Если бы саксонский посланник Кенигсек не утонул одиннадцатого апреля 1703 года в Неве, российская история, возможно, пошла бы по иному пути. Но он утонул. В его вещах обнаружили письма и медальон Анны Монс. Так выяснилось, что возлюбленная Петра Первого верности государю не хранит и только этот ее роман длился целых пять лет...
Гордость царя была уязвлена, впрочем, изменницу он покарал с не свойственной ему мягкостью — всего-то отправил под домашний арест, лишил привилегий и недвижимости, а позже выдал замуж. Супругой императора ей, увы, стать не удалось. Сам же он, завершив десятилетние отношения, и предположить не мог, что в этом же году повстречает будущую царицу. Всего несколько лет назад Шарль Перро записал свою версию сказки о Золушке, но сюжет этот пока не был знаком ни Петру Первому, ни его придворным, ни тем более младой служанке в доме провинциального пастора.
Никто не сможет точно рассказать о происхождении Марты Скавронской, единственный достоверный факт: рождена в Лифляндии. А может, она вообще никакая не Скавронская, иначе с чего бы Петру считать ближайшими родственниками жены неких Ягана-Ионуса и Анну-Доротею Василевски? В общем, первая часть ее жизненного пути останется в истории даже не отрезком, а пунктиром.
Вот маленькая девочка живет в доме пастора Глюка — работает по хозяйству за кров и стол. А вот уже девушка: несмотря на благочестие патрона, по-видимому, не видит ни смысла, ни необходимости «блюсти честь» и ведет себя настолько вольно, что пастор всерьез беспокоится о ее репутации и будущем... и стремительно выдает подопечную замуж. Мужем Марты становится шведский драгун по фамилии то ли Ребе, то ли Крузе. Впрочем, для истории и это неважно: брак продлился всего два дня и супруг сгинул вместе со своим войском, обороняя Мариенбург от наступления русской армии. Фельдмаршал Шереметев после бегства шведов буквально камня на камне не оставил от Польши. Всесильный царедворец-князь, фаворит царя Меншиков и сам русский император... Могла ли в 1702 году восемнадцатилетняя простушка представить, что эти мужчины однажды сведут с ней знакомство — причем весьма близкое? И могли ли, в свою очередь, они предположить, что взрастят из безымянной барышни, взятой для бивуачных утех, личность исторического масштаба?
У российского государя на любовные приключения тогда не оставалось времени: начало XVIII века было для Петра периодом баталий, завоеваний и перекраивания карт. При этом он перестраивал армию, замирился с Османской империей и ввязался в Северную войну. Взял крепость Нотебург, переименованную в Шлиссельбург, учредил орден Святого Андрея Первозванного, приступил к строительству Санкт-Петербурга, «прорубил окно» к Балтийскому морю. Словом, Петр творил историю — а маленькие люди, пешки на доске, эту историю проживали и выживали в ней как могли.
Юная служанка пастора Глюка, соломенная вдова пропавшего трубача драгунского полка, устраивалась как умела, делая то, что доступно женщине в условиях войны: искала сиюминутных покровителей, среди которых оказался некий русский унтер-офицер. Затем судьба перенесла Марту Крузе на новую клетку доски, в новую шахматную комбинацию. Пастор Глюк отправился к Шереметеву просить милости для четырехсот захваченных в плен жителей Мариенбурга. Отправился честь по чести, в сопровождении слуг, среди которых оказалась и Марта. Шереметев поригожую девицу приметил — и оставил при себе. Однако наслаждался ее обществом недолго.
Через несколько месяцев на Марту положил глаз сановник рангом выше — князь Меншиков. Как ни протестовал фельдмаршал — а дело дошло до крупной ссоры с всесильным соперником, та перекочевала в постель фаворита российского царя. Впрочем, есть иная версия: якобы сначала Марта перешла под покровительство драгунского полковника Баура — именно в его доме и привлекла внимание заехавшего в гости Светлейшего. Александр Данилыч, мол, страдал от недостатка уюта и увидел в Марте спасительницу, которая наладит его быт. Женскую привлекательность князь также оценил, а потому пообещал сделать «все посильное, дабы стать ей другом», добавив, что «слишком уважает ее, чтобы не дать ей возможности получить свою долю чести и хорошей судьбы».
Далее история повторилась уже на новом, наивысшем витке. В 1703 году царь Петр следовал из Петербурга в Ливонию. По пути остановился у Меншикова. Среди прислуживавших за столом приметил Марту. Спросил фаворита, кто и откуда. Затем сообщил, что находит ее умной, и велел нынче перед сном отнести в его комнату свечу. Меншиков кивнул — возразить патрону не посмел. Утром кесарь уехал, напоследок сунув девке в руку дукат. Через несколько месяцев царь снова навестил фаворита и за ужином вдруг вспомнил о молодке, услужившей ему в прошлый визит, велел ее позвать. Марта вошла — и внезапно Петр явно смутился... До конца трапезы он был молчалив и задумчив. В сумерках по обычаю Марта поднесла ему рюмку водки. И тут царь молвил: «Кажется, мы оба смущены, но думаю, разберемся этой ночью, — повернулся к Меншикову и добавил: — Я забираю ее с собой». И забрал. Во дворец. Как оказалось — навсегда.
Марта умела быть незаметной — и стать необходимой. По-видимому, она обладала поразительной интуицией, без которой долго оставаться рядом с импульсивным, непредсказуемым Петром было невозможно. Кое-что в ней напоминало Анну Монс в лучшие годы — легкость, простота, умение веселиться. При этом, в отличие от Анны, новая любовница царя не стремилась распоряжаться своим статусом. Просто была там, где следовало быть, и тогда, когда в ней нуждались. Петр часто надолго уезжал, Марта спокойно его ждала. Ей и в голову не приходило ревновать своего Петрушу и выказывать недовольство его неуемным любвеобилием. Сама всю сознательную жизнь бывшая игрушкой, которую отбирали друг у друга, эта женщина знала свое место и к нынешнему своему положению относилась как к случайному везению. Далекоидущих планов не строила, требований не предъявляла, обижаться себе не позволяла. Впрочем, одним ангельским характером ее привлекательность для царя не исчерпывалась. Судя по всему, Марта обладала редкостной сексуальной притягательностью — притом что даже самые льстивые современники красавицей ее не считали. Дело, очевидно, в некоей жизненной и женской силе, которая безотчетно считывалась в каждом ее жесте. Невысокая, полная даже по меркам своего времени, с неправильными чертами лица, но выраженными статями — Марта неудержимо влекла своего венценосного любовника, и он неизменно возвращался к ней, даже будучи пресыщенным многочисленными любовными приключениями.
Петр взял Дерпт и Нарву и продолжал биться со шведами, Марта меж тем в 1704-м родила царю первенца Петра, в следующем году — Павла. Оба умерли в младенчестве. Петр подумывал о женитьбе и поручил сестре Наталье подготовить зазнобу для новой роли. И вот в доме царевны в Преображенском любовница (по некоторым источникам и вовсе безграмотная) учила русский язык, на котором изъяснялась посредственно, знакомилась с обычаями, осваивала тонкости этикета. Наталья крестила будущую невестку в православную веру, и в 1707 или 1708 году Марта стала Екатериной. Отчество Алексеевна получила от крестного отца, царевича Алексея Петровича, а фамилию Михайлова — некоторым образом от будущего мужа: Петр назывался Михайловым, когда желал скрыть свою личность. Теперь уже не Марта, а Екатерина не только ждала возвращения царя, но и сопровождала его в поездках.
В 1708-м Петр разгромил шведский корпус Левенгаупта, и это событие впоследствии он полагал поворотным моментом в Северной войне. Затем грянула Полтавская битва 1709 года. После виктории над Карлом XII Петр принял звание первого генерал-поручика.
Эти две победы в «большой» жизни совпали с победами в жизни камерной, с личными победами Марты: в 1708 году она родила дочь Анну, в 1709-м — Елизавету. Этим девочкам суждено было выжить среди всех ее детей, а младшей из них — внести противоречивый вклад в российскую историю...
Петр и Екатерина, наверное, были бы счастливы. Если бы не одна тонкость: по сути, возлюбленная царя до сих пор оставалась женой того самого шведского драгуна Иоганна Крузе.
Конечно, в какой-то момент появилась удобная легенда, согласно которой Крузе погиб-де в 1705-м, и следовательно, его вдова рожала детей русскому государю вполне «легитимно». Но по другой версии, в 1710 году в этой истории произошел поистине мелодраматический поворот: в честь Полтавской победы в Москве состоялось триумфальное шествие пленных шведов, в числе которых маршировал и Иоганн. И, мол, язык за зубами не удержал — признался, что женат на любовнице царя, матери его дочерей. За что его сослали в Сибирь, где Крузе и умер в 1721 году. Все это аукнется царской семье много позже, когда законность происхождения Анны и Елизаветы станет разменной монетой в дискуссиях вокруг престолонаследия.
Пока же Екатерина Алексеевна Михайлова оказалась на главной шахматной клетке — клетке королевы, потому что Петр перед Прутским походом 1711 года официально объявил, что намерен жениться на Екатерине. Прямо сейчас это невозможно, ибо надо ехать в армию. Екатерину он берет с собой, дата свадьбы определится позже. Теперь — отныне и навсегда — все его родные должны считать ее законной супругой и царицей. И буде он умрет до того как успеет обвенчаться, ее должны считать таковой. Фортуна ей не изменила — и в феврале 1712 года в часовне князя Меншикова безродная лифляндская девица стала женой российского государя.
К эксцентричности Петра все давно привыкли, избраннице же его только предстояло стать объектом обсуждения. Принцесса Вильгельмина Байретская, с первого взгляда определив низкое происхождение российской царицы, в самых презрительных выражениях описывает ее внешность и вкус: «толста и черна», старомодное блестящее платье наверняка «куплено в лавке на рынке» и вынуждает принять Екатерину «за немецкую странствующую артистку». При ходьбе та «звенит, словно прошел наряженный мул», из-за обилия украшений, орденов, образков и амулетов, и слишком громко хохочет на скабрезности своей шутихи. Впрочем, Екатерине не были свойственны амбиции «первой красавицы и умницы», и значение для нее имело не мнение европейской знати, а отношение мужа. Его же она устраивала именно такой.
Прежде всего Екатерина была в полном смысле боевой подругой — и следом за Петром ездила в военные походы, причем часто беременной: всего царица родила одиннадцать детей, из которых выжили только две первые дочери.
В первый раз Петр впечатлился силой духа своей возлюбленной в Прутском походе. Отправившись в него, она остригла волосы и облачилась в форму гренадера. Перевязывала и поила раненых. Кормила солдат и подносила им водку перед атакой и по возвращении из боя. Быстро свыклась со свистом пуль, видом крови и смерти. Существует легенда, что для подкупа турецкого визиря и заключения мира она отдала свои драгоценности. Все, кто видел ее в том походе, сходились в оценке: спутница царя сочетала разящую женственность с редкими храбростью и хладнокровием. Петру было чем гордиться... К коронации Екатерины царь выпустил манифест, в котором отметил ее неоценимый вклад и помощь в военных баталиях, способность ради высокой цели преодолеть «немочь женскую» и в рамках порой «отчаянной» Прутской кампании «не по женски, а по мужски поступать, о том ведомо всей нашей армии».
Ни у кого не повернулся бы язык назвать государя человеком, на которого кто-либо способен влиять. Однако все отмечали, что государыня имеет на мужа почти завораживающее воздействие. Лишь она одна могла унять его нервические припадки, успокоить головные боли. Со стороны ее поведение в такие моменты выглядело как укрощение дикого зверя. В минуты, когда все вокруг мелко дрожали в ожидании взрыва, она бесстрашно направлялась к мужу, еще издали начиная что-то ему говорить. Сам звук ее спокойного голоса уже обладал целительным воздействием. Затем Екатерина садилась и Петр опускался рядом, положив голову ей на колени. Царица гладила его волосы, царь вскоре засыпал... Долгие часы она оставалась в том же положении, продолжая гладить по голове спящего мужа. Просыпался он совершенно исцеленным, бодрым и готовым победить весь мир. Те, кто видел эту картину, утверждали, что все выглядело как гипноз. Считали даже, что у Екатерины и Петра есть какой-то тайный язык только для двоих и эти больше никому не понятные слова обладают свойством успокаивающего заклинания.
Потребность, которую царь испытывал в жене, кто-то назвал бы зависимостью, а кто-то — любовью... Петру нужно было, чтобы Екатерина была рядом постоянно — на церемониях и праздниках, парадах, военных смотрах и спусках кораблей. К ней одной он прислушивался, когда речь заходила о его неумеренных возлияниях и загулах. При этом жена точно знала, когда остановиться и где пролегает граница.
Если же приходилось разлучаться, Петр писал ей письма — как мог часто. Обращение всегда повторялось: «Катеринушка, друг мой, здравствуй!» — далее следовали рассказы о том, что происходит, советы и нежные слова — «Посылаю при сем презент тебе: часы новой моды да печатку... больше за скоростию достать не мог, ибо в Дрездене только один день был»; «Я слышу, что ты скучаешь, а и мне не безскучно ж, однако можем разсудить, что дела на скуку менять не надобно. Я еще отсель ехать скоро себе к вам не чаю, и ежели лошади твои пришли, то поезжай с теми тремя батальоны, которым велено иттить в Анклам, только для Бога бережно поезжай и от батальонов ни на ста сажень не отъезжай»; «По получении сего письма поезжай совсем сюды. Благодарствую на присылке пива и протчаго»; «Посылаю к тебе бутылку венгерского (и прошу, для Бога, не печалься: мне тем наведешь мненье). Дай Бог на здоровье вам пить, а мы про ваше здоровье пили. Хто не станет сегодня пить, тому будет великой штраф».
Хранил ли Петр верность любимой жене? Физически он изменял ей бессчетно, но всегда возвращался и доказывал на деле, что значение для него имеет только она одна.
Надо заметить, что бывшая простушка Марта опыта и житейской мудрости со временем набралась с избытком. И немудрено, коли советчиком ее был сам великий интриган Меншиков. Так что Петр даже не подозревал, какую сложную работу ведет его с виду кроткая, беззаботная жена, чтобы удерживать первенство в мужнином сердце.
Да, опальная Евдокия Лопухина после пострига была, кажется, безопасной. Но — все-таки царицей. И Екатерина, ведомая лукавым царским фаворитом, постаралась, чтобы в душе Петра не проклюнулось даже ростка сочувствия к бывшей супруге — поговаривали, что она приложила руку к тому, чтобы связь Евдокии со Степаном Глебовым не осталась секретом. Не питала Екатерина и теплых чувств к сыну Лопухиной — царевичу Алексею: он был соперником каждому ребенку, которого она рожала. Однако никто не мог уличить ее в интригах, хотя каждому был очевиден призрак Светлейшего князя за плечом супруги государя.
В декабре 1721 года Екатерина была провозглашена императрицей. Безродная служанка из провинциального пасторского дома стала одной из самых могущественных женщин мира. Все это время от нее требовалось одно — сохранять любовь и доверие мужа. Он не должен сомневаться, что остается единственным. Притом что сам единственной женщиной не ограничивался и искренне не представлял, что такое возможно. Екатерина отточила до блеска тактику, которая выручала ее с тех пор, как Петр, пресытившись супругой, вновь стал дарить своим вниманием других. Она не ревновала — во всяком случае, не выказывала ревности. Незло шутила о его неуемном любвеобилии — и муж рассказывал ей об очередном приключении, неизменно подчеркивая, что с нею никто не сравнится. Если же Екатерина усматривала хоть малейшую угрозу со стороны соперницы, то первым делом норовила с той подружиться. На приманку клевали все, а потом непременно совершали ошибку, обманутые расположением «наивной» государыни.
Юную Марию Гамильтон Екатерина взяла в камер-фрейлины, а та принялась распускать сплетни о благодетельнице, затем и вовсе выяснилось, что девица воровала у императрицы драгоценности и продавала, чтобы выплатить долги любовника, царева денщика Ивана Орлова. Заодно открылось, что красавица убила собственного ребенка-младенца — возможно, сына Петра. Государь казнил бывшую любовницу.
Если Мария Гамильтон была недолгим увлечением императора, то Авдотья Ржевская задержалась на многие годы. Сама она впоследствии утверждала, что все ее дети — четыре дочери и трое сыновей — от царя. Впрочем, Ржевская славилась как болтливостью, так и легкомыслием, романов у нее было много. Эту фаворитку Петр прозвал «Авдотьей бой-бабой», питал к ней теплые чувства и прощал многое. Выдал замуж, супруга ее и сыновей продвигал по службе, жаловал им имения. Женщина эта искренне нравилась Екатерине, в том числе даром рассказчицы и веселым нравом.
А вот в княжне Марии Кантемир царица почуяла серьезную опасность: ее честолюбивый отец мечтал о том, чтобы однажды император сделал любовницу женой — в конце концов чем она хуже действующей супруги? Мария была родовита, привлекательна, образованна, и Петр действительно увлекся не на шутку. Однако княжне пришлось стать лишь разменной пешкой в сложной интриге царедворцев. Возможно, ее преждевременные роды случились без чьего-либо участия, а может, расстарался семейный врач Кантемиров по наущению Екатерины. Младенец умер спустя несколько часов после рождения, и Мария Кантемир не только не поднялась к трону, но и потеряла статус государевой фаворитки.
Сильные чувства у Петра вызывала и третья Мария — Матвеева-Румянцева. Она пользовалась успехом у мужчин, и царь так ревновал, что даже выдал любовницу замуж, наказав супругу держать жену в ежовых рукавицах. От кого она родила сына, доподлинно неизвестно, но при дворе не сомневались, что от императора. К слову, Петр с Екатериной стали его крестными.
Да, каждый адюльтер царя неизменно заканчивался возвращением под супружеский кров. И никто не замечал, чтобы Екатерина особенно страдала из-за измен мужа. Однако вряд ли ее безмятежность была искренней. Каково это на фоне бесконечных беременностей и смертей собственных детей время от времени узнавать об очередном внебрачном отпрыске государя? До Петра Марта знала немало мужчин, да и многолетняя тяга к ней мужа, вероятно, говорит о темпераменте, а значит, ей, молодой и полнокровной, хотелось плотской любви. Двор полнился любовными интрижками, и эта атмосфера волновала, а государь старел, болел... Словом, наверное, несложно объяснить, почему в конце концов царица осмелилась поискать тайного женского счастья. Так в этой шахматной партии появилась новая фигура — Виллим Монс, по иронии судьбы брат первой любви и несостоявшейся супруги Петра. В 1716-м он стал камер-лакеем императрицы, когда завязался роман — неизвестно, но в 1724 году все открылось с самыми печальными последствиями.
Виллим был мужчиной обаятельным и галантным. Его легкость и юмор, наверное, заметно контрастировали с утомительными перепадами буйного характера государя. Монс управлял канцелярией Екатерины, вел ее переписку и бухгалтерию, а также сопровождал ее во всех поездках.
Долгое время связь императрицы с очаровательным фаворитом не была секретом ни для кого, кроме государя. Конечно, вокруг этих отношений выстроилась целая система придворных интриг — приязни Виллима искали, чтобы добиться покровительства Екатерины, он стал невероятно влиятельным.
И тут Петру прислали анонимку. Донос был составлен искусно: роман с государыней в нем фигурировал буквально в нескольких словах, но автор письма отлично знал характер адресата — именно эту деталь государь выделил сразу и ни о чем другом уже не мог думать.
Сам он не хранил верности с чувством полного права, но не мог перенести, когда неверны ему. Когда-то он не простил измены Анне Монс, и вот теперь Петру посмел наставить рога ее брат! Всесильного фаворита царь обвинил в мздоимстве и отправил на плаху, а за женой велел учинить надзор и о каждом ее шаге докладывать ему. Однако держать лицо Екатерина умела. Согласно донесениям, шестнадцатого ноября 1724 года, в день казни Виллима Монса, она была веселой и беззаботной, разучивала танцы и смеялась. А вот как отреагировала, когда Петр принес ей отрубленную голову Монса, никому не ведомо — в тот момент супруги оставались наедине. Из-за закрытых дверей ждали криков, рыданий, но даже самым чутким ушам не удалось услышать ни звука. Кроме того, известный невоздержанностью речей на публике государь позже ни разу не позволил себе ни единого слова, осуждающего жену.
Но слов и не было нужно — за них говорили действия. Петр отлучил от себя Екатерину, запретив любую попытку связаться с ним, в том числе письменно. К бойкоту добавилось еще и поражение в правах. Императрице запретили отдавать приказы, перекрыли ей доступ к личным финансам — в результате та залезла в долги, которые погашали фрейлины. Вспоминала ли она о Монсе? Наверное... Но точно не делилась ни с кем мыслями о нем. Шептались, что голова его заспиртована и упрятана на полки Кунсткамеры — якобы в том же зловещем хранилище пылится и сосуд с отрубленной головой Марии Гамильтон. Двор, еще недавно наслаждавшийся неуемным весельем, погрузился в уныние.
Впервые в жизни Петра военные победы и мирные реформы не совпадали с событиями в частной жизни. Он провел Персидский поход, завоевав западное и южное побережья Каспия. Завершил реформу в образовании и учредил Академию наук с университетом и гимназией при ней. Он добился колоссальных успехов в экономике — страна полнилась новыми предприятиями. Достроил свою Северную Венецию и нарек именем своего небесного покровителя, издал Указ, отменявший обычай передавать власть прямым потомкам по мужской линии и позволявший сделать наследником трона любого достойного человека. У него были все основания гордиться достигнутым — хотя добавляло горечи понимание, сколь много уже не успеть.
Параллельно с осмыслением деяний государственных Петра не могли не подтачивать тяжелые мысли о том, что незыблемая семейная крепость дала трещину.
Через несколько месяцев после разрыва дочь Елизавета попыталась примирить родителей, упросив отца допустить матушку к обеду. Петр согласился. Царица просила прощения на коленях, и лишь спустя три часа публичного покаяния (за столом сидело немало придворных) ей было дозволено присоединиться к трапезе. После обеда оба вновь разошлись по своим покоям.
Казалось, что примирение невозможно. Но напоследок судьба все-таки смилостивилась к мужчине и женщине, которые были вместе два десятка лет, дав им возможность простить друг друга — и проститься. Последний месяц жизни императора Екатерина самоотверженно ухаживала за ним, не отходя от постели. Как когда-то только ей было под силу успокоить мужа, облегчить страдания — она гладила его по голове, помогая забыться. Государь скончался на руках жены. Перед смертью восьмого февраля 1725 года он успел написать лишь два первых слова завещания: «Отдайте все...» Многие полагали, что именно Екатерину Петр собирался указать в качестве преемницы. Она действительно примет бразды правления, переживет еще немало бурных и ярких событий, в том числе любовных романов. Но убедится, что никто не сравнится с человеком, однажды молвившим «Я забираю ее с собой», а потом всю жизнь называвшим «Катеринушкой, сердечным другом».
Подпишись на наш канал в Telegram