Я открыто проявляю эмоции, мне за них не стыдно — ржу в голос, когда смешно, и плачу, когда грустно и больно. Могу и юбку короткую надеть, выйти на улицу и громко свистнуть. Да, я такая...
— Aнна, если бы вы были журналистом и брали интервью у артистки Ардовой, о чем точно не стали бы спрашивать?
— Если бы я была журналистом, о личной жизни точно не стала расспрашивать. И так ведь все известно, написано, сказано. Больше добавить нечего. К тому же как журналист я знала бы, что артистка Ардова не любит разговоров на эту тему.
Много лет назад я, как дура, разоткровенничалась, потому что еще не умела давать интервью. Потом прочитала то, что получилось, и попросила кое-что убрать. А журналистка не стала этого делать. Было ужасно...
— Вам есть что скрывать или за что-то стыдно?
— Нет, мне абсолютно не за что краснеть. Но, например, такую тему, как мужчины, можно лишь с подругами обсуждать, а не в публичном пространстве.
Я живая, и конечно, мне хочется говорить про мужчин. Поэтому с подружками собираемся за бутылочкой вина... и как шутил папа, «пошла на девичник о мужиках и пряниках болтать». Правда в его изложении фраза звучала жестче. Ну это же самое важное для девочек — что едим, как худеем, про секс и фигуру.
— Аня, а как вам тема, которая всплывает в каждом вашем интервью — об истоках, о семье, которая задала высокую планку?
— Это мои корни, я ими горжусь. Обожаю и родителей, и бабушку, актрису Нину Ольшевскую, и деда, писателя Виктора Ефимовича Ардова, и дядей Алексеем Баталовым горжусь. Есть надежда, что их гены перешли ко мне, улеглись в каком-то правильном месте. Говоря откровенно, жить под грузом имен талантливых родственников тяжело. Долгое время считала себя ничтожной козявкой, недостойной профессии актера. Может, именно поэтому так долго поступала в театральный.
— К какому возрасту вам показалось, что именитые родственники могут не стесняться своего потомка Аню Ардову?
— Думаю, они меня никогда не стеснялись. Хотя фиг знает, как ко мне относились в плане профессионализма. Есть ощущение, что я перестала им бесконечно что-то доказывать, когда поступила в ГИТИС. Впрочем, им прекратила, а самой себе — продолжаю по сей день. Мы всегда в пути. Разве что на смертном одре можно сказать: все, состоялась, смогла, сделала, точка!
— Аня, скоро состоится премьера сериала «Сын», в котором вы сыграли главную женскую роль. Что в этой работе особенно интересного, почему стоит смотреть?
— Сюжет драмы захватывающий и страшный. Она о родителях, которые разыскивают пропавшего в Сирии сына. Думаю, история многих зацепит. Кстати, на роль сына я очень хотела сосватать своего собственного, Антона Шаврина. Он талантливый. Но режиссер Николай Хомерики взял молодого актера, который у него уже снимался, так что не успела.
— Можно ли сказать, что вы довольны своей киношной судьбой?
— Киношной нет, конечно, у меня же одни сериалы и скетч-шоу. Я мастер искрометного жанра. Но кто бы меня знал, если бы не «Женская лига» и «Одна за всех»? В Театр Маяковского многие ли ходят? Я не халтурила в этих работах, есть чем гордиться.
— Вернусь к «Сыну». Не удивились, что Николай Хомерики вас утвердил на драматическую роль?
— Это произошло не сразу. Я очень люблю Колю, мы давно знакомы, я у него снималась в «977», в эпизодике. Когда он меня вызвал на пробы «Сына», была счастлива: он тот редкий режиссер, который полностью доверяет актерам и дает импровизировать, но при этом верно направляет.
На «Сына» пробовались многие, но не имею понятия, кто конкретно. Меня вызвали, я пришла, сыграла сложную сцену с Шевченковым... Понравилось, что редко со мной бывает. И Коля сказал, что ему тоже очень понравилось.
Через пару дней звоню агенту, спрашиваю:
— Ну что?
Она отвечает:
— Не утвердили.
Конечно, кто бы сомневался... Говорю:
— Ну и дураки, не взяли хорошую актрису — им же хуже! — это моя коронная фраза. Скажешь, и становится гораздо легче.
Я ведь знаю, что не халтурю, что выкладываюсь по максимуму. У Коли до этого пробовалась несколько раз, роли были хорошие, но не утверждали. Понимая, что решение принимает не режиссер, а разные продюсеры, я все равно раздражалась на Колю, мол, что ты меня вызываешь, если в итоге я оказываюсь в пролете? И вдруг новый звонок: «Аня, приходите на пробы к Хомерики. Он сам подыграет». А у меня в театре репетиции нового спектакля, все хорошо. Жизнь бурлит...
На пробы все же поехала, сыграла три разных варианта и прошу:
— Скажите поскорее — да или нет. Меня в театре убьют, нужно же время на замену, если начнутся съемки.
— Хорошо, сообщим, только не стригитесь пару недель.
Я честно прождала полмесяца и отрезала волосы покороче. Через несколько дней раздался звонок с новостью, что меня утвердили. К счастью, в театре отпустили без скандала.
В «Сыне» я очень хотела сниматься, потому что помимо шикарного материала, партнер — Леша Серебряков. Прекрасный артист, для меня — особенный после «Левиафана» и фильма «Как Витька Чеснок вез Леху Штыря в дом инвалидов». С его женой Машей мы дружили в соцсетях, а зимой, во время съемок на Кипре, давнее знакомство перевели в очное, подружились на самом деле.
Леша замечательный партнер и очень веселый человек. А я ужасно смешливая, конечно же, он постоянно меня «колол». Даже в трудных сценах, когда ухитрялась сдерживаться, оператор говорил, что в глазах прыгали смешинки.
— Сейчас время каких героинь, Аня?
— Мне нравятся современные барышни, умные, ироничные трудоголички, которые при этом борются с позицией «я сама».
— Это взрослые женщины?
— Конечно взрослые, я говорю о себе. В любом случае, будь это маленькая женщина, большая, средняя, старая, юная, она должна быть интересной и с интеллектом. Иначе нет никакого смысла смотреть на историю ее жизни. Если, конечно, речь не о комедии, в которой даже идиотка может стать интересной.
— Ваш образ дамочки с Рублевки в скетч-шоу «Одна за всех» попал когда-то точку! Как он сложился?
— Такие дамочки были вокруг — все одинаково худые, когда нет тела вообще, одни сиськи, под которыми, кажется, оно сломается. Эти огромные губы, которые реально не смыкаются. Я у своего косметолога спрашивала, кто может так ужасно колоть и колоть, неужели не видно, что хватит? Врач ответила, что ей и самой приходится это делать. Говори не говори, клиент имеет право хотеть что угодно. Пусть цветут все цветы, в конце концов! Если хочется губ, ради бога. Когда мы с Эвелиной Бледанс надевали силиконовые, наши нижние губы выворачивались от тяжести. Мы не могли улыбаться, потому что «формы» тут же отлетали. Во время съемок приходилось пить воду через трубочку, есть мелкими кусочками, накалывая еду на зубочистки. И слюнки у нас все время подтекали, губы же не смыкались!
Проект был успешным, и все же я его остановила. Испугалась, что зрителей начнет от меня тошнить. Мы снимали блоками по пятнадцать дней подряд, в одной локации. Я не могла взять никакой другой работы, поэтому ушла с тем же радостным чувством, с которым прогуливаешь школу.
— С «Женской лигой» так же вышло — пять сезонов, и хватит?
— «Женская лига» — прекрасная история. Особенно прекрасной она была, пока снимала режиссер Ольга Ланд. Именно Оля начала «Лигу» и «Одну за всех». С ней работалось весело. Это важно, с учетом того, что практически все было импровизацией.
— Как проявлялась ваша популярность?
— Я ее не видела, да и особо не искала. Когда куда-то выползала уставшая и на меня кидались люди, пугалась. Приятно, когда тебя узнают в органах госслужбы, разных организациях, помогают в делах, и совсем другое, когда пьяные в аэропорту требуют совместных фотографий. У популярности две стороны. Пока не знаешь, какой она может быть, думаешь, это круто. Но потом понимаешь, что это огромная ответственность.
— Интересно, какое убеждение вам позволяло раз за разом поступать в театральный пять лет подряд?
— Ответить на этот вопрос четко не смогу. Внутри всегда присутствовало знание, что я должна быть актрисой. И никаких сомнений. Откуда, почему — нет ответа. На четвертый год я дошла до финала и изящно лопухнулась: написала сочинение на двойку, молодец...
— Что за тема была?
— «Мой любимый поэт», я писала по Бродскому. В итоге пять за содержание и два за орфографию.
— На следующий год подтянули орфографию или списали?
— Списала, конечно. Первые годы поступления испытывала страшный пиетет ко всей приемной комиссии. Боже! Такие великие и прекрасные, и в семье у меня тоже все прекрасные, а я — как герой Вицина на дороге, дергаюсь и трушу.
Но наконец поняла, что даже великие не решают мою судьбу, все равно стану актрисой! Помню, как возникла четкая и ясная мысль: ничего больше не буду доказывать. Как говорит подруга: «Только перестаешь сдавать анализ на талант, тут же расслабляешься, становится легче». Я сказала себе, что имею право ошибаться, терпеть поражения, это и означает быть человеком, проживать собственную жизнь.
Те пять лет, пока упорно поступала, не прошли даром. Я работала в Мособлтрансэкспедиции, потом в кооперативе вещи продавала, затем устроилась гардеробщицей в Театр Советской армии. Еще в мультстудии «Пилот» раскрашивала фильмы Татарского и Ковалева. А последний год нигде не работала, папа велел, чтобы я ходила к нему на занятия во ВГИК (Борис Ардов был художником-постановщиком мультипликационных фильмов, режиссером. — Прим. ред.).
— В фильме «Свободные отношения», который тоже должен выйти в этом году, вы играете маму главной героини. Переход на возрастные роли дался без душевных переживаний?
— Там маленький эпизодик, но да, играю маму Аглаши Тарасовой, дочери Ксении Раппопорт. В жизни я и есть мама двоих взрослых детей, так что киношной мамой быть нормально. Вообще-то мне такие роли предлагают лет с тридцати пяти.
Поскольку я характерная артистка, меня давно используют фиг знает в чем, я и бабушек играла — мне по барабану, если есть что играть. Только однажды отказалась от возрастной роли, потому что сценарий покоробил и с режиссером не сложилось. Что касается любимой женской темы про возраст, то так скажу: пару лет назад поколбасило, но сейчас уже нормально. Конечно, любой человек может спросить у «Гугла», сколько Ардовой лет, и тот честно ответит. Но произносить цифры вслух мне не нравится. Когда кто-то из подружек вдруг говорит страшную фразу:
— Мы пожилые, — отвечаю:
— Это ВЫ пожилые, а я молодая и прекрасная. Ко мне применять это мерзкое слово не надо.
— Не поддаваться власти стереотипов — это значит быть внутренне свободным?
— Да, есть ощущение, что я свободный человек. Родители, по крайней мере, так меня воспитывали. Открыто проявляю эмоции, мне за них не стыдно — ржу в голос, когда смешно, и плачу, когда грустно и больно. Это я — и веселая, и грустная, пошли на фиг те, кому не нравится. Могу и юбку короткую надеть, выйти на улицу и громко свистнуть. Да, я такая...
— Что требуется делать или не делать, чтобы дети росли внутренне свободными?
— Я позволяла и Соне, и Антону принимать решения, проявляться, как им хотелось. Никогда не лезла с нравоучениями.
Мои дети живут отдельно лет с восемнадцати, Тоша даже раньше, с семнадцати. Он остался в квартире своего отца, Саши Шаврина, после его смерти. И сын, и дочь — люди взрослые, приходят ко мне, когда им надо и когда хочется. Оба со мной советуются — слава богу, доверяют.
— Коммуналку сами платят?
— Да, все сами. Бывает, какие-то суммы им перекидываю, когда требуется, я же мама. Прошлым летом Антон подрабатывал барменом, горжусь своим самостоятельным сыном.
Вспоминаю, как лет в девятнадцать страшно удивилась фразе одной ровесницы. Она в компании сказала: «Папа с мамой мне не разрешают...» Я подумала: как это вообще возможно — взрослому человеку что-то запретить?! Наверное, моим родителям просто было не до меня, я росла на воле. Мама с младшей своей дочерью, Настей, чуть больше занималась.
— В одном из интервью ваша мама, актриса Мика Ардова, призналась, что чувствует определенную вину. Мол, выходя замуж, занималась все больше собой, а не дочерьми.
— Мама находилась тогда в тех обстоятельствах и с той нервной системой, при которых по-другому не могло быть. Не имею права осуждать или вообще оценивать. Когда была ребенком, ей со мной приходилось трудно. Я ненавидела школу, еле ее окончила, была неисправимой двоечницей. Какому родителю это понравится? Сейчас, будучи взрослым человеком, поняла маму, пожалела и приняла.
— А в чем вы нуждались, чего недополучили?
— Любви. Защиты. Не хватало уверенности в том, что могу прийти домой, рассказать, что происходит во дворе или школе, и за меня заступились бы. Когда мальчик постарше задирался, обижал, и я жаловалась родителям, они говорили: «Сама разбирайся». Приходилось с тем мальчишкой драться.
Боюсь, и своим детям я не сумела обеспечить защиту, поскольку сама не знаю, как это делать. Правда они дружно уверяли, что и не надо, сами справятся. Но думаю, от моей беспомощности, поскольку видели, что я не в состоянии разговаривать с преподавателями, боялась ходить в школу, где они учились. Помню, надо было подать заявление о приеме Сони в первый класс, а я запаниковала. Кажется, что здесь такого — написать десять слов? Позвонила Шаврину, попросила помочь, мол, наделаю ошибок, и все поймут, что Ардова не имеет права отдавать дочь в хорошую школу. Идиотизм! Он ответил: «Дуся, выдохни и пиши, продиктую». Это я потом узнала, что у меня дисграфия — путаю буквы местами. И слова тоже путаю.
Зато недавно научилась наконец без робости и стеснения говорить коллегам: «Вот посмотрите, какие у меня хорошие дети». Они же оба актеры и реально талантливые, почему бы не рассказать об этом всему миру?
Если они не были бы одарены, отговорила бы их идти в артисты. А так и Соня, и Антон получили профессию, о которой мечтали, живут в полном счастье. В шутку заявляют мне, что гении. Им все нравится из того, что делают. В отличие от меня самой...
Как-то по телевизору в очередной раз показывали «Счастье Серафимы». Мама включила, я как раз к ней забежала. И скажу: это стало для меня испытанием! Видела, где наиграла, где споткнулась... Меня по сей день грызут сомнения в профессиональных вопросах. Вы в курсе, что в артисты идут крайне неуверенные в себе люди? И преодолевают так свои зажимы, страхи.
— Актерская профессия вообще сложная. И не всегда денежная. Готовите детей к тому, что можно годами ждать ролей, которые выстрелят, немного зарабатывать, терпеть отказы?
— Они все сами знают. Когда пробы проваливают, у меня разрывается сердце — не понимаю, что сделать, чем помочь...
— В одном из своих интервью вы говорили, что с большим трудом ходили на показы. Вас убивало все это циничное — зубы покажи, руки. Но ведь юные артисты должны уметь себя показывать как товар. Это смогли объяснить своим детям?
— Да, я когда-то изменила отношение к показам, которые раздражали: «Ко мне лично это отношения не имеет. Выбирают красочку. Кому-то нужна зеленая, кому-то оранжевая. А я — краска», — говорила себе. Для определенной роли нужна определенная актриса, у которой такая-то попа, такие сиськи, такие волосы, глаза. Тебе следует не рефлексировать на тему «а как МЕНЯ оценят», а продумать, во что одеться, как накраситься. Что в этой истории играть, о чем она. Потому что ты идешь попробовать роль, в том числе и попробовать режиссера. Тебе тоже следует понять, будешь с ним работать или нет. И на пробах стоит не залипать на мысли возьмут — не возьмут, а обсудить с режиссером саму роль. И как только начнешь понимать, что требуется, перестанешь быть промокашкой, а станешь личностью, профессионалом и прекратишь дергаться.
— Вокруг молоденьких артисток вьются разные мужчины... Вы даете дочери советы, как следует себя правильно вести?
— Соня у меня девушка строгая, цену себе знает. В колледже Табакова, где она и Антон учились, были суровые правила. Дети там днюют и ночуют, находятся под неусыпным присмотром педагогов, заняты 24/7. Даже за курение отчисляли. Соня с детства была взрослой и рассудительной. Ребенком говорила: «Мама, ты наприглашала гостей, половину из которых видишь первый раз, а мне ходи и следи, что они вообще делают». Я действительно чрезмерно открытая, к разумности только подбираюсь. Вот Антон в меня, он разгильдяй. И при этом в отца — умный.
— Аня, сценарий считается захватывающим, если речь идет о преодолении себя. Герой был таким, а стал другим и за это заплатил высокую цену. Что в вашей жизни стало самым крутым поворотом?
— Колоссальные изменения во мне начались с рождением Сони. Мне тогда было уже двадцать семь, в родильной карте стояла красная печать «старородящая».
Я работала в Театре Маяковского, хотела играть, причем много. Но когда забеременела, обрадовалась, мне уже хотелось ребенка. Андрей Александрович Гончаров, наш главный режиссер, отлично воспринял новость. Хотя артистка надолго выпадает из рабочего процесса — родить, похудеть, привести себя в форму...
После появления Сони я из абсолютной раздолбайки, которая могла проспать все на свете, не прийти, забыть, превратилась в мегаответственного человека. Мать, которая отвечает за все на свете. Я стала совершенно иной! Друг, который уезжал на время в Париж, поразился переменам, которые со мной произошли. Сказал: «Невозможно поверить, кто это вообще? Неужели Ардова способна быть трудоголиком, обязательной, пунктуальной?!» До рождения Сони я вообще не умела концентрироваться. Гончаров про меня говорил: «Муха пролетела, и Ардовой нет». Рот открыла и наблюдаю, ничего другого не замечая...
— С вами, наверное, сложно в быту, вы такая эмоциональная.
— Да, вертикальные взлеты не редкость. Но сейчас стала куда спокойнее, чем была.
Мы учимся на актеров четыре года, и все это время, а потом и дальше, уже в профессии, упорно расшатываем свою психику. Мы ориентированы на внешнее мнение, нам надо нравиться, вызывать эмоции. Психотерапевты говорят — здоровому человеку главное не думать о том, как он выглядит и что думают о нем другие. А мы, актеры, так не можем. И живем в раздвоении. Должны легко смеяться, плакать, переживать. Это все расшатывает нервную систему, делает нас импульсивными, вспыльчивыми.
— Вы учились на курсе Гончарова, который сам был человеком с тяжелым характером. Говорят, он только с двумя актрисами нашел общий язык — с Гундаревой и Дорониной.
— Да, но меня он очень любил. А я — его. Правда к четвертому курсу немного устал от меня, наигрался. Я еще подлила масла в огонь — слиняла с главной роли у него в спектакле. Мы три года репетировали «Как вам это понравится». Сменилось пять режиссеров, которые ни черта не умели, меня тошнило уже шекспировским текстом. Перестала понимать, что вообще играю, забрала диплом и ушла.
Осталась на разовых ролях, играла дипломный спектакль в филиале Маяковки, и Мастер на меня обиделся. Но когда попросилась обратно, принял.
— Многие актеры жаловались на деспотизм Гончарова. На то, что не говорил, а орал.
— Да, орал, но мне было все равно, я не реагировала. Последний мамин муж, мой отчим, тоже орал, и бабушка, которая мамина мама, орала. Я привыкла к такой манере общения. По фигу, если видишь, что человек тебя любит. Гончаров все время твердил мне: «Ты комедийная героиня, ты — героиня». Я не понимала, как это. Позже дошло, что он имел в виду. Я и правда героиня, могу и люблю играть драму. Андрей Александрович — мой режиссер...
— Вы пришли в прославленные стены Маяковки двадцать семь лет назад. Каким застали театр?
— Если с первого курса считать, прошло уже больше тридцати лет. В 1991 году я бегала в массовке в спектакле «Приключения Буратино», а в 1992-м играла лису Алису.
У меня такое ощущение, что я сама себе напророчила Театр Маяковского. В семнадцать оказалась на «Леди Макбет Мценского уезда» и рыдала как не в себя. Наталья Георгиевна Гундарева произвела на меня неизгладимое впечатление. Я вышла зареванная, встала на крыльце театра, топнула ногой и сказала себе, что хочу работать в этом театре. Бойтесь своих желаний... Потому что пока Гончаров не начал набирать курс, не поступила в театральный. Сказала бы, что хочу быть такой же актрисой, как Гундарева, и меня принял бы какой-то другой мастер, уверена.
— Какой Гундарева оказалась в жизни?
— Прекрасной, славной и доброй... Но и строгой, конечно, со стержнем. Помню, как я прибежала в театр после рождения Сони и столкнулась с Гундаревой в коридоре:
— Здрасте, Наталья Георгиевна!
На что она отвечает:
— Здоро?во, Анька! Как твоя дочь?
Помнила, что я ушла в декрет и что дочь! Было очень приятно.
Мне посчастливилось выходить на сцену вместе с Гундаревой в «Жертве века», я играла шансонетку. Мы ездили на гастроли, все вместе выпивали после спектакля в большой гримерке. Вечером она просила называть ее Наташей, а утром садилась в автобус в темных очках, и мы понимали, что надо обращаться по-прежнему — Наталья Георгиевна. И она успокаивалась, видя, что мы, молодые актеры, не переступаем черту. Ее все очень уважали.
Театр Маяковского в этом смысле счастливый театр, в нем нет актерского террариума. Это мой родной, любимый, прекрасный дом. Как-то я попросила Таню Орлову: если ей вдруг захочется куда-то уехать, можно сыграть вместо нее хотя бы раз Гертруду? Она не возражала — ради бога! Сама меня ввела и стояла за кулисами первый спектакль.
— Неужели у вас даже за спиной не шушукаются?
— Ну, наверное, кто-то шушукается, но меня это не касается. Я в этом не участвую.
— А Костолевский для вас сразу был Игорем Матвеевичем, когда вы пришли в театр?
— Мне он казался очень взрослым, конечно. Поэтому никакой фамильярности. Умеет держать дистанцию, никого близко не подпускать. Имеет право.
— Аня, последние несколько лет открыто говорят о харассменте и о том, что часто хорошие роли приходят к актрисам через постель. Скажите прямо, вы получали непристойные предложения?
— Получала. В юности пугалась и быстро сливалась. А один случай произошел, когда была уже взрослой барышней, лет тридцати шести. На съемках режиссер предложил выпить винца. Это был дружеский посыл, я искренне считала, что подобный шаг ничего не значит, клянусь! Мы же на площадке все дружим! Говорит, зайди, мол, ко мне в номер, я переоденусь, выпьем по бокалу и пойдем в бар компашкой.
Прихожу, сажусь с бокалом в кресло, и вдруг он на меня наваливается. Мне, во-первых, тяжело, во-вторых, дико смешно. Я подумала: в тридцать шесть лет попасть в такую историю ужасно забавно! И начала ржать.
Он спрашивает:
— Что с тобой?
Я в ответ:
— Слезь с меня, иначе задохнусь от смеха!
Продолжаем диалог.
— Ты что, не хочешь у меня играть главную роль?!
— Нет, — хохочу, — так я вообще ничего играть не хочу!
Боря Щербаков потом спросил:
— А тебе жалко, что ли, было?
— Да, жалко, — говорю. — Я талантливый человек, хорошие роли сами придут.
А с тем режиссером не поссорились... Поскольку я ржала как сумасшедшая, вышло, будто мы просто подурачились.
— Документальный фильм «Аферист из Tinder» лидирует в темах обсуждений в женских компаниях. Аня, как вам кажется, что с нами не так, почему мы вообще попадаемся на удочку мошенников и снабжаем их деньгами? Что думаете?
— Нам же любви хочется. Я лично не попадалась, но допускаю, что могу: я идиот и влюбчивая. Моя героиня в сериале «За счастьем» доверилась тоже. Мужчина ей говорил: «Мы с тобой купим домик, пойдем выбирать». И моя героиня уши развесила. Сняла деньги, а возлюбленный исчез. Мужики тоже попадают на аферисток. На денежки их раскручивают еще как!
Истории предательства тысячи лет. Если ты обманул человека, ты не умный, просто воспользовался чужим доверием. Вот и все.
— Вы из тех женщин, для которых новые дни рождения не повод прекратить влюбляться?
— Ассоль с косичками? Да фиг его знает... Но я прекрасно отношусь к романам. Круто, когда можешь испытывать яркие чувства. Это радость, пусть будет. Вдруг накроет любовью, желанием, интересом... Один психолог гениально сказал про три «в», которые не влияют на отношения: возраст, вес и внешность. Можно в любом возрасте и весе найти и секс, и отношения. Главное, чтобы интересно было.
— Смотрю я на вас, эмоциональную хохотушку, и думаю: а какая вы дома, с близкими?
— Подруга однажды сказала: «Ань, я так тебя люблю, когда тихо чем-то занимаешься». Она у меня была в гостях, я гладила белье и молчала. Хохотать мне тоже нравится, но это не вся я.
— В скетч-шоу, которые мы с вами обсуждали, вы клоунесса. Образ кажется органичным.
— Это моя маска и сильная сторона. Я так закрываюсь и в жизни, когда мне страшно, когда не уверена в себе. Это то, что мне легко делать, чем хорошо владею. Чем больше ржу, тем больше боюсь внутри. Как-то услышала совет про уличные драки. В первую очередь при нападении надо ударить самого сильного. Если его вырубаешь, ты победил. Обычно самые сильные внешне — самые слабые внутри. Так что клоунесса — это моя маска, защита, чтобы не обидели. Я недавно это поняла.
Думала, почему же иногда так устаю от собственного шума, а потом сообразила: с друзьями-то я другая. Даже не особо шучу.
Конечно, на сцене хочу быть Сарой Бернар и чувствую в себе эту силу. Но было время, когда Бернар еще во мне не проснулась, и я ощущала силу лишь в образе клоунессы, притом что в театре играла драматические роли. Не получится хорошо сыграть комедию, если не понимаешь трагедию персонажа. Надо знать, что ему больно, а что терпимо...
Знаете, я всю жизнь пою Вертинского. Сначала в семье за столом, потом стала делать концерты, рассказывать и показывать драматические истории. Близкие не дадут соврать, что я люблю читать стихи — Ахматовой, Бродского. Жалею, что строки уходят из памяти, раньше знала невероятное количество стихов. Маменька моя гениальная, в свои восемьдесят два потрясающе читает Анну Андреевну и помнит огромное количество ее стихотворений.
— Однажды вы себя назвали маленькой и слабой. Время идет, стали большой и сильной?
— Я разная. Когда говорила, что маленькая и слабая, наверное, просто устала всем рассказывать, какая я сильная. Я такая и сякая, как и все... Бывает, ору, чтобы защититься. Или кидаюсь спасать кого-то, хотя никто не просил. Как бы научиться не спасать всех подряд? А то ведь неизвестно, куда занесет.
Я понимаю, зачем это делаю — лишь бы только собой не заниматься, не думать о своих проблемах.
— Меня удивило, когда вы в одном интервью сказали, что не умеете принимать подарки от мужчин.
— Да, но работаю над этим. Мне кажется, нет ничего невозможного для человека с интеллектом. Но при этом помню, что никого нельзя перевоспитать, кроме себя. Поэтому и подарков следует ожидать или даже просить у тех, кто любит их дарить. Все просто.
— В этом году будет пять лет, как не стало актера Александра Шаврина, отца вашего сына. Человека, с которым прожили долгую совместную жизнь. Давайте вспомним его?
— Он родной человек, мой брат, мой учитель.
— Учитель в чем?
— Да во многом, начиная с того, что всю совместную жизнь Саша занимался моим образованием. Мне страшно не хватает его юмора, его подколов, да много чего не хватает, я очень скучаю. Мы были в прошлой жизни братом и сестрой, это совершенно точно.
— Как-то Саша сказал, что жена-артистка — это очень тяжело.
— Но он ведь жил со мной... Мы разошлись по моей инициативе, он не хотел. Я его попросила, чтобы отпустил, потому что с «братьями» не живут.
Я так долго не могла уйти, потому что нам с Сашей было невероятно весело и интересно, и дети любимые его обожали. Но, к сожалению, сохранить брак я не могла и не хотела. При этом уйти от Саши и остаться одной было очень страшно, очень... Он был к тому же папиным другом, невероятным авторитетом для меня всю жизнь.
— Он правильно все воспринял?
— Да, конечно. Единственное, что разводиться официально не хотел. Говорил, что достаточно будет, если разъедемся. Меня потом многие осудили за то, что я развелась с Сашей перед его смертью. Во-первых, я не знала, что он умрет. Когда мы услышали диагноз, начали вместе ходить по врачам. Господи, да только на бумаге я уже не была Сашиной женой, но оставалась рядом, колола ему уколы, давала таблетки. В болезни его не бросила, это главное.
Мы оба работали над тем, чтобы победить болезнь, я не верила в то, что Саша не справится. Мне казалось, нам с ним надо освободиться. Чтобы не вредить ни себе, ни ему. Мне об этом случайная барышня-психолог сказала. Спросила вдруг: «А зачем ты живешь с мужчиной, если он не твой, по сути?» И добавила, что этого нельзя делать, это вредно для обоих. Сказала, что я занимаю место женщины, которая могла бы сделать Сашу счастливым. Меня потрясли ее слова.
Это было задолго до... Я задумалась, и путь начался. Я не уходила к кому-то... «К кому-то» легче: тебя ждут, села в красивую машину и уехала в прекрасное далеко. Я часто вспоминаю Сашу, чаще совершенно неожиданно, и начинаю реветь...
Подпишись на наш канал в Telegram