С ним обожали дружить. При этом он был человеком независимым и непредсказуемым. Сложным... Но эта сложность — она же талант — обеспечила ему неповторимую актерскую судьбу и роли, по которым его еще долго будут помнить.
С Витей Проскуриным я познакомилась на третьей в своей актерской жизни картине. Училась тогда на первом курсе Театрального училища имени Щукина, и меня утвердили в телевизионный четырехсерийный фильм режиссера Владимира Семакова «Синяя пустошь», который в результате вышел под названием «Назначение».
Съемки проходили в Горьком, целый месяц, зимой. Родители долго колебались, отпускать меня или нет: я никогда еще не уезжала из дома одна. Но все-таки решили, что пора мне зарабатывать деньги и, главное, начинать взрослую профессиональную жизнь. И вот часов в восемь утра стояла я на перроне холодного и ветреного горьковского вокзала, и меня никто не встречал. Прождала примерно час и чуть не плача, отыскав телефон-автомат, набрала домашний номер. Объяснила, что меня не встретили, а я не знаю даже названия гостиницы... Папа с мамой узнали телефон группы и сообщили мне. Оказалось, меня ждали на следующий день. Наконец прислали человека, который подобрал мой чемодан и привез в гостиницу. Я была напугана таким началом путешествия в Горький. Город показался недружелюбным. Решила, что зря согласилась сниматься. Никогда прежде и в гостиницах-то не жила. Предстоявший месяц виделся мучением и ошибкой, я плакала в своем номере и ходила с опухшим лицом.
На второй или третий день пребывания в Горьком сижу в мрачном настроении в гостиничном буфете, и тут заходит молодой человек, подсаживается ко мне за столик. Как выяснилось — мой будущий партнер по фильму Витя Проскурин. Нам предстояло играть влюбленную парочку — Машу и Петю. Просидели с ним часа два-три, пока буфет не закрылся. Витя смешил меня, развлекал, болтал и постоянно заказывал салат оливье... По-моему, мы с ним на любви к оливье и нашли общий язык. Много порций съели. Да еще оба оказались щукинцами, из одного театрального гнезда. А это сближает.
С Витиным появлением мое настроение сразу изменилось на сто восемьдесят градусов. Я уже сияла и ждала, когда после съемок снова сядем в буфете и будем коротать вечерок, запивая оливье шампанским, хохоча и глядя в синие сумерки за окном. Сам вид Вити — с его светлыми рыжеватыми волосами, зелеными прищуренными глазами, веснушками, веселой усмешкой и ямочками на щеках — и его яркий темперамент вносили солнечную энергию в любую тоскливую обстановку советских гостиниц и долгих съемок. Витя заражал своим талантом, быстрым умом и энергией. С ним невозможно было разлучиться. После окончания съемок в Горьком мы продолжили дружбу в Москве.
Он стал постоянным гостем у нас дома, очаровав всех — и сестру, и маму. А главное — папу, который вскоре пригласил Витю сниматься в «Большой перемене» в роли Генки Ляпишева. В нашей семье о Проскурине говорили с восторгом, всегда ждали его в гости, что даже вызывало ревность молодого человека, за которого я собиралась замуж. Отчасти это и стало причиной моего отказа сниматься у папы в роли Люськи — подружки Ляпишева. О чем сейчас, конечно, жалею. Но тогда мне казалось, что комедийный жанр не для меня, я видела себя в драматических ролях, да и присутствие рядом в течение длительного времени такого харизматичного партнера угрожало моим отношениям с избранником тех лет. А в Витю трудно было не влюбиться. Его индивидуальность, на мой взгляд, заключалась в редком сочетании юмора, иронии, разоблачительной до самоедства честности и геройском противостоянии любому коллективному «так принято». К тому же он был обаятельным сердцеедом, о чем говорит не единственный брак в его жизни, и все с красивыми, яркими, талантливыми женщинами.
Снова мы встретились в работе спустя тридцать лет — на сериале «Чистые ключи» Владимира Басова. Столько лет прошло с тех съемок в Горьком, а я все еще смотрела на Витю с трепетом, смеялась его шуткам, ловила колкие, остроумные замечания, любовалась всеми проявлениями этого совершенно особенного, совершенно независимого от общепринятых схем поведения человека. При случайных встречах мы радовались друг другу, обнимались, и несмотря на возраст и появившуюся усталость, Витя улыбался мне совершенно по-детски.
— Хорошо, но у тебя со мной будут проблемы, — ответил Проскурин на предложение сняться в сериале «Любовь.ru».
Я удивился:
— Какие?
— У меня тяжелейший характер.
— Ну, у меня тоже не очень простой, — «успокоил» его я. — Поработаем.
Сериал, который мы с Ольгой Басовой снимали в 2000 году, задумывался как один из первых «звездных» у нас, и мне очень хотелось, чтобы там был Проскурин.
Правда не думал, что характер у него окажется настолько непростым. Нет, мы с Ольгой сделали через год картину «Черная кровь», и Витя стал для нас родным человеком. Год спустя приступили к съемкам сериала «Чистые ключи». Но там он работу не закончил из-за выпивки, озвучивал его уже другой артист. И все равно это не поставило точку в наших отношениях, хотя мы больше не приглашали Витю сниматься: время наступало такое, когда важна и дорога каждая минута и невозможно ждать, пока человек придет в себя.
Но необычность Витиной натуры заключалась прежде всего в том, что он часто делал наперекор. Вот в кадре надо пойти налево, а он идет направо... Почему? Потому что он Виктор Проскурин. А у нас в той сцене дом слева. Ладно, думаю, дом не перенесешь, поставлю-ка сейчас другой кадр, а потом — тот, с Витей, зритель уже и забудет, куда он пошел. Но каждый раз так выкручиваться!.. У меня тоже характер не самый покладистый, и я заставлял Витю делать, как надо мне. Матом ругался, он тоже мог ответить, но не так громко, я же просто из себя выходил. Кричу, а Витя стоит усмехается. Таких трудных артистов в жизни не встречал! Настолько уставал от этих съемок, что старался за пределами площадки с Витей не общаться.
Да, с ним было сложно, но дико интересно: актер-то классный. И я понимал, что ему просто нравилось эпатировать людей. Нравилось выкинуть какую-нибудь штуку. Например снимали мы сцену, где Витя с Владимиром Носиком плывут на лодке. Володя гребет веслами, они сидят и мирно беседуют. Вдруг Витя ни с того ни с сего вскакивает и начинает прыгать. Лодка перевернулась, оба рухнули в воду. Володя с трудом поплыл к берегу, шляпа с головы слетела и качалась на волнах. Витя тоже плыл и так смеялся! Выловили мы их. «Больше с ним сниматься не буду», — объявил весь мокрый, запыхавшийся Носик. А сцену мы выбросили.
Или собрались снимать — где Проскурин? Отправились искать. Смотрю — поодаль деревенские старушки водят хоровод, песню затянули, а с ними Витя: это он их собрал и поет-пляшет. Помните, в фильме Тарковского «Андрей Рублев» Ролан Быков играл шута? Его вполне мог сыграть и Проскурин. Потому что сам напоминал шута, в высшем смысле слова.
Такой был Витя: что хочу, то и творю. И творил, и не только в жизни — в кино и в театре. Другого актера его масштаба у нас нет.
Сидя в темноте зрительного зала, я смотрела на сцену, где шла репетиция, и вдруг подошел Витя, чуть ли не встал на одно колено и взял мою руку: «Ирочка, простите...»
А я только пришла в «Ленком», и почти сразу — в спектакль «Парень из нашего города». Главную мужскую роль дали Проскурину, а женскую репетировали мы с Таней Дербеневой, тогдашней Витиной женой. Но когда подошла премьера, Марк Захаров неожиданно сказал: «Да ладно, пусть играет Таня». Я замерла: у нее уже были работы, а у меня — первая роль, и настолько моя! Как здорово мы с Витей все там сделали!.. И вот он на репетиции подошел ко мне и преклонил колено: «Простите, это я уговорил Марка, чтобы взял Таню — мне хотелось играть с ней». Меня это тронуло. Потому что не извинялись актеры, если уводили у кого-то роль, а тут такое!..
В Вите было это мужское, человеческое, за что его, и конечно, за актерский талант, выделял Захаров. Прощал ему то, что другим никогда бы не спустил, хотя бы спиртное: в «Ленкоме» с этим было строго. Если кто-то выпивал, даже вне репетиций, на гастролях например, — все, после такого к Марку можно было даже не подходить. Но на Витю это не распространялось: Захаров понимал про него что-то другое.
И все-таки Витя ушел из театра. Это было непонятно, с одной стороны, с другой — понятно. Не только в дисциплине дело, которую он нарушал. У мужчины-актера наступает момент, когда он больше не может подчиняться — режиссеру, коллективу, каким-либо правилам. Он в кино и на сцене играет героев, самостоятельных мужиков, подобных Вите в фильме «Выйти замуж за капитана» Виталия Мельникова, а его учат, как надо — играть, жить... Мне кажется, мужчине это тяжело. Некоторые начинают сопротивляться. К тому же у Захарова был свой, авторский театр, где актеры «всего лишь» воплощали его режиссерские замыслы, и по-моему, Витя не выдержал: ему стало тесно, у него своих идей, желаний, представлений о чем-то было полно. Подчиняться он не мог.
...Режиссер Андрей Максимов решил ставить в Театре имени Ермоловой спектакль «Борис Годунов» по Пушкину. Витя давно мечтал об этой роли, часто говорил: «Это мое!» Когда Максимов позвонил и сказал, что видит в образе Марины Мнишек меня, я спросила, кто будет Годуновым, и услышав, что Проскурин, сразу согласилась. Знала, что с Витей спектакль получится невероятным. Но он сорвался — запил, месяц его выводили из этого состояния, Максимов ждал...
Репетиции вроде возобновились, я пришла и спрашиваю:
— А где Витя?
— Я взял другого, — ответил Андрей.
— Тогда я ухожу, — сказала ему.
Максимов стал уговаривать, но я изначально согласилась только из-за Вити. А лишь бы сыграть — для чего? И ушла.
Вспоминаю, как первый раз увидел этого актера в спектакле, еще в бытность его в «Ленкоме». На сцену вышел — нет, не персонаж, а Витя Проскурин. Это был он сам, это говорил он. Я сидел пораженный. А потом, когда мы в Ермоловском играли «Бесноватую» по «Идиоту» Достоевского (Витя — Мышкин, я — Рогожин, Елена Майорова — Настасья Филипповна), это был уже настоящий Мышкин. И все равно Витя.
Несколько лет назад я встретил Проскурина — и увидел человека... уставшего, что ли. Он уже давно ушел из Театра имени Ермоловой, где мы вместе работали в девяностых, и мало снимался. Выглядел каким-то пригасшим. И это Витя! Который всегда был энергичным и ни с чем не согласным. Который спорил. Вспыхивал моментально. Но всегда знал, чего хочет, и говорил конкретно. Не ходил вокруг да около, не искал подходов — высказывал то, что думает. Если не понимали или настаивали на своем, мог уйти с репетиции. Валерий Фокин, режиссер Ермоловского театра, не противоречил ему.
У Вити всегда имелось собственное яркое восприятие роли, потому что он судьбу предложенного персонажа пропускал через себя. Не думаю, что как многие актеры, искал своего режиссера. Зачем? Проскурин был сам себе режиссер. Не послушный исполнитель. Я не замечал, чтобы он доверился постановщику и следовал его указаниям. Это за Витей надо было следовать. И вне сцены он мог веселиться и шутить, а мог сидеть в стороне и молчать, но и когда он ничем вроде себя не проявлял, его присутствие чувствовалось мощно.
Хотя никому ничего не навязывал — существовал так, что человек вынужден был с ним считаться, даже подстраиваться под него. Представляю, как трудно было с ним режиссерам.
После репетиции «Людей и птиц», моего первого спектакля в «Ленкоме», куда я пришла после окончания учебы, Витя Проскурин тихо сказал: «Таня, посмотри на... — и назвал фамилию одной нашей артистки. — Никогда, как бы ни сложилась судьба, не становись ею». Я удивилась: неужели у меня может быть хоть что-то общее с этой немолодой одинокой женщиной с не очень добрым лицом, игравшей лишь глухую массовку, но настолько плотно присутствовавшей в жизни коллектива, что ее имя стало там нарицательным? Однако Витины слова запомнились, более того — стали чуть ли не манией. Когда моя творческая судьба сталкивалась с препятствиями, в голове сразу возникало: только не стать как та артистка. Сколько решительных поступков я совершила под влиянием сказанного тогда Витей! Много потеряла, но еще больше приобрела, потому что старалась выполнять его завет. А уж как он сам следовал этому правилу!
В тех его словах главная мысль ведь заключается в том, что как бы ни складывалась жизнь в театре и в кино, не надо делать их центром мироздания. Вроде бы странно услышать такое от актера, с которым в спектакле невозможно было играть плохо: он этого просто не позволил бы. Хотя играй я даже бездарно, зрители ничего бы не заметили. Потому что когда на сцену выходил Витя, остальные оказывались гарниром. Да, его роли в кино прекрасны, но то, что он делал в театре, — настоящий космос. Моя бабушка, совершенно нетеатральный человек, посмотрев «В списках не значился», осталась под сильным впечатлением именно от Вити. Он со своей скупой мимикой будто и не играл, но в то же время так лицедействовал! Преображался, от него шло сияние. И возникало ощущение актерской мощи, даже в небольших ролях. Например в «Тиле» Витя играл палача и был таким страшным, ничего для этого не делая! Не хлопотал лицом, не изображал злодея. Его актерская манера не слишком многолика, он в общем-то везде похож на себя. И при этом во всех ролях разный. Необыкновенная внутренняя трансформация!
Витя очень любил театр, знал себе цену как актеру, но, на мой взгляд, ощущение себя как человека было для него важнее. Потому он тогда и сказал мне, чтобы не становилась как та старая актриса, которая всю жизнь отдала сцене. По-моему, для него, актера от рождения, главной была не игра, а жизнь. И в жизни он был таким... сложносочиненным.
В молодости я много читала Достоевского. И все мы, начинающие артистки, были немного Настасьи Филипповны из «Идиота» — нам хотелось быть похожими на нее. Странно, потому что героев Федора Михайловича я в реальной жизни не встречала. Не встречала до тех пор, пока не познакомилась с Витей. Они же мученики, герои Достоевского, они занимаются самоистязанием. Нет, Витя бывал всяким. Помню, в детском спектакле, где играл Короля, бесконечно что-то выделывал и такое нес, что другие актеры от смеха слова не могли вымолвить. В жизни был веселым, озорным, щедрым с купеческой широтой. Но в какой-то момент начинались внутренние терзания, и он менялся. В нем были Мышкин и Рогожин, Свидригайлов и Порфирий Петрович, все три брата Карамазовы помещались тоже. И эти противоположности пытались ужиться в одном человеке. Могу только догадываться, как Вите было трудно с самим собой.
Зато он мог на сцене и в кино «вытаскивать» из себя то одного, то другого персонажа — у него их оказывалось больше, чем у кого бы то ни было. В том же «Ленкоме» играли актеры талантливые и известные — цветник. Но Витя оставался number one.
Марк Захаров, главный режиссер «Ленкома», Витю ценил. А тот, например, не мог просто приступить к репетиции: сначала должен был сесть и говорить, говорить... Витиеватыми ходами высказывал свои сложные мысли по поводу роли и не только. Он был умным, но эти монологи, которые могли длиться полчаса... Я далеко не все понимала из его речей, да и не пыталась понять. Даже не представляю, кого еще Марк Анатольевич мог так долго слушать, но Витю не перебивал.
У Захарова было такое определение: «Когда выходит на сцену хороший артист, от него исходит запах сильной рыбы». Витя был самой сильной из рыб.
Подпишись на наш канал в Telegram