Актерский путь Александра Семчева наполнен встречами с уникальными мастерами. В Щукинское училище его принимал Евгений Рубенович Симонов. Во МХАТ — Олег Николаевич Ефремов, который однажды одарил актера фразой: «Ты затмил весь МХАТ!» Олег Павлович Табаков, оставляя Семчева в труппе, сказал: «Я верю тем, кто тебя хвалил», и доверие актер оправдал... Сейчас он играет не только в родном МХТ, но также в Театре Наций и в Театре на Бронной. А еще у Семчева 124 работы в кино, и его востребованность растет. В интервью «Каравану историй» актер поделился новостями.
— Александр Львович, радикально похудевший клоун Александр Морозов из театра Петросяна лишился ролей. А у вас в аналогичной ситуации их только прибавилось, вы играете в Театре Наций в спектакле «На всякого мудреца», в двух спектаклях Театра на Бронной — «Бэтмен против Брежнева» и «Дядя Лева», а также остаетесь актером труппы МХТ имени Чехова.
— В родном театре я сегодня репетирую два спектакля: Константин Юрьевич Богомолов ставит на основной сцене «Новую оптимистическую», Михаил Рахлин — «Омон Ра» по роману Виктора Пелевина.
— Осталось ли что-нибудь от Вишневского после встречи с Богомоловым? Судя по спектаклю Театра Наций, от Островского не осталось почти ничего.
— Позволю себе не раскрывать всех секретов, премьера назначена на начало октября, спектакль Богомолова лучше увидеть, поскольку невозможно описать словами то, что всегда происходит у него на сцене.
— Как вы познакомились с Константином Юрьевичем? Можно ли сказать, что нашли своего режиссера?
— Знакомство произошло в стенах Художественного театра лет десять назад. Сидели на летней веранде кафе в Камергерском переулке, разговаривали, и он предложил мне роль в спектакле «Идеальный муж». С тех пор продолжается наше сотрудничество. Режиссер он, по-моему, замечательный. Он умен, образован, начитан, прекрасно разбирает материал, как классику, так и современную драматургию. С ним бывает непросто, поскольку я человек ленивый, а Константин Юрьевич — режиссер очень требовательный. Не все принимают его постановки, кто-то разносит их в пух и прах. Многие на этом основании не любят лично Богомолова. Но прежде чем огульно судить о человеке, его нужно поближе узнать, познакомиться как с его работами, так и с ним лично, если, конечно, он позволит.
— Судя по всему, вам он это позволил, поскольку без вас не обходятся последние громкие премьеры этого режиссера. Расскажите, какой он, как относится к актерам? В связи с его повышенной требовательностью, какие между вами возникали сложности?
— Сложности заключались только лишь во мне, моем порой нерадении.
— Неужели приходили на репетиции с невыученным текстом?
— Да, это так, ни больше ни меньше. Богомолов — сложный человек, он авторитарен. Но при всем том он — очень тонко чувствующий человек. Он отзывчивый, все прекрасно понимает, видит людей насквозь, он — тонкий психолог, умеет себя преподнести, знает, как это делается. Это то, что касается его человеческих качеств. Раскрывается ли он? Нет, не раскрывается, наверное, это ему и не нужно. Про то, насколько ярок он как режиссер, насколько ни на кого не похож, я уже сказал.
— Принимали ли вы участие в его спектаклях в МХТ, когда их пытались сорвать так называемые православные активисты?
— Конечно, принимал. Я не стоял на сцене, когда туда из зала ворвались пышущие агрессией люди, которые что-то выкрикивали, но видел, что произошло. Играли мы «Идеального мужа». Охрана быстро вмешалась и выдворила их из театра. Когда дальнейшие попытки прорваться в зал оказывались неудачными, пресекались на корню, эти люди стали приносить к театральному подъезду свиные головы. Наверное, им казалось правильным так выражать свои убеждения. Это поведение нельзя даже назвать какой-то откровенной травлей режиссера. Это были попросту полухулиганские выходки со стороны малообразованных, каких-то «олдскульных» в плане восприятия современного театра людей. Можно сколь угодно громко «лаять» из подворотни, как угодно «самовыражаться», провоцируя абсолютно никому не нужные скандалы. Люди или сообщества, которые позволяют себе подобные выходки, не заслужили того, чтобы мы обсуждали их поведение или вникали в мотивы. Что о них говорить? Бог им судья. Они, радеющие за нравственные ценности, почему-то не подумали о тех зрителях, которые заплатили деньги за билеты и пришли посмотреть спектакль. Я уж не говорю о нас, занятых в спектакле актерах, нам это тоже страшно мешало работать. Ну, не нравится тебе постановка, потихонечку выйди из театра в антракте и пойди домой пить чай. А устраивать подобные демарши, мягко говоря, негоже. Но караван идет, а победителей не судят.
В театре после подобных инцидентов усилили охрану. Верность православным традициям заключается совсем не в таком поведении. Если уж ты ищешь Бога или воцерковлен, то будь любезен смиряться. Я считаю, что чувство меры должно присутствовать во всем. Коль скоро ты пришел в храм, ни о какой гордыни речи идти не может по определению, а только о любви и смирении. А если людей так захлестывает происходящее на сцене, пусть пообщаются со своими духовниками, священниками. Недаром же верующие просят: «Господи, наставь меня на путь истинный».
— Классическое воплощение пьесы Леонида Зорина «Покровские ворота» в свое время предложил Михаил Козаков. Снятый им фильм по сей день не сходит с телеэкранов и очень любим зрителями. Когда вы репетировали Хоботова в спектакле Богомолова «Дядя Лева», вам сильно мешало впечатление о том, как эту роль сыграл Анатолий Равикович?
— Я слышал, что Равикович очень не любил своего Хоботова. А я своего люблю. Покойный Леонид Генрихович Зорин написал пьесу в жанре романтической комедии, и покойный Михаил Михайлович Козаков поставил ее в кино со своим отношением к происходящему. А ныне здравствующий Константин Юрьевич Богомолов разбирал пьесу совершенно иначе, и слава богу, потому что пьеса очень нежная и тонкая. Пятидесятые годы, послевоенная Москва полна людей, возвратившихся с фронта. Мы так придумали, что Хоботов не воевал, был оставлен в тылу по брони и там работал на Победу. Наверное, тяга немолодых мужчин к прекрасному женскому полу, который значительно моложе их, и по тем временам, и по нынешним выглядит, мягко говоря, нелепо. Но чувство любви такое безмерное! Константин Юрьевич говорит здесь не о низменном, не об игре мужских гормонов или желании всеми средствами продлить уходящую молодость, а о желании жить, продлевать полноценное существование. Когда мужчины старшего возраста начинают волочиться за девочками, это вызывает грустную улыбку, но со стороны смотрится смешно и нелепо. Вот такая история.
— Поклонникам «Покровских ворот» запомнилась Маргарита Павловна в блистательном исполнении Инны Ульяновой. В «Дяде Леве» вашими партнершами стали Александра Ребенок и Лариса Богословская. Они играют героиню так же ярко, как Ульянова?
— Дело именно в яркости. Ульянова, царствие небесное, была человеком эксцентричным не только в своих экранных проявлениях, но и в жизни. В «Дяде Леве» не ставилась задача создавать на сцене острую форму. Константин Юрьевич нашел более тонкое оправдание Маргарите Павловне, остановившей свой выбор на более сильном, чем Хоботов, мужчине. И речь снова не идет, простите за откровенность, о самце, а о его делах, мужских качествах, которые позволяют женщине чувствовать себя защищенной. Мне, конечно, ближе актерские проявления Ребенок и Богословской. Хотя можно было бы сыграть и так, как Ульянова, и это бы понравилось зрителям. Но у нас получилось рассказать историю тоньше, и тоньше выстроить отношения между героями.
— Есть ли какая-то обратная связь от зрителей, которые все равно будут сравнивать спектакль и популярный фильм?
— Безусловно, в Театр на Бронной приходят зрители, видевшие картину и имеющие о пьесе сложившееся мнение. Разумеется, они сравнивают «Покровские ворота» с нашей коротенькой, полуторачасовой законченной историей. Но сравнивать киноленту и спектакль — дело неблагодарное и бессмысленное. В картине можно найти иронию, эксцентрику. В спектакле она тоже есть, но там ирония фонтанирует, что называется, бьет в лоб, а в постановке Константина Юрьевича она доносится до зрителей тонко. После «Дяди Левы» хочется посидеть и подумать о жизни, поразмышлять над какими-то судьбоносными вещами.
— В спектакле «Бэтмен против Брежнева» Ольга Лапшина играет мужскую роль, а вы — женскую. Чем она вас привлекла? Что потребовалось в себе разбудить, чтобы сыграть женщину?
— Образ родился после звонка режиссера Саши Денисовой. Мы встретились на той же веранде. Она сказала: есть такое предложение. Тогда театр базировался во Дворце культуры на Яузе, поскольку в здании на Бронной шел капитальный ремонт. Я сразу откликнулся: «Принимаю ваше предложение, мне любопытно». Ведь когда мужчина играет женщину, перед ним не стоит задача физиологического перевоплощения, важнее всего создать характер, который будет цеплять зрителей. Все остальное: накладной бюст, подведенные глазки, женский паричок — это вещи, что называется, по первому плану. Если начнешь кривляться, получится пошлость. Во всем нужна мера, вкус, вот в чем дело, а это воспитывается.
Олю Лапшину я знаю давно, в свое время вместе участвовали в телепроекте Первого канала. Она и по-человечески очень славная, и замечательная партнерша, чуткая, тонкая.
В Художественном театре мне уже доводилось играть женщину в набоковской пьесе «Событие», которую ставил Константин Юрьевич Богомолов. Так что мне это делать было не впервой. Я согласился и ездил на Яузу репетировать. Спектакль доводил до ума Константин Юрьевич. В результате получилась трогательная, ностальгическая история.
— Насколько я знаю, ваша мама была врачом. Как она вас воспитывала? Что повлияло на выбор профессии?
— Мое детство было самым обыкновенным. Мама растила нас с сестрой одна, в доме был не бог весть какой достаток. Меня не воспитывали жестко, несмотря на то что мама была нам и за папу. Я знал материнскую любовь, нежность, заботу, ласку, слезы. Но за провинности мама наказывала. Я не был хулиганом, но когда переходил границы, это пресекалось. Повзрослев, увлекся дискотекой, стал поздно возвращаться домой, в 15 лет начал курить. Мама по этому поводу страшно переживала, расстраивалась, боролась с моим курением. Но безуспешно.
Что повлияло на выбор профессии? Кем я только не мечтал стать! В пять лет впервые попал на Пасхальное богослужение в храм, это зрелище меня впечатлило. Я впитывал в себя все как обезьяна, и мне захотелось стать священнослужителем. Мне нравилось убранство храма, потрясающе певший хор, атмосфера.
В мой детский сад приезжала ассенизаторская машина, выкачивала выгребные ямы, и мне сразу захотелось стать ассенизатором, потом водителем автобуса, летчиком. В классе восьмом начал всерьез задумываться о медицине. Да, мечтал, потому что меня впечатлял образ белого халата. Я тогда еще не осознавал, сколько знаний требуется получить докторам, чтобы начать практиковать. Правда, позже убедился, что далеко не все из них руководствуются непреложным принципом — не навреди. В этой профессии, увы, немало случайных, поверхностных людей.
— В какой момент вы обратили взор на актерскую профессию?
— Несмотря на то что физику у меня в школе преподавал мой дальний родственник, он в десятом классе благополучно влепил мне два балла. С такими оценками не было никакого смысла ехать куда-то поступать. Я вообще учился шаляй-валяй, все мои интересы были связаны с тусовкой. Мне хотелось нравиться, хотелось взрослого общения, так случилось, что со временем начал в качестве диск-жокея вести центральные дискотеки в родном Вышнем Волочке. Я воспитывался на музыке 80-х, обожал итальянское диско. Разумеется, хорошо знал не только зарубежную, но и отечественную эстраду. Эта история привлекала меня еще с детского сада, где я блистал в художественной самодеятельности, с выражением читал стихи. После школы год проработал в школе-интернате, возил детям продукты, а потом благополучно ушел служить в ряды Вооруженных сил СССР.
— Имея маму-врача, не возникало мысли избежать армии?
— Никогда, даже в голове не держалось. Служба в армии была для меня в порядке вещей, потому что так нас — тогдашних октябрят, пионеров, комсомольцев — воспитывали. Пойти отдать свой долг Родине было в порядке вещей. Служил я при клубе воинской части. Спал в казарме, выходил на построение. Но и занимался творчеством: исполнял патриотические песни, читал со сцены «Василия Теркина», все в таком ключе. Плюс мы обслуживали генеральские дачи, пионерские лагеря, вели там культпросветработу.
С лопатой я не стоял. Автомат держал только лишь на присяге. В учебке освоил профессию телеграфиста. Телеграфный аппарат сродни пишущей машинке, хорошо развивает мелкую моторику. Но весь день сидеть и отправлять телеграммы было жутко скучно. Во мне взыграла предпринимательская жилка, началось с казарменной художественной самодеятельности, которую я организовал, а позже где только мы не выступали.
Демобилизовавшись, я твердо знал, что буду заниматься либо сценой, либо чем-то околосценическим. Вернувшись из армии, первым делом пришел в местный театр, который, между прочим, возник раньше МХАТа. Директор выслушал и сказал: «У меня сейчас нет актерских вакансий, пойдешь ко мне заместителем?» Конечно же согласился. Так я стал заниматься хозяйственной частью театра и организацией гастролей. Пришел я домой 9 мая, через три дня встал на воинский учет в военкомат и сразу уехал в Рыбинск заделывать гастроли Вышневолоцкого драматического театра. И это у меня хорошо получалось, я обладал организаторскими способностями, был общителен, умел найти подход к людям.
— Как же все-таки пришли в актерскую профессию?
— Помог его величество случай. На дворе стояли лихие девяностые. В кооперативы я не пошел, хотя люди там прилично зарабатывали. Я отправился в театр. Помню, заходил в служебный подъезд, закрывал двери и попадал в совершенно иной мир, который стал для меня отдушиной. Меня абсолютно не волновало, что творилось на улице.
В Вышний Волочек приехал выпускник Щукинского училища режиссер Леонид Колосов, который поставил спектакль «Блэз» по Клоду Манье со мной в главной роли. На премьере в Вышневолоцком театре собрались представители кафедры режиссуры Щукинского училища. Гарий Маркович Черняховский, легендарный режиссер телепрограммы «Вокруг смеха», посмотрел спектакль и высказался так: «Старик, тебе надо идти дальше». Я его послушался, и дальше случилось поступление в Щукинское училище.
— Вы учились у Евгения Рубеновича Симонова, что можно о нем вспомнить?
— Дело в том, что Евгений Рубенович успел нас только набрать, но вскоре тяжело заболел и умер. Он приходил на занятия, но видели мы его от силы раз пять. Нас взяла под свое крыло прекрасный педагог, профессор Валентина Петровна Николаенко, которая довела и выпустила наш курс. Нижайший ей поклон.
— Как складывалась актерская карьера?
— В девяностые же не было никакого кино, я выскочил и стал узнаваемым за счет рекламы пива и пресловутой фразы: «Где был? Пиво пил». Параллельно с этим однажды ассистент по актерам Оля Логинова пришла в Щукинское училище, выделила меня и отдала мою фотографию режиссеру Васе Пичулу. Считаю его своим крестным отцом в кино. Вася уже прославился, сняв «Маленькую Веру». В тот момент он работал над картиной «Небо в алмазах», где моими партнерами стали Коля Фоменко, Алла Сигалова, Анжелика Варум, Аня Михалкова. Мы сняли одновременно и веселую, и печальную историю о том, как мальчик, подброшенный в коробке из-под обуви к дверям детского приюта и названный Антоном Чеховым, потому что родился в год столетия классика русской литературы, стал творческим человеком, поэтом. С Васей мне работалось прекрасно, он был человеком легким, очень верил в меня как в артиста. Все у нас, слава богу, складывалось. Позже он приглашал меня на роль в военную драму «Застава Жилина», а потом его не стало...
— Во МХАТ вас позвал Олег Николаевич Ефремов. Как это случилось?
— Не стало Евгения Рубеновича Симонова, у него был Театр имени Рубена Симонова, где мы играли свои дипломные спектакли. Дорога лежала туда, на маленькую сцену, в зал на 130 человек. Сегодня это филиал Вахтанговского театра в Калошином переулке. Но Валентина Петровна Николаенко отговаривала: «Не ходи туда, не надо». Я отвечал: «Да, я понял». Худрук Вахтанговского театра Михаил Ульянов смотрел меня на сцене, но по каким-то одному ему ведомым причинам в труппу не взяли. В итоге меня подобрал Константин Аркадьевич Райкин, видимо, я ему понравился, он говорил, что я человек, торчащий из толпы. И я подал документы в «Сатирикон». Нет и нет для меня ролей, время идет, а на репетиции меня не вызывают. Думаю, дай-ка съезжу на два дня в Вышний Волочек, навещу маму. Поехал, навестил, возвращаюсь, а парень с параллельного курса сообщает: «А тебя выгнали». Сам Райкин со мной и разговаривать не стал, вышел завтруппой, сказал: «Вы уволены». Эта дверь закрылась, я оказался на улице.
Сережа Виноградов репетировал тогда «Пену дней» Бориса Виана в Киноцентре на Пресне. Начал туда ходить. Антрепризное движение в Москве набирало обороты, Андрюша Житинкин поставил «Ночь трибад» по пьесе Энквиста, где играли Сережа Чонишвили, Галя Шевякова, Георгий Тараторкин. Я у них гладил костюмы за тысячу рублей за спектакль, на них можно было купить пачку сигарет и еще какую-то мелочь. Словом, влачил жалкое существование.
Однажды однокурсница попросила:
— Показываюсь во МХАТ к Ефремову. Поможешь мне?
— Конечно, помогу.
Так принято. Мы с ней быстро отрепетировали отрывок из булгаковского «Бега», где я играл генерала Чарноту. На показе сидели Олег Николаевич, Ия Сергеевна Саввина, Роман Козак, Дима Брусникин, Андрей Васильевич Мягков... Я сыграл и ушел, спешил к Житинкину на спектакль. А вечером в общежитии мне передали номер телефона заведующей труппой Татьяны Васильевны Бронзовой. Позвонил, она была кратка: «Куда вы подевались? Первого сентября вы выходите к нам на работу». Так все началось.
Первый раз вышел на сцену МХАТа в роли слуги в «Горе от ума», кричал: «Графини Хрюминой карета!» Потом случилось несчастье, Вячеслав Михайлович Невинный оступился, упал под сцену, переломался. И меня в силу фактуры срочно ввели в «Женитьбу», в «Тойбеле и ее демон». А вскоре получил роль Оргона в эфросовском «Тартюфе». С нее после бурно прошедших гастролей сняли Алексея Дмитриевича Жаркова. Играл со Станиславом Любшиным. Спектакль посмотрел Олег Николаевич Ефремов, пришел за кулисы, помню, подарил мне три гвоздики и произнес: «Ну, ты затмил весь МХАТ».
Через какое-то время меня отпустили на полгода сниматься в Польшу, летал туда-обратно, играл вечерние спектакли, новых ролей не репетировал. Все шло по накатанной. Когда не стало Олега Николаевича, в театр пришел Олег Павлович Табаков. Мы встретились с ним на проходной, он произнес: «Старик, слышал, что ты прилично работаешь». Я застеснялся, а он ввернул одно непечатное словечко и сказал: «Я верю людям, которые тебя хвалили».
В Художественном театре служил режиссером Игорь Павлович Власов. Я только пришел в труппу, отработал первый год, но он меня выделил, пообещал: «Старик, я продам тебя в кино». И продал. Во МХАТ по своим делам приезжал Кшиштоф Занусси. Они с Игорем Павловичем записали мою видеопробу, и Занусси увез ту «вэхаэску» в Польшу. Мне рассказывали, что по дороге он случайно залил ее одеколоном. К счастью, пленка не испортилась окончательно, рассмотреть меня, оценить мои усилия было можно, и вскоре я получил роль в польской картине «Первый миллион».
Играл на польском языке, которого не знал. Срочно на ходу его учил, проводил часы с педагогом, бесконечно прослушивал диктофонные записи уроков, перечитывал сценарий. В выходные нужно было ходить в магазин, общаться с коллегами. А поскольку польский язык схож с русским, все у меня получилось. Как однажды выразилась Алла Борисовна: курица не птица, Польша не заграница.
Так у меня появился достаток. Он, конечно, позволял исполнять какие-то мои «хотелки». Мечтал купить автомобиль, непременно «мерседес», и купил. Позже поменял его на более престижную модель. На однокомнатную квартиру тоже хватило денег. Со второй помог уже Олег Павлович.
Олег Павлович Табаков — отдельная история в моей жизни. Я его очень любил. Говорят, что он тоже был ко мне благосклонен. Мне повезло быть его сценическим партнером. Мы с ним играли во второй редакции «Тартюфа», которую поставила Нина Чусова. В «Кабале святош» в постановке Адольфа Яковлевича Шапиро Табаков играл Мольера, я — Бутона. Репетировать с ним было счастьем.
В «Амадее» Олег Павлович играл Сальери, Сережа Безруков — Моцарта, а я — повара Сальери. Сполна тогда оценил уровень подготовки и актерского мастерства Табакова. Помню, он стоял лицом к залу, произносил монолог, по щекам стекали слезы. Я с замиранием сердца следил за ним из кулис. Табаков повернулся, заметил меня, показал мне язык, успел шепотом произнести: «Вот так вот, Санек». И опять развернулся к залу, продолжил произносить текст роли и плакать.
С Олегом Павловичем было всегда очень тепло. Вспоминаю наши гастроли в Сочи, мы с ним часто ходили в ресторан. Помню, как Табаков тащил арбуз, я вызвался ему помочь. И тут же получил приглашение на обед. Он никогда никому не позволял платить. Последнее время мы с ним как-то очень тесно общались, встретимся, обнимемся, поцелуемся. Для меня, как и для многих моих коллег, его смерть стала великой потерей. Он всем помогал, пробивал зарплаты, квартиры. В театре при нем никто не бедствовал.
— Кто, кроме Олега Павловича, вызывал вашу симпатию, был любимым партнером?
— Как известно, в театре дружить нельзя. Олег Павлович говорил, что это не богадельня, сюда нужно приходить и служить. Отыграли спектакль — большое всем спасибо, до свидания, до новых встреч. Это пришло со временем. Раньше, когда был жив Борис Ливанов, старики и собирались, и выпивали. За Художественным театром даже закрепилась слава, что мужской МХАТ — театр пьющий. Я наблюдал за стариками, старался у них учиться, приглядывался за тем, как они работают. Меня ввели на роль Яичницы в «Женитьбу», где играли Александр Александрович Калягин, Сергей Юрьевич Юрский, Наталья Тенякова, Нина Гуляева, Владимир Терентьевич Кашпур, Виктор Гвоздицкий... Помню мизансцену: я стою, переставляю какие-то чашки и слышу, как Калягин тихонечко говорит Гвоздицкому: «Смотри-ка, он чего-то играет».
У меня добрые отношения со Станиславом Алексеевичем Любшиным. Мы очень тепло общались с Ольгой Борисовной Барнет. Какая была актриса! Старики уходят, многих унес ковид, мне так жаль, безвозвратно исчезает целая эпоха.
— Редкий актер сыграл, как вы, 124 роли в кино. Понятно, что мы не сможем поговорить обо всех. Но в вашей фильмографии есть имена прославленных режиссеров. К примеру, Павла Лунгина.
— Снимался у него в «Свадьбе» и в «Деле о «Мертвых душах» в роли Собакевича. Павел Семенович не ставил актерам задач: мы разминали персонажей в разговорах, придумывал истории, которые их характеризовали, так рождалась неповторимая атмосфера его фильмов.
Я тогда вкусил момент узнавания и некоего успеха, прошел проверку медными трубами. Обладал запоминающейся фактурой, был смешным и толстым, меня узнавали на улице, подходили, заговаривали. Но вот поклонниц толком никогда не было. Какими-то благами и от поклонниц, и от сильных мира сего, разумеется, пользовался, чего греха таить. Но спеси не было, и голова моя не уехала. Легкое головокружение от успеха наблюдалось, но, слава богу, оно оказалось преходящим. Хорошо понимал цену таким вещам.
— По сей день не сходит с телеэкранов «День выборов» режиссера Олега Фомина, где вы сыграли губернатора, который на нервной почве поедает орешки.
— Олег замечательный. Мы с ним заранее оговорили, что за губернатора я играю. У меня есть опыт общения с властями предержащими, силовиками, я знаю, как ведут себя в разных ситуациях чиновники. Мне удалось воплотить собирательный образ чиновничьих проявлений, потому что власть — это определенное испытание, получив ее, немаловажно оставаться человеком. Я сыграл такого губернатора-самодура. Рад, что он запомнился.
Помню, на картине «Ликвидация» спросил Машкова: «Володя, скажи мне, в чем залог успеха?» Он ответил: «Требуются всего две вещи — знание текста и вдохновение». Все можно сыграть, зная текст. Все режиссеры за это радеют, в особенности Константин Юрьевич Богомолов. С вдохновением сложнее.
— Грызть семечки на площадке категорически запрещается. Плохая примета. Но Урсуляк разрешил Машкову это делать, чтобы не испытывать чувства голода, поскольку его Гоцман должен был выглядеть изможденным.
— Помню, Володя купил даже и подарил группе силовой комплекс, он сам постоянно тягал железки.
— А как вам работалось со Светланой Крючковой?
— Я ее очень люблю. Мы сошлись, хотя она человек требовательный. Недавно с ней встречались. Светлана Николаевна поцелована Богом, у меня такое ощущение, что ей все дается на раз.
Мне работается хорошо со всеми партнерами. Я прекрасно понимаю, что у них могут случаться срывы, капризы от усталости. Алкоголь, наверное, тоже приемлем, хотя, безусловно, неприятно, если от партнера амбре. Во-первых, не знаешь, чего ожидать от поддатого партнера. Во-вторых, пить во время работы — абсолютно непрофессионально. Но я снисходительно отношусь ко многим вещам и ко многим партнерским проявлениям. Говорю себе, если что-то не нравится: парень, смотри вначале за собой, прежде чем делать замечания партнеру. Хотя глупые проявления, какие-то актерские понты иной раз вызывают улыбку.
Встречаются партнеры, которым важна точность мизансцены. Когда ты отходишь на метр вправо или влево, они начинают теряться. Подобные вещи могут показаться смешными, но для кого-то они важны и принципиальны. Ты улыбнешься про себя и выполнишь пожелание. Со временем, с годами появляется чувство внутреннего такта, что очень важно.
У меня были случаи несдержанности на уровне замечаний, но ни в коем случае не агрессии, и я за это получал. С тех пор запретил себе вообще как-либо выплескивать отрицательные эмоции во время работы. Я лучше потупя очи долу посижу в сторонке, подумаю, глубоко подышу, соберусь и начну играть заново. Но делать какие-то замечания партнеру — ни в коем случае! Есть этика Станиславского, которой мы обязаны следовать.
А что касается непрофессионализма режиссуры, я, наверное, отношу это больше к неопытности и молодости. В таких случаях, прежде чем приступить к делу, я задам режиссеру сто вопросов для того, чтобы мне получше понять человека, его характер, его проявления, взаимоотношения с другими людьми. Я не только задам сто вопросов, но и попытаюсь получить на них ответы. А зачастую все решают актерские штампы, просто ты, к сожалению, садишься и едешь на них. В чем еще замечательная черта Константина Юрьевича Богомолова — с каждой новой работой он счищает с тебя ракушечник, которым ты постепенно обрастаешь. Твоя нервная система привыкает к неким проявлениям, и ты складываешь наиболее удачные из них в свою актерскую копилку. А требование Богомолова — быть собой!
Владимир Владимирович Иванов, мой педагог из Щукинского училища, ставил «Анюту» Чехова, где я играл художника. На всю жизнь запомнил его наставления: «Старик, пойми, театр — это здесь, сейчас и с тобой. А лепить образки, кривляться — не дорогого стоит».
— «Последний богатырь», где вы снимались, стал одним из самых кассовых, оцененных зрителями фильмов. Легко ли было играть Чудо-юдо?
— А что там играть-то? На меня надели толщинки, объяснили ситуацию. Там же все перемены отношений играют глаза. Потел я в том костюме сильно, но никаких иных неудобств не испытывал.
— Насколько сложными оказались съемки у Юрия Мороза в «Угрюм-реке»? Группа, по словам режиссера, работала в достаточно тяжелых, даже экстремальных условиях, решая постоянно возникавшие проблемы.
— Не исключаю, что проект оказался сложным, но не для меня. Юрий Павлович меня утвердил, мы встретились, поговорили о персонаже, кое-что додумали, потому что мой Ипполит Ипполитович, бухгалтер Прохора Громова, был абсолютно невнятен. Так у него появились характерные очочки, некое подобострастие в поведении, и, собственно, больше никаких неожиданностей не возникало.
Если честно, я считаю, что в кинематографе пока что не случилось судьбоносной роли. Режиссеры в основном использовали мою фактуру толстого смешного человека. Я очень надеюсь, что после того, как я расстался с лишним весом, Бог даст, изменится и отношение ко мне со стороны кинематографа. И Бог уже начал давать, мне стали поступать другие предложения. Ежемесячно получаю по четыре, по пять сценариев. Поскольку кино сегодня продюсерское, куда-то меня утверждают, куда-то нет. Но я стал относиться к этому спокойнее, без переживаний. Мне, слава богу, есть чем заниматься. Утвердят — хорошо, нет — ничего страшного.
— Я не стану вызывать раздражение вопросом, как вам удалось сбросить более ста килограммов. Что бы вы ни предприняли, результат налицо, и результат потрясающий. Мне интересна ваша мотивация, что заставило так жестко за себя взяться?
— В первую очередь работа, профессия. А второй момент — мне хочется дольше пожить. Я понимаю головой, что где-то определено, прописано, сколько кому осталось, и в один прекрасный момент свет выключится, но мне так хочется дольше все это продлить!
— Где снимаетесь сейчас?
— Закончил в Петербурге сниматься в новой версии «Азазели». А также в первом сезоне сериала «По зову сердца», это проект Игоря Угольникова. На студии «Военфильм» он работает над историей московского ополчения, события разворачиваются в июле 1941 года. Я играю бухгалтера-ополченца, человека несколько заикающегося, в чем-то напоминающего героя, которого Юрий Владимирович Никулин сыграл в картине «Они сражались за Родину». Еще снялся в роли директора магазина во втором сезоне сериала «Сергий против нечисти».
— Поскольку работаете много, как восстанавливаетесь?
— Новый театральный сезон начинается для меня достаточно интенсивно. Помимо спектаклей, которые я играю в Театре Наций, Театре на Бронной и МХТ, поступило предложение от Надежды Георгиевны Бабкиной принять участие в постановке театра «Русская песня», где моей партнершей станет Олеся Железняк.
Отдохнуть толком не получилось. Вне Москвы провел всего две недели. Уехал в деревню, сходил за черникой, грибов не было из-за отсутствия дождей... Но все равно мне было сложно полностью отключить голову, потому что у актеров существует момент домашней работы. Даже если читаю элементарный текст, все равно включаюсь, собираюсь, внутренне готовлюсь к насыщенной творческой жизни.
До 9 июля мы работали над «Новой оптимистической», потом съемки, а в августе мне пришлось официально прервать отпуск, чтобы начать репетировать в «Омон Ра» и продолжить репетиции в «Новой оптимистической».
— Ваши сыновья уже взрослые, кто чем сейчас занимается? Кто-то пошел по вашей линии?
— Нет, слава богу, никто. Павел работает на железной дороге, чем занят Кирилл, не знаю. Младший Федор учится на звукорежиссера в театрально-техническом колледже, перешел на второй курс. Параллельно пишет так называемые биты, учится их сводить, ходит в студию на «Амедиа», где с коллегами снимает помещение, пробовал вести концерт в качестве звукорежиссера, бегал там с планшетиком, сводил исполнителей. Второе направление, которое его увлекает, это дизайн одежды. Он сегодня стремится ухватить все, что только можно. Волнуюсь, чтобы сын не распылялся. Твержу ему: «Прежде всего получи образование, освой хотя бы одну профессию, но на отлично».
— Чего бы вы сами себе пожелали из того, чего у вас еще нет?
— Я человек не больной, слава богу, но настал такой возраст, когда стараюсь следить за здоровьем. Лучше я лишний раз сдам анализы, с кем-то проконсультируюсь, съезжу на прием к врачам, которым доверяю. Так что себе пожелаю прежде всего здоровья и сил, чтобы выполнить все задачи, которые я сам перед собою ставлю.
Еще хочется, чтобы у меня не болела голова в отношении моих детей. Старшие, так случилось, росли без меня и как-то выросли. А вот за Федора я беспокоюсь, потому что в 18-летнем возрасте парня подстерегает много соблазнов. Хочется, чтобы его не обманывали, чтобы ему попадались приличные, порядочные люди. Я очень об этом пекусь и переживаю. И, конечно, чтобы у него в руках была достойная профессия, чтобы он был востребован.
Что касается личной жизни... Мне исполнилось 53, и я один. По-хоботовски, по-зорински волочиться за кем-то, кто много младше меня, я себе уже не позволю. Ценю в женщинах момент тепла, ума и не особой меркантильности. Когда Федор вырастет, наверное, было бы хорошо найти такого человека. А потом, вы знаете, так хорошо одному! Да, мне есть о ком заботиться. И сегодня уже настал тот возраст, когда ты включаешь голову. Слава богу, что все сложилось так, как сложилось. Хотя иной раз шучу, прошу девчонок с известными фамилиями, которые удачно вышли замуж: «Слушайте, ну найдите мне какую-нибудь даму-продюсера, чтобы нас связывали и тепло, и добрые отношения, и общие интересы». Девчонки, как правило, смеются. Я ведь тоже не всерьез им это говорю.
Подпишись на наш канал в Telegram