«Честно скажу, перед съемкой с Натальей Водяновой очень волновался. Я с собой приволок кучу оборудования, еще и ассистент что-то нес. Взял все, что имел, думал, у нее какие-то невероятные требования будут, все-таки суперпрофессиональная модель. А в итоге все было снято за пять минут. Наталья очень простой в работе человек. Как говорят, есть люди, которые одинаково общаются и с уборщицей, и с премьер-министром. Это про нее...» — рассказывает Филипп Гончаров, ведущий фотограф издательства «7 Дней».
— Филипп, твой опыт в светской хронике насчитывает, наверное, лет пятнадцать, а когда ты вообще начал заниматься фотографией?
— Можно сказать, с детства. В фотографию меня привела мама, она сама много фотографировала. Ее работа была связана с киноиндустрией. Она занималась проявкой полнометражных фильмов. Помню эти огромные машины, в которые помещались километры пленки... Я, брат и сестра фотографировали все вокруг. Это был процесс! По ночам в ванной мы при красном фонаре проявляли пленку, проявитель, фиксаж... Печатали, сушили. Это были такие волшебные ночи для нас... Первый фотоаппарат, который мне купили, назывался «Зенит». Помню свой восторг. У меня чесались руки, хотелось попробовать его в деле. Но снимать просто так, без цели, было неинтересно.
Я приставал к маме:
— Дай мне задание!
И она говорила, например:
— Сделай красивый портрет сестры.
Можно сказать, что это были мои первые журналистские задания... Но потом я фотографию вдруг разлюбил. Так бывает. Фотоаппарат был заброшен. Когда пришло время выбирать профессию, у меня и мысли не было связать свою жизнь с фотоделом.
— А какая профессия привлекала?
— Я мечтал стать хирургом-травматологом... (Смеется.) Да-да! Всегда интересовался медициной и сейчас интересуюсь. Но в институт не смог поступить, завалил экзамен. Так как хотел в медицине остаться, пошел в училище при Первом медицинском. Планировал потратить много лет на то, чтобы все-таки получить высшее образование. Отучившись два года, я понял, что все не так, как мне представлялось, на практике очень много подводных камней всплыло в этой профессии.
— У тебя не было обмороков от посещений анатомички?
— Нет. На всех операциях, на которых я был и которые фотографировал и потом снимал на видео, у меня только просыпается аппетит. Потом мы идем с хирургом есть, через десять минут сидим и уплетаем за обе щеки. (Смеется.) После медицинского я пошел в бывшую академию легкой промышленности, а тогда это называлось Университет дизайна и технологии. Там я окончил курс по профессии инженер-эколог, но при этом уже начал активно снимать по клубам.
— Почему ты вернулся к фотографии?
— А история еще раньше началась. В девятом классе мы поехали в экспедицию от лицея, вместе с школьными товарищами. На вертолете нас забросили на Подкаменную Тунгуску, в тайгу. Поскольку уклон в лицее был биологический, мы там снимали разные растения, что я делал на крошечный фотоаппарат Olympus. Вот тогда-то у меня снова проснулся интерес к фотографии! Потом была еще одна экспедиция, на побережье Баренцева моря. И вот там уже я запасся пленками. Потом было много всяких поездок в горы, куда я таскал «Зениты». Один «Зенит» я оставил в горах Кавказа, потому что он был очень тяжелым.
До сих пор я примерно помню место, где его оставил. Раньше были распространены истории, когда фотолюбители делали «схороны», прятали свои «Зениты» по дороге в горы. Такие они были тяжелые! Поэтому когда появились цифровые фотоаппараты, я был просто счастлив. На свой первый Sony я уже снимал звезд. Сначала поступали предложения через знакомых, ведь в нулевые было очень много вечеринок, мероприятий. Особенно модно было что-то устраивать в клубах. Потом пошли личные заказы от звезд. Помню, что моя фотография была выбрана как обложка на новый альбом Павла Кашина.
— Получается, что ты полностью самоучка?
— Не совсем. Есть такой фотограф Владимир Широков, гуру-мастер фотографии, я ему очень благодарен и всегда уважал и буду уважать этого человека. Он ввел меня в профессиональный мир фотографии. Пару лет я работал у него ассистентом. И вот как раз в этот период я начал снимать для редакции журнала «7 Дней». Помню свою первую обложку, с актрисой Агнией Дитковските. Она искала кого-то, кто мог бы приехать в Турцию и сделать съемку, меня порекомендовали. Причем звонок был такой:
— Сможешь подскочить в Турцию завтра?
— Конечно, не вопрос!
До сих пор сохранилась привычка сначала откликаться на подобные предложения, а потом думать, как это сделать. (Улыбается.) Ездить люблю. Приезжал к звездам практически во все страны Европы. Так я стал делать съемки со звездами, и меня пригласили в штат «7 Дней». В тот момент тут работало много фотографов, по-моему, человек пять.
— Филипп, я как главред уже привыкла слышать от звезд: «Мы согласны на обложку, но только пусть снимает Филипп». В чем твой секрет? Когда ты приходишь на площадку, а там незнакомый тебе человек, артист, что ты делаешь, чтобы к себе расположить?
— Это не отработанная схема, а каждый раз это неповторимое начало работы и знакомства. Ты должен идти от ситуации, развивающейся на площадке, но при этом быть абсолютно нейтрален во всем. Дипломатичен и нейтрален. У меня было несколько ассистентов, и всегда мы называли это словом «полити ? к», с ударением на последний слог. Потому что должен быть нейтралитет. Знаю, что есть мастера, которые говорят модели: «Я вижу вас так!» — и снимают так, как им хочется. Я не могу себе этого позволить. Я работаю с известными людьми, и моя задача, чтобы они себе на фото нравились. Ну и еще, конечно, есть звезды, с которыми работаем раз от раза. И запоминаешь: какие есть «пунктики», какие ракурсы или позы человек не приемлет... А еще, каждый фотограф это знает, есть стандартные правила, которые делают любое лицо красивым.
— Любое?
— Любое. Но при этом, конечно же, все очень индивидуально, в зависимости от возраста, цвета кожи, даже учитывая цвет одежды, фона... Каждый раз, конечно, это неповторимая работа. Но общие правила, в принципе, все фотографы знают, и их изменить невозможно, все мы живем на земле.
— Без называния имен. Если, допустим, я бы тебя спросила: самая плохая съемка в твоей жизни?
— Вопиющий был случай. Мы снимали известную девушку, невесту в роли наездницы, в свадебном платье. И в итоге случилось ужасное. То ли кто-то лошадь укусил, то ли еще что-то, в общем, лошадь понесла и невеста упала. Там съемка планировалась заранее, а это платье было для мероприятия. В итоге вся левая сторона лица пострадала ужасно, а платье пришло в негодность. Это был очень сильный эмоциональный удар вообще для всех, особенно для жениха. Но спустя несколько часов, когда все отплакались, мы поменяли платье и стали снимать. Я снимал так, чтобы было не видно, что лицо невесты разбито. Получилось.
И еще самое страшное для меня — это была съемка в Африке, когда я залез в реку, чтобы сделать фотографию Барановской с детьми на мосту. Я захожу в реку с быстрым течением, у меня две камеры за поясом. И тут за моей спиной что-то падает. Я поворачиваю пояс и понимаю, что одной камеры, на которой все главные снимки со всей этой поездки, нет. У меня сердце бьется в сумасшедшем ритме. Я понимаю, что бог с ней, с этой камерой, найти бы ее под водой, вытащить флешку, потому что с большой вероятностью она еще не промокла, кадры можно спасти. Но сумасшедшее течение меня буквально сносит с ног. Пытаясь вылезти из этой реки, хватаюсь, там такая высокая трава... Как выяснилось, чуть не схватился за змею — ядовитую или не ядовитую, не знаю.
Смотрю на Юлию, говорю: «Юля, все снимки с поездки пропали...» — а она спрашивает «Почему?» И тут мне ее помощница протягивает эту камеру, которую я, оказывается, не пристегнул к поясу. Невероятное облегчение! Оказалось, они видели, как огромный корень отвалился от берега и упал. Этот звук я и услышал.
Перед этим была другая поездка, тоже с Барановской, на Дальний Восток, и там я упал с камня, с не очень большой высоты, где-то два с половиной метра. Когда я падал, в руках у меня была камера. Ситуация для сознания была как в замедленной съемке: очень быстрая горная река, я почувствовал, как течение пытается вырвать камеру, пальцы от удара расслабляются. Но я сжал камеру, вынырнул, как Рэмбо, и конечно, это было тяжело. Будьте очень осторожны с камнями у рек. У меня на спине был рюкзак, благодаря этому я не сломал спину, но очень сильно повредил ребра и отколол кость в локте, как выяснилось потом, по приезде в Москву. Следующие две недели я жил на обезболивающих. Такие вот приключения.
— Филипп, давай обсудим кадры, представленные в этом материале, их немало. Помню, как волновалась вся команда перед первой съемкой с Владимиром Машковым. Нам казалось, он суровый, строгий, совсем такой не светский персонаж. Как себя вести?..
— Да, был такой трепет. Потому что на фоне постоянной работы с актрисами, когда, бывает, минут сорок пять обсуждаем, какое платье надеть, работа с Машковым представлялась чем-то очень серьезным и официальным. Но Владимир Львович сразу задал непринужденный тон общения. Пришел в очень простой одежде — джинсы, рубашка, послушно все, что мы ему принесли, примерил, выбрал нужное. Поздоровался со всеми мужчинами на площадке, пожал руку. А мейкап, который мы обычно делаем полтора часа, длился, по-моему, пять минут всего! С ним работать легко! Знаете, легче всего работать с очень известными, опытными артистами, которые много снимаются. Владимир Машков знает каждое движение своей брови, уголка губ... Ему можно ничего не говорить, не надо показывать никакие позы. Я ожидал, что это будет очень долго, скорее всего, что-то ему не понравится в кадре. Но он доверял. Это тоже, кстати, качество профессионала. Владимир Львович говорил: «Если ты считаешь, что этого достаточно, значит, этого достаточно».
А еще у корреспондента в процессе подготовки концепции съемки возникла идея сделать кадр с мороженым в руках, такой шуточный и непринужденный. Но тут у нас возникла проблема. Никто не знал, как Владимиру Львовичу предложить взять в руки эскимо. В конце концов я подошел и предложил. Реакция была живая, абсолютно адекватная. Наоборот, даже интерес, что кадр будет более жизненный, более живой.
— Сотрудничество продолжилось через пару лет, когда мы решили сделать съемку с Владимиром Машковым в только что отремонтированном Театре Табакова. И вот тут родился этот уникальный кадр за кулисами театра, где Владимир Львович работает с расписанием...
— Была такая идея, показать скрытую от обычного зрителя жизнь театра. Смотрели, какие есть варианты с различным оборудованием, но сложность в том, что почти все театральные закулисья — это очень темные места. Насколько я помню, сам Владимир Машков предложил: «Давайте, я буду что-то помечать в расписании». Поставили свет, и получился этот кадр, самый живой из всей съемки. Вообще, Владимир Львович нас провел по всем заветным уголкам театра, он в этом здании знает каждый метр. Это его дом. И такое же ощущение профессионализма и доверия было, кстати, на съемке в Театре Наций у Евгения Миронова.
— Ты не зря сейчас это вспомнил, потому что для Евгения Витальевича тоже театр — это дом, он пригласил нас в свой дом...
— Да. Мы снимали частично на улице, выходили через главный вход Театра Наций. И с какой же любовью Евгения Миронова встретила служащая — женщина, которая стояла на входе, как будто она его мать! И как будто мы, съемочная команда, для нее какие-то родные люди. Сразу почувствовалось, что рабочие отношения в театре построены на любви и уважении. И что это коллектив-семья.
— Да, коллектив-семья. А теперь скажи, как возникла идея этого интересного кадра с руками?
— Его придумал Евгений Миронов. Сам бы я не мог такую смелую позу предложить. Я снизу стоял, фотографировал, сказал: «Давайте поменяем позу», и он — раз! — опустил руки. Все спонтанно. И еще я где-то слышал, что чем бы ни занимался Евгений Миронов — делами театра или вот фотосессией, внутри него всегда идет работа над какой-то текущей ролью. Над ролью он работает всегда, 24 часа в сутки! И знаете, я почувствовал, что это так и есть. Чувствовалось, что человек разделился на два потока. Но при этом две секунды, взгляд в сторону, и вдруг совсем иное выражение лица! Здесь минимальная работа фотографа, тебе, в принципе, даже ничего не нужно говорить. Каких-то провальных поз либо эмоций на лице я не помню.
— Филипп, я знаю, что ты много раз работал с питомцами звезд на площадке. И говорят, что у тебя к этому особый талант. Скажи, тяжело работать с животными?
— С животными либо все идеально хорошо, либо очень все плохо. И здесь сложно предугадать. Что дети, что животные — есть различные методы воздействия. Для кого-то движение, для кого-то игрушки, для кого-то определенные звуки. Соответственно, для кошек — мяуканье, для собак — гавканье, свисты, щелканья. Смотришь, кто как реагирует, и соответственно выбираешь наиболее нужный тебе звук с нужной тебе реакцией животного. Самый лучший песик, которого я снимал, — это дрессированная овчарка, которая сыграла Пальму в одноименном фильме Александра Домогарова-младшего. Идеально себя вела! У нас там был кадр, где собака смотрит в книгу, так казалось, что она читает и все понимает! Но надо отметить, что при ней была женщина-кинолог. Кстати, без Пальмы Домогаров-старший не согласился сниматься. Он был просто очарован этой собакой. Да и мы все — тоже!
— А помнишь, как Сергей Светлаков привел на площадку свою кошечку, любимицу всей семьи?
— Кошечка потрясающая, красивая. До этого я кошек не снимал, и мне казалось, что это будет очень трудно. Эта кошечка вела себя вообще идеально, и мы даже для Сергея сделали несколько отдельных ее портретов. Кстати, нужно сказать, что если мы знаем, что на площадку придет чей-то питомец, то всегда снимаем особую студию. Не везде можно с животными. Помню случаи, когда собачки так веселились и еще метили места съемки, а потом нам приходилось оплачивать уборку. (Смеется.)
— А вот, уже можно сказать, легендарные кадры с Филиппом Киркоровым. Основной проблемой этой съемки было придумать что-то интересное и небанальное.
— Но еще сложность была в том, что съемка состоялась в три часа ночи. Филипп возвращался домой после одного из проектов... После съемки он посадил нас за стол, его чудесные повара-девушки очень вкусно нас покормили. Это один из самых хлебосольных людей, которых я встречал в жизни. Но сразу же, изначально мы были очень позитивно настроены на съемку. Я признался, что когда был маленьким, в детстве видел Киркорова в концертном зале Олимпийской деревни, где мама работала завхозом. Мне было четыре года, и я все думал, кто этот высокий мужчина, которому все хлопают. Этот момент мы вспомнили перед съемкой, пока к ней готовились. Меня поразило, что Филипп вспомнил фамилию директора концертного зала того периода. У него прекрасная память. И если ты, например, желая польстить, просто так скажешь: «Я был на вашем концерте», он спросит «А на каком? В каком году?» А еще, может быть, общение пошло и от того, что у нас с артистом одинаковые имена. Иногда кто-то произносил имя Филипп, было забавно, что реагируют два человека, а не один. Ну и, кстати, это одна из немногих съемок, где мы одежду не приносили вообще, «галерея» была на дому. Артист снимался во всем своем...
— Филипп, иногда, чтобы в кадре было что-то живое, нам приходится применять технические средства. Мы и «ветер» делаем, и «море», и «дождь»... Раскроем секреты?
— Да, отражателями машем, чтобы был естественный ветерок. Потому что вентиляторы — это уже большой ветер, как правило. А дождь почти всегда приходится делать, потому что под сильным ливнем ты ничего не снимешь. Поэтому «делали» дождь из лейки, как это видно на кадре с Кариной Андоленко. А еще иногда приходилось изображать море, когда в Москве была зима. Был у нас такой опыт, тоже с Кариной Андоленко, как правило, тогда съемка проходит в бассейне. А еще надо сказать, что редкий член редакции не поучаствовал в массовке.
— Великолепные кадры с Ириной Пеговой. Это человек, который откликался на все смелые затеи.
— Да, и сама что-то придумывала, например где кадр — взмах волосами, это, по-моему, была идея Ирины. Когда артист проявляет инициативу, это так классно! Потому что, не будем называть имена, мы видели мужчин, которые на предложение поднять руку говорили: «Я тебе клоун, что ли?» Казалось бы, актеры — это игруны, но не так часто среди них есть готовые на хулиганство. Ну, на хорошее хулиганство и на творчество. Но бывает, что нужно снять серьезного мужчину в костюме. И тогда нужно передать какую-то эмоцию.
— Кадр с Олегом Меньшиковым очень простой... Но это уже история. 10 лет назад!
— Да, помню, что он был сделан в Театре имени Ермоловой после какого-то большого ремонта. У Олега Евгеньевича было очень мало свободного времени, он снимался в своем костюме. Подошел к статуе современного искусства в холле театра, и получился такой кадр. Это один из первых разов, когда я окунулся в закулисную жизнь театра, и когда с Меньшиковым шли по коридору, абсолютно все здоровались. Я был в шоке. Создалось такое ощущение, как будто меня в семью театральную приняли. Позже оказалось, что в театрах есть такая традиция: все здороваются, даже если не знакомы друг с другом. А тогда для меня это было удивительно. Поразил кабинет Меньшикова, насколько он уютный и гармоничный. Подход очень внимательный ко всему декору внутри: ручки дверей, петли, раковины — все, все очень продуманно. С невероятной заботой, вот как ты свой дом стараешься сделать уютным и максимально за ним присматриваешь, ухаживаешь, ремонтируешь и тому подобное, вот такое было ощущение. Это была очень атмосферная съемка.
— Филипп, нашим фотографам не так часто доводится снимать звезд международного уровня. У тебя была персональная встреча с Натальей Водяновой. Стояла задача снять ее на обложку вместе с сыном.
— Да, я пришел в гостиницу на Лубянку, где Наталья остановилась. Честно скажу, очень волновался. Думал, это будет самая сложная съемка в моей жизни, а оказалось — самая легкая! Наталья очень простой человек, абсолютно без каких-то капризов. Вот как говорят, что есть люди, которые одинаково общаются с уборщицей и премьер-министром, это можно сказать и про Водянову. Я с собой приволок кучу оборудования, еще и ассистент что-то нес. Взял все, что имел, думая, что придется выставлять какой-то особенный свет. Все-таки суперпрофессиональная модель, тысячи фотографов ее снимали, и вообще, думал, у нее невероятные какие-то требования будут. А в итоге все было снято минут за пять. Вот за что я люблю профессионалов: чем больше они фотографируются, тем меньше у них к тебе вопросов.
— Филипп, я уже говорила, что среди звезд, с которыми мы постоянно работаем, есть такие, которые говорят: «Только, пожалуйста, пусть снимает Филипп», и среди них Елена Яковлева.
— Елена Алексеевна Яковлева — это тот человек, который может все. Эта актриса мне интересна тем, что вроде ничего она не меняет в своих эмоциях на лице, но полувзгляд, полутон, чуть мимо камеры посмотрела — и дает совершенно разные настроения. Это просто волшебство! Я очень люблю работать с Еленой Алексеевной. Ведь действительно, мы много делали съемок разных: и в образе женщины 19 века, и современной деловой дамы... Всегда — точное попадание в образ! Может мгновенно показать грусть, радость, загадочность... Я понимаю, почему Елену Яковлеву так много снимают в кино. Она — гений. И многие наши кадры с ней, как вот этот, с фотоаппаратом, уже история.
— Еще один исторический кадр, с Олегом Павловичем Табаковым...
— Да, это «Ритц-Карлтон», нам дали президентский номер для съемки. Олег Павлович — Человек-гора. Один из немногих артистов, с которым я решился поговорить о жизни. Обычно я не пристаю ни к кому с серьезными разговорами. А тут, пока делали мейкап для Марины Зудиной, спросил Олега Павловича, что стоит в жизни обязательно сделать, чтобы потом не жалеть об этом. И он сказал очень важную для меня вещь: что, конечно же, это дети. Что однозначно нужны дети в жизни. Общаясь с этим человеком, я заметил два необычных состояния. Это глубокая погруженность в себя, и второе — не усталость, так скажем, от окружающих людей, очень живое общение, очень позитивное восприятие, когда окружающий мир человеку все так же интересен, как в молодости.
— Олег Павлович не рассказывал какие-то истории?
— О, это человек, который знает тысячу историй. Каждая съемка — это вообще такой экскурс в различные малоизвестные факты. И необычно еще, что у Табакова очень интересный, свой собственный взгляд на разные обычные вещи. Начиная от одежды, фирмы, брендов, еды. Я бы даже все это подвел к тому, что у человека такая, с возрастом сформировавшаяся философия. Колоссальная мудрость понимания, принятия жизни, и, конечно, очень еще для меня необычен и приятен был его настоящий русский язык. Правильная речь. Очень вкусно расставленные обертоны, речь раскрашена акцентами и полуакцентами, акцент на ударение, на слово... Как будто бы он находился на съемочной площадке и снимали какой-то фильм. Но он в обычной жизни так говорил. Правильно, красиво... Говорить вкусно, интересно, никто так не умел, как Олег Павлович Табаков.
— И еще я очень люблю кадр Марины Зудиной с Пашей Табаковым, который был у нас обложкой.
— Он просто родился. Я думал о том, какое это должно быть взаимодействие между сыном и мамой. Мне очень хотелось показать любовь между ними. Но это не такая любовь, которая бросается в глаза, не напоказ. Это читается по диалогам, которые происходят на площадке. Это чувствовалось однозначно, очень близкие и теплые отношения. И получилась, с одной стороны, такая строгость, графичность, а с другой, в этом кадре — забота, история, отношения... А еще добавлю, иногда бывает, что кадр, который обдумывали всей редакцией неделю, выстраивали, подбирали одежду, не удается. А тот, который был снят спонтанно, быстро и без всякой подготовки, вдруг становится обложкой.
— Скажи, почему ты, видевший уже десятки звезд, если не сотни, никогда с ними не фотографируешься? Это хороший тон профессионала?
— Да не то что это хороший тон профессионала, можно жить по разным правилам, и получается так, что если ты фотографируешься с человеком, это некое... Ну, какая-то дополнительная работа для звезды: «Моя мама просила...», «А можно...» Мне хочется всегда быть максимально комфортным и не обременять дополнительными просьбами. Но бывает так, что звезда, которой понравилась съемка, сама предлагает сфотографироваться с членами команды. Например, предложил сняться на память Филипп Киркоров. И мы это сделали с удовольствием.
Подпишись на наш канал в Telegram