Шарлотта отказала уже троим претендентам — двум священникам и сотруднику издательства. По одной причине: нет в ее сердце любви. И вот тут-то, в самое трудное время, перед ней забрезжила надежда на счастье...
Когда преподобный Патрик Бронте палил во дворе из ружья, никто и ухом не вел. Немногочисленные жители пустынной округи привыкли к его чудачеству, а домочадцы знали: так он справляется с тоской, страхом и приступами дурного настроения — стреляет в небо. Ничьего покоя ведь не тревожит — не считать же бесчисленные надгробия сельского кладбища, что по соседству. Патрик жил в Хауорте с семьей уже год, с 1820-го, приняв здесь приход и переехав из Торнтона. Небеса подвергались его атакам почти ежедневно — поводов для тяжких раздумий было предостаточно.
Долгие месяцы его жена Мария Бронте, в девичестве Бренуэлл, сходила с ума от мучительных болей, перенося их с редким мужеством. Она лежала в своей комнате и давно уже не видела детей.
Их было шестеро погодков, мал мала меньше: Мария, Элизабет, Шарлотта, Патрик Бренуэлл, Эмили и Энн, детство которых не назовешь счастливым и беззаботным. Отец своих чад ласками не баловал, а мать была бы рада, но несколько родов подряд подорвали ее здоровье и не оставляли возможности уделять внимание каждому. Тихая, безответная, любившая супруга как умела (муж-ирландец, из фермера ставший священником, тоже любил ее как умел), теперь она, сцепив зубы, металась на кровати, сгорая от рака. Патрик все чаще отправлял детей на долгие прогулки, а сам пилил в кабинете доски, чтобы не слышать за визгом инструментов рвущих сердце стонов, или стрелял во дворе в воздух.
Семилетняя Мария, с малых лет ставшая главной помощницей матери, выстраивала в ряд младших, включая Энн, которой в ту пору не исполнилось и двух, велев крепко взяться за руки, и вела свой отряд по вересковым пустошам и холмам. Малыши никогда не бегали и не кричали, они были тихими, молчаливыми, не по годам мрачными. Отец держал семью в строгости. Представления о воспитании у него были своеобразными. Рьяный поборник скромности, он в буквальном смысле предавал огню или рвал в клочья все, что представлялось ему излишеством, — забытую на спинке стула шаль, единственный шелковый халат жены, однажды сжег расставленные у камина сапожки детей, которые служанка хотела просушить, — в тот день шел дождь и малыши промочили ноги.
Пятнадцатого сентября 1821 года Мария скончалась, и дом погрузился в скорбь. Вдовец сутками не выходил из кабинета, а заботу о детях поручил сестре жены. Все, что ту заботило: чтобы вверенные ей шестеро ребятишек вовремя поели и легли спать. Они ни с кем не общались и нигде не бывали, зато тесно дружили и запоем читали разрозненные тома из отцовской библиотеки, в основном Вальтера Скотта и Анну Радклиф.
В конце концов Патрик отправил четырех старших дочерей в частный пансион Коуэн-Бридж для детей священнослужителей, а сына решил обучать сам. Энн тоже оставалась при отце в силу возраста. В июле 1824-го уехали Мария и Элизабет. В августе к ним присоединилась Шарлотта. В сентябре — Эмили. Мало что в их жизни было страшнее, чем тот пансион. Позже Шарлотта выведет Коуэн-Бридж под названием Ловуд в своей главной книге.
Однако ее перо окажется не в силах запечатлеть ежедневный и еженощный ад, в котором находились и в буквальном смысле гибли маленькие ученицы. Ах как закатывали глаза воспитательницы, завывая о благочестии и благонравии. И ах как изощренно они издевались над своими бесправными воспитанницами, как морили голодом, обворовывали, секли и сажали в карцер. Голод, холод, бесконечные унижения и эпидемии тифа — вот что получали там дети. И мало кто такое выдерживал. Первой погибла Мария. От туберкулеза... Однажды ее, совсем разболевшуюся, заставили встать с постели и идти на завтрак, но поскольку она опоздала, медленно ковыляя и держась за стену, завтрака ее лишили. В итоге даже садистам-воспитателям стало ясно, что девочка умирает. Что ж, где угодно, но не в их стенах!
В феврале 1825-го мистер Бронте забрал старшую дочь из школы, а в мае и Элизабет, стремительно угасавшую от скоротечной чахотки. Вскоре обе скончались. Директор Коуэн-Бриджа мистер Уилсон по этому поводу патетически возвестил: умереть ребенком — счастливейший из уделов, ибо только так можно предстать перед Создателем невинным ангелочком. Репликой в сторону он, правда, посетовал, что барышни Бронте какие-то уж больно хлипкие. И конечно, не стал удерживать младших, когда сразу после похорон в начале июня за ними приехал отец. Много позже Шарлотта опишет свою рано погибшую старшую сестру в Эллен, подруге Джейн Эйр.
Теперь их было четверо. Унылый пасторский дом после застенков пансиона казался уютным раем, и гибкая детская психика милосердно увела в тень воспоминания о недавних унижениях и страхе. Отец по-прежнему скрывался в своем кабинете — пережитые утраты не сделали его теплее. Пожилая тетушка тоже не лучилась заботой. И предоставленные сами себе дети нашли выход, во все времена спасавший маленьких одиночек: оказалось, можно убегать не в реальности, а в фантазиях.
Забавно: много лет назад их отец баловался сочинительством, правда в нравоучительном духе, даже издал два сборника стихов с «моралью» для низших сословий. Не его ли писательские гены дали о себе знать? Как бы там ни было, отпрыски мистера Бронте взялись выдумывать и записывать свои выдумки на бумагу. Сначала писали батальные пьесы и тут же их ставили — для себя, зрителей у них не было.
Потом придумали острова. Как-то холодным зимним вечером экономная служанка отказалась зажигать свечу и слишком рано отправила детей спать, они вертелись в кроватках... И вдруг Шарлотта предложила: неплохо бы каждому заиметь собственный остров. Так появилась тайная игра в островитян. Свои опусы они печатными буквами, как в настоящих книжках, записывали в маленьких блокнотах. Спустя двести лет, в ноябре 2019-го, одна такая кожаная двадцатистраничная книжечка размером 3,5 на 6,1 сантиметра с тремя записанными рассказами Шарлотты будет продана на парижском аукционе за семьсот восемьдесят тысяч евро.
Потом придумалась страна Ангрия и ее властелин герцог Заморна, одновременно герой и преступник, обольститель и ловелас. И этот выдуманный мир стал реальнее, чем холмы и пустоши Хауорта, темные комнаты пасторского дома, кладбище за окном, враждебная и скучная действительность, не сулившая ничего интересного. Впрочем, с реальным миром предстояло вскоре познакомиться теснее.
Сколь бы сух и холоден ни был Патрик Бронте, однако и речи не могло идти о том, чтобы его дети не получили образования, и повзрослевшую Шарлотту отправили в пансион Маргарет Вулер в Роу-Хэде, где воспитанниц уважали. Сама мисс Вулер стала Шарлотте близким другом, еще одной подругой на всю жизнь — соученица Эллен, обеим она воздаст должное в «Джейн Эйр».
Когда она вернулась в Хауорт, младшие сестры уже сочинили новую страну — независимое королевство Гондал, конкурировавшее с Ангрией. И теперь, перебивая друг друга, рассказывали Шарлотте, как прекрасен этот остров скал и ветров в Тихом океане и как сильны его свободные обитатели, как роскошны даже злодеи, их заговоры, интриги, тайны, подвиги и войны!
Потом выросла Энн и тоже уехала в Роу-Хэд, покинув и Хауорт, и Гондал. Оставшаяся в одиночестве экзальтированная и неуклюжая Эмили так горевала, что придумала новое королевство — остров Гаалдин, где теперь властвовала уже безраздельно. Точнее властвовала не совсем она, а злая королева Августа Джеральдина Альмеда, роскошная фам фаталь, уничтожавшая всех, кто ее любил: мужчин и детей.
Этот остров и его выдуманные обитатели были ее единственной отдушиной: попытка поступить в пансион мисс Вулер не удалась, Эмили в буквальном смысле не могла покидать дом, она чахла за его стенами как хрупкий цветок, не приживавшийся на чужой почве. Так и таилась в пасторском доме, пока старшие сестры сначала преподавали в том же Роу-Хэде, а потом учились зарабатывать свой нелегкий хлеб единственной профессией, которую мог в то время дать пансион.
Гувернантка... Существо странного положения, словно зависшее в воздухе между нижней и верхней ступенькой. Не прислуга, но и не свободный человек. Никаких прав, только обязанности. Гроши, которые в чужом доме платят с таким высокомерием, словно бросают милостыню. И унижения, которые приходится терпеть сразу от всех — воспитанников, господ и даже слуг.
У них не было опоры. Отец не мог помочь, даже если бы хотел. Брат же из друга детства давно превратился в непредсказуемый сгусток проблем. Бренуэлл был одарен и как писатель, и как художник, однако к талантам прилагались непомерное самолюбие, гордыня и безответственность. С помпой он отбыл в Лондон, уверенный, что вскоре прославится и затмит жалких тамошних пачкунов. На поездку деньги для него собирали и откладывали сестры, отказывая себе во всем. Он стремительно все растратил и поджав хвост, вернулся домой, выдумав трагическую историю о том, как его ограбили бандиты.
Впрочем, оправился быстро и вскоре уже трубил, что истинным его призванием является большая литература. Свои опусы рассылал издателям, а еще писал наглые письма знаменитым писателям, ожидая ответа на равных. За что бы Бренуэлл ни брался — все заканчивалось позором. Устав смотреть на его нелепые метания, Энн упросила людей, у которых служила гувернанткой, взять брата на место домашнего учителя. Тот затеял интрижку с хозяйкой, в результате выгнали не только Бренуэлла, но и Энн. Никогда не признававший своей вины, ошибок и ответственности единственный наследник Бронте запил и в конечном счете впал в безумие.
Девочки Бронте были вовсе не такими хрупкими, как некогда фыркал директор пыточного пансиона. Их вполне можно назвать истинными героинями Викторианской эпохи, ставившими долг превыше всего. Превыше собственных надежд и желаний. Как все девушки во все времена, они, конечно, мечтали о любви и семейных радостях, но в полной мере их, увы, не познали.
Эмили, которая написала один из самых страстных романов в истории, никогда не была влюблена и любима, и «Грозовой перевал», по сути, такая же фантазия, как детские придумки о королеве Гаалдина. Ей, затворнице в отчем доме, попросту не на кого было положить взгляд. Более приземленные Шарлотта и Энн все же надеялись на милость судьбы, однако размениваться на первых встречных не желали.
Так, Шарлотте сделал предложение брат подруги, скромный сельский священник, но получил отказ: девушка прямо сказала, что слишком романтична для того, чтобы выйти замуж без любви. А вскоре в доме появился помощник отца Уильям Уэйтмен — и тут затрепетали сердечки обеих сестер. С его присутствием дом словно осветился лучом солнца, и Шарлотта с Энн потеряли покой. Уильям обеим уделял галантное внимание, вел приятные разговоры, сопровождал на прогулках и делал комплименты. Первой опомнилась Шарлотта и изо всех сил постаралась умерить эмоции.
Энн, убедившись, что соперница уступила без боя, еще больше увлеклась. Напрасно сестра пыталась предупредить ее, что слишком сильная страсть зачастую безответна. Та ничего не хотела слушать, призналась молодому человеку в своих чувствах — и тут выяснилось, что мистер Уэйтмен помолвлен. Сердце Энн было разбито, больше она уже никогда никого не любила. А герой ее романа женился через год и умер через два.
Шарлотта вновь проявила здравомыслие и находчивость. Так же, как когда-то придумала игру в острова, она и теперь нашла новый выход из унылой реальности. Отчего бы им, сестрам Бронте, не открыть школу? С этой идеей согласилась даже тетушка — и выделила достаточную сумму. Для начала, однако, нужно было посмотреть, как осуществляется подобное дело, и подтянуть французский. И вот зимой 1842 года Шарлотта с Эмили ступили на порог пансиона Эже в Брюсселе, впервые оказавшись так далеко от дома, в Бельгии. Ах какой это был чудесный пансион! Уютный, с оборудованными всем необходимым классными комнатами, комфортными спальнями и залами для отдыха, с садом для прогулок...
Там было так много роз, что и годы спустя их аромат мгновенно переносил Шарлотту в те счастливые дни. Вот мадам Эже в цветнике шьет крошечную распашонку для своего уже четвертого малыша, пока воспитанницы отвечают ей урок. А вот по дорожкам сада неспешно вышагивает мсье Эже, окруженный стайкой юных барышень. Сестры Бронте жили в пансионе на условиях бартера: оплачивали учебу, преподавая английский и музыку.
Шарлотте нравилось там все. Особенно — хозяин. Константин Эже был к ней внимателен и снисходителен, вел умные беседы, делился опытом, хвалил. Много ли нужно неопытной девушке, мечтавшей о любви незаурядного человека? Шарлотта прекрасно сознавала безнадежность своего чувства, ни о какой взаимности и думать не смела, особенно учитывая доброту и радушие, проявленные к ней хозяйкой дома, очаровательной Клер-Зоэ.
Однако при всей сдержанности Шарлотты ее чувства не остались незамеченными. Шушукались пансионерки. Недоумевающе хмурилась мадам Эже. Явно неловко чувствовал себя объект страсти. А рядом с Шарлоттой не оказалось никого, с кем можно было поделиться. Эмили уехала: попытка впервые надолго оставить дом снова оказалась безуспешной, на чужбине она тосковала и получив известие о смерти тетушки, вернулась под отчий кров.
К слову, именно Эмили, а вовсе не Шарлотта, по-настоящему заинтересовала Константина Эже. Нет, не в романтическом смысле. Она показалась ему чрезвычайно интересной и глубокой, при всех странностях, личностью. Он наблюдал за явно незаурядной, но замкнутой и неловкой Бронте-младшей, даже записал однажды: с таким мощным умищем, железной волей, целеустремленностью и новаторской жилкой ей бы родиться мужчиной — уготовано было бы истинное величие.
Что же до старшей сестры, то восторг, горевший в ее глазах, все больше утомлял и раздражал мсье Эже. Вначале такое восхищение льстило, но теперь он попросту не знал, куда от него деваться, хоть прячься! Директор стал открыто избегать юную учительницу. Клер-Зоэ тем временем разродилась пятым ребенком, и все эти романтические трагедии под носом ей тоже порядком надоели. С навязчивой мисс Бронте хозяйка пансиона держалась теперь подчеркнуто холодно. Шарлотта поняла, что здесь ей больше не рады и пора уезжать.
Вернувшись домой, она сходила с ума от тоски по Константину, от пустоты и боли. Единственное, что пришло ей в голову, — построить мостик через пространство. Она решилась писать Эже письма. Сначала — в стол, просто выплескивала свои чувства. Но однажды, не в силах до конца поверить, что отношения оборваны навсегда и ей больше не дождаться даже самых скупых слов, Шарлотта осмелилась отправить послание Константину, написав с предельной откровенностью: как бедняку достаточно крошки, упавшей со стола богача, чтобы не умереть от голода, так и ей не нужно любви от того, кого она любит, но нужна хоть крошка интереса, чтобы зацепиться за жизнь. На эту мольбу он не ответил, и девушка вернулась к привычному ритуалу, заполняя ящик письмами, ненужными адресату.
Позже она выплеснет свои воспоминания о единственной в жизни любви в романе, даже двух. «Учитель» и «Городок» — памятник Константину Эже, который в ином случае затерялся бы мельчайшей песчинкой в пустыне ушедшего времени. И если в более раннем «Учителе» Шарлотта позволит себе помечтать и приведет героев к трудному, окупленному страданиями и лишениями, но — счастью, то в «Городке» ее перо не посмеет погрешить против правды жизни, пусть и выдуманной, и ворчливый, язвительный, но в глубине души порядочный и верный Поль сгинет в морской пучине, так и не добравшись к ждущей его возлюбленной.
Шарлотта, писавшая эти строки и пытавшаяся перепридумать свою неудачливую любовь и подарить ей счастливый финал, все-таки не смогла отвести хрупкий кораблик от неминуемой гибели, потому что знала: счастье ей с этим мужчиной не положено, даже на бумаге. Так она окончательно простилась с Эже.
Но все это произойдет еще не скоро, пока же требовалось заново строить свою жизнь и искать хоть какую-то опору. Мечта о школе рухнула со смертью тетки — теперь некому было оплатить затею. Мелькнула идея открыть школу в пасторском доме, но потенциальные ученики не горели желанием посещать мрачный дом на отшибе, граничащий с кладбищем.
Надо сказать, что Шарлотта имела весьма трогательный вид. Во-первых, из-за бесчисленной писанины и кропотливого вышивания рано испортила зрение и носила уродливые очки. Во-вторых, ее рост составлял всего метр сорок пять. Для такой крошечной барышни она обладала на редкость сильным духом, который потом передаст каждой из своих героинь: спокойную уверенность, чувство долга и здравомыслие, крепкий моральный стержень и щедрую доброту, выражавшуюся не в словах, а в поступках.
Все эти годы она не прекращала писать. Сочиняла с той же увлеченностью, что и в детстве. То же относилось к сестрам — Энн и Эмили. Однако только Шарлотта решилась сделать шаг за пределы мирка фантазии, ограниченного письменным столом. В конце 1836 года она отправила свои стихи знаменитому поэту Роберту Саути. Увы, от смущения выбрала для сопроводительного письма нелучшие интонации — и выглядела в каждой строчке манерной экзальтированной провинциалкой.
Саути ответил сухо, хотя совсем уж крылья обрезать не стал. Только посоветовал — и его совет стал судьбоносным — сменить поэзию, пусть и небесталанную, на прозу. В любую свободную от тогдашнего преподавания в Роу-Хэде минуту Шарлотта оттачивала каждое слово, и вскоре Саути сменил гнев на милость, признав, что барышня не такая уж бестолковая. А та никогда не узнала, что выбранный ею в мэтры поэт заранее был предубежден к ней из-за братца Бренуэлла, успевшего взбесить и Саути, и его друга, великого поэта Уильяма Вордсворта фамильярными письмами с требованием похвал своим опусам и весьма пренебрежительными отзывами о творчестве адресатов.
Шарлотта продолжала трудиться. Ее эксперименты в прозе повлияли на сам подход — ей вдруг опротивели романтические придыхания и захотелось реалистичной правды. Еще она решила взять мужской псевдоним, чтобы оградить себя от несправедливых суждений, будь те снисходительными или заранее негативными только из-за того, что автор — женщина. Она отправляла свои сочинения на суд литераторам, и даже самая жесткая критика не охлаждала ее решимости.
Через несколько лет, в мае 1846 года, сестры Бронте вышли из подполья и решились издать за свой счет совместный сборник стихов. Под псевдонимами конечно: Каррер, Эллис и Эктон Беллы. Купили только два экземпляра. Но это ничуть их не разочаровало — у каждой наготове имелся свой козырь. Летом Шарлотта вступила в переговоры с издателями. Талантливый Каррер Белл жаждал издать дебютный роман «Учитель», не менее оригинальный Эктон Белл написал «Агнес Грей», а не уступающий им Эллис Белл разразился романтической бомбой под названием «Грозовой перевал».
С издателями пришлось помыкаться. Шарлотта надеялась издать романы за их счет, чтобы на этом заработать. Сестры же, боясь, что все зависнет, настаивали на том, чтобы и на сей раз издаваться за свой. На чем их и поймал ловкий лондонский делец Томас Ньюби, этим поступком в историю и вошедший. Он согласился выпустить «Агнес Грей» и «Грозовой перевал» с предоплатой в пятьдесят фунтов и обязался их вернуть, если продаст двести пятьдесят из трехсот пятидесяти экземпляров. Конечно обманул, даром что тираж полностью разлетелся год спустя.
Шарлотта тем временем бомбила письмами лондонские издательства, однако «Учителя» отвергали все. Лишь один агент снизошел до пояснения: мол, получилось скучно, не цепляет, с таким настроением не продашь. Тогда Шарлотта, как фокусник из рукава, достала другую рукопись. В августе 1847-го фирма «Смит, Элдер и Ко» получила «Джейн Эйр». Вот тут талантливый юноша Каррер Белл удостоился самых восторженных оценок, а его роман напечатали в рекордные сроки. С увлекательностью сложилось, надо было ковать железо пока горячо.
Так мир получил подарок — книгу, вошедшую в золотой фонд мировой литературы. Роман, в котором соединилось все лучшее: сюжет, живые характеры, романтика, мистика, страшные тайны, истинная любовь и духовная сила, преодолевающая любые преграды. Шарлотта отдала должное всем — тем, кто ее обижал, и тем, кто поддерживал, подарив героям заслуженный счастливый финал, которого сама была лишена.
Тираж буквально смели, заодно на волне успеха подчистую раскупили и романы сестер. Вот только Эмили и Энн оставалось совсем недолго радоваться прорыву и мечтать о будущем. Энн написала ироничную, умную «Незнакомку из Уайлдфелл-Холла», Эмили — несколько блестящих стихов. А Шарлотте в конце концов пришлось раскрыть свой псевдоним из-за неприятного скандала: романы сестер приписали все тому же Карреру Беллу — мол, это просто его ранние менее удачные опыты. Сестры успели посмеяться над этим казусом, и это было последним совместным весельем.
В семействе Бронте начался настоящий мор. В сентябре 1848 года умер Бренуэлл — от когда-то сгубившего маленьких Марию с Элизабет туберкулеза. Как в готических романах, так популярных в то время, он словно не захотел уходить в одиночестве. Ухаживая за умирающим братом, заразилась Эмили и через три месяца тоже отошла в мир иной. Через полгода, в мае 1849-го, туберкулез унес в могилу Энн. За год Шарлотта потеряла всех.
В пустом доме гуляло эхо. Их осталось только двое: старый отец Патрик Бронте и его последняя дочь. Горе ее буквально подкосило. Сестры были самыми родными людьми. И все же она взяла себя в руки. В последующие пять лет обзаводилась связями в литературных кругах. Ее друзьями стали Уильям Теккерей, Элизабет Гаскелл и Джордж Генри Льюис. Издали и «Шерли», и «Городок» (злосчастного дебютного «Учителя» опубликуют уже после смерти Бронте), книги снискали большой успех, впрочем, не достигнув заданной «Джейн Эйр» планки.
Читатели влюблялись в ее героинь — точнее в новый тип героини, который вывела на сцену Шарлотта. О феминизме тогда и не слыхивали, однако этот тип, по сути, и стал первым феминистическим заявлением в литературе — шутка ли, женщины не сгибались под ударами, не хотели традиционно зависеть от мужчин и прилепляться к ним в поисках защиты и покровительства, храбро брались строить свою судьбу, устраивались работать, уезжали в дальние края и с достоинством принимали крах личной жизни.
Еще она рискнула — и первой сделала главной героиней не красавицу, а заурядную внешне простушку. Во многом этот типаж был автобиографическим: Шарлотта честно описывала собственные взгляды, поступки и решения. Вот только ее реальная жизнь вынуждала подчас к компромиссам, отказу от планов и покорному следованию долгу много чаще, чем выпадало ее персонажам.
Проницательный Теккерей однажды запишет: «Именно непреклонная честность показалась мне характерной для этой женщины... Я представил себе суровую маленькую Жанну д’Арк, идущую на нас, чтобы упрекнуть за нашу легкую жизнь и легкую мораль. Она произвела на меня впечатление человека очень чистого, благородного, возвышенного. Бедная талантливая женщина! Страстное, маленькое, жадное до жизни создание, храброе, трепетное, некрасивое! Читая «Городок», я догадываюсь, как она живет, и понимаю, что больше славы и всех небесных сокровищ она хотела бы, чтобы какой-нибудь Томкинс любил ее и она любила его! Но дело в том, что это крошечное создание ну нисколько не красиво, что ей тридцать лет, что она погребена в деревне и чахнет от тоски, а никакого Томкинса не предвидится».
Между тем Шарлотта отказала уже троим претендентам — двум священникам и сотруднику издательства. По одной и той же причине: нет в ее сердце любви. И вот тут-то, в самое трудное время, перед ней забрезжила надежда на счастье: бессменный издатель Джордж Смит окружил девушку вниманием и теплом, приглашал в гости, познакомил с матерью, водил в театр и сопровождал в небольших путешествиях. Взаимная симпатия явно переросла из дружеской во что-то более серьезное, и Шарлотта втайне предвкушала... то, чего так и не произошло. Почему Джордж не решился сделать предложение, осталось тайной.
Поездки в Лондон были отдушиной, но выбираться туда часто и оставаться надолго она не могла: не хотела оставлять дряхлеющего отца — Патрик сильно сдал и часто болел. С годами он стал мягче и теперь частенько удостаивал дочь теплых слов и похвал, а ее литературным успехом бесконечно гордился.
Почти десять лет, с 1845 года, помощником Патрика служил молодой священник Артур Белл Николлс. Тихий, скромный, надежный. При первом знакомстве он совсем не понравился Шарлотте, она даже призналась в письме подруге Эллен, что молодой человек поражает ее узостью мышления и при всем старании она не может отыскать в нем хоть каких-то проблесков доброты. Однако она замечала его интерес к себе и подозревала, что тихоня-святоша строит на ее счет матримониальные планы.
Спустя девять лет Николлс наконец решился на штурм крепости — постучался в кабинет Шарлотты и робко сообщил, что сгорает от любви и мечтает составить ее счастье. Против воли девушка была тронута — и описывала в письмах подругам, какое впечатление на нее произвели его храбрость и еле сдерживаемая страсть.
Приукрашивала ли она действительность, романтизировала ли? Конечно. Ни о какой любви, когда-то бывшей для нее непременным условием вступления в брак, речи не шло. Однако Шарлотте было уже хорошо за тридцать, иллюзий она давно не питала, потому предложение Артура приняла. А вот отец ответил решительным отказом. Ревновал ли Патрик, боялся ли перемен или не доверял помощнику и предчувствовал недоброе? Как бы то ни было, Артуру не оставалось ничего другого, как уволиться и уехать.
Вскоре дом снова погрузился в тревогу. Верная служанка Табби, которой перевалило за девяносто, слегла и вознамерилась умирать, сокрушаясь, что так и не увидела Шарлотту «пристроенной». Здоровье Патрика тоже сильно ухудшилось, он почти ослеп. Шарлотта выбивалась из сил и совсем пала духом. И тут, как нельзя более точно рассчитав момент, мистер Артур Николлс приехал навестить старых друзей и справиться о состоянии бывшего патрона. Патрик сдался и согласился отдать дочь замуж, может, впервые подумав, что после его смерти та останется одна-одинешенька.
В июне 1854 года Шарлотта стала миссис Николлс. Подругам она писала беспечные и радостные письма, нахваливая супруга и всячески превознося свое семейное ежедневное счастье. Была ли она счастлива на самом деле? С человеком, который ни на дюйм не расширил свой кругозор за эти годы и не разделял ее целей и увлечений. С человеком, который относился к ее литературному труду как к блажи, принимая его только потому, что это приносило деньги, но явно не одобряя и мечтая запретить.
Шарлотта и Джейн Эйр сделали разный выбор. Джейн, уже готовая выйти за священника-миссионера, нашла в себе силы изменить решение и помчаться навстречу своей единственной любви. Увы, у Шарлотты никакой единственной любви не было. Да и избранник ее не был наделен и тысячной долей харизмы фанатичного кузена Джейн. Судьба сдала такие карты, ими и оставалось играть. Только играть пришлось недолго.
Через полгода после свадьбы Шарлотта занемогла. Она сильно исхудала, поскольку из-за постоянных приступов тошноты совсем потеряла аппетит. Весь январь 1855 года пыталась лечиться самостоятельно, но поняв, что доморощенные средства не помогают, супруги пригласили врача. Тот, не приняв во внимание семейный недуг, сведший в могилу почти всех членов клана Бронте, снисходительно потрепал пациентку по щечке и успокоил: «Всего лишь беременность, мадам, обычный в вашем положении токсикоз, не о чем тревожиться».
Что ж, она старалась не волноваться. Еще два месяца... В конце марта и Артуру, и снисходительному врачу, и самой миссис Николлс стало ясно: она умирает. Шарлотта успела написать письма подругам — буквально по несколько строк, сохраняя привычный бодрый тон. А тридцать первого числа умерла...
Официальной причиной назвали туберкулез. Впрочем, не исключали и ненормально тяжелый токсикоз, спровоцировавший несовместимое с жизнью истощение. Шарлотту похоронили в фамильном склепе при церкви Святого Михаила в Хауорте. Теперь они лежали рядом, семеро из когда-то большой семьи: мама Мария, умершая в тридцать восемь лет, одиннадцатилетняя старшая дочь Мария, десятилетняя Элизабет, Бренуэлл, ему был тридцать один, Эмили, едва пересекшая тридцатилетний рубеж, двадцатидевятилетняя Энн и замкнувшая круг Шарлотта, ушедшая в возрасте матери. Глава семейства Патрик Бронте пережил жену и всех детей. Он присоединился к семье в восемьдесят четыре года, печалясь, что род его прерван.
Конечно, он не ведал, что память о его семье не растворится в веках и что в следующие полтора столетия весь мир будет чтить его дочерей. В честь Бронте назовут кратер на Меркурии, а Шарлотту и героев «Джейн Эйр» изобразят на почтовых марках. Он не мог знать, что ее главный роман займет десятое место в списке двухсот лучших книг в истории по версии ВВС и будет переведен на все языки. Что его десять раз экранизируют. Что к нему сочинят приквелы и продолжения и что наследие Эмили и Энн станет столь же дорого и важно миру. Что фамилия Бронте не умрет, а навечно укоренится в истории.
Ничего этого Патрик Бронте не предполагал. Старик уже с трудом удерживал в слабых руках ружье, и все же он не знал другого способа излить горе и муку, кроме как стрелять и стрелять в небо, которое подарило ему семью, а потом ее отняло.
В апреле Шарлотте Бронте — двести пять лет...
Подпишись на наш канал в Telegram