Ссылка и расстрел царской семьи — вопрос, по которому появляются все новые и новые подробности. Как Романовы проводили время в ссылке в Тобольске, а затем в Екатеринбурге, чем они занимались? Была ли у них реальная возможность бежать за границу? Догадывались ли они о своей участи? Есть ли хоть какие-то основания полагать, что кто-то из царской семьи спасся? Почему уничтожен дом, где произошел расстрел? И как местные жители до сих пор ищут спрятанные царские сокровища. Обо всем этом — в нашем материале.
В зависимости от того, в каком году вы попали бы в дом Ипатьева, где произошел расстрел, вас встретили бы по-разному. В 20-е годы здесь стучали пишущие машинки штабов Красной армии, какое-то время было общежитие студентов университета и квартиры советских служащих, а затем в здании устроили Музей революции. Экскурсовод приводил желающих в тот самый подвал, где еще сохранились следы пальбы, и спокойно рассказывал о том, что было сделано «во имя революции». В тридцатые вы уже не нашли бы здесь музея, дом был занят под различные нужды города, подвал же заколотили.
Во время Великой Отечественной войны в здании хранились экспонаты коллекции Эрмитажа, эвакуированные из Ленинграда. В 1977 году в рамках «городской реконструкции» дом уничтожили, конечно же, для этого было отдано самое высокое распоряжение... Ведь чем дальше шли годы, тем сильнее рос интерес к царской семье, о которой стали появляться самиздатовские книги, написанные за границей. Сейчас это уже не окраина Екатеринбурга, а самый центр. Здесь вы найдете большой Храм-памятник на Крови во имя Всех Святых, в земле Российской просиявших, в котором находятся иконы с изображением каждого члена царской семьи, а также всех царственных мучеников. Но история ссылки началась не здесь, а в Тобольске — прекрасном старинном городе, где Романовы провели сравнительно счастливые, спокойные месяцы как простая дружная семья. Об этом они мечтали давно...
Многие фильмы, в том числе и документальные, показывают, как медленно и постепенно до царской семьи доходило понимание их катастрофического положения. Об этом свидетельствуют и дневники Николая, и письма Александры Федоровны... Между тем с первого дня после отречения можно было догадаться, что надеяться ни на что хорошее нельзя. Когда Николай II 9 марта 1917 года вернулся на поезде из Ставки, где попрощался с войсками, с ним ехало много слуг, военных, высоких лиц. Все они, как только поезд остановился в Санкт-Петербурге, вышли на платформу и стали быстро разбегаться в разные стороны. В автомобиль с Николаем сел лишь гофмаршал Долгоруков. К тому времени большинство слуг в Александровском дворце Царского Села также разбежались, испугавшись сообщения: все, кто не очистят дворец до 16 часов дня, разделят судьбу царской семьи и будут считаться арестованными. Но свиты было еще достаточно много — десятки человек.
Пока Романовы находились в Царском Селе, положение было вполне сносным и даже сравнительно благоприятным. Разрешались посещения. Образ жизни был таким, как обычно. Временное правительство с уважением относилось к царской семье, их обеспечивали всем, к чему они привыкли. В июле 1917 года положение правительства стало шатким, под этим предлогом Керенский выбрал для ссылки семьи Тобольск. Он деликатно объяснял, что здесь многие требуют суда над ними или заточения Николая в Петропавловскую крепость (что было правдой). А в Тобольске никаких волнений не будет, к тому же там есть хороший губернаторский дом, подходящий для жилья. Стали собираться...
Анну Вырубову, фрейлину и подругу императрицы, только что освобожденную из Петропавловской крепости, не пустили в Царское Село, не дали возможности попрощаться. Но именно Вырубова сохранила бесценные документы — письма государыни к ней из ссылки. В августе 1917 года, перед самым отъездом Александра Федоровна пишет подруге: «Нам не говорят, куда мы едем (узнаем только в поезде) и на какой срок, но думаем, это туда, куда ты недавно ездила — святой зовет нас туда и наш друг. Не правда ли, странно, что и ты знаешь это место?.. Дорогая, какое страдание наш отъезд, все уложено, пустые комнаты — так больно, наш очаг в продолжение 23 лет. Но ты, мой Ангел, страдала гораздо больше! Прощай».
Из Царского Села Романовы выехали тайно, на законспирированном поезде с японскими флагами добрались до Тюмени. Длительные остановки были только на маленьких станциях или в чистом поле. Охрану нес отряд из 330 солдат и семи офицеров. От Тюмени на трех пароходах плыли в Тобольск... В добровольную ссылку вместе с семьей отправилось немало людей — 45 человек! Среди них дворцовые служащие, камердинеры, несколько поваров, няня Александра Теглева, учителя Алексея англичанин Сидней Гиббс и швейцарец Пьер Жильяр, придворная знать (верные семье генерал-адъютант Татищев и князь Долгоруков, врач Евгений Боткин).
Первые месяцы в Тобольске были вполне комфортными. Дом оказался и вправду достойным. К их визиту подготовились. У местных купцов купили мебель, положили ковры, повесили люстры... Какая-то часть слуг жила в губернаторском доме, а большинство — в доме купца Корнилова через дорогу, за пропускным пунктом. Именно эти лица тайком передавали письма царицы к Анне Вырубовой, в которых она описывала быт семьи.
Тобольск, 24 ноября. «Каждое утро я читаю книгу, которую ты мне подарила семь лет тому назад: «День за днем» и очень ее люблю, нахожу много слов и утешения. Погода переменчивая: мороз и солнце, потом тает и темно. Ужасно скучно для тех, кто любит длинные прогулки и теперь их лишен. Уроки продолжаются как раньше. Мать и дочки работают и много вяжут, приготовляя рождественские подарки».
Тобольск, 8 декабря. «...в комнатах мерзнем, дует... у нас всех «chilblains» (места обморожения. — Прим. ред.) на пальцах <...> Пишу, отдыхая, до обеда, камин горит, твоя маленькая собачка Джимми лежит рядом, пока ее хозяйка на рояле играет. 6-го Алексей, Мария и Жилик (учитель мсье Жильяр. — Прим. ред.) играли маленькую пьесу, очень мило; другие все учат разные французские сценки: развлеченье, и хорошо для памяти. Вечера проводим вместе со всеми, в карты играем, иногда. Он нам читает вслух, а я вышиваю. Очень занята весь день приготовлением к Рождеству: вышиваю и ленточки по-прежнему рисую, и карточки, и уроки с детьми, так как священника к нам не пустят для уроков, но я эти уроки очень люблю. <...> Мои близкие все далеко, далеко. Окружена их фотографиями, вещами, кофточками, тут же — халат, туфли, серебряное блюдечко, ложка, образа и т. д.».
По этим письмам видно, что в первые месяцы условия для семьи были достаточно комфортными. Часть охраны относилась к пленникам доброжелательно. Царевич играл со стрелками в шашки, во дворе сделали качели, а зимой — ледяную горку. Семья забавлялась, делая снимки на привезенный фотоаппарат (именно поэтому сохранились фото из ссылки). Николай с радостью занимался физическим трудом, например пилил во дворе дрова. Повар Иван Харитонов, приехавший вместе с семьей, обеспечивал достойные блюда к столу. Он развел во дворе дома кур и индюков, договорился с Иоанно-Введенским монастырем о поставках молока и хлеба. Ели Романовы из своей привезенной посуды: серебро, фарфор. Иностранные учителя, которые были впоследствии отпущены и уехали на родину, сохранили точные воспоминания о быте царской семьи в ссылке. Например, о меню. На завтрак подавался борщ, телячьи котлеты с гарниром, на обед супы, рыбное или мясное блюдо и всегда кофе. В летнее время к столу покупались фрукты. За «обедом» (так семья по привычке называла ужин, который начинался в 21 час) по традиции собирались все, а также Татищев, Долгоруков и Боткин. Иногда исполняли под рояль любимые песни, иногда пели псалмы. По своим комнатам расходились уже после 23 часов. В общем, пока что семья жила в том же распорядке, что и в Царском Селе.
О том, что в моральном плане обстановка была комфортной, говорит и тот факт, что семья в Тобольске устроила любительский спектакль, отметила Рождество так, как привыкла. Княжны часто играли на рояле, пели, разучивали новые произведения. Все дети, кроме старшей Ольги, в обязательном порядке учились по ранее составленному плану. Николай давал им уроки истории, Александра — уроки богословия. Гулять, правда, разрешено было только внутри двора. Но иногда им все же удавалось отпроситься в церковь, где служба для семьи всегда проводилась в отдельном приделе. По воспоминаниям уцелевших слуг, в какой-то момент дети за завтраком даже сказали: «Мы и не думали, что так хорошо будет в Тобольске!»
В октябре 1917 года к власти пришли большевики. Тобольские пленники узнали об этом только через две недели. Реакция Николая была довольно спокойной. Он и вся его семья уже давно жили как в тумане, стараясь, вероятно, отгородиться от происходящего своим маленьким мирком, закрытым для всех. Николай продолжал занятия в кабинете и писал дневник, как всегда. Его супруга утешалась верой. Главной целью каждой недели для нее было добиться разрешения посетить храм и причаститься. Иногда священника приглашали в дом, и он служил в особой комнате, украшенной иконами и походным алтарем. В такие дни она была счастлива.
«Дух у всех семи бодр, — писала Александра Федоровна Вырубовой. — Господь так близок, чувствуешь его поддержку, удивляешься часто, что переносишь вещи и разлуки, которые раньше убили бы. Мирно на душе, хотя страдаешь сильно — за родину, и за тебя; знаешь, что в конце концов все к лучшему, но ничего больше решительно не понимаешь. <...> Он прямо поразителен — такая крепость духа, хотя бесконечно страдает за страну, но поражаюсь, глядя на него. Все остальные члены семьи такие храбрые и хорошие и никогда не жалуются <...> Маленький — ангел. <...> Во время служб офицеры, комендант и комиссар стоят возле нас, чтобы мы не посмели говорить».
После смены власти отношение со стороны охраны стало резко ухудшаться. Солдаты позволяли себе кричать на детей, срывали зло на Николае, принципиально не здороваясь с ним, сплевывая чуть ли ему не под ноги, за глаза называя Николаем Кровавым, а в глаза — товарищем Романовым. Царевичу и Николаю запретили носить погоны царской армии. Было резко урезано обеспечение. Правда, связано это было с тем, что большевики, в отличие от Временного правительства, не собирались содержать царскую семью. Мало того, они заморозили их средства, которыми им раньше было позволено пользоваться, разрешая тратить лишь малую сумму. Запретили покупать у купцов и лавочников продукты. Фактически семью перевели на солдатский паек. Привыкшая к комфорту Александра Федоровна страдала: она привыкла пить кофе, который помогал ей чувствовать себя лучше. Вся семья дружно отказалась от этого напитка, лишь бы ей приносили хоть одну чашку в день. Прислуга стремительно разбегалась... Верный слуга повар Иван Харитонов проявлял чудеса смекалки, чтобы достойно накормить семью. О нем стоит сказать особо, ведь он был среди тех четверых, кого, помимо царской семьи, расстреляли в подвале.
Харитонов поступил на дворцовую службу еще в детстве, поваренком. Дослужился до повара второго разряда, обучался во Франции мастерству кулинарии, в результате стал мастером высокого класса, стал изобретать свои фирменные блюда. К моменту ссылки он уже был в семье своим и относился к ее членам как к родственникам. Несмотря на все запреты, Харитонов продолжал договариваться через живущих не на территории дома слуг о продовольствии. Один из монастырей стал посылать еду бесплатно. Харитонов даже из имеющихся скромных продуктов изобретал вкусные блюда, упоминаются «макаронный пирог» и «суп-пюре из огурцов».
Но не только урезание провизии и денег на содержание огорчало семью. Им сократили время прогулок, а иногда и вовсе не разрешали гулять. В феврале 1918 года стрелков, прибывших с ними из Петербурга, сменили «верные революции люди», которые не испытывали никакого пиетета к семье. Понимая, что ничего хорошего это не сулит, государыня начала раздавать верным людям пакеты и свертки с драгоценностями, которых было немало. Комендант Евгений Кобылинский, состоявший при семье в то время, знал об этом, но никому ничего не рассказал. Известно, что Александра передала священнику Благовещенской церкви отцу Алексею целый чемодан с драгоценностями и золотую шпагу царевича еще до того, как он был выслан из Тобольска. Высылка состоялась после того, как священник на службе пропел царю «многая лета». Лишь через 15 лет большевики узнали об этом факте и допрашивали тех, кто был в доме. Оказалось, что отец Алексей, а затем его родственники перепрятывали полученное, однако след его затерялся. Сам полковник Кобылинский, по рассказам жены, также взял на хранение шкатулку с драгоценностями, но был расстрелян в 1927 году, а показания родни о том, куда перепрятали шкатулку, были разноречивыми.
Единственная найденная часть спрятанных сокровищ — та, что была отдана монахине Иоанно-Введенского монастыря. Монахини много раз перепрятывали полученные от государыни шкатулки и пакеты, зарывали их на краю кладбища, скрывали в монастырском колодце. Но в результате в 1933 году выдали клад большевикам, он был принят и описан. Все остальное так и не нашли, и «черные кладоискатели» Тобольска до сих пор усиленно ищут царские сокровища. Тем более что давно составленная «опись» того, что среди них должно быть, впечатляет: диадемы великих княжон, броши с бриллиантами, кулоны, цепи, часы и многое другое. Особенно популярны поиски «шпаги наследника». Эдвард Радзинский в своей книге писал, что она наверняка «лежит где-нибудь в глухой тайге», а чемодан с драгоценностями — «в одном из подвалов тобольского дома». Эта мысль будоражит умы местных кладоискателей и не дает им покоя.
Очевидно, что Александра Федоровна передавала драгоценности в чужие руки, боясь, что их отнимут большевики. В ее положении от них не было никакого толку, ведь продать ничего бы не смогли: кто бы такое купил? За 8 месяцев ссылки семья пообносилась. Государыня писала Вырубовой: «Вяжу Маленькому теперь чулки, он попросил пару, его — в дырах, а мои толстые и теплые. Как зимой прежде вязала, помнишь? Я своим людям тоже делаю, все теперь нужно. У папы брюки страшно заштопаны тоже, рубашки у дочек в дырах...» Кроме того, была еще одна проблема. Постоянно болел царевич, а лекарства доставать было тяжело. Если б не находившийся при семье врач Боткин, не факт, что царевич Алексей дожил бы до расстрела. О Евгении Боткине стоит сказать особо.
Потомственный врач, он занял место при дворе после смерти предыдущего врача царской семьи. Евгений Сергеевич искренне любил всех ее членов и относился к ним как к родным. Кроме того, он был настоящим патриотом. Сознательно отправил сына на войну, хотя мог избавить его от этой участи, он погиб на фронте в 1914 году. Боткин поехал в ссылку за семьей, не колеблясь, понимая, что его присутствие нужно и государыне, и царевичу. Он доставал в Тобольске нужные лекарства. Узнав о хорошем «дохтуре», к нему стали обращаться простые жители города, к которым он, когда позволяли, выезжал на дом (в дом никому, кроме слуг, хода не было). В отличие от членов семьи, Евгений Сергеевич ясно осознавал, чем все закончится. Тем более что к нему приходил комиссар и предлагал «спастись» в обмен на то, что Боткин будет лечить бойцов Красной армии. Он отказался, решив этим свою судьбу.
В апреле 1918 года семью решили перевезти из Тобольска в Екатеринбург. «Багаж» (а в документах их называли именно так) переправляли двумя партиями: сначала Николая, Александру и княжну Марию, потом остальных. Это было связано с тем, что царевич заболел и не мог ехать.
Как и до этого, никто не знал, куда везут и зачем. Предполагали, что в Москву. Есть версия, что именно туда их и везли, чтобы предать Николая и Александру публичному суду, так как поезд сначала шел в противоположную от Екатеринбурга сторону. Но Уральский облсовет, боровшийся за право расстрелять царя (на это претендовали многие области!), разослал по всем станциям телеграммы с требованием остановить поезд. Комиссар Яковлев, сопровождавший «багаж», сообщал в Москву Свердлову об опасностях, которые грозили им в дороге. В частности, о попытке екатеринбуржцев, «прибывших для уничтожения багажа», отбить царскую семью в дороге. Но «отряд особого назначения», находившийся при «багаже», дал отпор.
Действия комиссара Яковлева были странными. Почему он приказывает ехать в Омск? (Направление, противоположное и от пункта назначения, и от Москвы.) Почему принимает меры конспирации? (Поезд меняет направление, потушив огни.) Почему не отдает семью Уралсовету, справедливо опасающемуся, что «багаж уйдет» и не им достанется «честь» расстрелять царскую семью? Версий очень много: и что Яковлев действительно имел мандат на конспиративную доставку семьи в Москву, и что он был шпионом и хотел переправить семью в Японию. Как бы то ни было, вряд ли поезду удалось бы скрыться. Уралсовет рассматривал варианты вооруженного нападения на состав, думали даже о том, чтобы его взорвать.Лишь бы не дать уйти!
Наконец поезд, не доехав до Омска, пошел в Екатеринбург. Яковлев получил личный приказ Свердлова подчиниться Уральскому совету. Царскую семью встретили, после чего поселили в доме инженера Ипатьева. Здесь их ждал совсем другой прием, чем год назад в Тобольске. Царя называли гражданином Романовым. Как только они вошли в дом, все их вещи были досмотрены, ридикюль из рук царицы был буквально вырван... Многих сопровождающих их верных людей сразу же арестовали. Долгорукова и Татищева расстреляли за неделю до расправы над царской семьей. Арестовали и расстреляли дядьку цесаревича матроса Нагорного, лакея Ивана Седнева, а также двух фрейлин. Некоторым из слуг удалось бежать. Через месяц в Екатеринбург были доставлены остальные члены семьи. Охрана была такой, что о побеге не могло быть и речи. Да его и не планировали: княжны и царевич плакали от радости, что воссоединились с родителями.
Не все, кто прибыл в Екатеринбург, погибли. В ночь расстрела при Романовых должно было быть не четыре человека, а шесть. Удалось спастись камердинеру Терентию Чемодурову, который накануне попал в больницу, а также поваренку Леониду Седневу, погибший лакей был его дядей. У Седнева уникальная судьба. Исследователи до сих пор не могут разобраться, по чьей просьбе (а точнее приказу) его отпустил комендант Яков Юровский, который уже две недели готовился к расстрелу. Как бы то ни было, удаление из дома поваренка стало тревожным звонком для императрицы. Она написала в дневнике: «Совершенно неожиданно Лику Седнева отправили навестить дядю, и он поспешно убежал, — хотелось бы знать, правда ли это и увидим ли мы когда-нибудь этого мальчика!» Он был товарищем царевича по играм, его любила вся семья. В ночь расстрела поваренок находился в доме через дорогу, где размещалась охрана, а потом был отправлен на родину. По официальной версии расследований, во время которых подробно интересовались судьбой всех слуг, он был расстрелян в 1929 году. Но много лет спустя выяснилось, что Седнев дожил до Великой Отечественной войны и был отправлен на фронт. В 1942-м его расстреляли по приговору военного трибунала неизвестно за какую провинность.
Шансов на спасение у царской семьи практически не было. Несмотря на то что в Англии «кузен Вилли» Николая Георг V периодически инициировал обсуждение «о спасении царской семьи», ничего конкретно не предпринималось. Временное правительство, когда семья находилась еще в Царском, поговаривало о том, что «им помогут», но опять же ничего не делало. Луч надежды мелькнул, когда семья находилась уже в Екатеринбурге. В монастырской еде нашли записку, написанную на французском языке. В ней некий офицер русской армии предлагал семье бежать, просил быть готовыми и спрашивал ответа. По какой-то причине Николай написал, что бежать они не могут. Неизвестно, поверили ли на тот момент Романовы неизвестному. Может, и да, ведь в ту ночь они спали не раздеваясь. Но в любом случае записка оказалась провокацией: она была написана большевиками, чтобы проверить готовность царской семьи к действиям.
Многочисленные расследования, проведенные уже в постсоветский период, расходятся в версиях по многим вопросам, но солидарны в одном: шансов спастись не было. Несмотря на внешне вялую реакцию «центра» по этому вопросу, Уралсовет действовал решительно. К «уничтожению багажа» готовились последовательно и тщательно, рассматривались и более жестокие способы, например — забросать комнаты с членами семьи гранатами. Яков Юровский вежливо общался с узниками, в том числе и с царевичем, понимая, что сам же будет стрелять в женщин и детей...
Николай все больше мыслями уходил в воспоминания о прошлом, Александра спасалась верой. Она уже не могла переписываться со своей подругой, потому что режим в Екатеринбурге был практически тюремным. Им не только не разрешали гулять, но даже закрасили краской окна.
Кто же принял решение о расстреле царской семьи — Свердлов, лично Ленин или Уралсовет? До сих про мнения историков расходятся. То, что в Москве знали о таких намерениях, подтверждено. Но есть версия, что в «центре» считали необходимым расстрелять только царя и царицу, но не трогать детей. Современные специалисты сходятся в мнении, что такого быть не могло. Без согласия Ленина расстрел не мог бы состояться, а телеграмма, уведомляющая «центр», со словами «ждать не можем, если ваши мнения противоположны, сейчас же, вне всякой очереди, сообщить» есть в архивах. Ответа на телеграмму в архивах не обнаружено. План не терпел отлагательств, потому что на Екатеринбург наступали белогвардейцы, которые могли использовать любого члена семьи для усиления своих позиций. Этого допустить было нельзя...
В «доме особого назначения», как его называли, царская семья провела больше двух месяцев. По свидетельству слуг, которые после входа в город Колчака были допрошены следователем, в доме не хватало элементарных вещей. Княжнам приходилось спать на полу. Иногда на столе не хватало приборов, и ели из общей миски. Стены дома были «расписаны» оскорбительными надписями о царице и Распутине. Охрана не только хамила, но и действовала на нервы. Например, могли под окнами Николая петь революционные песни. Вслед княжнам свистели, «караулом» сопровождали их в уборную. Комендант дома Авдеев потворствовал мелкому воровству. Вещи монаршей четы растаскивала охрана, а пища, которую им посылали монахини, сразу поступала в караулку.
Только когда сменился комендант, воровство прекратилось. Но его сменили на вошедшего в историю Якова Юровского именно для подготовки к расстрелу. При этом он поначалу понравился царской семье. Как человек, окончивший фельдшерскую школу, Юровский дает советы по лечению наследника. Улучшает паек. Производит опись всех драгоценностей, имеющихся при семье (кроме тех, что они зашили в одежду), и отдает Николаю ящик со всем содержимым. Возникает иллюзия, что они имеют дело с порядочным человеком...
В ночь с 16 на 17 июля 1918 года в половине второго члены семьи были разбужены охраной, всем приказано было одеться и сойти вниз в связи с опасной ситуацией в городе. Они еще спускались по лестнице, а к дому уже подогнали грузовик для перевозки трупов, в комнате возле подвала собрались солдаты. Некоторые из них, узнав о «задании», отказались стрелять «в баб и детей» и были арестованы. Спустившимся в подвал подали стулья: для Александры и царевича (его государь нес на руках). Все произошло очень быстро. Юровский зачитал приговор. Прошло буквально несколько секунд, за которые государь успел спросить: «Что?» Началась стрельба. Юровский первым выстрелил в Николая...
Весь ход действий не был продуман тщательно. Долго не могли избавиться от трупов: сначала их скинули в шахту, находившуюся рядом с Ганиной Ямой, а потом там же сожгли, останки были захоронены в окрестностях города. При этом с тел великих княжон сняли полпуда (больше восьми килограммов) драгоценных камней: семья зашила бриллианты в лифы между слоями ткани, часть ценностей спрятали внутри корсетов.
Через неделю в город вошел Колчак, который тут же назначил расследование, проведенное Николаем Соколовым. Тот опросил слуг и местных жителей, а также уцелевшего лакея Чемодурова, которого забыли при отступлении в больнице. В плен к белым попадали охранники и даже участники расстрела: они сразу же давали развернутые показания о произошедшем. Только благодаря этому сохранились многие подробности событий, которые легли в основу первых книг о гибели семьи, изданных за границей. Но, как известно, власть Колчака не продержалась долго. При установившемся советском строе тщательно скрывалась информация о расстреле царской семьи. Именно поэтому за границей бродило много «спасшихся» княжон и царевичей, которых, впрочем, быстро разоблачали.
Дольше всех продержалась лже-Анастасия Анна Андерсон, которую в 1920 году нашли в Берлине при попытке покончить с собой. На ней были зафиксированы огнестрельные раны, отсутствовало несколько зубов. Соседка девушки по палате читала в газетах историю царской семьи, там часто публиковались фотографии княжон. Она-то и высказала версию, что Андерсон — спасшаяся Анастасия. Новость разлетелась по Берлину, и в лечебницу потянулись русские эмигранты. Поскольку Анна знала польский язык, она понимала, что они ей говорили, и это заставило многих верить в чудесное спасение. Около двух лет девушка жила под покровительством русских, ей помогали, сочувствовали, сама она, казалось, уверилась в том, что она и есть Анастасия. (Андерсон была психически нездорова, но людям ее поведение казалось следствием перенесенного шока.) История закончилась, когда в 1922 году к Анне приехала баронесса София Буксгевден, фрейлина императрицы. Анна встретила ее с закрытым лицом (так она встречала многих). Баронесса заговорила с ней на английском, домашнем языке семьи, но девушка не поняла ни слова. Когда Анна открыла лицо, фрейлина заявила, что у нее нет ни малейшего сходства с великой княжной.
Как бы то ни было, различные легенды о спасенных княжнах ходили вплоть до того момента, как в 1991 году останки были найдены и к 1998-му официально опознаны. Работа специалистов заняла много лет. Были проведены тщательные молекулярно-генетические экспертизы. В 2000 году Русская православная церковь канонизировала всех членов царской семьи, что, в свою очередь, вызвало споры среди историков, которым были известны все ошибки Николая как правителя и слабости царицы, беспредельно верившей Распутину. Думаю, только прочитав внимательно письма Александры Федоровны из ссылки, можно понять смысл канонизации.
«Солнце озарило мою душу, и я хочу с тобой поделиться, не могу молчать! Торжествует Господь, умудряет сердца: увидят все языцы «яко с нами Бог». Слышишь ли мой голос? Расстояния ничего не значат — дух свободен и летит к тебе, и вместе полетим к Богу, преклонимся перед Его престолом».
Подпишись на наш канал в Telegram