Двадцать шестого января исполнилось сто лет со дня рождения мастера отечественной кинорежиссуры, автора покорившей мир киноэпопеи «Освобождение» Юрия Николаевича Озерова.
Близкие друзья и соратники мужа иногда меня называли восточной красавицей. А Миша Ножкин сравнил нашу пару с деревом: могучий русский ствол — Юра и я, прильнувшая к нему национальная веточка. Я ведь даргинка. С Юрием Николаевичем мы прожили сорок супружеских лет. Разумеется, рассказать обо всем, пройденном с ним, невозможно. Пусть как сполохи памяти высветятся те дорогие для меня истории, что согревают до сих пор...
В 1955 году после окончания театрально-художественного технического училища я поступила на «Мосфильм» ассистентом художника по костюмам. Тогда на студии новички появлялись редко, и вот возникла я — по внешности заметная: иссиня-черные волосы и черные глаза, смотревшие на мосфильмовский мир с испугом, интересом и восторгом. С тех давних лет и навсегда для меня «Мосфильм» — место обожаемое и родное.
Коридоры на студии сквозные, длиннющие, но кадровые мосфильмовцы их любят, ведь это место встреч, знакомств, расставаний, долгожданных свиданий. В одном из таких коридоров в первый же год я увидела будущего мужа. Шла с директором нашей картины, навстречу — режиссер Озеров. Мужчины остановились обмолвиться парой слов, и мы познакомились. Юра мне сразу понравился. Очень!
Конечно, я была сильно увлечена, но понимала, насколько все сложно. Ведь он взрослый человек. Дело даже не в возрасте, разница у нас десять лет, по-моему — идеальная, во мне же течет кавказская кровь, я люблю восхищаться мужчиной. Юрий Николаевич — человек сложившийся: шесть лет в армии — огромный срок, из них четыре года страшной войны. Правда и я не из пряничного мирка, испытала лишения. И все же я — дитя войны, а он прошел фронт, вернулся в звании майора. Словом, судьбы наши несхожи. Однако мы оба свободны. С первым мужем я разошлась сразу после рождения сына. А Юра... Я была наслышана про бессчетное количество его романов, но себе объясняла: он нагонял свое время, отнятое войной.
Подружки увещевали: «Нашла, кем забить голову — Озеровым! Думаешь, он на тебе женится?» Да и сама знала — на него заглядываются женщины невероятной, неземной красоты. А я — невысокая, черненькая, вся в работе, поскольку приходилось обеспечивать семью. Картины мне выпадали непростые, многоролевые: «Идиот», «Суд сумасшедших», «Испытательный срок» — все с киноэкспедициями. А сердце рвалось к Юре. Как боевая подруга прошла с ним картину «Большая дорога», провела ее уже как художник по костюмам. Вернулись со съемок в Москву — расстаться не можем, и Юра твердо сказал: «Жить друг без друга нам больше нельзя».
Корни у братьев Юры и Коли Озеровых по материнской линии дворянские: прапрадед, участник войны 1812 года, служил лейб-медиком при дворе Александра I, прадед учился в лицее вместе с Лермонтовым, был управляющим Казенной палаты Рязанской губернии. Дедушка по отцовской линии — священник, имел приход в селе Спас-Утешенье той же Рязанской губернии.
Маму свою братья величали «Королева-мать». Николая Николаевича Озерова-старшего — знаменитого тенора Большого театра — я не застала, он умер в 1953-м. Папа был красавцем, наверняка у него имелись поклонницы. Но Надежду Ивановну он очень любил, три года ждал ее совершеннолетия, чтобы обвенчаться. Наверное, такое преклонение перед матерью, как у Юры с Колей, шло от отца. То есть родной дом — святыня, приют и радость, а хранительница очага — действительно королева. Атмосфера сыновней, семейной любви завораживала, отзывалась во мне огромным уважением к Юре, даже благоговением.
Мы расписались тридцатого марта 1963-го. Со стороны Юры свидетелем был Николай Робертович Эрдман. Удивительно: с известным драматургом, который почти на двадцать лет старше, они искренне дружили, написали сценарий «Вешних вод» по Тургеневу. Юра мечтал его снять и наверняка сделал бы чудесный фильм, если б разрешили... Свадьбу не справляли, пообедали в ресторане и на недельку укатили в Батуми.
И вот я пришла в большую озеровскую квартиру на Земляном Валу. Коля, тогда холостой, меня принял сразу как родную, а вот Надежда Ивановна какое-то время приглядывалась. Через год сидели мы как-то вдвоем, болтали о том о сем, и она неожиданно сказала: «Знаешь, я бы хотела, чтобы Коля нашел такую же, как ты». По-моему, лучшего комплимента невестка от свекрови заслужить не может.
Коля наконец-то женился. В доме появилась вторая невестка — Рита, умница, добрая душа. У них родились близнецы — Наденька и Коленька. В доме — две крохи, Рите одной не управиться, с утра до ночи помогают ее родители, многовато нас стало в большой озеровской квартире. Тогда двинулась наша тяжелая артиллерия: почитаемый футбольными и хоккейными болельщиками всей страны, прославленный радио- и телекомментатор, младший брат Николай Николаевич Озеров обратился с просьбой в Моссовет. Нам предложили несколько квартир на выбор. Пришла в новый дом в Гагаринском переулке, поднялась на двенадцатый этаж, увидела Москву с высоты птичьего полета и уйти не могла.
Думаю, для мужа переезд в какой-то мере стал трагедией, ведь они с Колей обожали родительский дом. Здесь братья мужали, в эти стены Юра вернулся с войны, там мамин будуар, тут у рояля репетировал папа — каждый уголок квартиры на Земляном, как частичка сердца. От нового жилья в Гагаринском один плюс — тихий центр, в остальном — стандартная квартирка с такой маленькой прихожей, что встань братья Озеровы в ней вдвоем, даже мухе не пролететь ни под потолком, ни по бокам — нигде.
Пришли друзья — художники Саша Мягков с Танечкой Лапшиной, оператор Игорь Слабневич с женой Кимой. Михалыч (так мы звали Слабневича) заявил: «Пропорции не Юрины! Стенки — раздвинуть!» Я послушно принялась выполнять предписания «худсовета». Мой сын (тоже Коля) пилил арку и выносил мусор, мама руководила рабочими, а я в это время вкалывала на «Освобождении», съемки финального фильма эпопеи «Последний штурм» — в разгаре. Но все потихоньку образовалось: квартира стала необычной, просторной. Вышли на балкон — вид на Кремль, храма Христа Спасителя еще не было, за Кремлем — чарующее Замоскворечье, новоделом не тронутое... Муж вздыхает, любуется, обняла его... Какое же это было счастье!
В начале шестидесятых мне довелось поработать на картине «Я шагаю по Москве». На площадке встретилась с безумно талантливыми, незаурядными людьми: режиссер Георгий Николаевич Данелия — просто дар Божий, за камерой — блистательный оператор Вадим Иванович Юсов, рядом с ними классный художник Александр Васильевич Мягков и, конечно, исполнители главных ролей — влюбленные в фильм прелестные молодые актеры. Обстановка на съемочной площадке дружелюбная, творческая, столько доброты, заразительного юмора, внимания ко всем и к каждому. Долго я была полна воспоминаниями, мужу о «Я шагаю...» все уши прожужжала. Прошло десять с лишком лет, звонит Данелия, приглашает художником по костюмам на «Мимино». Я на крыльях к любимому. В ответ: «Нет, дорогая. У тебя в жизни должен быть один режиссер — твой муж». Так и повелось: начиная с «Освобождения» я работала только с режиссером Озеровым.
Работа на этой картине для меня и помощниц-костюмеров оказалась тяжелейшей. Признаться — безумная работа! Две армии, все рода войск и два сезона, то есть зимняя и летняя формы как для советских — пехотинцев, танкистов, артиллеристов, десантников, летчиков, так и для немецких воинов. Все разное, всех надо одеть и ничего не перепутать. А верхушка-то картины — фронтовики: режиссер Озеров — артиллерист, оператор Слабневич — танкист, художник Мягков — пехота; каждый строго следил за формой своих. Плюс абсолютная точность в костюмах для исторически-портретного генералитета всех воюющих сторон, советских и немецких — понятно, еще и французских, английских, итальянских, американских. А размах у главных творцов «Освобождения», когда вошли во вкус, оказался — знай наших! В том, что картина покорит мир, сомнений не возникало. Поэтому не дай бог, если кто-то придерется: не те звездочки, не те погоны, не те кокарды, не те ордена.
Вообще, оглядываясь назад (снималась эпопея три года), поражаюсь: как выдержала? Наверное, потому что верила: муж знает, что я — его часть — рядом и он может с головой нырнуть в свое дело.
Юрий Николаевич какое-то время воевал в 18-й армии, в той же, что и Брежнев. Мы ходили в Дом Советской армии — обставлялось это как встреча однополчан. Приезжал Леонид Ильич, он был тогда абсолютно нормальным человеком, образовывался большой круг. Рассказывая фронтовые истории, Брежнев заметно волновался. Юра вспоминать о страшных годах не любил, только изредка повторял одну и ту же фразу: «На войне погибли лучшие ребята».
Как-то, перебирая архив, нашла его письмо: пожелтевший листочек, вверху дата — одиннадцатое мая 1945 года. «Ура! Ура! Ура! Дорогие папа, мама и Кок!!! Поздравляю с победным окончанием войны. Горжусь, что был свидетелем и участником этой великой, ужасной, не имеющей по своим масштабам подобных мировой войны. Впечатлений так много, что хватит на всю жизнь». Мне думается, что в «Освобождении» и других военных эпопеях та его гордость за страну, за наших солдат, то «Ура!» его личной победной двадцать пятой весны в нем кипели.
Пожалуй, кратко не описать, каким он был на площадке, особенно когда снимали батальные сцены. Это было особое состояние, я бы назвала его ликованием души, когда колоссальный труд и напряжение нервов в радость. Представьте: глазок кинокамеры диаметром не больше сантиметра, а игровые самолеты на аэродроме за пятьдесят километров, танки выстроены у линии горизонта, пехота расположена в разных местах — и надо, чтобы секунда в секунду вся махина сошлась в этом маленьком окуляре. И все у него сходилось, все получалось.
Зарубежная премьера двух первых серий «Освобождения» состоялась в Японии. Полетели втроем: Лариса Голубкина и мы с Юрием Николаевичем, я давно мечтала там побывать.
Одновременно с нашей картиной в Японии демонстрировался американский фильм о генерале Джордже Паттоне. Кинотеатры, где шли показы, — на параллельных улицах, и все видно: на «Паттона» желающих не больше десятка, на «Освобождение» —длинные очереди. А у Юрия Николаевича разыгрался радикулит, мы же за день до самолета вылезли из шлюза, на съемках затопления берлинского метро (почти финал картины) муж по восемь часов находился в холодной воде. Японцы повели его в баню, сказали, что подобрали самую крепенькую массажистку. Юра посмеивался: «Если в ваши ящики моя обувь не вмещается, неужто японская миниатюрочка со мной справится!» Да... не нашлось в токийском отеле ящиков для русских ботинок сорок пятого размера.
«Освобождение» поехало по планете, и везде — потрясающий прием. Например Индия — далекая страна, что им до Великой Отечественной, а на премьере присутствовали все министры, везде овации, поклоны, цветы. В Афганистане попали в государственный переворот, но люди на фильм шли и шли, бурно реагировали, аплодировали. В Европе, особенно в странах соцлагеря — переаншлаги, после просмотра зрители не расходятся, пожимают руки, плачут. В Западной Германии тоже картину отлично приняли, немцы благодарили, слезы смахивали.
С показами «Освобождения» мы с мужем побывали в двадцати странах, а сколько он сам их объехал — не сосчитать. Повез картину в Чили — там стреляют, с Альенде беда. Не могла дозвониться в Сантьяго, тряслась. Наконец прислал телеграмму: принимают хорошо, не волнуйся.
В декабре 1979-го в Москву к Алову и Наумову приехал Ален Делон (он играл небольшую роль в их картине «Тегеран-43»). Пожаловал не один — с гражданской женой и многолетней партнершей актрисой Мирей Дарк. Меня глаза ее поразили — светящиеся, влюбленные. В Доме кино состоялась встреча, потом в честь французских гостей в кабинете тогдашнего председателя Союза кинематографистов Льва Кулиджанова для узкого круга накрыли ужин. В жизни Делон мне понравился больше, чем на экране. Ведь даже в тосте человек раскрывается. Говорил он просто и умно, держался без всякой манерности.
В то время Юрий Николаевич готовился к олимпийскому фильму, была у него задумка ввести в документальную картину о спорте игровые эпизоды, где в актерском исполнении был бы явлен Пьер де Кубертен. Юра мечтал, чтобы его сыграл Делон. Дали ему либретто этих сцен. Уже из Парижа пришла телеграмма, храню ее: «Прочитал, понравилось, согласен» — и подпись «Пьер — Ален». Жаль, замысел не состоялся, причина известна — советские войска вошли в Афганистан.
Но вернусь к застолью — вечер прошел изумительно, по-французски говоря «шарман». Но наши дорогие французы ночью уезжали в Ленинград, расстаться сразу душа не позволяла, и мы, прихватив коньячку, всей компанией отправились на вокзал провожать мсье Делона и мадемуазель Дарк. Расселись в их купе, общение продолжается... Вдруг вопрос: «O est Sasha?» (Где Саша?) Показываем на перрон. Все мирные годы, что отпустила ему судьба, Александр Алов страдал от фронтовых ранений, так было худо с ногами, что шагнуть с перрона на подножку вагона не мог и, никого не беспокоя, прогуливался вдоль вагона. Мы же, решив, что вопрос исчерпан, оживились: давайте-ка по глоточку — на легкую дорогу. Глядим — Делона нет. Через секунду стук в окошко — стоит под ручку с Аловым, оба улыбаются.
Не отпускает меня эта история. Никто тогда не подумал, каково там Саше одному. Единственный человек, по сути посторонний, иностранный артист оказался так душевно внимателен. Этот случай на всю жизнь наука: смотри вокруг и замечай, когда тебе хорошо, что с твоими друзьями, вообще с добрыми людьми творится.
...Юрины сороковины я устроила в ресторане Дома актера. В те тяжелейшие дни до глубины души потряс Марлен Хуциев. Ведь большие режиссеры всегда по горло в своем деле, и хотя Юра с Марленом, однокурсники по ВГИКу особо не дружили, и я с ним была мало знакома. Вдруг он позвонил, столько сочувствия выразил, Юру оплакивал по-братски. За поминальным столом сказал проникновенную речь. Пришла первая жена Юры Рая Сухомлина. Юра на ней еще в армии женился, в 1945-м родился сын Володя, сейчас он крупный ученый, профессор, сам уже дедушка, правнука Диму муж застал. Еще в его жизни была Эльвина, к ней благоволила Надежда Ивановна, обожала их с Юрой сына, еще одного Колю. К сыновьям Юры я отношусь с уважением и симпатией. Были и самые мои близкие — Рита Озерова, ее уже взрослые близнецы, мои сын и внуки.
Бесконечно благодарна выпускнику последней режиссерской мастерской Юрия Николаевича Олегу Урюмцеву. Он придумал Фестиваль военного кино имени Озерова. Поначалу сомневалась, тем более что тогда в Москве такой кинофестиваль не шибко захотели. Нас приняла земля Чувашии, три года подряд приезжали в Чебоксары. Позже, когда проводили фестиваль уже в Москве на Поклонной горе, жюри возглавила Барбара Брыльска. Совсем юной актрисой она сыграла в «Освобождении» небольшую роль польской подпольщицы. Юра звал ее Басенька. Невозможно было не улыбнуться, глядя, как приосанивались рядом с ней орденоносные ветераны.
На одной из фестивальных встреч Лариса Лужина сказала: «Смерти нет, есть память сердца и любовь». Для меня этот фестиваль и есть прежде всего память сердца и любовь. Я все более убеждаюсь: режиссер Юрий Озеров живет в памяти людской, а значит истинно — смерти нет.
Подпишись на наш канал в Telegram