«Я застала Людмилу Касаткину уже на закате ее звезды. Она успела меня пригласить на один из последних своих спектаклей. Но мне посчастливилось общаться с теми, кто хорошо знал эту великую актрису. Артистка цирка Энгелина Рогальская снималась вместе с Касаткиной в знаменитом фильме «Укротительница тигров». А актриса Ксения Таран работала вместе с Людмилой Ивановной в Театре Российской армии и дружила с ней много лет. Так что в этом материале перед вами предстанет Касаткина в молодости и в позднем периоде», — рассказывает главный редактор Анжелика Пахомова.
«Людочку утвердили на «Укротительницу тигров» сразу, но ее знакомство с нами, цирковыми артистами, участвующими в съемках, состоялось позже, — рассказывает артистка цирка Энгелина Рогальская. — Помню, как только она зашла, мы почувствовали ее обаяние, она просто светилась! И у нас с ней сразу пошел контакт. Даже несмотря на то, что, скажу прямо, мой муж, дрессировщик Евгений Рогальский, был в нее потом влюблен. Как и многие мужчины на съемочной площадке...
В Касаткиной было столько обаяния! Кто-то про нее говорит, что она не такая уж и красавица. Да, красота ее не кукольная. Это живость, это подвижность, это надо видеть вживую! Просто Люда — как солнечный лучик. Ей очень шла улыбка, а улыбалась Людочка постоянно...
На съемках нам всем вместе предстояло прожить два года. Фильм «Укротительница тигров» делался по госзаказу, денег никто не жалел. На киностудии была выстроена гигантская декорация цирка: и арена, и закулисье. Снимали не торопясь, не пытаясь выстроить график так, чтобы вышло подешевле. Вот мы, наездники, в фильме появляемся всего пару раз: у меня один эпизод с Пельтцер, один — с Касаткиной. Но это не пытались как-то отснять побыстрее — я все два года жила вместе с группой и снималась, когда нужно. За это время съемочная группа и артисты превратились в маленькую семью. Но только нам с Люсей удалось сохранить завязавшуюся на съемках дружбу на всю жизнь.
Душой нашей компании была Татьяна Пельтцер — вот уж кто умел всех развеселить, какой-нибудь не всегда приличный анекдот удивительно к месту рассказать. Порой Татьяне Ивановне хотелось, как она выражалась, тяпнуть. И тогда Леня Быков бежал за «горячительным». Ну а Кадочников заботился в основном о Люде — всем было заметно, что он по-настоящему в нее влюблен. Я точно знаю, что в какой-то момент он сделал ей предложение. Наверное, это было искренне, ведь Павел не был бабником. Но Касаткина не то что не поддалась — она вообще не относилась к его ухаживаниям серьезно. Люда ведь только недавно вышла замуж за режиссера Сергея Колосова. Ей казалась смешной и дикой сама мысль, что у нее могут быть какие-то другие мужчины. Вот пококетничать — это пожалуйста, это она любила.
Почему именно Касаткину пригласили на роль начинающей дрессировщицы? Знаю, что режиссеры высмотрели никому не известную девочку в Театре Советской армии, куда она не так давно поступила после ГИТИСа. Пришли к ней за кулисы... А Люда удивилась: «Так у меня же рост 159 сантиметров! И меня возьмут в кино?» Кто-то из ассистентов пошутил: «И хорошо, что маленькая! Тигр не сразу поймает». Это была шутка, никто тогда и не думал, что Люде придется иметь дело с тиграми: предполагалось, что в таких сценах ее полностью заменит дублерша Маргарита Назарова — она из наших, цирковых. Вот только по ходу съемок, за два-то года, многое в планах поменялось...
Один из режиссеров — Надежда Кошеверова стала мягко заговаривать с Людой: «Понимаешь, мы отсмотрели материал... Ничего не получается — заметно, что с тиграми все время дублер. Нам нужно твое лицо... Тебе придется зайти в клетку и сделать кое-что самой, без дублера». Потом выяснилось, что зайти нужно отнюдь не один раз... И Люде даже в голову не пришло отказаться. Она же из тех актрис, которым если сказали «Надо!» — они выполняют. Мы, советские артисты, так были приучены. Но есть вещи, на которые в принципе не каждый актер способен... Вы знаете, что такое лапа тигра? Это двенадцать сантиметров когтей! Тигр может располосовать человека за считаные секунды. Всякий, кто бывал в цирке, видел специальных людей с палками, которые стоят вдоль сетки во время выступления тигров. Это чтобы, как только тигр сделает определенное движение хвостом и подожмет уши, сразу отреагировать. Иначе, если он прыгнет, шанса у дрессировщика не будет. Это — непременное условие работы с хищниками. А знаете, почему в фильме «Укротительница тигров» таких людей с палками в кадре не видно? А потому что их на съемках не было! Режиссеры решили, что они смотрятся некрасиво, и их попросту убрали.
Прежде чем выпустить Касаткину к тиграм, наш дрессировщик Борис Эдер обучал ее секретам работы. Он ведь нес за артистку уголовную ответственность. Случись с ней что — Борис сел бы в тюрьму. И вот он внушал Людочке: «Помни, в цирке все бывает только раз! Нападение хищника редко оставляет дрессировщику шанс. Звери не любят неожиданностей. Они привыкают к тому, что дрессировщик делает, — поэтому нужно всегда делать строго одно и то же». И Люда рассчитывала свои движения в номере по секундам. Следила за тем, чтобы зверей не насторожил никакой случайный запах — они ведь именно по запаху узнают человека. Она не пользовалась духами, не ела острой пищи. Но главное, чему научил ее Эдер, — быть всегда на несколько ступеней выше зверя психологически. Не бояться! А как не бояться, если страшно? Но Людочка — при всей своей хрупкости — смогла! Эдеру еще пришлось на нее и других артистов кричать: «Какого черта вы так близко лезете к тиграм?! Вы что, забыли, что это не котики?»
Ну а потом был невероятный успех, шквал зрительской любви, командировки за границу... Для актрисы это — огромная удача. Это мы, цирковые, привыкли путешествовать. К тому времени, как мы с Людой снялись в этом фильме, я уже полмира объездила — и Европу, и Америку. Цирковых за границу выпускали легко: во-первых, не сбегут, потому что куда ж сбежишь от родного цирка, зверей, партнеров — кому ты нужен сам по себе, без всего этого? Во-вторых, бежать незачем — мы и в СССР зарабатывали отлично, потому что советский цирк считался одним из лучших в мире. В-третьих, цирковая дисциплина внушала доверие. Мы же по ночам не гуляем, потому что, если не выспишься, завтра не сделаешь номер. Помню, на одном приеме Фурцева так и говорила: «Только с вами, цирковыми, у меня нет никаких проблем!» С актерами же проблемы иногда случались...
И вот Людочка поехала представлять наш фильм в Каннах и там очень понравилась Жерару Филипу (французский актер, обладавший невероятной популярностью не только в Европе, но и в СССР благодаря своей роли в фильме «Фанфан-Тюльпан» 1952 года. — Прим. ред.). Он неотвязно за ней ходил, повторяя: «Чудо! Прелесть!» Люде это сильно льстило. Она ведь, как и всякая женщина, любила комплименты. И мне она потом про непродолжительное общение с Филипом рассказывала много раз, каждый раз что-то новое добавляя. Только кончилось все очень быстро. Жерар ей при всех сказал: «Хочешь сниматься вместе со мной?» А Людочка в свойственной ей манере лишь кокетливо рассмеялась. На следующий день ее вызвали куда следует и провели беседу. Ведь на подобные предложения следовало отвечать металлическим голосом: «Куда партия пошлет — туда и пойду!» Больше они с Жераром не виделись.
Ну а потом были возвращение в Москву и довольно унылый период, который Люсе пришлось пережить. Ее следующий фильм — «Медовый месяц» — был по горячим следам задуман той же Надеждой Кошеверовой специально под нее и Кадочникова. Ведь именно в паре они оказались так хороши в «Укротительнице тигров», отчего бы и дальше не продолжать их экранный дуэт? Но на этот раз такого громкого успеха не получилось. Как объясняла мне Люда: «Пропал кураж, настроение!» Насколько я знаю, Кадочников к тому времени уже остыл, влюбленность в свою партнершу постепенно прошла — может быть, дело в этом...
Тем временем в Театре Советской армии, куда повалил народ посмотреть на «укротительницу», Касаткиной стали сильно завидовать. Старая гвардия судачила: «Ну какая-то там девчонка, ну сыграла. Но ведь такое сыграть кто угодно может! Что там такого, бичиком пощелкать?» Один раз, услышав подобные пересуды (а я стала часто бывать у Люды в театре, когда устроилась работать по соседству — в Уголок Дурова), я не выдержала и вступилась за подругу: «Во-первых, у дрессировщика не «бичик», а шамберьер для лошадей, а для тигров — специальный бич и палка, и ими нужно уметь работать. А во-вторых, все ваши народные и заслуженные актрисы наложили бы в штаны, когда увидели живого хищника хотя бы в пятнадцати метрах от себя! Вы не понимаете, что это такое — войти к тигру в клетку! И Люда — особенная, если сделала это».
Актеры могли завидовать сколько угодно. А вот цирковые Касаткину уважали страшно. И когда она приходила к нам, все бросались к ней, обнимались. А Борис Эдер явно гордился, что она его ученица, и даже один раз, на банкете в честь премьеры, предложил Люде сделать свой номер с этими пятью тиграми — уже для цирка. У нее действительно были все необходимые качества для этого — кураж, азарт и дисциплина. Но Люда после «Укротительницы...» ждала новых предложений в кино. К сожалению, так получилось, что большой занятости в следующие пять лет в кино не было. Зато потом ее стал снимать собственный муж!
Когда Люде делали комплимент, что она прелестно выглядит, ей нравилось отвечать: «Я так хорошо выгляжу, потому что меня любят! А женщина, которую не любит ее муж, всегда будет выглядеть плохо». Когда они с Сережей Колосовым познакомились в ГИТИСе, это были люди словно из разных миров. Людочка молодая, задорная, как куколка, как цветочек. И Колосов — серьезный, тихий, недавно пришел с фронта... Он был на три с половиной года старше ее, а учился на режиссерском на несколько курсов младше — Сережа ведь поступил в ГИТИС еще до войны, а потом восстановился доучиваться. Люда рассказывала, что женихов у нее было много, но все хотели быстрых побед, а Касаткину родители научили, что девушка должна быть гордой. Колосов готов был ждать сколько надо. А она знай себе над ним посмеивалась. Сережа узнал, когда у нее день рождения, решился подойти и напроситься в гости. К его радости, Люда согласилась: «Хорошо, приходи», — назвала адрес. Ну, Сережа потом вспоминал, как он надраивался целый день, гимнастерку постирал, пуговицы пришил, сапоги ваксой начистил до блеска. Как купил имениннице пионы. Пришел! Звонит в дверь: «Мне Люду!» — «Какую Люду, тут нет таких». — «Да я на день рождения!» — «Какой тебе еще день рождения?» Оказалось, что Люда его разыграла, дала неправильный адрес. Но Сережа не обиделся. Он просто принес ей тот букет на следующий день в институт — и потом на каждый ее день рождения на протяжении всей жизни всегда дарил пионы.
Четыре года Люда тянула со свадьбой, проверяла своего жениха. Потом вспоминала, что окончательное решение она приняла в Севастополе, куда молодых актеров отправили на сельхозработы. В какой-то момент Касаткина пожаловалась, что никак не может напиться — в этой жаре ее все время мучит жажда. Тогда Сережа пошел на рынок и на последние деньги купил ей большую кисть винограда. Сочный, с легкой кислинкой виноград оказался именно тем, что ей было надо. И Люда дала согласие выйти замуж за Сережу, такого заботливого и прозорливого. На самом деле у Колосова было множество достоинств: умен, интеллигентен. Мало того — совсем не ревнив! Вывести Сережу из себя вообще было невозможно. Людочка, помню, все его испытывала. Как-то говорит ему: «Сережа, меня тут актер такой-то приглашает поужинать, ты не против?» А Сережа и отвечает: «Хорошо, Люка, иди. А он проводит тебя потом до дома или мне тебя встретить?» И Люда улыбается довольная: «Я, пожалуй, лучше прямо сейчас пойду домой...»
Когда мы с мужем к ним приходили, меня всегда поражал образцовый порядок в их доме. Причем я точно знаю, что домработницы там не было. Люда хорошо готовила, угощала. Потом за дело брался Сережа — он всегда сам заваривал чай, знал все тонкости, как это следует правильно делать. И сам потом разливал по удивительно красивым чашечкам. А когда мы с Людочкой беседовали о своем, он садился поодаль и с умилением на нее смотрел. Ну прямо как на второй день после свадьбы! Меня это потрясало всегда. Вообще, в это даже трудно поверить: 60 лет вместе! 60!!! Сына вырастили, внучек, столько всего пережили — а все как молодожены... Когда кто-то этому удивлялся, Сережа пояснял: «Просто мы с Люкой старомодные».
Ну, в общем, не удивительно, что, когда Колосову наконец доверили снимать кино, он стал брать на главные роли именно ее, свою Люку. С тех пор в ее жизни снова начался подъем. Появились знаменитое «Укрощение строптивой», «Вызываем огонь на себя», чеховская «Душечка»... Всего Люда снялась в 14 фильмах мужа. Гордилась в шутку: «Это больше, чем Орлова у Александрова и Ладынина у Пырьева». Трудно даже сказать, кто из них — муж или жена — больше выиграл от этого союза. Во всяком случае, Эльдар Рязанов говорил: «Конечно, если б у меня была такая жена-актриса, как у Колосова, я бы тоже снимал такие потрясающие картины!»
Надо сказать, Сережа жену на съемках не жалел. Люда признавалась: «Он с меня спрашивает больше, чем с других. Но главное, я сама постоянно трясусь, потому что запороть его фильм — это для меня самое страшное». Бывали моменты, когда она просто себя истязала. Для фильма «Помни имя свое», действие которого происходит во время войны, она задумала похудеть до такой степени, чтоб выглядеть не худой, а истощенной. И никому ни о чем не сказала. Я смотрю, когда все садятся обедать, ей какую-то отдельную фляжку приносят и она пьет. Оказалось, чай с медом и лимоном — она несколько дней на одном таком чае просидела, пока муж ее не рассекретил и не заставил есть.
Но самая чудовищная история произошла на съемках фильма «Операция «Трест», где у Люды были сцены верхом на лошади. А там, где животные, ты ничего точно предсказать не можешь. Сама Люда вспоминала, что лошадь, испугавшись проехавшего мимо грузовика, шарахнулась от него. Люда не удержалась, упала на землю — плашмя, спиной. Заработала трещину в позвоночнике. Для того чтобы это все правильно срослось, ей нужно было в больнице лежать на доске. Беда в том, что еще одна сцена верхом была необходима, а осень кончалась, натура уходила. Врачи говорили: «Она точно не сможет, это же адская боль. Даже просто сесть на лошадь — и то никак не получится». Но Людочка сказала: «Смогу». Как тогда, с тиграми... Людочка вспоминала, что ее привезли на площадку, вынесли на носилках. В лежачем положении одели в костюм. Сережа в последний момент пытался все это остановить, отменить. Но Люда была непреклонна: «Я сделаю это! Я должна!» Ее взгромоздили на лошадь, привязали. И лошадь пошла галопом! Это длилось от силы минут пять. Но когда Люду отвязали и положили на носилки, она скатилась с них, стала реветь и выть, кататься по земле. Такая была боль. Нет, у нее точно был цирковой характер! Ведь обычно только цирковые, спортсмены и балетные на такое способны... Может, дело как раз в том, что Люда изначально из балетных.
В юности она готовила себя к карьере балерины, но из-за малокровия стала терять сознание, потом сломала ногу — в общем, из профессии пришлось уйти. При этом тренировки у станка никогда не прекращала, до последнего года жизни. Распускать себя, пожалеть, позволить себе что-то лишнее — это было ей совершенно не по характеру. Ее ведь и в детстве, насколько я знаю, не баловали. Я много раз слышала, как Люда в назидание то сыну, то потом внучкам рассказывала историю, как ее мама по щеке ударила. За то, что Люда, ходившая в скромном платьице, позавидовала соседской девочке из-за нового наряда. Ей было сказано: «Ты должна радоваться за эту девочку!» И Люда считала, что это — нормально.
Работала она всегда как заведенная. Ради ролей в театре осваивала целые профессии. Вот дали Люде роль медсестры — она попросила знакомых, те договорились в поликлинике, чтобы она там посидела, посмотрела. И Касаткина мгновенно втянулась, увлеклась. Рассказывала: «Я сегодня ходила с дежурным врачом на вызовы по домам. Так интересно!» Мы смеялись: «Может, тебе поступить в медучилище? А то как же без образования ты можешь роль сыграть?» А потом у нее появилась еще роль судьи, и никто уже не удивился, что Люда стала ездить в районный суд. И так она там натаскалась по юридическим вопросам, что в какой-то момент принималась с судьей спорить... Неравнодушная Люда была! И уж если кому-то надо помочь, собрать деньги — она первая. Помню, через много лет после «Укротительницы тигров» у дублерши Люды — Маргариты Назаровой — начались проблемы. То ли медицинского, то ли психологического характера. Скорее всего, из-за сильного стресса. Просто Маргарита сделала то, что обычно не делают: объединила в цирковом номере разных зверей, а это ведь очень сложно. Они начали конфликтовать и рвать друг друга, там такая кровь полилась! Кончилось тем, что Назарова отовсюду ушла, заперлась дома и не хотела никого видеть. Мы с Касаткиной попросили одну знакомую отвезти ей денег. Маргарита не открыла. Что делать? Она подсунула конверт с деньгами прямо под дверь...
У Люды была тайна — она верила в Бога. Я узнала это от нее по большому секрету, еще когда мы в «Укротительнице тигров» снимались. Признаться в этом, носить крестик она себе не могла позволить в те годы. Но в партию именно по религиозным соображениям не вступала. А как ее все в театре уговаривали! «Как же, народная, премьерша — и не в партии!» И все время Люда придумывала хитрые отговорки. Например: «Носить высокое звание коммуниста — это очень большая ответственность. Надо выучить Устав партии. Дайте мне время». Так и тянула. В конце концов, к какой-то дате, когда опять принимали очередную группу кандидатов, ей сказали: «Ничего не нужно учить, Людмила Ивановна, вам ни одного вопроса не зададут. Просто придите и получите партбилет». И тогда Касаткина встала в позу, сделала оскорбленное лицо и выдала: «Вы предлагаете мне вступить в партию по блату?!» Так и не вступила.
В последние годы Люда мало того что продолжала работать в театре, она еще и делала на сцене такое, что и поверить было невозможно: 85-летняя актриса танцевала, показывала балетные упражнения, а в одной из сцен демонстрировала «ножницы». Это непростое упражнение, нужны сильные тренированные ноги и пресс. Но ведь Люда по-прежнему каждый день занималась у балетного станка...
Я не видела другой женщины, которая бы так высоко держала марку. Я могла прийти к ней попить чайку с утра, и она встречала меня с прической, в хорошо подобранном домашнем костюмчике, всегда с маникюром. Люда до последних дней интересовалась нарядами, могла запросто «грохнуть» последние деньги на красивое платье к какому-нибудь мероприятию. Даже домашние тапочки у нее были на каблуках! Она выглядела лет на тридцать моложе своего возраста, и молодые актрисы все хотели выпытать у нее секрет, все спрашивали: «Что вы для этого делаете?» А она ничего не делала! У Люды любимое косметическое средство было — детский крем. Она макияж мылом смывала. Сколько раз ей гример говорила: «Что же ты делаешь! Ведь есть же хорошие средства». — «А зачем? Что вы там выдумываете. Вот моя мама вообще только постным маслом пользовалась, и ничего!» У Люды была особая закалка, рассчитанная лет на сто. Может быть, у нее и получилось бы столько прожить, если бы рядом с ней оставался Сережа...
Когда они оба попали в больницу, мы с Касаткиной уже не виделись. Но ее коллеги рассказывали, что когда Колосов скончался, Люда это почувствовала. Сразу стала проситься, чтобы ее пустили попрощаться. И надо было видеть ее в момент этого прощания — Люда оделась как на сцену: макияж, прическа, платье... Никто бы не мог в этот момент даже предположить, что она сама переживет Колосова всего на 11 дней...
Вот это женщина! Как бы она ни устала, всегда появлялась в театре с улыбкой и идеально прямой спиной. В ее характере было какое-то невероятное умение себя преодолевать. После того как Колосов снял Люду в «Укрощении строптивой», этому ее качеству наконец нашлось название. Бывало, посмотрит Касаткина на себя в зеркало и скажет: «Ну что ж, продолжим укрощение строптивой».
«Я познакомилась с Людмилой Ивановной в 2004 году, — рассказывает подруга Касаткиной актриса Ксения Таран. — Когда решилась подойти к ней и сказать, что хочу попробоваться на роль в «Странная миссис Сэвидж». Режиссером спектакля был ее муж Сергей Колосов, а главную роль играла сама Касаткина. Подойти к ней в первый раз было нелегко. Признанная прима Театра Российской армии — ее любили, но и побаивались. Никогда не было известно, в каком настроении сегодня придет Людмила Ивановна. Если в плохом, доставалось всем: халат не так висит, парик не так надели... А если настроение хорошее, костюмеры и гримеры щедро одаривались и комплиментами, и шоколадками. И тот же самый парик сидел прекрасно! Все знали, что она человек отходчивый, и относились к таким перепадам настроения с пониманием...
Выслушав мою просьбу, Людмила Ивановна пригласила меня к себе домой, чтобы я показала отрывок. Помню, встретила она меня в сногсшибательном виде: выглаженная блузка, элегантные брючки, прическа и туфли на каблуках! Отрывок понравился и Людмиле Ивановне, и Сергею Николаевичу, и меня назначили на роль. Так начались наши дружеские отношения, в которых я совсем не чувствовала разницу в возрасте. Многие удивлялись: почему вдруг прима театра подружилась с молодой актрисой? Не знаю почему, но я с ней чувствовала себя свободно и общаться было легко...
Когда мы оставались вдвоем, Людмила Ивановна много рассказывала о своей жизни, о нелегком пути к успеху. Однажды показала старое семейное фото, где она сфотографирована со своим дедушкой. И сказала: «Для того чтобы сделать эту фотографию, нам пришлось проделать долгий путь в деревню, пешком». Людмила Ивановна рассказала, что ее семья бежала из деревни в Москву от раскулачивания, хотя никакими кулаками Касаткины не были. Просто у них в хозяйстве имелись корова, лошадь, несколько овец и поросят. В Москве семья поселилась в маленькой подвальной комнате особняка — раньше там хранили разные хозяйственные мелочи. И в этой так называемой хламной Людмила Ивановна провела все свое детство и юность, пока не вышла замуж.
Что же касается ее дедушки Алексея Спиридоновича, он, как вспоминала Касаткина, остался в деревне, несмотря на угрозу ссылки в Сибирь. При этом Алексей Спиридонович был не таким уж и деревенским человеком. До революции он служил кучером у известного адвоката, и тот всегда обращался к нему по имени-отчеству и на «вы». Прадедушка посещал любительский драмкружок, так что первым артистом в семье был именно он. А еще у Людмилы Ивановны был дядя, служивший начальником пожарной охраны Москвы, а в свободное время со сцены читавший стихи Есенина. Дело в том, что на Есенина дядя был очень похож внешне, а поскольку поэта уже не было в живых, то публика хорошо принимала дядино исполнение. Так вот этот дядя очень радовался, что племянница стала артисткой.
О своей родне Людмила Ивановна вспоминала охотно, всегда подчеркивала: «У нас в роду все были добрые люди». Как-то она рассказала, как мать подняла на нее руку. Когда она, еще девочкой, пожаловалась: «У подружки-то новое платье, а я в старом хожу». Мать дала ей пощечину со словами: «Не смей завидовать! У нас в семье этого отродясь не было». Этот ли случай подействовал, или Людмила Ивановна сама от рождения такой была, но чувства зависти она действительно не испытывала никогда.
Когда я спрашивала Касаткину, в чем секрет ее молодости и красоты (в 85 лет она танцевала на сцене, взбиралась на стог, с легкостью выполняла упражнение «ножницы»), она ссылалась на балетное прошлое. Людмила Ивановна с пятого класса занималась на хореографическом отделении студии имени Шацкого при Московской консерватории. Рассказывала, как после занятий в обычной школе, даже не пообедав, мчалась в училище. Потому что заниматься на полный желудок нельзя. И только поздно вечером, вернувшись домой после занятий (а они там еще и в спектаклях заняты были, на сцену выходили), ужинала. И так каждый день! Вспоминала, что им даже деньги платили за участие в спектаклях — 40 рублей в месяц, и это было хорошим подспорьем для семьи. Только вот такой режим через несколько лет подорвал здоровье, и балет пришлось оставить.
Актрисой же Касаткина, по ее словам, стала так: во время войны они с матерью остались в Москве, хотя отца эвакуировали в Сибирь вместе с заводом. Людмила была еще школьницей. Делая уроки, услышала объявление по радио: в Московский городской дом пионеров набирают детей в студию художественного слова. Людмила Ивановна пошла и записалась. Она отзанималась там год, учась в последнем классе, а потом поступила в ГИТИС. Институт как раз вернулся из эвакуации, хотя война была еще далеко не закончена.
В ГИТИСе Касаткина встретила своего мужа — режиссера Колосова. Людмила Ивановна и Сергей Николаевич могли бесконечно вспоминать историю своего знакомства, всплывали все новые и новые подробности того майского дня. Это был ее день рождения. Люся, студентка третьего курса, выходила из института в окружении однокурсников — бойких молодых парней. А демобилизованный Сергей Колосов шел восстанавливаться на режиссерский факультет. Кто-то из общих знакомых представил их друг другу. Люся едва посмотрела на робкого военного, но тут он сказал: «Вы Люсю поздравляете. А не догадались преподнести ей цветы. Я хотел бы это сделать...» — «Тогда я приглашаю вас к себе домой», — ответила Касаткина и назвала... чужой адрес. Разыграла его! Но Колосов не сдался, нашел понравившуюся ему девушку и все-таки подарил ей цветы — нежные пионы. И с тех пор дарил ей такие на каждый день рождения, из года в год.
Когда Людмила Ивановна окончила институт, встал вопрос: что делать дальше? Она вспоминала: «На то, чтобы играть «героиню», я даже не претендовала. На дипломных спектаклях перед комиссией в первую очередь показывали красавиц — высоких, эффектных. А я играла роли комедийные, характерные, и руководство института не советовало мне пытаться выйти из этого амплуа...» Потом, по ее словам, были неудачные показы в Театре сатиры и на Таганке. И тут Колосов, которого приняли в Театр Советской армии в качестве помощника режиссера, организовал ей прослушивание там. В театре сначала сомневались, подходит ли им Касаткина, говорили: «Господи, маленькая-то какая! У нас же самая большая в СССР сцена, ее же там просто не разглядят!» Но все-таки разрешили делать отрывок. К счастью, Людмиле стала помогать мама Алексея Баталова Нина Ольшевская, она в то время была режиссером театра. Касаткина с восторгом вспоминала, как приходила в знаменитую квартиру на Ордынке, познакомилась с мужем Ольшевской — писателем Виктором Ардовым и с Ахматовой, часто гостившей у них. Однажды, когда Людмилы долго не было, Ахматова спросила про нее: «А где эта девочка, которая смеется черными слезами?» Видимо, было видно, насколько Людмила волнуется, возьмут ли ее в театр или опять будет отказ. Когда ее приняли в труппу, она была счастлива. Хотя поначалу роли ей доставались в массовке. Однажды на спектакль пришла мама Касаткиной, с трудом разглядела на сцене дочь и была очень расстроена. Сказала Люсе: «Столько лет тебя учили, во всем себе отказывали! И это чтобы ты в толпе выходила? Так каждый может, без всякого образования». Обидные были слова, но Касаткина сумела доказать всем, что она большая актриса, и вскоре ей стали давать уже серьезные роли.
Известность Людмиле Ивановне принесло, конечно, кино. Хотя на тот момент, когда на экраны вышла «Укротительница тигров», Касаткина работала в театре уже почти десять лет. «На кино я поставила крест», — рассказывала Людмила Ивановна. Она не раз ездила на кинопробы (в том числе к фильму «Большая семья»), ее снимали, обещали перезвонить. И никогда не перезванивали! Слишком нестандартное лицо. На одну кинопробу она даже ехать не хотела, но муж уговорил: «Тебя утвердят! Я чувствую!» Поехала. А оператор сказал: «Я не могу поймать ее лицо в кадр. Не влезает!» Но, как бы ни было это обидно, та неудачная проба стала судьбоносной. Она попалась на глаза режиссерам фильма «Укротительница тигров», и Касаткину пригласили на главную роль.
Ну а потом в кино зазвучало имя режиссера Сергея Колосова, и он снял свою жену в четырнадцати фильмах. Постоянно доказывал на художественных советах: нужно брать именно ее. Ей завидовали, сплетничали. Людмила Ивановна признавалась мне: «Знаешь, как я боялась? Знаешь, какая это была ответственность: экспедиции, государственные деньги? Но ведь ни один фильм Сережи я не провалила!» Она вспоминала, как однажды на съемках «Помни имя свое» ее покусала овчарка: снималась сцена, как эсэсовцы ведут узников концлагеря. И одна из овчарок бросилась на Касаткину, вцепилась в ногу. Скорая увезла пострадавшую в больницу, пришлось делать операцию. Надо было лежать несколько дней, но Людмила Ивановна уже с утра была на площадке, потому что переживала: съемки заграничные, каждый день обходится дорого, простоя случиться не должно. Все очень удивились, когда она приехала. Но вот так Касаткина чувствовала ответственность!
Приходя в дом Людмилы Ивановны, я каждый раз с удивлением наблюдала, как она общается с мужем. Шестьдесят лет вместе, а конфетно-букетный период не заканчивался! «Как же так получается?» — спрашивала я. «Женщина должна быть мудрой, уступать», — отвечала Людмила Ивановна. Она и у меня на свадьбе прочла в назидание монолог Катарины из «Укрощения строптивой»: «Ну, не хмурь сурово брови и не пытайся ранить злобным взглядом супруга твоего и господина»... При посторонних она сама так и делала, причем называла мужа только по имени-отчеству. Но в домашней обстановке Людмила Ивановна была ох как вспыльчива. Сергей Николаевич ее как бы «гасил», никогда открыто не спорил, был по-хорошему занудой, но добивался своего. Удивительные отношения! До последних дней она укладывала его спать — такой у них был ритуал. «И пусть супруг мой скажет только слово, свой долг пред ним я выполнить готова...»
А как муж ограждал Людмилу Ивановну от быта, от проблем! Помню, однажды кто-то рассказал, как выгодно продал шубу. «Мне тоже надо!» — загорелась деятельная Касаткина. «Люконька, миленькая, не твое дело шубы-то продавать, — тут же вмешался Колосов. — Твое дело — покупать». Бывало, Сергей Николаевич последние деньги тратил на шикарный концертный костюм для жены. Однажды, когда муж уже болел, Людмила Ивановна пришла навестить его в больницу и услышала: «Люка, а что случилось? Почему ты пришла в той же самой блузке, что и в прошлый раз? Так нельзя! Ты же народная артистка, на тебя смотрят». Он всю жизнь лепил ее, как Пигмалион.
Единственная вещь, в которой Людмила Ивановна пошла против своего мужа, — это курение. Она начала курить на съемках фильма «Вызываем огонь на себя», и это превратилось в страшную зависимость. Чуть ли не каждый день Людмила Ивановна курила «последнюю», но так и не бросила. Один раз даже вставила в ухо специальную серьгу, от которой якобы не хочется курить. Но не помогло. Конечно, вредная привычка нанесла огромный урон ее здоровью. Моя дочка, глядя на портрет Касаткиной с сигаретой, спросила: «Она умерла, оттого что много курила?» — «Она действительно много курила, — ответила я. — Но умерла не от этого...» Я считаю, что дни Людмилы Ивановны были сокращены разлукой с любимым мужем, разлукой с театром, полной отрезанностью от мира. В последние месяцы она не могла даже общаться с близкими. Сначала в больнице надолго оказался Колосов, которого мы с ней вместе часто навещали. Потом положили ее, и по какой-то причине сын Людмилы Ивановны решил, что ей будут вредны встречи с друзьями и коллегами. Она звонила мне, спрашивала: «Почему ты не приходишь? Почему ты меня бросила?» Я честно ответила: «Ваш сын против...» Касаткина была в ярости. Но что она могла сделать, лежа в больнице?
Помню, как Людмила Ивановна отыграла свой последний спектакль. Собирая вещи в гримерке, она сняла с себя ободок, повесила на зеркало и ушла. С тех пор прошло много лет, а ободок этот все висит здесь, его никто не убирает. Я не знаю, какая была необходимость не разрешать Касаткиной играть в театре, запирать ее в четырех стенах. Она хотела жить. Много раз повторяла: «Детка, вот настанет лето, поедем на дачу, камин зажжем, будем дурачиться, будем хулиганить, во что-нибудь поиграем...» Это говорил человек в 86 лет! В душе Людмила Ивановна оставалась юной. Как-то в последние месяцы мы заговорили с ней о вере. Она рассказала о своей встрече с Алексием Вторым. Патриарх спросил: «Что для вас вера?» Людмила Ивановна ответила: «Вы знаете, я не соблюдаю каноны. Не могу долго выстаивать службы, у меня нет сил... А вера для меня — это моя совесть». Патриарх улыбнулся и сказал: «Людмила Ивановна, все верно».
2016—2018 годы
Подпишись на наш канал в Telegram