Худсовет в полном составе выступил против моей кандидатуры. Только Роговой что-то во мне рассмотрел и утвердил в «Баламута» под свою ответственность. На съемках бесконечно орал, не выбирая выражений: «Идиот! Кретин! Бездарность!» Переживал я страшно, неоднократно порывался уйти, думал: пусть берут более талантливого. Но как уйдешь, если полкартины уже отснято?
— В сериале «Катран», это очередное продолжение «Мосгаза», недавно прошедшем на федеральном канале, как и в предыдущих частях, я сыграл Саблина — генерал-майора милиции и начальника ГУВД Москвы, друга главного героя. С Андреем Смоляковым шутим по поводу затянувшегося проекта: что и лет через двадцать будем на инвалидных колясках въезжать в кадр и шепелявить. Но картина зрителям нравится, рейтинги хорошие, поэтому затевается новое продолжение, сценарий уже написан и скоро, надеюсь, приступим.
— Исполнилось сорок лет со дня выхода на экраны фильма «У матросов нет вопросов» режиссера Владимира Рогового. Это была третья ваша роль в кино.
— По поводу Рогового недавно позвонили с федерального телеканала. Наконец снимают о нем документальный фильм — о режиссере, совершенно несправедливо забытом. Один из лучших его фильмов «Офицеры» стал классикой, на праздничных военных концертах чествуют сыгравших в картине артистов и съемочную группу — тех, кто живой, добрым словом вспоминают ушедших. Но обратил внимание: фамилия режиссера звучит как бы вскользь, а то и вовсе забывают упомянуть. Будто его и не было. А ведь Владимир Абрамович Роговой сам фронтовик. В конце шестидесятых работал директором картин. Как бы не совсем творческая профессия, но вдруг начинает заниматься режиссурой.
К фильмам, которые он снимал, изначально отнеслись предвзято, как к «попсе». Слова такого не использовали, но смысл очевиден — низкопробная халтура на потребу публики, до настоящего искусства далеко. Это обсуждалось не открыто, а, разумеется, кулуарно, но Роговой об этом отношении знал, думаю, переживал, хотя вида не показывал. А фильмы его били рекорды по кассовым сборам, вполне вероятно, еще и поэтому злопыхали коллеги — завидовали.При жизни относились свысока, и когда умер, не вспоминают, а жаль...
Рогового считаю своим крестным папой в кино. Ведь это он утвердил меня на главную роль в свой фильм «Баламут». Я учился во ВГИКе у Льва Кулиджанова и Татьяны Лиозновой на актерско-режиссерском. Набрали шестнадцать будущих режиссеров, к ним пять девочек, желавших стать актрисами, и пятерых парней, среди которых был и я.
— Отец инженер, мама бухгалтер, ничего близкого к кино — почему и в какой момент вы решили пойти в профессию творческую?
— Как раз именно родители и привели меня в ТЮМ — Театр юных москвичей при Дворце пионеров на Ленинских горах. Это виделось им единственным спасением от шпанистого района Ленино-Дачное, в котором мы жили. Сейчас это разросшаяся Москва — Царицыно и Орехово-Борисово, а в пору моих детства и отрочества была спальная окраина с полукриминальным контингентом. Драться я научился рано. Первым не нападал, а вот обороняться приходилось частенько. Лет в девять-десять, бывало, победишь в честной дворовой драке, противник убегает с воем домой — через пять минут возвращается с мамой, показывает ей пальцем на меня как на обидчика, и та принимается истошно орать: «Езжай в свой Израиль!» А я даже не знал, что это такое, какой Израиль и почему мне нужно туда «езжать»?
Тем более что евреем был только дед по отцу, Абрам Самойлович Фейгельман. Все остальные в нашей семье русские, православные. Одна бабушка — Антонина Николаевна Дубровина, дочь купца третьей гильдии, церковного старосты на Сретенке. Вторую звали Прасковьей Ивановной Макаровой. Ее дочь, моя мама Надежда Ивановна, русоволосая, голубоглазая, нос чуть картошкой, внешность — «русопятее» не придумаешь.
Дед Абрам был гравером, считался одним из лучших в Москве. Потрясающие делал монограммы на перстнях, работал всегда вручную. На верстачке лежала газетка, чтобы не просыпалась даже граммулька золота, когда гравировал, к примеру, золотой перстень или часы. Все эти граммулечки дед ссыпал с газетки в коробочку и отдавал заказчикам. Мог бы крохотульки собирать, глядишь, набралось бы на слиток. Но он не оставлял себе даже крошки, честнейшим был человеком. Воевал в Первую мировую, во Вторую участвовал в обороне Москвы. Когда немцев отогнали, его демобилизовали из-за болезни ног — застудил, ноги болели и беспокоили его до самой смерти.
Когда я оканчивал школу, родители развелись, обзавелись новыми семьями. Я поселился с дедом в его хрущевке на первом этаже в Царицыно. Но по тем временам отдельная квартира, да еще трехкомнатная — настоящие хоромы!
Курс у нас подобрался дружный, тусовались то в общаге, то у меня дома. Абрам Самойлович — ему было уже за восемьдесят — по такому случаю надевал костюм с белой рубашкой, повязывал галстук и при полном параде принимал гостей. Через много лет как-то вспоминали юность с однокурсницей Леной Цыплаковой. Она входила в нашу студенческую компанию и не раз бывала у меня дома. Вдруг говорит: «Я красивее мужчины, чем твой дед, не встречала. И если б он в ту пору вдруг сделал мне предложение, я бы, знаешь, согласилась».
Но вернусь к ТЮМу. Я был абсолютно зажат. Стеснительный донельзя! Ни стихотворение, ни басню не мог прочитать. Спасла «половая принадлежность» — в студии занималось много девочек, а вот мальчишек, наоборот, не хватало. Только поэтому замечательные педагоги Евгения Васильевна Галкина и Валентин Николаевич Петухов меня и взяли. Попав в эту обстановку и вдохнув запахи кулис, заразился «театральной бациллой» — к моменту окончания школы никакой иной судьбы себе не представлял, кроме как стать артистом.
Родители такого поворота, конечно, не ожидали. Одно дело — просто творческая студия, и совсем другое будущая профессия. Предлагали иняз, у кого-то из родни имелся там блат в приемной комиссии. Я отказался. Мама попыталась воздействовать страшным, как ей, видимо, казалось, аргументом:
— А если не поступишь в театральный? В армию попадешь!
— Ничего, отслужу и снова буду поступать.
Упертым был. С театральным действительно пролетел — не прошел по конкурсу. Но попал дополнительным набором во ВГИК.
— Повезло учиться у таких мастеров, как Кулиджанов и Лиознова?
— Мы очень любили Льва Александровича. Как раз в тот период, когда учились, он снимал фильм «Карл Маркс. Молодые годы» и в институте появлялся где-то раз в месяц. Как солнышко ясное. Мудрый, доброты необыкновенной. Татьяна Михайловна, наоборот, ничего тогда не снимала и целиком посвятила себя нам. Лиознова была человеком настроения. Если приходила в радужном — излучала обаяние и доброту. И вдруг абсолютно без повода могла превратиться в фурию, ругалась, очень страшна была в гневе. Мы этих ее вспышек жутко боялись.
Во ВГИКе я играл очень много отрывков у Андрея Эшпая, Саши Хвана и других однокурсников-режиссеров. Учились у нас и иностранцы — колумбиец Карлос Сантана, сомалиец, поляк... СССР всячески поощрял и приветствовал дружбу братских народов. Был монгол — постоянно спал на занятиях. В итоге его отчислили, хотя иностранцев обычно не выгоняли — но этот никак не мог выучить русский язык.
Позже кто-то из педагогов рассказал, что наш соня, представляете, у себя на родине — известнейший поэт, примерно как у нас в семидесятые Андрей Вознесенский. Зачем его вдруг потянуло в СССР и во ВГИК — непонятно. Ливанец и его друг-сириец во втором семестре второго курса ставили отрывки современных авторов, меня назначили играть бедного араба на оккупированной израильской территории.
В свободное время, как уже сказал, мы тусовались. Общага находилась в городке Моссовета и представляла собой жуткий барак послевоенной постройки, по этажам и комнатам бегали огромные крысы. На общей кухне ребята из Вьетнама жарили селедку, запах добавлял колорита живописнейшей картине студенческих будней.
Выпивали. Причем не водку, а жуткие портвейны. Еще был вермут: тягучий, им можно было забор красить! Но стоил очень дешево — всего рубль шестьдесят семь, как раз для бедных студентов. Удивительно, как алкоголь такого качества и в таком количестве выдерживала печень. Впрочем, молодости и не такие подвиги по плечу.
Колумбиец Карлос происходил из обеспеченной семьи, иностранцы все были не из бедных. По нему сразу видно — не наш соотечественник: смуглый, в дорогом пальто. Время от времени ему присылали переводы — щедрый Сантана тут же устраивал банкет для друзей и деньги пропивались. К третьему курсу его пальто износилось, ботинки порвались, и Карлос сменил их на солдатские сапоги. Смотрелось комично — смуглый высокий будущий режиссер в потрепанном пальто и кирзачах. Однажды в очередной раз в той же старой жуткой общаге сидели с ним и пили вышеупомянутый вермут. Подняли по граненому стакану, чокнулись... И Карлос вдруг зарыдал: «Если бы все это видела моя мама!»
С другой компанией как-то по нетрезвой лавочке увлеклись, помню, спиритизмом — вызывали духов. Тарелка и вправду «ходила» и буквы показывала. Дураками были, да еще и безбожниками.
Тусоваться я умудрялся не только со вгиковской компанией, но и в «Щуке» — там учился мой друг по ТЮМу Митя Васюков, сейчас успешный режиссер-документалист. Он женился на красавице Верочке Новиковой с актерского факультета, и мы гуляли на их свадьбе. (Позже Вера развелась с Дмитрием и вышла замуж за Сергея Жигунова. — Прим. ред.) И с Митей, и с Верой дружу до сих пор.
Я учился на третьем курсе, когда режиссер Владимир Роговой запустился с «Баламутом». Меня пригласили на пробы, которые я провалил. Очень плохо показался. Во ВГИКе-то обстановка почти домашняя, все свои, а перед камерой и кучей незнакомых людей — худсоветом Киностудии Горького — зажался. Так что худсовет в полном составе выступил против моей кандидатуры. Только Роговой что-то во мне рассмотрел и утвердил под свою ответственность. На съемках бесконечно на меня орал, не выбирая выражений: «Идиот! Кретин! Бездарность!» Самое обидное, что это звучало в присутствии других артистов. Переживал я страшно, неоднократно порывался уйти, думал: пусть берут более талантливого. Но как уйдешь, если полкартины уже отснято?
При этом вне съемочной площадки Владимир Абрамович был для нас как отец родной. Наташе Казначеевой, игравшей Аню, а она из Подольска моталась, пробил комнату в студийном доме рядом с киностудией. Возил нас на торговые базы — купить одежду, в свободной продаже тогда мало что имелось.
Возвращаясь на занятия во ВГИК, получал еще и от Лиозновой. Она гремела: «Он (Роговой) своими съемками тебя испортил! Я тебя уже не исправлю! Отчислю!» Тяжелый был год, так что «Баламута» не люблю. Фильм-то сам по себе хороший, хотя и устаревший, современная молодежь не знает ни что такое комсомол, ни «поехать на картошку». Но мои ровесники и поколение чуть младше помнят, любят, пересматривают. Советские фильмы все-таки дают заряд позитива, я и сам, когда показывают ленты шестидесятых-семидесятых, прилипаю к экрану. Лишь «Баламута» видеть не могу. «Свита сыграла» — очень хорошие партнеры, за счет них и выехал, сам я там беспомощный. Вообще, честно говоря, лет до сорока не получал удовольствия от профессии — из-за зажатости тяжело все давалось.
Татьяна Михайловна в какой-то момент стала намекать, а Роговой выразился открыто, что дедову фамилию необходимо срочно поменять. Главный герой Петя Горохов — воплощение русского духа на экране — не может быть Фейгельманом. Думал взять бабушкину — Дубровин, но это оказалось невозможным по советским законам. Можно было взять лишь фамилию супруги, я так и сделал.
— Как познакомились с Галиной Андреевой, ставшей вашей женой?
— Галя училась в пищевом институте на вечернем отделении. Днем работала в НИИ, ее начальником был дядя Миша, мамин брат. Как-то Галя с подружками приехали поздравить его с днем рождения, и я приехал, так и познакомились. Было это в 1978 году. Мне двадцать, ей столько же. Возможно, мы бы не поженились столь скоропалительно, если бы не «Баламут». Во ВГИКе моя стипендия составляла всего пятьдесят один рубль, хоть и повышенная, но маловато, а тут выплатили гонорар за месяц или два съемок, четыреста пятьдесят рублей — огромные деньги по советским временам. Хватило и на свадебный костюм гэдээровский, и на туфли югославские, и на два кольца обручальных. Даже на банкет в ресторане «Славянский базар»: гулять так гулять!
К бракосочетанию отнеслись как к очередной студенческой тусовке, без подобающей серьезности. Даже с родителями жены я познакомился почему-то лишь после росписи в ЗАГСе — отправились к ним в подмосковную Балашиху. Они люди простые, рабочие. Тесть Григорий Андреевич самогонку гнал, выпили за встречу. Я рюмки три опрокинул и захмелел, так что на банкет в ресторан, где уже собрались мои однокурсники и Галины подружки, явился пьяным в дым.
В тумане запомнилось, как Андрюша Эшпай зачем-то сигару мне в рот сунул и я сидел дымил. Остальное память не сохранила. Но однокашники уверяли — было весело. И по классике: в том смысле, что какая свадьба без драки. Боря Токарев со Славой Барановым вышли в туалет — вернулись с криками, дескать, кто-то дал им в глаз. В ресторане имелось два зала, значит злоумышленники, по их нетрезвой логике, гуляли в соседнем, ну не свои же обидели. И оставшиеся полвечера все парни с нашей свадьбы бегали искали злоумышленников. Все, кроме меня, пришибленного тестевым самогоном.
— Вашему браку с Галиной более сорока лет. Приятное исключение из правил — в профессии, где артисты заводят романы на съемочной площадке, уходят из семьи к поклонницам... Как удалось не поддаться искушениям?
— Наверное, потому что однолюб. И потом, я героем-любовником не был ни на экране, ни в жизни. Да, «Баламут» принес некоторую популярность. В основном мужчины узнавали, окликали на улице: «Горохов, пойдем выпьем!» Женское внимание доставалось сыгравшему Саню Коле Денисову. На съемках мы сдружились. Он служил в ТЮЗе, я частенько приезжал к нему в театр, ждал на служебном входе, чтобы вместе пойти в ресторан ВТО на Пушкинской, туда после спектаклей спешил весь артистический бомонд.
На служебном входе ТЮЗа каждый раз обнаруживал толпу девиц, визжавших так, что закладывало уши: «Денисов!» Я рядом стою. Вроде бы тоже известный артист, в «Баламуте» у меня вроде бы и роль даже главнее. Но одна-две, бывало, заметят мимоходом: «О! Горохов! И ты здесь». И давай дальше визжать: «Дени-и-сов! Ко-о-ля!!!» Я был им неинтересен. Так что в данном смысле искушений особых даже не было.
Вот отцом своему сыну я был никаким, это факт. Когда Андрей появился, мне всего двадцать один исполнился, сам еще дите без царя в голове. Жизнь только, можно сказать, начинается, а тут ребенок орет, пеленки стирай — о машинке только мечтать могли, такие были времена. Считаю, родителями все же надо становиться чуть позже, когда хотя бы сам повзрослеешь. И потом, во мне характер дубровинский. Бабка Антонина Николаевна меня — своего внука — всего раз или два в жизни поцеловала. Дубровины сдержанные, не сюсюкали, холодные как англичане, умеют любить, но без внешних проявлений. Мамины другие, те как раз сюсюкали. Папины — никогда. И я такой же. Так что воспитанием сына занималась жена.
В 1980-м Роговой пригласил меня и в следующую свою картину — «У матросов нет вопросов». Тоже на главную роль. Утвердил без проб. На этих съемках на меня уже не орал. Зато теперь доставалось моей партнерше Наташе Казначеевой — она часто рыдала. Я как-то не выдержал, подошел к режиссеру:
— Владимир Абрамович, зачем вы так? Наташа очень хорошо работает.
Он в ответ, мол, с вами только так и надо:
— Я на «Баламуте» на тебя орал — у тебя глаз кровью наливался. Глаз живым становился, понимаешь?!
Много лет спустя я понял, что таким был стиль работы многих киноклассиков. Лиознова не исключение. В том же 1980-м она утвердила меня в «Карнавал» на небольшую роль Вадима Артуровича. И все три дня, пока снимался, в порошок растирала! Ставила в пример Муравьеву: «Смотри на Ирину Вадимовну, как надо играть! А ты? Если б еще учился, я бы тебя на этот раз точно отчислила!» Но я к тому времени уже выпустился из ВГИКа, диплом получил.
В 1986 году Лиознова запустилась с новой картиной «Конец света с последующим симпозиумом» — трехсерийным фильмом по пьесе Артура Копита. Состав, как и всегда у Татьяны Михайловны, поистине звездный: Армен Джигарханян, Надежда Румянцева, Олег Басилашвили, Олег Табаков, Евгений Весник... Меня пригласила сначала на небольшую роль. В какой-то момент Лиознова вдруг говорит: «Давай-ка попробую тебя на главную».
Мне двадцать семь, герой, драматург Майкл Трент, значительно старше. На пробах поседили волосы и наклеили усы. Пробовались все, кто мог, примерно через месяц остались два претендента — я и Саша Галибин. Мы были знакомы, снимались в фильме «Батальоны просят огня», он моего командира играл. В очередной раз иду по коридору Киностудии Горького, навстречу — Галибин: я на пробы к Лиозновой, а он как раз оттуда. Смеется в своей манере:
— Что ты время теряешь, все равно меня утвердят!
Говорю:
— Понимаю. Но все-таки схожу.
И вдруг утверждают меня! Испытал радость и ужас одновременно. Судите сами. Съемки восемь месяцев. Главный герой. Из кадра в кадр с огромными монологами. Подробные по полдня репетиции. Присутствуют артисты, режиссер и Петр Катаев — любимый оператор Татьяны Михайловны. Она спрашивает:
— Петечка, ты посмотрел мизансцену?
— Да, — отвечает, — теперь надо пройтись по точечкам.
— Вадим, пройди быстро, — обращается Лиознова уже ко мне.
Прохожу «быстренько». И — о ужас!
— Что это такое?! — гремит Лиознова. — Что за отношение к профессии? Непозволительно!
— Но вы же сказали «быстренько».
— Не имеет значения — играть надо как в последний раз! — Играю «как в последний». Она снова недовольна: — Сейчас на репетиции бездумно выплеснешь всю органику и ничего не останется для кино!
Не знаешь, чего ждать в следующую минуту: а может, она нарочно доводила? Ведь играл драматурга на грани сумасшествия. После очередного выплеска Татьяны Михайловны чувствовал, что сам становлюсь душевнобольным, а седые волосы стали появляться уже не только благодаря гриму.
Картина была готова, смонтирована. В СССР еще показать не успели, а уже пригласили на творческие встречи в дружественную ГДР. Представлять ленту отправились мы с Татьяной Михайловной. Жена отвезла нас в аэропорт.
Я прежде не бывал за границей: ходил глазел. Лиознова оставалась в гостинице. По одному из местных кабельных каналов крутили нашу картину, и она смотрела. Отправились на очередную творческую встречу на север Германии. В машине Татьяна Михайловна полдороги молчала и вдруг с горечью произнесла: «Я совсем не то сняла, о чем пьеса. Это комедия абсурда — а я сделала всерьез». С нами ехал сопровождающий из посольства. Я к тому времени уже был известным артистом. Он меня расспрашивал о ВГИКе, о кино, я отвечал, а Лиознова то и дело бросала в мой адрес: «Кому это интересно?! Что ты несешь?!»
Вернулись в Москву. Моя Галя встречала в аэропорту. Ехали в гробовой тишине — режиссер сухо пресекала любые попытки завязать диалог. Довезли ее до дома на улице Алабяна. Лиознова молча взяла свою сумку и вышла из машины, даже не попрощавшись.
Долго не общались. Хотя я пытался, звонил... «Чего тебе? — отвечала. — У меня все хорошо». И бросала трубку. Год после этого не звонишь, наберешь — снова натыкаешься на стену. И я звонить перестал. Так вышло, что фильм «Конец света с последующим симпозиумом» оказался последним в ее творческой биографии — на телевидении показали один-единственный раз. Да, возможно, не самая лучшая ее работа — но все равно фильм большого мастера. Однако грянула перестройка и мэтров отечественного кино начали вовсю гнобить. Кулиджанова сняли с поста первого секретаря Союза кинематографистов. Картину Лиозновой размазали в прессе. Она попыталась оправдаться в одном из интервью: мол, большая ошибка картины — это выбор главного героя.
Прошло много лет. В 2004-м позвонили с телевидения:
— Снимаем юбилей Лиозновой и хотим собрать ее учеников, приходите.
Удивился:
— Мы давно не общаемся, и я не уверен, что она будет рада меня видеть.
— Татьяна Михайловна сама попросила, чтобы вас пригласили, — ответила редактор.
Съемки проходили в ресторане гостиницы «Советская». Всюду камеры. Кто-то сообщил, что Лиознова уже подъезжает. Все та же редактор сказала, что у Татьяны Михайловны плохо с ногами: «Она просила, чтобы вы встретили ее у машины и помогли пройти в зал».
Я спустился к машине, открыл дверь, помог выйти. Обнялись. Думаю: сволочь я со своей гордыней! Должен был настаивать на общении, не хочет разговаривать по телефону — ехать к ней домой. Зная непростой ее характер и помня, сколько она для меня сделала: пестовала, воспитывала... Она же как родитель. На маму же не обижаются. В последние годы довольно часто заезжал. Татьяна Михайловна тяжело болела, почти не ходила, ужасно стеснялась своей немощности.
Если сейчас меня спросить, считаю ли себя артистом счастливой судьбы, не задумываясь отвечу утвердительно. Счастлив тем, что в моей судьбе были такие личности, как Лиознова, Роговой... Уже где-то после сорока, в конце девяностых, осознал, что, кажется, овладел актерским ремеслом и наконец комфортно чувствую себя на площадке. К кому-то эта легкость рано приходит, но лучше поздно, чем никогда. Не говорю, что стал гениальным. Я крепкий ремесленник. Актерство — это ремесло, такое же, как любое другое.
О мере таланта не мне судить, думаю, и в подметки не гожусь ушедшим мастерам — Евгению Евстигнееву, Анатолию Папанову, многим другим. Будь они живы , мне было бы нечего ловить на их фоне. Но для своего времени я профессионал. Наверное, поэтому востребован. Недавно снимался с молодой актрисой. Перед эмоциональными сценами вижу: она приседает, прыгает, бегает, накручивает себя — чтобы сыграть достоверно. Смеюсь и говорю режиссеру: «Я таким же был лет сорок назад!»
— В вашей фильмографии почти двести ролей. Какие работы в отличие от «Баламута» любимые?
— «Кадетство» люблю — добрый, с юмором. Снимали в Твери в Суворовском училище. Первый сезон вышел — началась «кадетомания»: невероятная зрительская любовь к сериалу и героям. На съемках второго и третьего сезонов на подступах к училищу дежурили толпы мальчиков и девочек — юные поклонники... Выехали в концертный тур — группа артистов и продюсер Вячеслав Муругов. Девятое мая, Воронеж. На центральной площади выступали эстрадные группы и мы. Везли нас в автобусе с затемненными стеклами — но фанаты все равно прознали, принялись раскачивать автобус.
С огромным трудом выбрались наружу, а когда поднялись на центральную сцену, обнаружили полную площадь народу!
Кричим:
— Привет, Воронеж!!!
В ответ:
— А-а-а-а-а!
И я понял, что испытывают мировые звезды, выступая перед огромной аудиторией. В театре играешь перед залом на тысячу-полторы зрителей — это несопоставимо.
«Кармелита» нравится. Режиссером выступил мой приятель Рауф Кубаев. Я играл адвоката — врага цыганского народа, негодяя. Придумал себе бородавку, очочки. От некоторых коллег, кичливых и разборчивых, приходилось слышать, мол, «мыло». В ответ каждый раз спрашиваю: «Ребята, я за свою работу отвечаю, ко мне как к актеру есть вопросы? Нет. А «мыло», как вы называете, смотрят и любят зрители. «Кармелиту» вся страна смотрела!»
На этих съемках мы очень сдружились с Николаем Лекаревым, тот играл Баро — отца главной героини. Грандиозный певец! Много выступает. Когда он ездил с концертами в места не столь отдаленные, каждый раз пояснял публике: «Друзья, Вадим Андреев, который Форса играл, мой друг, не надо на него проклятия слать». Потому что из тюрем и из таборов приходили письма на киностудию, где снимали картину: «Форса проклянем!», «Порчу наведем», «Убьем»... Думали, что я и в жизни такой же подонок. Что ж, значит, хорошо сыграл.
Нравятся «Разведчики. Война после войны», «Профиль убийцы» и «Профиль убийцы 2». Автор сценария замечательный, реальный профайлер, по всей стране маньяков вычисляет и отлавливает, истории реальные, ничего не выдумывал. На съемках с Максимом Щеголевым подружились. Он теперь меня Батей кличет, жену мою Мамкой. С удовольствием снимаюсь в «Балаболе» — сериал идет по НТВ, снимаем уже пятый сезон. Сценарий достойный, и исполнитель главной роли Костя Юшкевич молодец. Он там прямо как Джеки Чан — многие трюки сам исполняет. Ну а я в драках не участвую, все-таки уже не тот возраст.
— Сын Андрей, надо понимать, «в артисты» не пошел?
— Когда оканчивал школу, был, как и я в его годы, троечником. Как-то позвонил Андрей Эшпай, он знал о наших терзаниях относительно выбора профессии. Говорит мне: «Марк Захаров курс набирает, может, Андрюша подготовится и попробует поступить?»
Я вдохновился, спрашиваю сына:
— Хочешь учиться у Марка Захарова?
— Ну, можно, — отвечает нехотя.
Я аж задохнулся от возмущения:
— Ты хоть знаешь, кто такой Марк Захаров?!
— Ну, драматург...
Думаю, все понятно. Перезвонил Эшпаю: «Нет, у «драматурга Захарова» сын учиться не будет. Этой профессией надо гореть или не заниматься ею». Он окончил экономический, открыл свой бизнес. Уже есть семья, растет дочь — наша внучка, приезжают в гости.
Мы с супругой жизнь прожили не скажу, что прямо совсем безоблачно. Я даже уходил. Жили тогда в Царицыно. Деда Абрама Самойловича уже давно не было на свете. Сын еще не отделился, привел девушку, с нами поселились. Вдобавок три собаки под ногами крутились, а мне хотелось тишины и покоя. Ушел... Снимал квартиру, потом купил. Семью навещал и с Галей не разводился, но жил отдельно лет пять. Затем вернулся. Мудрая жена приняла: я ведь не к другой женщине уходил, а просто — выдохнуть в одиночестве.
Лет десять назад за город переехали — утомились от мегаполиса. Современная Москва для молодежи хороша, а я к своему возрасту уже «перетусовался». Долго искал место, Коля Денисов посоветовал: «Есть деревенька в Ступинском районе». Съездили посмотреть — понравилось. Тишина. Козы паслись. Избушка стояла, пятистенок. Позже его снесли, выстроили новый дом. Совершенно нескучно: природа, летом велосипед, зимой лыжи, друзья заезжают.
Восемь лет назад произошло событие, изменившее мою жизнь в духовном смысле. Накануне Пасхи Максим Щеголев спрашивает: «Батя, ты что завтра делаешь? Поехали в храм, у меня там батюшка знакомый». С того дня стал ездить регулярно, некоторое время даже служил алтарником. Когда начинаешь доверять Богу, перестаешь дергаться. В нашей профессии по три-четыре месяца может не быть работы. И звонков нет. Раньше переживал страшно, впадал в уныние, думал — забыли, в тираж вышел... Сейчас говорю себе: как Господь распорядится, так и будет, на все Его воля. И в душе разливаются благодать и благодарность, контролируешь отрицательные мысли, пытаешься по крайней мере. Если б все старались следовать заповедям, мы бы жили в раю земном.
Супруга пришла к вере следом за мной. Обвенчались. Совершавший обряд батюшка, благословляя наш союз, произнес: «Не люблю, когда девятнадцати-двадцатилетние просят обвенчать. Запретить не могу, но знаю, что через месяц-два явятся «развенчиваться». А это не шутки. Вот когда приходят зрелые люди, которые давно вместе, стали друг другу родными, венчаю с удовольствием».
В двадцать пять лет кажется, что жизнь бесконечна, а когда тебе за шестьдесят и друзья один за другим уходят в мир иной, оцениваешь собственную неправедность, понимаешь, как все вокруг скоротечно и бренно. И начинаешь совсем иначе, чем в молодости, оценивать каждый прожитый день и тех, кто рядом.
Подпишись на наш канал в Telegram