Однажды в конце девяностых ко мне в самолете подходит стюардесса: «Валдис Евгеньевич, пилоты приглашают вас к себе в кабину». Понимаю, что до меня туда звали, может, только Гагарина и Макаревича, а теперь вот и мне дают порулить... Рассказал эту историю Андрею: «Макар, все, я достиг славы!» — «Нет, нет и нет! — ответил он. — Ты только в самом начале славы. Вот когда к тебе подойдет стюардесса и скажет: «Валдис Евгеньевич, пилот приглашает вас к себе в салон порулить», а ты ответишь «Передайте, пожалуйста, пилоту, чтобы не отвлекался, мне же принесите еще водочки!» — вот тогда ты станешь известным человеком!»
— Валдис, самый известный проект «Угадай мелодию» стал вашей визитной карточкой. А как все начиналось двадцать семь лет назад?
— Однажды меня пригласил Влад Листьев и предложил стать ведущим нового шоу. К тому моменту я уже имел в послужном списке несколько проектов, которые не достигли особого успеха на телевидении.
Спрашиваю:
— Влад, тебя не пугает, что у меня большая история по закрытию проектов?
На что он ответил:
— Знаешь, а у меня неплохая история по открытию проектов. Посмотрим, чья возьмет?
Следом обсудили гонорар. Листьев спрашивает:
— Сколько ты хочешь?
Набираю воздуха и не глядя ему в глаза выдаю:
— Двести долларов за программу! — хотя предложи он мне сто — тут же согласился бы.
— Не вопрос, — говорит, — это твои деньги. Но давай так: если программа войдет в десятку самых популярных, пересматриваем финансовые отношения в сторону резкого повышения гонорара. Если войдет в тройку, а я верю, что такое возможно, — то в еще большую сторону.
Через три месяца мы были первыми. С аудиторией 132 миллиона человек программа была занесена в Книгу рекордов Гиннесса. Вообще, это оказалась очень тяжелая история, поскольку Влада убили первого марта, а одиннадцатого мы вошли в павильон... Мне позвонил Андрей Разбаш со словами: «Это последний проект и наследие Влада. Сделать его — вопрос чести, поэтому он будет доведен до конца». Тяжело было стартовать, ответственность-то колоссальная...
Мы сделали хорошую работу, и я искренне считаю, что она хрестоматийная с точки зрения истории телевидения. Кстати, слоган «Самая музыкальная из всех игровых и самая игровая из всех музыкальных» придуман Лешей Кортневым. И его до сих пор используют другие проекты в своих интерпретациях.
— Каким образом вы вообще попали на телевидение с философским дипломом МГУ и карьерой в группе «Несчастный случай»?
— Мы снимали свои клипы — по ночам на «ворованную» камеру. То есть после официальных съемок техника ехала не на склад телецентра, а отправлялась к нам. За наличный расчет, естественно.
Наш приятель Сережа Денисов работал в телекомпании «Авторское телевидение». Он показал клипы генеральному продюсеру Анатолию Малкину. Тот пригласил нас и сказал: «Ребята, вы талантливы. У меня в приемной сидит Игорь Угольников, мне кажется, вы сообща создадите что-нибудь интересное. Идите, придумайте какую-нибудь программу, денег я вам дам». Так появился проект «Оба-на!» — телевизионное ревю шуток.
На пальцах выкинули, кто станет главным режиссером, выпало мне. Формально я был руководителем программы, но делали мы ее все вместе: каждый из нас был и режиссером, и сценаристом, и автором. Но мне режиссура стоила двух отмороженных пальцев на ногах.
Актеры сидели в вагончиках и грелись горячительными напитками, потому что был дикий дубак. Мы с оператором на морозе долго ходили и выстраивали сложную мизансцену с шестью арендованными старинными машинами. А эти веселые пьяные гады вышли и быстро все сыграли! Тогда поклялся, что больше никогда не буду режиссером. Я актер — мое место в буфете!
После второго выпуска поняли, что с Игорем расходимся во взглядах на природу юмора. Было два варианта: либо заставить Игоря делать как хотим, либо уйти самим. Мы ушли делать свое «Кабаре «Синие ночи». Там уже расстались с Анатолием Малкиным: он считал, что у нас должна петь, условно говоря, Пугачева. А мы говорили, что она в кабаре может спеть, но только в том жанре, в котором ее никогда не слышали. Закончилось все тем, что нас уволили.
Однако несмотря на неудачи, нас заметили, и я начал получать телевизионные предложения. Было, например, телешоу-аукцион «Год собаки». Знаменитая съемка, поскольку она оказалась последней для Отари Квантришвили, через два дня его убили. Больше ничего об этой программе сказать не могу. Потом Алексей Лысенков предложил стать ведущим проекта «И все». Его спонсировал телемаркет, который скоро лопнул, и мы не вышли в эфир.
Через некоторое время опять звонит Леша и сообщает, что нас зовут в программу «Пилот» о музыкальных новинках, а мы выступаем в роли пилотов, которые руководят «музыкальным полетом». Помню, поехали на «Мосфильм», подобрали себе абсолютно реальные костюмы летчиков двадцатых годов: кожаные галифе, высокие на шнуровке ботинки под колено, куртки.
Антон Табаков, который был продюсером проекта, понес его Владу Листьеву. Мы с Владом пересекались в молодежной секции СТД. Тот сказал, что программа дрянь, но Пельша нужно взять на какой-то другой проект. Ну а дальше вы знаете... В определенный период у меня было семь эфиров в неделю: «Угадай мелодию», «Русская рулетка», «Розыгрыш» и «Властелин вкуса».
— Программа «Розыгрыш» очень интересная, но с точки зрения морали ее сложно оценивать. Как вы отнеслись к идее этого проекта?
— Никак. Я сижу дома, раздается звонок из приемной гендиректора:
— Вы дома?
— Да.
Через минуту опять звонок, уже от Константина Эрнста:
— Я тебя прошу приехать в «Останкино» на съемки программы «Розыгрыш».
— Константин Львович, а я вроде завтра должен приехать. Мне ведущий проекта Леня Якубович звонил, просил ему помочь.
— Нет, ты не понял. Прошу приехать и стать ведущим, Леня отказался.
— Когда съемки?
— Когда приедешь.
В шесть я приехал, а в восемь начали работать. Сюжеты смотрел в студии, где мы уже устраивали свои розыгрыши, и они тоже драматургические. Сняли одну программу, потом еще две, и дело пошло.
Каждый раз, появляясь в студии, я говорил гостям: «Мы вас искренне любим и снимали розыгрыши, чтобы вы себя проявили как герои, попавшие в смешную ситуацию. Естественно, будем вас мучить, но в этом ничего личного». Говорил это абсолютно искренне, потому что было несколько розыгрышей, где участники повели себя некрасиво. Их не показали, хотя могли.
Ну не бывает милых розыгрышей! Когда снимали сюжет, как Собчак похищают и собираются продать в гарем в Эмиратах, зрители подходили и говорили: «Надо было еще жестче! Жестче!» Таков формат.
Конечно, некоторые ситуации были на грани, но опять же это прощается, если вы любите своих звезд. Помню глаза Ягудина, когда вместо его друга на массажном столе лежал йог, которому ноги закидывали за затылок. Глаза и реакция Леши, застывшего от шока так, что его не могли сдвинуть с места, — высший пилотаж.
Или розыгрыш Вити Шендеровича: многоходовка по доведению человека до белого каления шаг за шагом... Как же он орал в гримерке, поняв, что его разыграли! Нет, не от злости, просто понял, что это шутка и он не сошел с ума.
Жесткая история была с Абдуловым, который попал в ресторан, где едят собак. После съемок он сказал:
— Вы, конечно, твари конченые!
— Саша, — спрашиваю, — что случилось?
Он в ответ:
— Ну как вы могли?! Прошло две недели, как моя собака умерла.
Пришлось извиняться, но мы действительно не знали о его трагедии... Такова планида программы «Розыгрыш».
Впрочем, какие-то шутки были абсолютно безобидными, но мы при этом все равно получали. Когда к нам пришел Николай Николаевич Дроздов, его повели в студию вместе с другими участниками, якобы на инструктаж, чтобы рассказать, что с ними произойдет.
Говорим: «Дорогие друзья, это очень важно, от этого зависят ваша жизнь и здоровье. Пожалуйста, будьте внимательны, запоминайте все, что скажем». Сидят три манекена на местах, где должны быть гости. С манекенами происходит то, что потом якобы произойдет с героями. Из декораций вылетает огромное ядро и расшибает средний манекен. Другой, который на месте Дроздова, катапультируется. Его вышвыривает на пятнадцать метров вверх, и он падает на сетку. Я говорю: «Дядя Коля, не волнуйтесь, у нас тут все рассчитано...» Гости стоят в ужасе, не понимая, что их уже снимают. Потом была абсолютно ангельская реакция дяди Коли. Он начал звонить дочери и говорить, что немножечко беспокоится за свою спину.
Сам розыгрыш был совершенно безобидным: дочь, которая везла Николая Николаевича, вышла «на минуточку», оставив папу в автомобиле на шоссе. И тут оказывается, что образовалась пробка: не могут проехать курьер из пиццерии, буксует КамАЗ, застряла реанимация, мчащаяся на роды, из нее выбегает роженица, появляются молодожены, пожарная машина... То есть получилась веселая сумятица, но даже за это мы огребли шквал негатива. Оказывается, Николая Николаевича разыгрывать вообще нельзя, потому как люди его настолько любят, что считают: тот, кто подшучивает над Дроздовым, мразь! Хотя все было совсем безобидно и его дочь была нашей союзницей.
— Почему вы выбрали именно философский факультет МГУ?
— Потому что на троллейбусе № 34 я добирался от станции метро «Университет» до кинотеатра «Литва» (у меня бабушка жила на Мосфильмовской улице) и каждый раз, проезжая мимо главного здания МГУ, понимал, что хочу там учиться. Всегда мечтал поступить именно в Московский государственный университет ордена Ленина, ордена Октябрьской Революции и ордена Трудового Красного Знамени, ордена Сухэ-Батора... Мы, кстати, нашли почти все ордена, когда снимали фильм «Самый умный в мире небоскреб».
И это же объективно лучший вуз страны. Когда моя старшая дочь Эйжена сказала, что идет в магистратуру на биофак МГУ, я был счастлив. Вы должны понимать: кто учится на биофаке — это просто суперботаны. Вот если подъедете к корпусу гуманитариев, заметите сплошные автомобили бизнес-класса. У биофака такого нет, туда идут исключительно для того, чтобы учиться. При том что у студентов-биологов фиолетовые волосы, черные ботинки на «манной каше» с рифленой подошвой... Сачкануть не удастся, там тебя с первого дня заставят резать мышей и проводить опыты на мозге лягушек.
Мой же выбор строился исключительно на юношеском максимализме. Я был лучшим по истории и географии, подозреваю, что во всей школе, а в девятом классе нам стали преподавать обществоведение, и я подумал: что-то непонятно. Вроде все предметы знаю, а с этой наукой надо бы разобраться.
В наше время подать документы на философский факультет было сложно: помимо аттестата и характеристики требовалась рекомендация от горкома Коммунистической партии Советского Союза либо от ЦК комсомола вашей республики. Я получил рекомендацию ЦК ЛКСМ Латвии. Мне дали добро, так как защищал честь школы на соревнованиях по стрельбе и занял третье место в республике, благодаря чему наш район был в лидерах.
— Тогда же вы с Алексеем Кортневым создали группу «Несчастный случай». Как вообще решили заняться музыкой?
— Первого сентября я стал студентом, а уже пятого пришел наниматься в качестве актера в Студенческий театр МГУ. Моя тетя там играла и много о нем рассказывала. Это был легендарный коллектив — второй старейший театр России и первый публичный Москвы.
У меня были актерские способности, я даже когда-то пробовался в «Ералаш» и прошел все три тура. Был сюжет с такими персонажами: безбилетный пассажир, водитель автобуса и контролер, остальные четыре человека, в том числе я, просто пассажиры с билетами. Попробуйте-ка в такой роли блеснуть!
Понятно, у безбилетников есть что сыграть, а что делать законопослушным пассажирам? Я принялся изображать, что еду без билета, чтобы помочь настоящему зайцу как-то прошмыгнуть. То есть нагло натянул одеяло на себя и стал единственным прошедшим отбор.
Мне сказали: «Ждите вызова в Москву на съемки «Ералаша». Фиг, никто меня не вызвал! Я поэтому ни разу не снимался у Грачевского, говорил: «Нет, Борь, ты мне такую психологическую травму нанес в детстве...»
Проходить прослушивание в театре оказалось проще благодаря тете. Главный режиссер дал понять, что это лишь формальность, мол, будьте любезны, Валдис Евгеньевич, что-нибудь нам почитать. Я что-то прочел, что-то изобразил на гитаре — тогда еще считал, что умею на ней играть. В общем, как-то лениво все это исполнил.
Следующим был Леша Кортнев. Как же он старался! И пел, и на гитаре играл, и декламировал стихи собственного сочинения, и сценки показывал... Я смотрю на него: «Вот чудак!» Как мы с вами понимаем, когда показывался я, Леша подумал то же самое.
Оба были приняты в студенческий театр, а через неделю, тринадцатого сентября, пришли на репетицию. Вышли покурить, и Кортнев рассказал о своей мечте. Когда-то в его школе старшеклассники создали музыкальную группу, которая называлась «Несчастный случай», и он дал себе клятву собрать собственный коллектив. К тому времени школьная группа распалась, название было свободно. Лешка предложил создать дуэт «Несчастный случай», ну а я всегда открыт для коллабораций. Вот так тринадцатого сентября 1983 года родилась наша группа. Не по факту первой песни, а по факту предложения.
У нас были две готовые песни, когда состоялся первый конкурс самодеятельности механико-математического факультета МГУ, где Кортнев учился. Мехматяне, физики и химики считались первыми по самодеятельности. Это у нас на философском ерунда, куда никто не ходил, а у них реально первая поточная аудитория забита, все мехматяне сидят друг на друге, потому что уважают творчество.
Пели, конечно, какую-то хрень типа «Парусов «Крузенштерна». И тут мы выходим с песнями «Ящерка» и «Гоняясь за бизоном». Нам дают Гран-при: два билета во МХАТ и какую-то статуэтку. Кортнев ее сразу себе забирает, мне отдает билеты: «Повышай культурный уровень, тебе это очень надо...» Я пошел с девушкой в театр, как сейчас помню, на «Старый Новый год» в прекрасном составе. Статуэтку же Лешка где-то посеял, поэтому я всегда говорю, что культурно более обогащен. Дальше мы кооптировали в коллектив Пашу Мордюкова — саксофониста, так появилось трио.
Очень хорошо запомнил наше первое разочарование, постигшее на фестивале в Армении. Лешка с Пашей пели песню «Я верю ей». Там был фантастический проигрыш на саксофоне. Они сначала на двух гитарах исполняли, потом Петрович сбрасывал гитару, перецеплял сакс, и дальше шла нежнейшая мелодия. Нам казалось, что ничего красивее этой музыки не существует.
Премьера песни, я пошел в зал, чтобы увидеть в непосредственной близости, как армяне будут умирать от этой красоты и счастья, укладываясь штабелями. И вот конец второго куплета, Леша читает текст речитативом, доигрывая свою тему на гитаре. Петрович перецепляется, и... вместо божественной музыки раздается жуткий козлетон! Он забыл смочить трость саксофона. Я, естественно, сделал вид, что не знаю этих людей.
Вторая печальная история случилось, когда мы проиграли финал КВН в 1987 году. Состязались новосибирцы, днепропетровцы и мы. Нам рассказывали, что как раз в этот момент шла дискотека в МГУ. Диджей вырубает музыку и сообщает: «Ребята, только что пришла новость — наши проиграли КВН». Тишина, и вдруг голос в зале: «Ко-о-озлы!» Хорошо, что меня там не было... Мы же стали первой командой университета, которая вошла в «вышку»!
— Когда впервые почувствовали себя популярным? Наверняка в университете не были обделены вниманием, в том числе и девушек.
— Ради этого все и делалось! Песни пишутся, чтобы собирать стадионы и быть популярным у девушек. А какой еще смысл в музыкальном, рок-н-ролльном творчестве?
Но не путайте славу и популярность. Популярность — это когда ты идешь по улице и видишь незнакомого человека, между вами двадцать метров, но он уже узнал Валдиса Пельша, ведущего программы «Угадай мелодию». Сейчас ему срочно нужно придумать какую-то шутку, мимо пройти нельзя. Остается десять метров, человек придумал шутку и расплывается в улыбке, когда между вами остается метра три, он щелкает пальцами, говорит: «Угадай мелодию!» и начинает дико хохотать. А фокус в том, что он сегодня уже седьмой такой.
Слава — это немного другое. Однажды в конце девяностых ко мне в самолете подходит стюардесса: «Валдис Евгеньевич, пилоты приглашают вас к себе в кабину». Понимаю, что до меня туда звали, может, только Гагарина и Макаревича, а теперь вот и мне дают порулить...
Рассказал эту историю Андрею:
— Макар, все, я достиг славы!
— Нет, нет и нет! — ответил он. — Ты только в самом начале славы. Вот когда к тебе подойдет стюардесса и скажет: «Валдис Евгеньевич, пилот приглашает вас к себе в салон порулить», а ты ответишь «Передайте, пожалуйста, пилоту, чтобы не отвлекался, мне же принесите еще водочки!» — вот тогда ты станешь известным человеком!
Слава — это когда ты почувствовал ее вкус. Она приятно-неприятная вещь, и в ней нет ничего экстраординарного. Просто нужно четко понимать, что ты должен пользоваться всеми плюсами и не реагировать на минусы.
— После ухода из группы ваша дружба с Кортневым продолжилась?
— Конечно. Мы редко видимся, у каждого своя жизнь: у ребят очень напряженный гастрольный график, у меня — съемочный, но когда встречаемся, возникает ощущение, что расстались только вчера.
Полгода назад Леша позвонил и сказал, что у них есть проект «МузФак», и мы буквально на следующий день встретились, а через две недели сделали десять выпусков. Это такая забавная культурологическая интернет-история двух песен, написанных на одну и ту же тему, но с разных точек зрения.
Нам легко работать вместе, мы понимаем друг друга с полуслова. Ребята пишут песни для наших фильмов. Музыку — Сережа Чекрыжов, Алексей — тексты. Причем только раз удалось сунуть ему за это деньги.
Когда снимали картину «Полярное братство», я сказал, что нужна песня английских летчиков. Два куплета, под один из которых герои начинают свое путешествие в неизвестность, а под второй возвращаются домой, были написаны за два дня.
Для фильма «Берлин 41-го. Долетали сильнейшие» у нас были слова гимна 1-го минно-торпедного полка, который первым бомбил столицу рейха в августе 1941 года. Сережа создал гениальную музыку, абсолютно неотличимую от мелодий того времени. Вообще, я считаю, что Леша один из лучших поэтов-песенников нашей страны, а Сергей Чекрыжов — один из лучших композиторов.
— Почему вы ушли из группы «Несчастный случай»?
— Представьте: мы приезжаем в какой-то город, там висит огромная афиша, на которой большими буквами написано «Валдис Пельш» и мелкими «Несчастный случай». Лешка к этому времени уже снялся в нескольких картинах, в том числе в «Прорве» Дыховичного, то есть у него уже была своя слава. Ребятам оказалось сложнее, хотя они понимали, что я абсолютно не виноват, просто организаторы продают билеты на Валдиса Пельша. Плюс наметилась существенная разница в гонорарах у меня как музыканта группы и как ведущего. Все это привело к тому, что я сказал: «Лех, без меня коллектив что-то потеряет, но продолжит существование. Я без вас тоже что-то потеряю, но мне будет гораздо легче заниматься своими делами». Я ведь не лидер, вот если уйдет Кортнев, группа точно прекратит существование. Так у меня появилась своя дорога...
— И пошли вы по ней с дипломом философа...
— Да, я получил прекрасную специальность — преподаватель философии. Причем у меня диплом почетного профессора МГУ. Это звание вручают два раза в год — одному иностранцу и одному россиянину.
Когда я вышел на сцену актового зала МГУ за своим дипломом, сказал: «Посвящаю это звание группе «Несчастный случай». Хочу обратиться к этим людям, которых очень люблю, и они тоже являются выпускниками МГУ... Ну и кто теперь никчемный латыш, а?! Для кого Москва не резиновая?!»
— Как известный телеведущий вдруг стал документалистом?
— Телеведущий Дмитрий Хаустов женат на внучке легендарного летчика-испытателя Байдукова. Во время ремонта на даче они обнаружили документы и записи Георгия Филипповича. В восьмидесятых годах его пытались обокрасть, и чтобы не пропал архив, которым наш герой дорожил, он его спрятал: сделал в стене глубокую нишу, туда поместил бумаги, закрыл проем фанерой и поставил шкаф, никому ничего не сказав. В 1994 году Байдуков скончался, в 2010-м семья нашла клад. Через пару лет Дима предложил мне снять кино на основе этого архива. Получился, на мой взгляд, очень интересный проект — приключенческий роман «Люди, сделавшие Землю круглой».
Второй фильм — чистая случайность, произошедшая на съемках первого проекта. Нам негде было снимать эпизод: 1936 год, ночь накануне вылета на Камчатку Белякова, Чкалова и Байдукова. Действие происходит в офицерском общежитии подмосковного аэродрома, которое давно снесли.
Прошу режиссера Кристину Козлову: «Звони в МГУ. 1936 год не обещаю, а 1953-й будет точно. Пятнадцать лет проскочим».
Дело в том, что университетское общежитие имеет несколько крыльев, а там обои и мебель сохранились с тех времен. Кристина позвонила и сообщила, что нас послали. Уточняю:
— Ты сказала, что сам Пельш спрашивает?
— Вот тебя и послали.
Но меня же так просто не возьмешь — связался с ректором Виктором Садовничим напрямую. В итоге эпизод удалось снять. Я пошел поблагодарить ректора, мы разговорились. Говорю:
— Виктор Антонович, хочу отдать долг альма-матер и снять кино о Московском университете!
— Замечательно, что для этого нужно?
— Ничего. Мы найдем спонсоров, необходимо только разрешение снимать где захочу, — я имел в виду подвалы МГУ — бомбоубежища.
В финале показали фильм Садовничему. Ему все понравилось, попросил убрать лишь две вещи: съемки в затопленном бомбоубежище здания, где мы искали мифическую статую Сталина, которая по легенде должна была украшать шпиль Главного здания, и сюжет о том, как из окна библиотеки прыгнули парашютисты. Между прочим, история реальная: ребята прошли с рюкзаками через охрану и сиганули с двадцать первого этажа. Я пообещал: «Подвалы уберем, парашютистов нет».
Мы снимаем о том, что интересно самим, и о том, что сочли интересным зрителю. Например новый проект «Татарстан. Дорогами открытий» сделан в формате путешествия, как и «Русский Север. Дорогами открытий». А вот в документальном фильме «Гвардии «Камчатка» рассказали о событии, произошедшем почти двести лет назад, в разгар Крымской войны, в Петропавловске-Камчатском. О нем практически никто не знает. Я с удовольствием снимал этот фильм, как и «Полярное братство» о сотрудничестве советских и британских ВВС в сентябре — ноябре 1941 года.
— Некоторые ваши фильмы на грани игр со смертью. Зачем люди рискуют жизнью, например ради покорения вершин? Вот и у вас первая попытка съемок проекта «Ген высоты, или Как пройти на Эверест» едва не закончилась трагедией из-за непальского землетрясения.
— Это была драматичная экспедиция. Мы как раз спустились из среднего лагеря, чтобы провести съемку в самом высокогорном монастыре мира Ронгбук, где продолжает службу единственный монах, и там произошла удивительная история.
За десять минут до начала землетрясения в монастырь неожиданно начали забегать горные козы. Животные взбирались на огромный черный камень, стоявший в центре двора. Едва на него вскочил последний козел, началось землетрясение. Склон, с которого пришло стадо, полностью осыпался. Если бы мы задержались на полчаса, с узкой тропы, по которой группа следовала в монастырь, нас попросту снесло бы в пропасть. Каменные глыбы весом в десятки тонн летели мимо монастыря, даже под нашими ногами земля колебалась прилично. На южной стороне горы тогда погибли девятнадцать человек.
У нас было много версий, почему эта экспедиция может не состояться: не будет погоды, не хватит сил и группа пойдет назад... Все что угодно, только не землетрясение!
В итоге весь бюджет, который получили от спонсоров и Русского географического общества, накрылся. Мы вернулись в Москву, не понимая, что делать дальше. Я сказал: «Друзья, в этом году кина не будет. Но обещаю, что снимем в следующем».
Когда пришел к очередным спонсорам, те сказали:
— Нам это интересно. Но вы же вернулись, потому что произошло землетрясение?
— Да.
— Фильма же нет?
— Нет!
— А если во время следующей экспедиции еще что-то произойдет?
— Ну, мы пойдем в третий раз.
— То есть фильма не будет и наши денежки тю-тю?
— Все правильно — фильма не будет и ваши денежки тю-тю.
Деньги они все-таки дали. Во время второй экспедиции, когда группа была в третьем штурмовом лагере —последней точке перед финальным броском на вершину, передали, что погоды нет, палатки рвет ветер. А это зона смерти — оттуда либо на вершину, либо вниз. Думаю: не стоит отчаиваться, нужно просто искать финансирование на третью экспедицию. В полночь сообщили, что погода легла, и ребята выдвинулись. Я начал надеяться, что у нас что-то получится.
Что заставляет людей покорять вершины — мы не нашли ответа на этот вопрос... Хотя когда начинали снимать, искренне верили, что поймем.
Группа отправилась в горы, потому что это работа. Просто альпинисты дошли до вершины, а мы, исключая высотных операторов, остановились. Для того чтобы влезть в шкуру альпинистов, группа проходила все этапы подготовки. Нельзя приехать в базовый лагерь с большим баллоном кислорода, иногда снимать маску и говорить свой текст. Точно так же нельзя приехать в Антарктиду на станцию «Беллинсгаузен», выпить с полярниками, послушать их истории, записать несколько стендапов на берегу и свалить домой, а затем рассказывать зрителям, что Антарктида таинственна и загадочна... Хочешь снять настоящее кино — ползи в белое безмолвие и бескрайность.
Конечно, определенный риск присутствует всегда. Когда мы снимали «Большой белый танец» о белых акулах, знали, что в определенный момент придется выйти на открытую платформу. В этом был смысл фильма.
В проекте принимали участие Анна Ардова, Яна Чурикова и Алексей Макаров. Мы погружались в открытой самодвижущейся клетке — это суперское ощущение: ты плывешь на одном уровне и с одной скоростью с акулой. Кстати, в этот день Леша получил баротравму, поэтому работать на глубине больше не смог. А когда наступил момент выйти из клетки, Аня не смогла, и мы никоим образом ее к этому не подталкивали. Если человек не готов к встрече с акулой лицом к лицу, лучше этого не делать. Яна вот вышла, но когда я позвал ее в следующий раз, мудро сказала: «Я, наверное, уйду на пике формы!» В этом есть некий риск, но одновременно ты испытываешь просто фантастическое ощущение.
— У вас инстинкта самосохранения вообще нет?
— На платформе есть люк, куда можно прыгнуть, если акула решит напасть. Во время третьего погружения, пока мы находились в клетке, появился трехметровый молодой самец. Он начал агрессивно носиться вокруг и дожевывая наживку из тунца, смотрел на нас, мол, вы следующие. Думаю: «Да пошел ты к черту, не пойдем!» Выходить на платформу рядом с такой акулой крайне опасно. Мы понимаем, что являемся едой — нестандартной, но едой. Когда акула неагрессивна, риск бывает оправдан, но насколько, решаете только вы сами.
Каждый год в горах гибнут альпинисты. Ближе к вершине Эвереста не рекомендуется смотреть по сторонам — взгляд периодически будет натыкаться на тела. Если вы приехали и не представляете всех сложностей покорения горы — вы авантюрист. Таких много и в дайвинге, и в парашютном спорте.
Альпинист Александр Абрамов мудро заметил: «Идти в горы можно, если факт покорения горы важнее собственной жизни». То, что затеяли мы, налагало на нас ответственность, в частности на меня как на руководителя группы. Я человек, который посулами, зарплатами и угрозами затащил на Эверест целую команду и обязан вернуть людей домой, поэтому мы изначально думаем над тем, как минимизировать риски. Например определили для себя безопасный лимит высоты — не выше семи тысяч метров. Правда оператор-постановщик Саша Кубасов попросил разрешить ему сбегать на отметку семь тысяч пятьсот, чтобы оказаться выше пика Коммунизма, то есть выше самой высокой точки Советского Союза. Высотные операторы работали до финала, и мы за всех переживали — в том числе за героев, которые шли на вершину. Конечно, очень хотелось, чтобы они мучились, потому что это киношное «мясо», но надеялись, что все взойдут и спустятся живыми.
— Вы сами никогда не хотели подняться на вершину?
— Нет. Вы либо снимаете кино, либо идете в горы. Если я захочу на Эверест, буду это делать без камер. Там вы должны быть заточены на восхождение, а это не позволяет думать больше ни о чем.
Когда мы снимали Охос-дель-Саладо, самый высокий в мире вулкан, я одолел шесть тысяч двести метров, надо мной еще в шестистах метрах вздымалась вершина, с которой открывается точно такой же вид. Я еще и простудился. Дико болело горло, из-за сухого воздуха носоглотка начала кровить, а на высоте все заболевания усиливаются. Штурм был назначен на послезавтра, и если бы я решил терпеть, состояние резко ухудшилось бы. Это имело смысл? Я все свои сюжеты отснял, поэтому спокойно сел в машину и поехал обратно.
— Откуда такая тяга к приключениям? Ведь вы выбираете места, куда редко ступает нога человека.
— Это же интересно! Я с детства много читал. В четырнадцать — до сих пор не знаю зачем — перечитал всего Герберта Уэллса. Не говорю о «Войне миров», «Машине времени» и даже «Войне в воздухе». Имею в виду «Бэлпингтон Блэпский» или «Кстати о Долорес» — скучнейший английский роман. Мы же читали как — словно фильмы смотрели, у нас было огромное количество приключенческой литературы. В тринадцать прочитал книгу «Кем же ты станешь, Фритьоф?». До этого момента у меня не было героев, но Фритьоф Нансен стал единственным человеком, портрет которого я бы повесил у себя на стене. И когда снимали фильм про Антарктиду, сказал, что мы непременно должны попасть в Норвегию, потому что у меня есть мечта оказаться в местах, где жил мой кумир.
Путешествовать я начал задолго до увлечения документалистикой. Чаще это было связано с дайвингом, например во Французской Полинезии мы отныряли на территории по площади равной Франции — прошли Таити, Микронезию, Тихоокеанские острова. В Мексике побывали в самых ацтекских местах, от штата Чьяпас до Канкуна.
Одно из самых редко посещаемых мест на планете, куда мне удалось добраться, — Южный полюс недоступности, там побывало меньше людей, чем в космосе или на вершине Эвереста. На Эверест поднимались около пяти тысяч человек, на Аннапурну, один из самых опасных восьмитысячников, около пятисот. На полюсе недоступности до нас побывало всего семьдесят пять человек за всю историю. Я пропустил вперед нашего механика-водителя Владимира Обихода, чтобы формально он подошел к нему первым, а я смог стать семьдесят седьмым — как номер московского региона.
По кораблям не могу сказать, что были какие-то уникальные находки. Хотя я единственный дайвер из нашей группы, который доплыл до корабля «Чиребон-2» в Яванском море на шельфе Чиребон. Из четырех человек, которые со мной ныряли, троих снесло течением. Это был торговый корабль XV века, палубы которого буквально заставлены китайским фарфором.
— Пару фарфоровых чашечек не прихватили?
— Очень не хотелось сидеть в тюрьме, ведь это собственность государства Индонезии. Хотя и с властями можно договориться, существует же целый бизнес Treasure hunting. Вы находите корабль, идете к государству и предлагаете поднять судно за свой счет, груз делите пополам и тогда уже на официальном уровне заключаете договор. Сейчас это в любом случае невозможно: Индонезия присоединилась к призыву ЮНЕСКО — все, что лежит на дне, должно там оставаться.
— Не было идеи организовать экспедицию для поиска, например самолетов, исчезнувших где-то в лесах во время войны?
— В таких поисках нет приоритета, каждый погибший достоин того, чтобы его нашли и родственники узнали, что есть точка, где герой встретил смерть. Помимо защитников Отечества, есть люди, прославившие страну другими достижениями, и они заслуживают внимания.
Была идея найти самолет Сигизмунда Леваневского, тот самый Н-209, который вылетел через два месяца после Чкалова в 1937 году. В составе экипажа были герои-орденоносцы Николай Кастанаев, Виктор Левченко, Николай Галковский, Николай Годовиков, Григорий Побежимов. Подозреваю, что рухнули они в районе мыса Барроу. Мы нашли сдаточный лист испытаний, которые проводил Байдуков. Он описывает проблемы с четвертым двигателем, тот начинал греться на большой высоте. Во время полета Н-209 пришлось набрать высоту, чтобы не встретиться с циклоном, и скорее всего этот двигатель просто не выдержал. Но для такой экспедиции необходимо финансирование, и на данный момент эта история никому не интересна.
— С чего началась ваша страсть к экстремальным видам спорта?
— С дайвинга. Это все известный «мафиози» Андрей Макаревич*! Подозреваю, что ему производители дайвинг-оборудования втихаря просовывают ночью под дверь конверт с деньгами, чтобы он в компании рассказывал интереснейшие истории о дайвинге.
На крючок я попался в 1997-м. Какое-то время активно нырял, сейчас реже, но еще не повесил свой Би Си Ди на стену. А в 1999-м друзья пригласили на первый прыжок с парашютом для чайников, в тандеме с инструктором. Сразу скажу, это единственный безопасный прыжок, который я до сих пор популяризирую. Когда мы летели, я увидел чудесную девушку в белом комбинезоне, в белом шлеме, с белым рюкзаком... Она начинает свой балетный прыжок: во вращении уходит спиной и делает в воздухе сальто. Глядя на ее эффектное исполнение, подумал: «Я что, рыжий? Вот встану на край рампы и сделаю так же!» Дальше началось обучение.
Сейчас на моем счету уже четыреста двенадцать прыжков, я кандидат в мастера спорта за три рекорда: один — мировой, два — Европы, и все они засчитаны как рекорды России. По старой системе мне не хватило одного рекорда до мастера спорта, но я ушел из рекордных формаций.
— Как ваши близкие относятся к этим опасным увлечениям?
— Ну а кто их будет спрашивать? Я же взрослый мальчик. Если предлагают прыжок, сам должен принять решение, прыгать ли с этими людьми и справлюсь ли с поставленной задачей. Но желание сделать наперекор невозможному есть всегда.
Я придумал экспедицию на Эверест в феврале 2014 года, сидя на веранде своего дома. Подумал: интересно взойти на Эверест, но еще интереснее понять, как это сделать. Для начала пошел на Эльбрус — надо же осознать, что это такое. Мы с Володей Котляром стартовали с четырех тысяч метров в шесть утра. Подходим к скалам Пастухова, а у меня жесткая трехдневная акклиматизация. Если первые два часа было тяжело, но я шел, то на третий час начал умирать. Говорю:
— Вовка, чего мне так плохо?
Он смеется:
— Эх, ты... Тебя не предупредили? Каждый шаг будешь делать через себя!
В этот момент я окончательно убедился, что мы будем снимать кино. У меня была интересная история с преодолением на Эвересте. Первый выход — самый тяжелый и длинный, в одиннадцать километров. В какой-то миг поймал себя на мысли, что уже три часа иду и думаю только об одном: как все это прекратить? Что бы такого сейчас сказать съемочной группе, чтобы ребята ответили: «Вот то, что ты сейчас сказал, абсолютно объясняет необходимость прервать восхождение, другого варианта нет...» Стиснув зубы, как-то дошел до намеченной точки.
Помню первое ощущение, когда падаешь в палатке и понимаешь, что совсем не можешь двигаться. Минут сорок приходишь в себя, а потом жизнь начинает налаживаться: уже рука тянется в нагрудный карман за сигаретой. Потом тебя позвали в столовую, а там горячий супчик! И утром ты, счастливый, смотришь на красоту места, до которого дошел, и понимаешь, что все это стоило потраченных сил.
— Ваша дочь Эйжена попала в Книгу рекордов Гиннесса как самый молодой дайвер, который совершал погружение у берегов Антарктиды. Вы поощряете наследственную страсть детей к экстремальному спорту?
— Моим детям запрещен парашютный спорт. Объясняю почему: если вы занимаетесь дайвингом, прыжками в длину, катанием на горных лыжах или бегом трусцой, в любой момент можете завершить действие. В дайвинге совершить аварийное всплытие — я не говорю о техническом дайвинге, там при выходе с большой глубины на аварийном всплытии вас убьет декомпрессия. В альпинизме можно остановиться на склоне горы... Остановить прыжок с парашютом невозможно. Пройдя срез двери, нельзя вернуться в летательный аппарат, и если в воздухе вы вдруг решите, что не готовы, закончиться все может весьма печально.
Пока у нас ныряет только Эйжена, Илва не рвется, Эйнару и Ивару рано. Дочь в Книгу рекордов попала в четырнадцатилетнем возрасте. Но Эйжена — золотая рыбка. На пятом погружении с инструктором завалила на глубину сорок пять метров. Я просто поседел!
Вообще, я не ныряю с детьми, понимаю, что буду их дергать и все испорчу: «Неправильно себя ведешь, неправильно дышишь...» Отдаю дочь инструктору и ухожу метров на двадцать, чтобы не смотреть. Потом она всплывает: «Папа, а мы на сорок пять метров сходили». Стою и думаю: «Ну твою ж мать!»
— Дети уже выбрали, кем быть? Есть среди них будущие актеры, музыканты, телеведущие?
— Старшая дочь Эйжена — магистр биологии, работает в исследовательском институте. Первое образование по специальности «экспериментальная психология» она получила в университете в Англии, но не захотела там оставаться и вернулась. Младшая Илва учится в Высшей школе экономики, занимается брендингом, дизайном и модой. Старший сын Эйнар в шестом классе, младший Ивар в первом. Не знаю, какой путь они выберут, окончательная профессионализация происходит после двадцати лет, не раньше. Пока только старшая дочь прошла этот рубеж. У меня на столе стоит фотография ребенка в двухлетнем возрасте, и каждый из них уверен, что это он, потому что они очень похожи внешне, но с абсолютно разными характерами. Так что доживем — увидим!
Подпишись на наш канал в Telegram