Наши спектакли обсуждали в Министерстве культуры, и некая критикесса крайне нелестно оценила мою работу. На том разборе полетов я сидела в первом ряду. Вдруг слышу: «У вас есть актриса Панина, не понимаю, почему она играет все эти роли. Ни голоса, ни внешности, ни дарования».
Моя первая роль в кино обернулась полным провалом — по крайней мере, я так думала. Это была императрица Елизавета Петровна в популярном фильме «Баллада о Беринге и его друзьях». Попала я на площадку в 1969 году, на пробы пригласили ассистенты по актерам с «Ленфильма». Они в те времена обихаживали всех новичков, появлявшихся в театрах, а я как раз после выпуска из столичной «Щепки» переехала в Ленинград и поступила в Александринку.
Утвердили сразу, я летала как на крыльях: императрица — это вам не фунт изюма! Будто попала в другой мир, окунувшись в атмосферу той эпохи. К моему восторгу, в картине снимались популярнейшие Вия Артмане и Игорь Ледогоров, с которым была совместная сцена. На премьеру в кинотеатр «Аврора» пошла одна: не стала хвастаться дебютом перед друзьями и коллегами. Даже не воспользовалась приглашением, купила билет.
И вот императрица идет по бальной зале... Смотрю на себя на экране и улыбаюсь, как дурочка: какие прическа, наряд, осанка! Но тут Елизавета Петровна заговорила чужим голосом. Оказалось, меня переозвучили! Я чуть не затопила слезами зрительный зал. Выйдя из кинотеатра, брела по Невскому, продолжая рыдать. Все думала, что с ролью не справилась. Вернувшись домой, решила собрать чемоданы и уехать к родителям в Омск.
Собирать чемоданы — моя давняя привычка. Делала это много раз в жизни, когда чувствовала горечь, обиду, отчаяние, но всегда кто-то в последний момент останавливал. Так случилось и после злополучной премьеры. Я тогда обитала в общежитии цирка, комнаты там давали всем молодым актерам театра. Рядом с нами жили «маленькие люди», у них было свое ревю. И вот возвращаюсь после премьеры вся в слезах, а эти ребята меня обступили, говорили какие-то душевные слова и так утешали, что я успокоилась и... разобрала чемодан.
Правда, осталась не только из-за дружеской поддержки. На самом деле я обожала Ленинград. Радовалась каждый день просто от того, что хожу по этим улицам, вижу эти величественные здания, слышу шум Невского проспекта. Мечтала попасть сюда с детства: про сказочный город, свою родину, рассказывала подруга Света, отца которой перевели когда-то служить в Омск. Я слушала и не могла представить, что когда-нибудь это чудо увижу, ведь родилась на другом конце страны — в Сибири.
Отец Виктор Дмитриевич Матюкин был хирургом, прошел всю войну — до Берлина. Во время боев под Ржевом познакомился с восемнадцатилетней мамой, попав в ее дом на постой. Родители влюбились друг в друга без памяти. Папа сказал: «Ниночка, я могу погибнуть, давай распишемся, тогда на законных основаниях отправлю тебя в Омск к своей семье». Мама рассказывала, как они бежали за справкой о регистрации к командному пункту по полю, а на них пикировал немецкий самолет.
В Омске папины родители сразу приняли невестку. Было очень смешно, когда мама ходила на танцы с бабушкой Настей. Дед Митя хмыкал и удивлялся:
— Зачем это?
А бабушка отвечала:
— Она ж молоденькая, совсем девчонка, ей надо. Потанцует, вместе и придем.
Маму весь вечер приглашали кавалеры: она была миниатюрной, с точеной фигуркой и очень обаятельной. Потом поклонники напрашивались проводить барышню до дома. Тут-то и ждал их главный сюрприз: «Я не одна, со свекровью». Краснея, кавалеры спрашивали разрешения у бабушки и провожали обеих.
После войны папа перевез в Омск маминых сестер. Все вместе жили в одной комнате большой коммунальной квартиры, там я и появилась на свет.
Уже в детстве стало понятно, что ребенок слегка «не от мира сего». Со мной происходили невероятно смешные истории. Помню, написала письмо в космос: «Дорогие инопланетяне! Вы всерьез интересуетесь человечеством. Я его представитель и готова пожертвовать собой. Можете взять меня для исследования, только сделайте так, чтобы было не очень больно».
В тринадцать влюбилась в мальчика из соседнего «генеральского» дома и захотела произвести на него впечатление. Поинтересовалась у бабушки, как навести румянец (я была очень бледной). «Мы натирали щеки отварной свеклой», — отозвалась она. Я идеей воспользовалась, но с румянцем переборщила. Когда вышла во двор, считая себя писаной красавицей, смотрели на меня, мягко говоря, удивленно. В общем, мальчик запомнил, но дружить почему-то не стал.
После школы поступила в Омский педагогический — решила пойти по стопам мамы, работавшей учителем русского языка и литературы. На мое счастье, в институте был драмкружок, в который тут же записалась. Вернее, сначала разрывалась между театром и пением, но лицедейство все-таки победило. Вскоре я уже не могла представить жизни без сцены. Запоем читала пьесы и стихи, которые мы собирали в спектакли. Мне нравилось все: не только играть, но и делать декорации, бутафорию, шить костюмы. После второго курса решила рискнуть: с двумя подругами отправилась в Москву поступать в театральный.
Я мечтала о «Щуке», но туда не приняли. Все туры прошла только в «Щепке», где набирал курс Виктор Коршунов, однако в итоговом списке не увидела своей фамилии. Вздохнула, собрала чемодан и пошла в училище прощаться с ребятами: до поезда оставалось четыре часа. В коридоре столкнулась со своим педагогом.
Он удивился:
— Ты что здесь делаешь? Почему не в аудитории, не пишешь сочинение?
— Не допущена. Пойду, у меня поезд скоро.
— Никуда не уходи, сейчас все выясню!
Уж не знаю, что он во мне увидел. Я выглядела как Фрося Бурлакова: в выходном старомодном платье и с косами до пояса. Но Коршунов убедил приемную комиссию, что эту провинциальную девчонку не надо отсеивать. Сочинение написала, поступила на его курс, получила справку в ректорате и отправилась в Омск забирать документы из пединститута.
В поезде украли чемодан. Я лишилась всего добра, денег, но паспорт, билет и заветная справка о поступлении, слава богу, лежали в кармане. Ехать долго, трое суток, забилась на верхнюю полку и решила: как-нибудь выживу без еды. От голода спасла пожилая попутчица, которая все поняла и молча протянула сухарик и вареное яйцо. Кормила меня, пока не доехали...
Москва потрясла масштабами. Но окунуться в водоворот столичной жизни так и не довелось — целыми днями пропадала на занятиях. Ходила хвостиком за педагогами, ловила каждое слово. Училась с таким рвением, что однокурсники надо мной подшучивали. Девчонки и мальчишки бегали на свидания, кутили на стипендию, а я «думала о высоком». К тому же у меня уже была любовь — мы переписывались. Думаю, хорошо, что я была вот такой, книжной. Романтическое чувство защитило от соблазнов большого города, где многие товарищи теряли голову и делали глупости. А я хранила верность своему Сереже Панину, который стал первым мужем.
Мы встретились до моего отъезда в столицу. Он был старше на восемь лет, переводчик, красавец, приехал в отпуск из Индии. Зашел к нам в педагогический — тоже занимался там когда-то в театральном кружке. Не помню, с чего началась симпатия, но вскоре Сергей уже провожал меня домой. Мне было с ним безумно интересно, да и родители одобряли выбор. Еще бы — в Омске Панин был настоящей звездой!
Наша переписка продолжалась и во время моей учебы, и когда, получив диплом, я перебралась в Ленинград. Хотела прожить с Сережей всю жизнь, мечтала о крепкой семье, как у мамы с папой. Но человек предполагает, а бог располагает. Вместе мы пробыли недолго, наверное затем, чтобы на свет появилась дочка Наташа.
Как попала из Москвы в Ленинград — отдельная история. После получения диплома меня оставляли в Малом театре, но я отказалась. Не хотела делать мучительный выбор. Наш любимый мастер Виктор Иванович Коршунов и не менее любимый педагог Юрий Соломин играли в этом театре. На людях они держались дружелюбно, но все знали, что между ними существуют трения. Согласись я остаться в столице, пришлось бы вставать на чью-то сторону. Для меня это было невозможно. На мое счастье, однокурсники собрались в город на Неве показываться в Александринский, я тоже поехала, и меня взяли.
Уже служила в театре и снялась в «Балладе о Беринге...», когда Сережа сделал предложение. Папа благословил: «Валя, тебя больше никто так не будет любить. Он разглядел тебя еще зеленой девчонкой, а не столичной актрисой». Поженились в Омске в 1970 году, муж переехал в Ленинград, устроился на работу, мне дали комнату. Казалось бы, живи да радуйся, но у нас ничего не получалось. Мой книжный образ идеального возлюбленного быстро рассыпался. Я не понимала мужа, он меня, да еще и ревновал к друзьям и поклонникам. Невинное общение с любым мужчиной воспринимал в штыки: «Я видел, он тебя за руку держал. У вас роман?!» Конечно, это чепуха — о том, чтобы изменять мужу, я не помышляла. Винила во всем себя, но ничего не могла поделать, пропасть между нами росла.
Я же самоедка, всю жизнь считала, что со мной сложно. Так и заявила Панину перед свадьбой:
— Знай, у меня много недостатков.
— Ничего, — успокоил будущий супруг, — помогу тебе их исправить.
Но исправить не вышло. В какой-то момент я поняла, что дома невыносимо. Уже была беременна, когда собрала вещи и ушла куда глаза глядят. Приютила подруга из театра.
Вынашивала ребенка сложно, за кулисами пару раз теряла сознание. В декретный отпуск отправилась в Омск. Родители окружили заботой и теплом, и я перестала переживать, что теперь мать-одиночка. Когда дочке исполнилось три месяца, вернулись с мамой в Ленинград в пустую комнату. Сережа уехал, спустя пару лет я узнала, что к другой женщине. У него родился сын ненамного младше Наташи.
Мамочка во всем помогала, поэтому я успевала играть спектакли, сниматься в кино и на телевидении, записываться на радио. В Ленинграде в семидесятые кипела бурная творческая жизнь. Я снялась в телефильме «Метель» в роли Марии Гавриловны, озвучила польскую актрису Эву Шикульску в «Объяснении в любви». Правда, за две серии получила всего пятьдесят шесть рублей. Оказалось, слишком быстро все делала. Коллеги умоляли: «Валя, не гони, у нас почасовая оплата! Чем дольше поработаем — тем больше получим». Но я не снижала темп, иначе потеряла бы вдохновение.
Интересно, что с Эвой мы позже пересеклись на «Звезде пленительного счастья» Владимира Мотыля. Я снова стала императрицей — на сей раз Александрой Федоровной, а Эва — женой декабриста Ивана Анненкова Полиной Гебль. Недавно в Москве встретились на телепередаче Максима Галкина*, посвященной декабристам. Обнялись, вспомнили былые времена, чуть не расплакались.
По молодости я многого не понимала и упускала шансы. Была зажатой сибирской девчонкой, поэтому не попала к Андрею Тарковскому. На втором курсе, когда искали актеров для «Андрея Рублева», пошла на пробы. Нужно было фотографироваться в купальнике. Потом узнала, что сниматься предстоит обнаженной. Отказалась — я в купальнике-то чуть со стыда не сгорела...
Зато в театре все складывалось хорошо. Роли получала феерические: Беатриче в «Много шума из ничего», Электра в спектакле «Моя любовь Электра», Мария Савина в «Элегии», где партнером был Бруно Фрейндлих. Казалось, должна бы гордиться собой. Но я почему-то в первую очередь верила тем, кто меня критиковал. Помню гастроли в Москве с Александринским театром. Наши спектакли обсуждали в Министерстве культуры, и некая критикесса крайне нелестно оценила мою работу. На том разборе полетов я сидела в первом ряду. Вдруг слышу: «У вас есть актриса Панина, не понимаю, почему она играет все эти роли. Ни голоса, ни внешности, ни дарования».
Я изо всех сил держала лицо, хотя в голове был туман. Встать не могу — ноги отнимаются. Наконец поднялась со стула, прохожу мимо коллег — те застыли в шоке и молчат. Твердо решила: вернусь в Ленинград, соберу чемоданы и уеду!
Ночью в гостинице коллега вручил телефон другого известного критика, который тоже видел спектакли. Позвонила и спросила:
— Скажите, что вы думаете о моих работах?
— Валечка, ты прекрасна, никого не слушай! Не суди о себе по тому, кто что скажет. Имей свой градусник.
После его слов увольняться передумала, да и как уехать от родного «Ленфильма»?! В семидесятые — восьмидесятые я много снималась. Самая любимая картина, конечно, «Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона», где сыграла леди Хаксли. Помню, как придирчиво осматривали на пробах режиссер Игорь Масленников и оператор Юрий Векслер. Мерили на меня какие-то шляпки, шали, вуали... В итоге отвергли все: «Волосы убираем и полностью открываем лицо». Сцену снимали в Доме ученых, в кабинете с роскошными интерьерами. Мне кажется, леди Хаксли запомнилась зрителям, хотя позднее кинокритики обнаружили ляп. По сюжету моя героиня стреляет в шантажиста Милвертона из пистолета и убивает его. Перед тем как упасть, актер Борис Рыжухин поворачивается к камере, но на его халате нет ни одной дырки от пуль.
Были и другие значимые для меня картины, например «Личная жизнь директора». Я сыграла любимую женщину главного героя, а ее дочку — моя Наташа. Чудесная у нас была группа, в массовке даже снялся Алексей Герман. Фильм не вызвал ажиотажа, зато колоссально популярной стала мелодрама «В моей смерти прошу винить Клаву К.», где я — мама Сережи. Каждый второй абитуриент, поступавший в театральные институты, писал на ленту рецензию.
Эти фильмы сделали меня узнаваемой, но все же, думаю, значительно больше поклонников появилось после передач на ленинградском радио. Особенно много их стало благодаря циклу о декабристах и их женах «Подвиг любви бескорыстной». Письма от слушательниц приходили пачками.
Озвучивать я люблю не меньше, чем сниматься. Работала в пяти фильмах Александра Сокурова. Особенно запомнился «Фауст», причем не только из-за творческого процесса. Как-то вышел совершенно анекдотический случай. Говорить мне предстояло за русскую графиню, приехавшую в Германию. На «Ленфильме» смотрю на экран, там героиня выходит из кареты и ругает немцев на чем свет стоит: «Господи, какая же здесь грязь. Приехали бы в Россию, в Петербург, посмотрели, как жить надо!»
Вечером в театре играю «Крейцерову сонату». Делюсь впечатлениями с коллегой Леней Мозговым:
— Какое счастье, сегодня озвучивала «Фауста». Ух, героиня интересная! Где-то я эту артистку видела, жаль, не узнала, а имя не спросила.
Леня в ответ:
— Да это же я, только меня побрили!
В чепце и платье он смотрелся восхитительно.
В Александринке прослужила долго, до 1984 года. Любила все, от массовки до больших ролей. С радостью выбегала крестьянкой в «Обыкновенной истории» и с такой энергией вопила «Барин едет!», что коллеги смеялись: «Валя, ты сейчас нас снесешь».
Сидела в одной гримерке с Ниной Ургант. Женщина феноменальная, с большим сердцем. Она подарила мне любимую роль Беатриче. Сначала я была во втором составе, играла с ней в паре. Когда Нина Николаевна решила уйти из спектакля — возраст есть возраст, протянула мне все свои украшения, которые использовала для образа: «Носи!» То же самое сделала и я: прощаясь с ролью, отдала их молодой актрисе Маше Кузнецовой.
В театре я встретила второго мужа, Вадика Никитина. Роман завязался, когда мы вместе подрабатывали в БКЗ «Октябрьский» — танцевали в паре на городских концертах. Вадик удочерил Наташу, и она сразу его приняла, называла папой, ведь с родным отцом виделась всего пару раз в жизни. Под фамилией Вадика дочка поступала в театральный. Мы прожили вместе пятнадцать счастливых лет и расстались по обоюдному согласию. Наташа по-прежнему считает его отцом.
Когда дочь решила стать актрисой, я втайне надеялась, что подаст документы в ЛГИТМиК и останется в Питере. Но Наташа отправилась в Москву, поступила в «Щепку» на курс моего педагога Виктора Коршунова. Получив диплом, пошла по моим стопам: приехала показываться в Александринку и ее взяли.
Однажды режиссер с телевидения Иван Рассомахин сделал мне комплимент:
— Валя, ты дошла до такого уровня, что можешь сыграть Машу в «Трех сестрах»!
— Спасибо, конечно, — ответила, — но Машу сейчас играет моя дочь.
Наташа стала заслуженной артисткой России, лауреатом Госпремии РФ, получила престижную театральную премию «Золотой софит». Ее спектакли «Постскриптум», «Хозяйка гостиницы», «Маленькие трагедии» публика помнит до сих пор. Она играла не только в Александринке. Мне очень нравится «Сорок первый» с ее участием в театре «Русская антреприза» имени Андрея Миронова и спектакли в «Приюте комедианта». Сейчас у дочки своя продюсерская компания, недавно она занялась новым проектом: создает Центр адаптации и психологической помощи.
Наташина женская судьба складывалась непросто. Когда она была беременна, на улице ее толкнули в живот, и внучка Анечка родилась недоношенной, с серьезной родовой травмой. Врачи не давали ей шансов и предложили отказаться от ребенка еще в роддоме. Говорили, что малышка не проживет и трех лет. Мы этого не сделали и не жалеем, хотя первые годы по ночам просто выли.
Начались бесконечные врачи, процедуры, консультации. До восьми лет лечение помогало, но потом Ане резко стало хуже. Случился сильный кризис, нашу девочку забрали в реанимацию. Мы с Наташей были в отчаянии и не знали, что делать. «Молитесь», — развели руками доктора. Читали всю ночь молитвы, и утром случилось чудо: внучке полегчало.
Папа Анечки не выдержал — ушел из семьи. Я его не сужу, жизнь нельзя поделить на черное и белое. Через много лет он стал общаться с дочерью, приезжать к ней. Возьмет на руки, прижимает, качает. Так и сидел с ребенком часами. Вопреки прогнозам, наша девочка прожила не три, а двадцать два года, а потом тихо ушла. Просто уснула и не проснулась.
Не знаю, как бы со всем этим справилась, если б не встретила своего третьего обожаемого мужа Мишу Шолохова. Спортсмен, умница, красавец, он занимал пост председателя спорткомитета Петроградского района.
Муж вырос в деревне в Псковской области. Он покорил меня крестьянской закваской и заразил дачными радостями. Когда в Союзе театральных деятелей актерам выделяли участки, я поначалу отказалась, но супруг уговорил: «Валя, умоляю, возьми! Все сделаю сам, построю дом».
Надо сказать, что стройматериалы были тогда страшным дефицитом: не достать, не купить. Но нам за пятьдесят рублей разрешили разобрать домишко неподалеку, который шел под слом. Именно оттуда возили кирпичи и бревна на свой участок. Дом получился красивым, мы и печку сами сложили... Дача и сейчас стоит на Карельском перешейке возле озера Лемболовское, мы туда часто ездим.
Под руководством мужа я научилась полоть грядки, собранный с них урожай спасал в голодные девяностые не только нас, но и друзей. Помидоры с огорода таскали ведрами, везли в город и распределяли по своим.
Нулевые тоже оказались непростыми: телевидения нет, на радио платят копейки... В какой-то момент взмолилась: «Господи, ну пошли мне работу! Любую, если я нужна, готова тут же собрать чемодан и ехать на съемки». И мой ангел-хранитель, видимо, услышал — пригласили в сериал «Татьянин день». Так я вернулась в кино и начался поток взрослых героинь: мам и бабушек, которых обожаю.
Сначала за «Татьянин день» платили весьма скромный гонорар, но вскоре его увеличили и специально для моей Тамары Рыбкиной стали дописывать сцены. Придумали ей и суженого — «настоящего полковника». Я сосватала на эту роль друга и коллегу Юру Каменева. С ним продолжили сниматься до победного финала.
Наташа одна не осталась: вышла замуж, родила Витьку, любимого внука. Парня назвали в честь моего отца. Сейчас ему девять, уже интересуется актерской профессией, водим его на спектакли, а вообще личность он разносторонняя — увлеченный компьютерщик и большой юморист.
Недавно посчитала свой театральный стаж: оказалось, на подмостках я уже пятьдесят два года. После Александринки были другие театры: «Балтийский дом», Театр эстрады, «Приют комедианта». С коллегами ездили по стране с творческими вечерами. Один такой вечер помню хорошо: нас занесло в сельский ДК. Холодно, темно, еще и карантин из-за гриппа объявили. Концерт, ясно, отменили, а предупредить нас не успели. Заходим в зал, там сидят ребята из местного интерната, которые тоже не знали об отмене представления и притопали в метель за шесть километров — посмотреть на артистов. Владислав Игнатьевич Стржельчик командует: «Через десять минут начинаем». Как мы играли!
Сейчас работаю в Театре имени Веры Комиссаржевской, снимаюсь в сериалах. Правда, от некоторых ролей все-таки отказываюсь: выше моих сил играть медсестру, которая убивает пациента из-за квартиры.
Выходные провожу на даче, построенной Мишей. Мужа не стало десять лет назад, но он все равно со мной. Смотрю на беленую печку, собранную из старых кирпичей, и улыбаюсь, вспоминая, как ее складывали.
Порой люблю в одиночестве поразмышлять о жизни, и не только о своей... Она полна открытий, и хотя девушка я очень «взрослая», мне по-прежнему все интересно. Чемодан давно не собираю: старенького, фибрового, с которым приехала покорять столицу, уже нет, потерялся при многочисленных переездах. Есть современный, на колесиках, но с ним не собираюсь далеко уезжать. Ведь многое из того, о чем мечтала, сбылось. А если чего-то не случилось, значит, так было нужно.
Подпишись на наш канал в Telegram