожоги, смертельно испугался — и навсегда оставил Пуболь, пустой и холодный, как фамильный склеп. Впрочем, этот дом вообще был ему чужд: Гала обустроила его «от противного», просто, изящно и традиционно, отказавшись от привычных кричащих красок и вычурного декора. Нет, ему приятнее вспоминать о временах, когда их ничто не разделяло — никакие запреты, ограничения и правила.
Вот ее портрет в матроске: девочка-подросток, сидящая спиной к зрителю. При знакомстве Сальвадор — он не раз вспомнит об этом — вдруг остро почувствовал, что знал эту женщину ребенком. Этого никак не могло быть: уроженка России Елена Дмитриевна Дьяконова впервые побывала за границей в 1912 году, когда лечилась от туберкулеза в швейцарском санатории. Там-то она и познакомилась с очаровательным Эженом Эмилем Полем Гренделем. Именно Елена придумала талантливому молодому поэту новое имя, под которым он прославился: Поль Элюар. А тот придумал имя ей, и под ним Елена Дьяконова вошла в историю: Гала, «праздник». Она вышла за него замуж, родила дочь. Полю пришлось смириться с ее неукротимым любвеобилием: Елена отказывалась признавать общепринятые моральные нормы и через несколько лет после свадьбы муж был вынужден терпеть постоянное присутствие в их жизни художника Макса Эрнста.
В 1929-м супруги приехали к другу Поля Сальвадору в Кадакес, где у того была мастерская. Позже смеясь вспоминали, что поначалу Дали произвел на Елену крайне невыгодное впечатление: он выглядел как латиноамериканский жиголо — очень ярко одевался, гладко зачесывал волосы и напомаживал их бриллиантином, носил за ухом цветок магнолии. На самом деле к своим двадцати пяти годам художник оставался девственником, потому что смертельно боялся женщин и робел перед ними. Жена друга ошеломила Сальвадора с первого взгляда. Ей тридцать пять, она на десять лет старше, но это совершенно не имело значения.
Любовный треугольник так и сохранялся. Точнее, Элюар продолжал любить Галу до самой смерти, а Дали в качестве своеобразной компенсации за разбитый брак написал его портрет.
Гала оставила не только мужа, но и дочь, всецело отдавшись новой жизни с мужчиной, в котором сразу угадала гения. Она увидела все особенности его сложной натуры — дикую потребность в эпатаже, буйную фантазию, жажду славы, интеллектуальный и творческий поиск, тягу к богатству... Сам Дали откровенно признавался: «Я был одержим самоуничтожением и пробовал на прочность все ценности». И Гала, которая полжизни провела так же, почувствовала родную душу. Во время первой прогулки по морскому берегу она сказала: «Мой маленький мальчик, мы больше никогда не покинем друг друга». Поженились они, правда, только в 1934-м.
Гала стала для Сальвадора всем: женой, любовницей, матерью, дочерью, менеджером, музой и другом. Скоро подписывать картины он стал так: «Гала-Сальвадор-Дали».
Луис Бунюэль много позже опишет подноготную этой любви, которую, впрочем, Сальвадор и сам никогда не скрывал: «Практически он не интересовался женщинами. Как человек, склонный к воображению, с некоторыми садистскими тенденциями, даже в молодости не был женолюбом и насмехался над приятелями, увлекавшимися женщинами. Невинности его лишила Гала. После чего на шести страницах он описал мне радости плотской любви. Гала — единственная женщина, которую он действительно любил. Ему случалось обольщать и других, в особенности американок-миллиардерш. Но при этом он только раздевал их, варил крутые яйца, клал им на плечи и, не говоря больше ни слова, отправлял домой... Под влиянием Галы, буквально загипнотизировавшей его, перешел от одной крайности к другой и начал делать деньги, вернее, золото, которое было его божеством всю вторую половину жизни».
До «золотого» периода, впрочем, нужно было еще дожить. Поначалу приходилось нелегко. Отец и сестра (мать умерла) не испытали восторга от его избранницы, и Дали жестко порвал с ними. Отец же, увидевший на одной из картин сына подпись: «Иногда я с наслаждением плюю на портрет своей матери», сам вычеркнул Сальвадора из жизни, лишив финансовой поддержки. Мало того, убедил знакомых в Фигерасе и Кадакесе отказать сыну в помощи. Пришлось бы туго, если бы не вдова рыбака из городка Порт-Льигат, продавшая художнику сарай на берегу, где раньше хранились снасти. Эта хибара и стала первым любовным гнездышком четы.
Совсем скоро знакомые Сальвадора станут обвинять Галу в корысти и расчете, эгоизме и скупости, она даже получит прозвища Чума и Злюка. Однако время, проведенное в нищете, показало как раз бескорыстие и верность ее любви. Не знавшая до того бедности, Гала научилась вести хозяйство, покупать продукты за гроши и обустраивать жалкую комнатушку, бывшую и спальней, и гостиной, и кухней, и мастерской. Так будет всегда: неприспособленного к жизни Дали, боящегося лифтов и паникующего перед подписанием любых документов, Гала буквально за руку вела.
Потом они переехали в Париж, жили, кстати, в квартире Элюара. И немедленно прославились как очаровательная пара, способная обаять любого. Когда нужно, Дали легко наступал на горло своей эксцентричности и вздорности, производил впечатление утонченного, образованного, прекрасно воспитанного человека, а Гала демонстрировала талант пиарщика, деликатно, но настойчиво пропагандируя гениального супруга. Именно она добилась первого судьбоносного контракта: в 1931 году состоялась выставка, на которой были представлены двадцать четыре работы Дали, снискавшие восторги критиков и интерес покупателей. На художника обратили внимание аристократы и влиятельные бизнесмены, появились первые деньги.
Гала была прирожденным импресарио — в ближайшие годы творчество ее возлюбленного произвело фурор в Барселоне, Нью-Йорке и Лондоне. Интерес подпитывали скандалы, на которые супруги оказались весьма щедры. Скажем, на выставке в Лондоне Дали появился в водолазном костюме и едва не задохнулся, а публика приняла это за шутливую пантомиму. В Америке на придуманный мужем «Бал галлюцинаций» Гала заявилась в черной шляпке с куклой в виде мертвого ребенка. Журналисты решили, что она издевается над недавней трагедией летчика Линдберга, сына которого похитили и убили. Ей этого так никогда и не простили, несмотря на разуверения и извинения.
Крупный меценат виконт де Ноэйль приобрел картины Дали за баснословную цену — и на выручку супруги купили домик в приморском Порт-Льигате. Постепенно они стали владельцами и соседних домишек. В поисках «своих» Дали присоединился в те годы к сюрреалистам, но выделялся даже среди Миро, Бретона и де Кирико, эпатировавших публику своим бунтарством. В итоге переругался с товарищами и на всю планету заявил: «Сюрреализм — это я!»
На протяжении многих лет мир пытался понять, как он мыслит, где черпает вдохновение и откуда берет невероятные образы. Сам художник только запутывал публику еще больше, вещая об открытом им новом «параноидально-критическом методе», основанном на погружении в бессознательный хаос. Критики и зрители так и будут с умным видом кивать все полвека его творческой карьеры, разглядывая текущие часы в «Постоянстве памяти», тигров с ружьем в «Сне, вызванном полетом пчелы вокруг граната, за секунду до пробуждения», лошадей и слонов на комариных ногах в «Искушении святого Антония» и «Слонах»...
В 1936 году, за полгода до начала бойни в Испании, Дали написал пророческое «Предчувствие гражданской войны». Однако сотрясавшие Европу тревожные процессы оставались от него далеки — Сальвадора не увлекала реальность. Тем не менее за неделю до оккупации Парижа супруги уплыли в США. Дали потом вспоминал: «Война показалась мне уличной потасовкой. Однако настал день, когда шум драки достиг и моих ушей, и я своими глазами увидал драчунов — крепко сбитых невозмутимых немецких солдат. Уже громыхали по Франции их боевые машины... И я сказал себе: все это слишком походит на исторические события и, следовательно, не для тебя. Я в один вечер собрал холсты, краски, и мы уехали».
Америка его жажду славы утолила сполна. В 1941 году открылась выставка в Музее современного искусства, следом публикуется скандальная автобиография «Тайная жизнь Сальвадора Дали», спустя несколько лет начнется сотрудничество с Альфредом Хичкоком (декорации к фильму «Завороженный») и Уолтом Диснеем (мультфильм Destino).
Дали не гнушался и рекламой, разрабатывал дизайн ювелирных украшений, одежды и аксессуаров, а Гала очаровывала галеристов и коллекционеров, пробуждая интерес к картинам мужа. В 1943-м она нащупала золотую жилу: богатейшая чета из Колорадо, Элеонора и Рейнольдс Морс, буквально влюбилась в работы художника, едва переступив порог галереи. Супруги принялись скупать холсты и рисунки, даже открыли его музей во Флориде. Деньги потекли рекой, окружение теперь составляли сплошные звезды — Кларк Гейбл и Грета Гарбо, Коко Шанель и Жан Габен...
В 1948 году Дали вернулся в Испанию мировой знаменитостью и богачом. Самолетов он боялся, поэтому плыл на пароходе. Из Гавра поехал в Фигерас навестить отца на роскошном кадиллаке, прихватив американское издание своей книги, — так хотелось запоздалого триумфа.
Прежние соратники открыто ненавидели успешного собрата: Андре Бретон дал ему прозвище-анаграмму Salvador Dali — Avida Dollars («гребущий доллары»). Сальвадор в ответ и в ус не дул — и это не фигура речи: щегольские завитые и напомаженные усы уже стали его визитной карточкой. Они с Галой поселились в Порт-Льигате, объединив купленные когда-то дома в поместье, связав их мостиками и создав причудливый мирок, ставший на ближайшие два десятилетия центром притяжения любопытных со всего мира.
На свой лад Дали попытался примириться с церковью. В 1958-м они с Галой обвенчались, художника даже удостоил аудиенции папа Иоанн XXIII. Теперь в его картинах часто встречались религиозные мотивы, пусть и в специфическом прочтении, как в «Атомной Леде», «Мадонне Порт-Льигата», «Распятии, или Гиперкубическом теле» и «Тайной вечере». Впрочем, сам он ничуть не изменился, и жизнь художника можно было назвать какой угодно, только не праведной.
Шестидесятые с их оголтелой свободой, не признающей никаких ограничений, стали его временем. Он испробовал все: наркотики, секс, всевозможные психоделические эксперименты. Даже самые рьяные юные скандалисты признавали его верховенство. Элис Купер вспоминал: «В Нью-Йорке Дали всегда был самым желанным гостем. В одной комнате могли находиться Фрэнк Заппа, Джон Леннон, Игги, я, Энди Уорхол, Жаклин Кеннеди, но когда входил он, раздавался шепот «Ого-о-о, это Сальвадор Дали».
Перед ним благоговели, он был на виду с двадцатых и оставался более сумасшедшим, чем кто бы то ни было». Но являлся ли он безумцем, когда прогуливался по улице с муравьедом на поводке? Когда каждое утро шел на детскую площадку, чтобы на глазах у малышей развернуть конфету, облизнуть ее и бросить в песок? Когда по прихоти Галы зарезал обожаемых домашних кроликов, зажарил и подал к ужину? О его безумных выходках впоследствии напишут множество мемуаров, но внятного ответа не даст никто.
Вокруг Сальвадора постоянно толпилась свита из фриков, хиппи, цирковых уродцев, прихлебателей и богатых прожигателей жизни. Двор следовал за своим королем повсюду, пируя на его деньги и забавляя монарха.
При этом Дали работал с предельной самоотдачей, иногда сутками. Многие уверяли, что его заставляет Гала. Ходили слухи, что она даже запирает мужа и выпускает, только когда тот закончит картину. Но Дали не роптал, велеречиво благодаря жену — «моего гения, мою победоносную богиню Галу Градиву, мою Елену Троянскую, мою святую Елену, мою блистательную, как морская гладь, Галу Галатею безмятежную». Экспериментировал, занимаясь скульптурой, фотографией и съемками короткометражек, делал рекламу (например, придумал логотип популярных леденцов) и снимался в ней. А еще создавал главный проект своей жизни — Театр-музей в Фигерасе, дворец-лабиринт, посетители которого должны были чувствовать себя там как во сне.
Все началось с разговора с мэром — тот в 1960 году попросил подарить городу картину, а Дали заявил, что лучше подарит целый Театр-музей. На строительство ушли четырнадцать лет и солидная часть состояния художника. Экспозиция не имела четкого плана — зрители могли войти с любого входа в любой зал, пройти по любому коридору, подняться и спуститься по лестницам. Чем больше запутаются и растеряются — тем лучше!
Чего только не было в Театре-музее! «Дождливый кадиллак», внутри которого идет ливень и колосится зелень, а на капоте примостилась огромная каменная «Великая Эсфирь». Колонна из шин, на вершине которой — лодка Галы, и ванна на потолке. Несколько этажей с узкими окнами, в которых сверкают золотые статуи, и витринами с диковинными композициями. Подзорные трубы, с помощью которых можно разглядывать голограммы вроде той, где обнаженная Гала превращается в портрет Линкольна и наоборот, а картина Вермеера «Девушка, читающая письмо у открытого окна» оказывается профилем Веласкеса; огромные полотна и небольшие рисунки — от самых ранних до поздних, иллюзорная комната актрисы Мэй Уэст с глазами-картинами, носом-камином, губами-диваном и волосами-шторами...
В 1974-м Дали открыл Театр-музей, с первых дней ставший объектом паломничества. Но не сглазил ли он удачу, вот так подведя итоги? В новом десятилетии ось жизни стала расшатываться. Гале все надоело. Знакомые шептались, что та заскучала: «проект Дали», которому она посвятила годы, крепко стоял на ногах, добиваться ничего уже не нужно. К тому же ее стала раздражать эксцентричность мужа, все больше напоминающая безумие. Печалило и старение Сальвадора — Гала любила молодых мужчин. Но если раньше связи на стороне не мешали единению супругов, то теперь ей хотелось полной свободы. Она делала пластические операции, экспериментировала со стилем и париками и шокировала прессу откровениями о слабости к девственникам — это, мол, лучшая омолаживающая процедура.
У них с Дали давно не было супружеских отношений. Неистовый Сальвадор то кричал на каждом углу о своей импотенции, то лез из кожи вон, чтобы убедить публику в бурной сексуальной жизни, и нанимал толпы моделей, изображающих его любовниц, но на самом деле ни с кем не вступал в связь. А вот слабость Галы к мужчинам приобрела характер нимфомании. Она влюблялась в юнцов, принималась их баловать, одаривать баснословно дорогими подарками... Нет, Дали не ревновал. И не злорадствовал, когда мальчишки пытались ее обокрасть, например угнать машину от ресторана, где она их кормила. Он даже сочувствовал жене, узнав, что очередной неблагодарный красавчик, сполна получив что хотел, сбежал, мгновенно забыв о благодетельнице, как это сделал Джефф Фенхольт, исполнитель главной роли в культовой рок-опере «Иисус Христос — суперзвезда». Гала купила Джеффу дом за полтора миллиона долларов, подарила несколько бесценных картин мужа, а тот цинично бросил назойливую «старуху», позже уверяя, что никогда не имел с ней никаких отношений.
Дали в то время повсюду сопровождала Аманда Лир. Галу это устраивало, она открыто препоручила мужа заботам молодой певицы. Художник испытывал эстетическое наслаждение, наблюдая за гибким телом девушки, обожал смотреть, как она принимает ванну, но их отношения так и не переросли в плотскую связь. Пятнадцать лет теснейшего общения дали Аманде возможность увидеть, как Сальвадор теперь относится к своему творчеству и публике. Он продавал за баснословные деньги небрежно сделанные за минуту наброски, а то и просто хаотично разбросанные пятна краски, говоря, что жалкие людишки съедят все и скажут спасибо.
К этому моменту Дали с женой давно жили раздельно. Гала — в подаренном мужем средневековом замке Пуболь, куда переехала в 1971-м. Он имел право навещать ее, только письменно известив и получив письменное же согласие-приглашение. В последние годы супруги ссорились при каждой встрече, порой дело доходило и до рукоприкладства — однажды секретарь Дали, примчавшись в его кабинет на крики, обнаружил окровавленную Галу, которую муж избил тростью — той самой, с золотой ручкой, которая раньше принадлежала Саре Бернар.
Теперь между ними, казалось, только смертельная усталость навеки связанных людей. Дали больше не мог рисовать из-за болезни Паркинсона, а Гала злилась, считая, что муж просто ленится. Не в силах справляться с карандашом и кистью, старый художник взялся за литографии, но рынок немедленно накрыла волна подделок, сильно навредившая его репутации.
Десятого июня 1982 года Гала покинула мужа окончательно: она умерла в Порт-Льигате. Мир Дали рассыпался в прах — не зря когда-то он сказал, что они с женой проросли друг в друга как две раковые опухоли. Последней волей восьмидесятисемилетней женщины было похоронить ее в Пуболе, но по испанскому закону, принятому еще во времена чумы, перевозить тело без специального разрешения запрещалось. Тогда Дали с водителем и медсестрой посадили завернутое в покрывало тело усопшей в кадиллак, договорившись, если их остановит полиция, сказать, что сеньора умерла в пути.
Галу похоронили в склепе Пуболя, в гробу с прозрачной крышкой. Спустя месяц король Испании Хуан Карлос I пожаловал Дали наследственный титул — маркиз де Дали де Пуболь. Гале, наверное, понравилось бы стать маркизой... Сальвадор остался единственным маркизом рода — наследников у него не было.
Последующие семь лет стали бесконечным кошмарным сном, только запечатлеть его на холсте художник не имел ни сил, ни желания. Все попытки выглядели сбивчивыми штрихами. Напуганный пожаром в Пуболе, где собирался скорбеть всю оставшуюся жизнь, он перебрался в башню «Галатея», примыкающую к Театру-музею в Фигерасе. В башню, на потолке которой — гигантская символичная картина «Дали с Галой улетают в рай», а в спальне у кровати на ногах-рыбах стоит золотой скелет. Там старик жил затворником, не допуская к себе даже близких друзей. Аманде Лир передал: он хочет, чтобы запомнила его молодым и красивым, поэтому согласен встретиться только в полной темноте и на несколько минут. Другой подруге, отважившейся его навестить, послал в гостиную бутылку вина и бокал, но сам так и не покинул спальню.
Он практически перестал разговаривать — единственная фраза, которую в последний год удалось разобрать слугам, это «мой друг Лорка». Дали стал совсем невыносим и вел себя как в далеком детстве: отказывался от еды, рычал, кусался, бросал в медсестер тем, что под руку подвернется, иногда его даже приходилось привязывать к креслу... Но если в детстве Сальвадор устраивал истерики, чтобы привлечь внимание, то теперь хотел, чтобы его оставили в покое.
Двадцать третьего января 1989 года сердце Дали остановилось. Согласно завещанию, его похоронили в Театре-музее — гроб замуровали в полу одной из комнат. Но и после смерти художник напомнил о себе громким скандалом: некая Мария Пилар Абель Мартинес заявила, что является внебрачной дочерью испанского гения. Для установления истины тело эксгумировали. Тест ДНК определил, что Дали не отец самозванки. При жизни, возможно, эта история его немало позабавила бы. В конце концов, разве сам маркиз де Пуболь в маниакальной страсти к эпатажу не потчевал мир бесконечными невероятными баснями о себе? Он, писавший в дневнике в шестнадцать лет: «Весь мир будет мной восхищаться. Возможно, меня станут презирать, не понимать. Но я буду гением, великим гением, потому что уверен в этом».
Подпишись на наш канал в Telegram