Он хотел стать машинистом и водить поезда из Москвы в Красноярск, она же с детства мечтала о балете и примеряла хранящиеся дома сценические костюмы своей двоюродной прапрабабки Матильды Кшесинской. Через много лет в их жизни случился «Щелкунчик», связавший, как в сказке, судьбы нынешних премьера и ведущей солистки Большого театра...
— Денис, в Большом вы не только достигли самого высокого звания в балетной иерархии — премьера, но и встретили любовь. У вас много совместных спектаклей с Элеонорой?
— Вместе танцуем только в «Дон Кихоте», «Спартаке» и «Щелкунчике». Еще иногда ездим с Элей на гастроли.
— Как вы познакомились?
Элеонора: Впервые мы могли встретиться в 2016 году — мне было семнадцать лет, Денису двадцать пять. В раздевалку Вагановской академии, где я училась, с визгом забежала одноклассница: «Я сейчас на пятом этаже такого красивого танцовщика встретила! Это же премьер Большого театра Родькин!» Девочки ломанулись к нему за автографом. Все, кроме меня — начиналась репетиция. Да я и не представляла себе особо, кто такой Денис Родькин, поскольку по просьбе мамы почти не пользовалась Интернетом и не заглядывала в соцсети.
Когда после репетиции еще одна девочка восторженно отозвалась о Денисе, стало интересно. Спрашиваю:
— А он еще там?
— Да, беги!
И я помчалась по лестницам наверх: в академии ученикам нельзя пользоваться лифтом — только педагогам. Однако Денис уже ушел. Решила уточнить, по кому это все наши девчонки умирают. Мне показали в Интернете фото Родькина. Действительно красавец...
Когда у меня все-таки появился «Инстаграм*», подписалась на страничку Дениса. Но и подумать не могла, что будем вместе. Хотя... Помню, обсуждали с девчонками, какой у кого эталон танцовщика. Я ответила: «Конечно же Родькин». Когда начали встречаться с Денисом, одноклассница со смехом мне припомнила ту фразу...
— Когда же вы все-таки встретились?
Денис: В Санкт-Петербурге, на выпускном вечере Элиного курса, в мае 2017-го. Нас познакомила помощница Николая Максимовича Цискаридзе, моего педагога в Большом и Элиного — в Вагановской академии. Представила друг другу и сказала: «Вы еще будете вместе танцевать!» Как в воду глядела... Помню, Эля очень смутилась и попросила меня: «Можно с вами сфотографироваться?» Это было наше первое совместное фото. На следующий день увиделись уже в Москве, в Кремлевском дворце — я пришел на выпускной концерт академии, где Эля танцевала в «Пахите». Потом за кулисами подошел к ней, поздравил...
Элеонора: Не знаю, правда ли, но Денис уверяет, что тогда пришел в Кремль ради меня. По крайней мере, приятно думать, что так и было...
Потом мы увиделись на балетном конкурсе: Денис был ведущим, а я — участницей и завоевала серебряную медаль. Вскоре меня взяли в Большой, но в театре мы с Денисом редко виделись, лишь иногда пересекались в коридорах и здоровались. А в декабре предложили полететь в Грецию с труппой краснодарского театра — станцевать главную партию в «Щелкунчике» с премьером Большого Александром Волчковым. Денис тоже участвовал, но со своей партнершей. Вдруг звонят: «Можете приехать на несколько дней пораньше и станцевать Машу с Родькиным? Его партнерша получила травму...»
Та поездка, первая не в составе класса, а в качестве солистки, была незабываемой: солнце, почти летнее тепло... Кроме того, первая главная роль в статусе танцовщицы Большого театра. И такой партнер — Денис Родькин, хотя мы успели всего раз порепетировать вполноги. На следующий день пошли знакомиться с городом, а на самом деле — друг с другом. Никакого романа тогда не случилось, но Денис именно там, в Греции, посмотрел на меня другим взглядом — не как на маленькую девочку.
Денис: На том «Щелкунчике» я повредил ногу, однако смог дотанцевать партию, несмотря на сильную боль. А ведь следующим утром надо было лететь в Японию, выступать в рождественском концерте со Светланой Захаровой... Эля после спектакля имела полное право пойти отдыхать, но решила меня поддержать, отвлечь от грустных мыслей. Пришла ко мне в номер, и мы почти до утра сидели болтали. Доброта новой партнерши так тронула...
Элеонора: Я представила — у Дениса травма, а ему предстоит тринадцать часов лететь до Токио в кресле, где ногу невозможно удобно вытянуть, и у меня сжалось сердце. Вот и решила как-то помочь, приободрить...
Денис: Через год, когда уже жили вместе, я снова получил травму — на «Спартаке». На сей раз ситуация оказалась гораздо серьезнее: думал, что полгода не смогу танцевать — в итоге пропустил месяца четыре. Эля окружила меня такими заботой и вниманием! У нее репетиции, новые вводы, а она каждую минуту рвалась домой, чтобы мне что-то приготовить, просто поговорить. Но я, наверное, забежал вперед...
Элеонора: Вскоре после Греции я станцевала в «Щелкунчике» Машу — уже в Большом. Перед спектаклем очень волновалась. Это же первая сольная партия на прославленной сцене! Столько людей пришло за кулисы, чтобы посмотреть, как станцует «эта новенькая из Питера», которая всего полгода в театре. Мол, справится или нет?!
Пережить безумный стресс помог Денис. Перед началом спектакля подошел, успокоил. А дальше танцую и краем глаза замечаю: во второй кулисе на стульчике сидит Родькин! И он просидел там весь спектакль! Я почувствовала такую колоссальную поддержку, что смогла отключиться от мысли, что за мной наблюдают и другие, не самые доброжелательные взоры. Денис вообще постоянно меня стремится поддержать, рассмешить в трудной ситуации — у него же потрясающее чувство юмора. А как здорово он пародирует!
— Кого?
Денис: Лучше всего Льва Лещенко и Владимира Винокура. В детстве обожал смотреть пародии Максима Галкина* в «Аншлаге» — остальные артисты меня там не интересовали. Еще часто пародировал учителей. Как-то за спиной Эли так изобразил одного педагога, что она обернулась и начала искать глазами этого человека. А я смеюсь: «Это же я!»
— Вернемся к вашему роману...
Элеонора: Все как-то само собой случилось, и довольно просто. Однажды после репетиции «Дон Кихота» Денис пригласил в кафе — выпить чашечку кофе. А оказалось, это наше первое свидание... Кстати, в театре о нашем романе быстро узнали. Помню, в самом начале отношений Денис танцевал Базиля в «Дон Кихоте», а я — одну из двух подружек главного героя. Репетируем общие сцены, и тут «вторая подружка» замечает: «Как-то вы с Денисом странно переглядываетесь, что-то с вами не то!»
— Когда начали жить вместе, «любовная лодка» о быт не разбилась?
Денис: Нет, убрать квартиру или помыть посуду нам обоим не в тягость. Два года назад переехали в новое жилье — с потрясающим видом на Москву. И теперь у нас вообще идеальный порядок. Сначала думали о «сталинке»: я вырос в старом доме в Тушино, или как мне больше нравится называть свой район — в Покровском-Стрешнево. Но потом все-таки выбрали современный вариант. С ремонтом помог старший брат, у Евгения своя строительная бригада. Вот и мне квартиру обустроил — просто идеально! А то ведь я очень дотошный. С самого детства пока не посмотрюсь в зеркало — из дома не выйду. Мне надо, чтобы и воротничок ровно лежал, и обувь сверкала. Бабушка смеялась: «Денис, у тебя прическа не так идеальна, как вычищены ботинки!»
Элеонора: Чистая правда! Денис утром дольше меня собирается, чтобы из дома выйти. А вечером пока не наведет в квартире порядок, не уберется, спать не ляжет. Чистота — его пунктик!
Денис: Не терплю, если кран в ванной подтекает или в раковине грязная посуда. В новой квартире у нас стерильная чистота — как в операционной. Кстати, благодаря идеальному ремонту «от брата» теперь сразу замечаю в гостиничных номерах неровные стыки или швы в стене. Вижу все строительные огрехи.
— Раз у вас полная идиллия в отношениях, пожениться не собираетесь?
— Подобные планы имеются. Но такое серьезное событие, как свадьба, требует серьезной подготовки. У нас же то гастроли бесконечные, то готовим премьеры, то пандемия...
— Ревнуете друг друга к партнерам? Балет ведь самый «контактный» вид искусства...
— Да вы что? Вообще нет никакой ревности. Как и стеснения. Мы же с детства привыкаем, что рядом малоодетые девочки, а в пятнадцать лет, когда начинается дуэтный танец, становимся с ними в пару. Кстати, все мальчишки этого ждут: когда же научат делать поддержки?! В общем, близкий телесный контакт — это просто часть профессии. И только. Вспомнилась история на эту тему. Я репетировал главную партию Альберта в «Жизели». Однажды партнерша приболела. Чтобы не прерывать процесса подготовки, Александр Николаевич Ветров — теперь он мой постоянный педагог в Большом — на занятиях заменял в мизансценах Жизель. После окончания репетиций я спросил, удалось ли мне создать образ, возникла ли у нас с Жизелью нужная актерская химия. Ветров пошутил: «Насчет химии не знаю. Главное, чтобы до физики не дошло...»
Очень рад, что работаю с Александром Николаевичем, он настоящий профессионал и продолжатель истинных традиций Большого театра.
— Денис, как вы попали в балет?
— Моя семья не имеет отношения к искусству. Сам же я мечтал стать машинистом поезда, причем одного конкретного состава... Каждое лето меня отправляли к дедушке с бабушкой в деревню Жерлык Красноярского края — из Москвы добирались туда четверо суток! Иногда приходилось ехать в плацкарте, у туалета. Но в детстве на подобные неудобства внимания не обращаешь. Мне очень нравилось долгое железнодорожное приключение, мечтал: вырасту и стану водить поезда из Москвы в Красноярск. Кстати, думал, что все четверо суток машинист не спит и круглосуточно «рулит»...
В деревне я и картошку копал, и дрова колол, и сено косил, и комбайн немножко пробовал водить (дедушка мой — знаменитый комбайнер, Герой Соцтруда). Только корову не доил. Она у нас была настоящей деревенской «женщиной», с характером. Никому кроме бабушки не давала к себе прикасаться. Да что там — наглая буренка была! Всегда шла во главе стада и никогда не сворачивала: перед ней должны были все расступаться. Когда ехал на велосипеде и встречал ее на тропинке, на всякий случай слезал и отходил в сторонку — вдруг боднет?
— Про деревенские радости более-менее понятно, а городские увлечения какие-то были?
— Я всегда шел по стопам старшего брата. Евгений окончил Военно-технический университет, работал в ФСБ, дослужился до майора и демобилизовался, теперь, как уже говорил, занимается строительным бизнесом. Он занимался выжиганием — и я увлекся. Женя пошел во Дворец культуры «Красный Октябрь» учиться играть на гитаре — и я за ним. Где-то дома лежит свидетельство о среднем музыкальном образовании по классу гитары.
— Сейчас инструмент в руки берете?
— А как же — каждый раз, когда танцую Базиля в «Дон Кихоте». Шучу конечно. На самом деле мой герой только делает вид, что играет. Да я уже все навыки подрастерял, не помню, какие лады зажимать.
Моим дебютом в кордебалете Большого как раз стала «роль» парня, который ловит гитару, брошенную Базилем — через спину, как букет невесты. Старшие ребята решили подшутить над дебютантом и сказали: «Ты гитару не лови — она должна пролететь мимо твоих рук. Так режиссер задумал...»
Но я-то понимал, что это не так, и инструмент поймал. После спектакля шутники похлопали меня по плечу: «Ну, Денис, тебя не проведешь!»
Так вот... Иду однажды на занятия по гитаре. Вижу — в холле Дворца культуры ребята занимаются степом. Стал наблюдать за ними. Смотрю: мимо проплывает Вилли Токарев — первая живая звезда в моей жизни. Причем утром видел его по телевизору, и вот популярный певец оказался рядом! Что Вилли делал в нашем Дворце? Но это было как наваждение: артист из телевизора посмотрел на мое изумленное лицо, спросил «Деточка, тебе автограф?» — и протянул свое фото с готовым росчерком. Стою я с фотографией Токарева, смотрю на степующих ребят. Мама, заметив, что мне нравится, говорит: «Посмотри, как красиво! Давай и ты сюда будешь ходить».
Наш педагог Александр Сергеевич Гришин ставил великолепные номера, коллектив много гастролировал по стране. Солистов было двое — я и мальчик из моей же школы. Однажды мы танцевали в концертном зале «Россия» вместе с Константином Невретдиновым, который поражал зрителей тем, что исполнял степ на руках. Он почему-то опоздал на свой выход, и нам с другом пришлось исполнить номер вдвоем. И все аплодисменты достались мальчишкам!
В конце номера мы садились на шпагат. Друг был довольно упитанным, но это движение делал лучше меня. Однажды я поинтересовался: «Как тебе это удается?» Он сказал, что занимается в детской студии при театре танца «Гжель». Оказалось, студия находится на первом этаже подъезда, в котором жил я! Сколько раз пробегал мимо двери, в которую заходили дети, но ни разу не поинтересовался, что там. Вот она — судьба!
Так в девять лет я попал в школу при «Гжели». Мама уверяет, что когда был совсем маленьким, мы с ней ходили на концерт ансамбля и в антракте я изображал «ползунок» — движение народного танца, когда руки сзади на полу, а артист «идет» вперед ногами. Она пыталась меня успокоить, а я все его повторял.
Кстати, все артисты в серьезных ансамблях народного танца имеют классическую хореографическую подготовку. В «Гжели» у нас была такая же программа, как в Московской академии балета и в Вагановской — классический танец, дуэтный, исторический. В 2003 году школа официально стала хореографическим училищем.
У нас были блестящие педагоги. Мой, например, Андрей Александрович Евдокимов, выпустился в 1989-м из Академии Вагановой, был солистом Большого театра, работал с Михаилом Лавровским. Другой педагог, Сергей Сергеевич Смирнов, танцевал Спартака в новосибирском театре, много репетировал с Юрием Николаевичем Григоровичем. Любил похвастаться: когда прыгал «разножки» в первом акте, Григорович его сдерживал «Потише, потише, не надо так эффектно...»
— Нравилось стоять у балетного станка?
— Первые года четыре все категорически не нравилось — и сами занятия, и трико, похожее на колготки. Постоянно выдумывал причины, чтобы прогулять класс: то голова болит, то нога ноет. Гораздо больше нравилось гонять мяч! У меня это неплохо получалось. В итоге тренер молодежного клуба ЦСКА пригласил в футбольную школу, но мама испугалась: «Нападающие должны отбивать мяч головой, ты заработаешь сотрясение мозга. Занимайся уж лучше балетом...» Как же я тогда расстроился! Но жизнь показала: мама оказалась права. Кстати, не сотрясение, а перелом ноги я получил, как раз играя в футбол с ребятами в балетном зале — даже не мячом, а носком. Одноклассник заехал мне ногой по малой берцовой кости. В результате три месяца в гипсе, полгода восстановления.
Отношение к балету изменилось, когда в тринадцать лет попал на «Лебединое озеро» в Кремлевский дворец. Мамина знакомая работала администратором касс и часто выписывала нам контрамарки — мы заходили во Дворец через служебный вход. Помню, однажды поднимаемся в лифте, а там стоит балерина и растягивается — нога выше головы. На меня это произвело большое впечатление, хотя я и сам уже занимался балетом.
Дешевые билеты на балетные постановки помогал доставать и мой педагог Сергей Сергеевич. Но я, маленький, не понимал, что он делал это, чтобы мы кричали «Браво!» его сыну, который танцевал в спектаклях. Как-то мне понравился другой артист, и я от чистого сердца орал «Браво!» ему. После спектакля Смирнов попенял — мол, так нельзя. Я понял, что натворил, и пообещал: «Больше такое не повторится...»
Так вот, попав в Кремль на «Лебединое», на самом балете я спал. Но в антракте купил кассету с записью «Спартака», где танцевали Владимир Васильев и Марис Лиепа. Посмотрел и понял: вот что я хочу делать в жизни. И больше ничего! С тех пор полюбил классику. Это потом уж увидел, что у меня данные получше, чем у остальных ребят в классе: ноги подлиннее, рост повыше...
— Занятиям балетом не мешало то, что вы левша?
— В обычной жизни это иногда причиняет некоторое неудобство. Но все балеты Григоровича поставлены для левшей, он же сам такой. И Владимир Васильев, на которого Григорович ставил «Спартака» и «Щелкунчика», тоже. Поэтому спектакли Григоровича для меня очень удобны. А в других постановках приходится изменять движения, чтобы выполнять их с ведущей ноги.
— После окончания училища мечтали о Большом театре?
— Что вы?! Просто хотел работать в какой-нибудь балетной труппе, любой. Ведь до меня, и после тоже, ни один выпускник школы при «Гжели» в Большом не танцевал, даже в кордебалете. Знаменитое здание с колоннами на Театральной площади казалось недостижимым космосом. Задумался о «несбыточном», только когда на выпускном курсе выступал на фестивале хореографических училищ.
Лучших ребят там отбирали для концерта в Большом театре. Мы с партнершей танцевали па-де-де из «Сильфиды». Она жюри не понравилась, а меня отобрали на гала-концерт, хотя случился конфуз: во время танца я потерял балетку! Так резко «кинул» ногу, что туфля улетела и я дотанцовывал без нее. Причем улетела в кулису и попала кому-то по голове. С тех пор всегда пришиваю балетки к трико. Так вот, именно тогда и закралась робкая мысль: раз меня отобрали, может, могу работать в кордебалете Большого? Это было верхом мечтаний.
— И вы отправились туда на просмотр?
— Нет. Сначала поехал в Петербург к Борису Эйфману, который сразу предложил две большие роли. Но мысль о Большом не отпускала. Решился спросить у своего педагога Евдокимова, когда будет показ в труппу Большого. Он говорит: «Завтра. Но знай — тебя не возьмут! В Большом нужен или блат — берут только «своих», или сверхталант...»
К сверхталантливым себя не относил, к блатным — тем более. Но рискнул. На просмотре был весь цвет Большого театра — Юрий Владимиров, Михаил Лавровский, Людмила Семеняка, Марина Кондратьева, Борис Акимов. Претенденты встали к станку, и Акимов провел с нами урок.
Со мной пробовались сильные ребята, которые участвовали в конкурсах, были на слуху. Я же был никем — «мальчик из «Гжели». Но у меня имелось два козыря. Во-первых, сценический опыт — мы же в училище много выступали. Во-вторых, рост сто восемьдесят шесть сантиметров: я был самым высоким из тех, кто показывался.
— Высоким что, легче танцевать?
— Наоборот, и прыжки, и пируэты делать труднее. Зато высокие на сцене смотрятся лучше. Кстати, в Большом теперь есть и девочки почти такого роста.
— Но высокую балерину ведь тяжело поднимать?
— Бывает маленькая девочка, а тяжелая. И наоборот — высокая, но легкая. Зависит от костяка. На следующий день Евдокимов сказал с некоторым удивлением: «А ты на показе всем очень понравился». Но мне никто не позвонил...
Через два месяца я был с училищем на гастролях в Сирии (там еще не было войны) — солировал в «Баядерке» и «Сильфиде». Вдруг звонит Геннадий Петрович Янин, тогдашний заведующий балетной труппой Большого:
— Приходите на класс.
Не веря своим ушам, переспрашиваю:
— Так вы меня берете?
— Если звоню, значит, беру!
Когда увиделись в театре, Янин уточнил: «Мы тебя взяли, потому что в кордебалет нужны высокие артисты. На большее не рассчитывай». Но я был счастлив танцевать в Большом и просто в кордебалете с зарплатой в восемнадцать тысяч рублей — потом, конечно, ее подняли. К тому же еще в училище понял: глупо обижаться на несправедливое отношение — надо просто работать. Один педагог демонстративно отворачивался от меня, будто не замечал. Зато постоянно уделял внимание мальчику без данных, а тот после училища бросил балет...
— Как вас приняли коллеги?
— Первые два месяца было сложно: думал, что попал в ад. Чувствовал — надо мной все подсмеивались. Вот стоят своим кружком балерины, танцовщики, оглядывают меня, и в их глазах читаю: он же ничего не может, не умеет. Да уж, совсем обнищал талантами наш театр, раз неизвестно кого не пойми откуда набирают...
— «Не пойми откуда» — в смысле из «Гжели»?
— Ну да... На самом деле так неласково относились не только ко мне. В Большом есть традиция принимать новичков не сразу. Вот и мне первое время не предлагали ролей. Каждое утро приходил на класс... и меня никто не замечал.
Все изменилось, когда основная труппа уехала на гастроли в Испанию. В Москве остались только два педагога: прима-балерина Надежда Грачева и Николай Цискаридзе. К Николаю Максимовичу идти побоялся, про него говорили, что на всех кричит, такой строгий, такой требовательный — у него не расслабишься. Да я и сам, проходя мимо дверей его класса, постоянно слышал, что там громы гремят и молнии летают. Наверное поэтому у Николая Максимовича тогда занимались только девочки — мальчики, видимо, боялись, что на них он еще сильнее будет кричать.
Позанимался в классе Грачевой, но там не пошло. Решил попробовать с Цискаридзе: «Ну накричит — пусть. Терять-то мне нечего, идти больше некуда...» В тот день в его класс вместе со мной пришли все новенькие мальчики. Но Николай Максимович остальных в упор не видел: смотрел только на меня, постоянно делал замечания, а в балете это главный показатель: значит, ты педагогу интересен. Слышу, говорит Янину: «Ген, гляди, какие красивые ноги, какой высокий у него прыжок!»
После урока Цискаридзе мне сказал:
— У тебя потрясающие данные, можешь танцевать главные партии. Теперь начинай думать головой.
Я растерялся, уточнил:
— Думать головой — это значит ходить к вам на класс?
— Ну да...
Кто-то видел меня только в кордебалете, а Николай Максимович разглядел перспективы премьера. С тех пор стал заниматься у него.
— На вас Цискаридзе кричал?
— Конечно! И понимаю почему: он заставляет быстрее идти вперед, по максимуму выжимает все, что в тебе заложено. Оттого и кричит, и ругает, и требует. В общем, я давно привык и не обращаю на это внимания. Просто слушаю Николая Максимовича и фильтрую: лишние эмоции пропускаю, полезную информацию принимаю к сведению. С Цискаридзе советуюсь и теперь. Приезжая в Петербург, всегда заглядываю к нему в Академию Вагановой...
Первым балетом, где сделал что-то заметное, стал «Ромео и Джульетта» в постановке Григоровича — станцевал одного из товарищей главного героя. Почему-то был уверен, что Юрий Николаевич на репетиции обратит на меня внимание. И не ошибся. Мэтр крикнул на весь зал в микрофон:
— Мальчик справа, почему вы так плохо делаете пируэт?! — он ко всем вне зависимости от возраста обращается на «вы».
Как же я расстроился! Пролепетал:
— Я исправлюсь...
Постарался, и Григорович похвалил:
— Вот сейчас лучше!
— Через пару лет вы уже танцевали князя Курбского в его балете «Иван Грозный»...
— Мне повезло: когда в 2012 году балет возобновляли, один премьер отказался от партии Курбского и я воспользовался шансом. Репетировал с тремя педагогами. С первым исполнителем роли Борисом Акимовым (он так со мной подготовил партию, что разбуди ночью — станцую). С Андрисом Лиепой, тоже танцевавшим Курбского, — он подсказал детали, которые очень выигрышно смотрятся. И конечно с Николаем Максимовичем.
Григорович сначала моего Курбского не признавал, все время подстегивал: «Давайте прыгайте! Или вы устали? Давайте еще раз...» Однажды заявил Акимову: «Боря, если ты из этого мальчика не сделаешь Курбского, я тебя отстраню от работы в балете!» На самом деле все замечания Юрия Николаевича значили только то, что он знал: я могу танцевать лучше.
На прогоне «Грозного» я Григоровичу понравился. Обомлел, когда тот в своем синем беретике, с микрофончиком в руках сказал: «Денис молодец! То, что мне было надо, в вас прорвалось! Я в вас верю. — Никогда не слышал, чтобы Григорович кого-то при всех выделил. Затем он добавил, обращаясь к руководству театра, которое стояло рядом: — Парень-то может!» А руководство на тот момент не очень хотело, чтобы я танцевал главные роли. В общем, после таких слов Григоровича почувствовал себя богом!
— И вскоре станцевали Спартака!
— Помню, в перерыве репетиции заскочил в буфет за водой. На руках цепи, которые положены моему герою, снимать их не стал. В коридоре нарвался на Григоровича. Он заметил цепи, спросил:
— А что вы готовите?
— Спартака.
— Так, ступайте в зал, сейчас приду.
Я заволновался:
— Да я же только начал роль готовить...
— Если вы Спартак, я это увижу.
Никогда так не волновался, как в тот день, — ног не чувствовал. По-моему, «слетел» со всех прыжков! Очень хотел показать Григоровичу нужную эмоцию, что могу быть Спартаком. Но выглядело это, конечно же, смешно. Закончил, подхожу к Григоровичу, он говорит: «У вас все не получилось. Но вы — Спартак». И вышел из зала...
Кстати, в «Спартаке» однажды упал (надеюсь, первый и последний раз — тьфу-тьфу...). Для балетных спектаклей на сцене расстилают специальный линолеум и крепят его скотчем. Именно на скотче я поскользнулся и упал. Но смог сделать это высокохудожественно: музыку не потерял, многие подумали, что так и надо.
Элеонора: У меня случилась похожая ситуация в «Лебедином». Танцевала польскую невесту. Передо мной на сцене была невеста испанская, и у нее (или у кого-то из ее партнеров) от костюма оторвались бусины. Чувствую, начинаю скользить и так аккуратненько сажусь на попу! Стараюсь поэлегантнее перевернуться, встать и дотанцевать. Ждала какой-то реакции от руководства — наш худрук Вазиев все спектакли смотрит. Но санкций не последовало: проходя мимо, Махар Хасанович лишь улыбнулся. Видимо, я очень смешно упала!
— Элеонора, как вы попали в балет, гены позвали? Ведь знаменитая русская балерина Матильда Кшесинская — ваша родственница?
— Да, я прихожусь ей праправнучатой племянницей. В свое время папа специально отправился в Париж, чтобы собрать сведения о Матильде Феликсовне. Не зная французского, просто заходил в рестораны, кафе и расспрашивал служащих, не знают ли они старых русских балерин. И представляете, сработало! Он разыскал нескольких учениц Кшесинской, которые рассказали о ней много интересного...
У Матильды был старший брат Иосиф. Он тоже танцевал в Мариинке (в революцию 1905 года Кшесинский стал одним из лидеров группы, предъявившей Дирекции императорских театров требования по улучшению условий труда артистов, за что его уволили и восстановили только через девять лет) и преподавал — среди его учениц была Анна Павлова. Получил звание заслуженного артиста Республики. Умер вместе с женой во время блокады, где похоронен — неизвестно.
Во втором браке у Иосифа родилась дочь Целина, которая стала балериной и вышла замуж за инженера Константина Севенарда. Их сын Юрий Севенард, мой дедушка, — известный советский гидростроитель, возглавлял строительство Асуанского гидроузла в Египте, Нурекской ГЭС. Папа мой тоже инженер. И старший брат Петя сначала поступил в политех, где учились отец и дедушка, но через полгода ушел и поступил в театральную академию.
У нас дома хранились сценические костюмы Матильды, ее отца и брата. Например шляпка, в которой она запечатлена на нескольких фото: «под настроение» Кшесинская украшала ее разными драгоценными безделушками. Мама долго хранила семейные реликвии, но потом их отдали в музей Академии Вагановой, чтобы эти вещи видели не только мы.
— Примеряли наряды Матильды?
— Конечно! Костюмы просто потрясающие. Но сейчас в них танцевать было бы невозможно. Они очень тяжелые — масса отделки из натуральных камней, металлических деталей. А в корсеты вшит китовый ус, затягивающий талию в рюмочку. Настоящая «арматура», которая не гнется...
Я примеряла эти костюмы, когда мне было лет семь или восемь, и они были мне чуть велики. Сейчас-то в них не влезла бы. Во времена Матильды Феликсовны к балеринам были совсем другие требования: очень тонкая талия, небольшой рост. Сейчас в классическом балете девочки гораздо выше и пропорции иные...
Главную роль в моем выборе профессии сыграла мама. Она выросла в мире музыки. Ее папа Семен Чебушев был известным питерским джазовым музыкантом, много лет проработал главным дирижером Ленинградского цирка на Фонтанке. Кстати, в одной из серий мультфильма «Ну, погоди!» звучат его джазовые аранжировки.
Мама в детстве хотела стать балериной, но не сложилось — она историк. Однако балет, театр, музыку всегда страстно любила. Всех детей, нас в семье четверо, постоянно водила на симфонические концерты, в оперу, а дома на праздники готовила с нами концерты. Мы мастерили костюмы, пели, читали стихи. Неудивительно, что старший брат стал актером, а я и младшая сестра Ксения окончили Вагановскую академию. Младший брат Костя выпустился из школы и только выбирает профессию...
— Мама мечтала о балете. А вы сами?
— Мне всегда нравилось танцевать, но поступление в Академию Вагановой стало серьезным испытанием. Стоишь в трусиках, какая-то женщина подходит, задирает твою ногу, на тебя смотрит комиссия. Первые полгода было очень скучно. Я-то пришла учиться танцевать, а меня поставили лицом к стенке и заставили повторять непонятные движения. Педагог все время твердила: «Эля, вернись к нам, не витай в облаках!», а я смотрела в стену, ножкой водила, но в мыслях представляла «Спящую красавицу» и «Лебединое озеро».
В итоге на первом экзамене получила позорную «тройку условно». Зато после этой встряски начала работать. И все равно первую пятерку, правда с минусом, получила только в девятом классе. В училище считается, что лучше занизить оценку, чтобы ученику было к чему стремиться...
— А еще в балетных училищах девочек морят голодом. И там такая конкуренция, что одноклассницам битые стекла в пуанты насыпают!
Денис: Вы еще подрезанные ленточки на балетных туфлях вспомните! Может, это когда-то и случалось, но не сейчас. А слово «конкуренция» в балетном театре я бы заменил на слово «зависть». Да, ее много. И во взглядах на тебя людей, и в том, что говорят за спиной, в интонации. Вчера с тобой человек душевно разговаривал, а сегодня едва здоровается. И конечно, коллеги твоего уровня никогда не похвалят...
Элеонора: У нас в классе не было конкуренции, мы дружили. Может оттого, что все 1998 года рождения, а тогда, в кризис, родилось совсем немного детей. У нас выпускалось всего десять девочек — это очень мало!
Что касается веса, то моя педагог однажды сказала: «Пусть у меня лучше будет полненькая, но здоровая ученица». Конечно, когда ты уж совсем «толстая», отправят взвешиваться, на беседу с врачом. Ведь вес часто возникает не от переедания, а от гормональных сбоев, и если бездумно начать голодать, можно подорвать здоровье.
У меня проблем с весом никогда не было, однако мы с подружкой бегали взвешиваться каждый день — «для себя». Один день пропустили, так нас потом разыскала встревоженная медсестра: «С вами все в порядке? Когда не пришли, я испугалась, что с вами что-то случилось...» В театре же такие нагрузки, что вес уходит сам. Приходишь вечером после трудного спектакля, и нет сил поесть...
— Цискаридзе часто называет вас лучшей выпускницей Вагановской академии 2017 года. Почему не остались работать в Питере?
— Я мечтала танцевать в Большом. И когда в последнем классе на зимних каникулах Цискаридзе, который меня всегда очень поддерживал, предложил: «Не хочешь съездить на просмотр в Большой?», я, конечно же, согласилась. И меня взяли!
Но после выпускного экзамена неожиданно предложили работу и в Мариинском театре, а я же там с детства столько спектаклей пересмотрела, с такими блестящими исполнителями! Однажды педагог просто посадила меня в машину: «Сегодня Ульяна Лопаткина танцует «Бриллианты» Баланчина, это нельзя пропустить!» И она была права!
У меня разрывалась душа. Мама была за Санкт-Петербург. Но я доверилась внутреннему чувству, которое твердило: «В Москву, в Москву!» Тем более что руководитель балетной труппы Большого Махар Хасанович Вазиев сказал, что уже в сентябре мне дадут станцевать «афишную роль» — сольную вариацию в «Дон Кихоте»... Очень тяжело, очень стыдно было звонить в Мариинку и говорить, что еду в Москву. Но я сделала выбор...
Первые несколько месяцев здесь обитала в квартире у дедушки. Города совсем не видела: дом — театр, дом — театр. Жила в таком напряжении, что с трудом могу вспомнить то время. А через полгода случилось в моей жизни счастье — Денис. И уже с ним Москва для меня открылась. Я успокоилась и просто начала воспринимать новый город, новую жизнь...
— Период притирки у вас с Денисом был?
Денис: Да нет. У нас с Элей какое-то удивительное взаимопонимание. И на самоизоляции, оказавшись постоянно нос к носу, прекрасно себя чувствовали.
Элеонора: Только проблемы со сном у обоих начались. Мы же привыкли много работать, а тут нагрузок нет. Ложились спать, когда уже рассветало — в четыре ночи (или утра?), вставали в два дня. Организм не уставал и не мог вовремя заснуть.
Денис: Мы с Элей пытались репетировать в квартире: купили балетный станок, специальный «танцевальный» линолеум. Упражнения у станка еще можно как-то сделать. А вот когда попробовали прыгать, сразу же пришел сосед снизу. Извинились, объяснили, что танцуем...
Кстати, на самоизоляции я вдруг начал готовить. Мое фирменное блюдо — «балетный» плов: вместо баранины курица, вместо подсолнечного масла оливковое, плюс рис, морковка, лучок. Теперь многие друзья просят, чтобы я его приготовил.
— Век артиста балета короток. Вам, Денис, всего тридцать, но может, уже задумывались об этом? Например ваш педагог Николай Цискардизе помимо хореографического образования имеет еще и юридическое...
— У меня есть педагогическое образование в области балета. Но решил получить еще одну профессию, «пошире». Сейчас учусь в МГУ, в Высшей школе культурной политики и управления в гуманитарной сфере, чтобы разбираться в работе не только театров... Так что о будущем думаю, тылы готовлю. Однако время, когда придется повесить балетки на гвоздь, не тороплю. Хочется много танцевать — и в старых постановках, и в новых...
Подпишись на наш канал в Telegram