Мама была суровой. Я ее и любила, и боялась. Она не умела выразить свою любовь. Могла только сказать: «Ой ты моя широколобка» — и так больно ущипнуть за щеку, что у меня градом текли слезы.
— Марина, глядя на вас трудно поверить, что в этом году исполнилось сорок пять лет, как вы оказались на съемочной площадке! И до сих пор «в строю»: не так давно снялись в сериале «Старушки в бегах» — там у вас, Елены Сафоновой и Татьяны Орловой главные роли. Кстати, не обиделись на такое название?
— Сначала сериал назывался просто «В бегах». Когда же после окончания съемок узнала, что название изменили на «Старушки в бегах», отнеслась к этому легко, с юмором. А вот зрители за нас, актрис, в соцсетях вступились: мол, какие они старушки?!
Съемки вспоминаю с теплом — прежде всего благодаря партнершам. Тане Орловой, которая так замечательно сыграла в «Папиных дочках». Лене Сафоновой, которую просто обожала после «Зимней вишни». Кстати, мы с Леной и до «Старушек...» работали вместе — в начале нулевых в спектакле продюсера Эльшана Мамедова «Девичник». После оглушительного успеха комедии Ladies’ night — с мужским стриптизом — Мамедов решил сделать «женскую» постановку. Мы играли «Девичник» года три, потом возникли какие-то проблемы с авторскими правами и спектакль закрыли... Лену некоторые считают замкнутой. А в ней просто нет панибратства, желания поделиться с коллегами проблемами, открыть душу. Но в общении она очень легкий и приятный человек.
— Некоторые актрисы после пятидесяти жалуются, что их не зовут сниматься. У вас, похоже, другая ситуация...
— Да, зовут много. Но я часто отказываюсь, потому что предлагают какие-то неприятные роли. Недавно читаю сценарий: отвратительная минорная история, гадкая баба, у которой вроде погибла родня, а она думает только о том, чтобы из квартиры никто вещи не вынес. А еще отказываюсь, потому что похожий образ у меня уже не раз был. Так очень часто бывает: сыграла актриса что-то удачно, и потом ей предлагают роли только такого плана. Сначала я все играла школьниц (последний раз, когда мне было уже двадцать пять лет, в картине «Продлись, продлись, очарованье...» с Олегом Николаевичем Ефремовым). Потом все принцесс предлагали. После Агаши с пирожками в «Московской саге» косяком пошли сценарии, где я «Параша с блинами». А стоило сыграть затрапезную деревенскую тетку, посыпались на меня тетки.
Иногда очень не хочется отказывать хорошим кинокомпаниям, и сценарий симпатичный, но я понимаю: стоит плотно «влезть» в один типаж, других ролей можно и не дождаться. Помню, несколько лет играла одну учительницу за другой. Однажды иду по студии Горького, и кто-то в шутку меня приветствует: «Заслуженная учительница нашей киностудии идет!» Это меня cильно расстроило.
Тогда мне очень помог режиссер Михаил Юзовский. В свое время я отказалась играть у него Василису Премудрую в сказке «Там, на неведомых дорожках...» (роль в итоге сыграла Таня Аксюта). Просто меня утвердили на роль Поленьки в «Доходное место», и я предпочла классику. Но Михаил Иосифович на меня не обиделся, хотя обычно режиссеры ох как обижаются в таких ситуациях. И потом снял меня, «заслуженную учительницу», сразу в трех своих чудесных киносказках — «После дождичка в четверг», «Раз, два, горе — не беда!» и «Маша и звери». Так я вылезла из школьной темы и... оказалась в сказочной. На фестивалях меня так и представляли: «Самая сказочная актриса нашего кино».
— А каким был ваш первый фильм?
— Я училась в ГИТИСе и в конце первого курса сдавала историю КПСС. Сидела в коридоре и ждала своей очереди с очень серьезным, идейным видом. А за мной, оказывается, наблюдала ассистент режиссера Юрия Егорова (он снял знаменитые фильмы «Простая история», «Добровольцы»). Так я попала в фильм «Ветер странствий» по рассказам Пришвина. На роль Марфутки меня утвердили без проб. Осенью с курсом поехала на картошку, а через два дня пришла телеграмма: вызывают в Питер на съемки. После этого кинороли пошли одна за другой. Однажды спросила у Татьяны Ивановны Пельтцер (мы вместе снимались в фильме «После дождичка в четверг»):
— Можно ли в кино как-то просчитать успех? Мне кучу сценариев предлагают, приходится от многого отказываться, и я боюсь, что «с водой ребенка выплеснула» — пропустила что-то судьбоносное...
А она говорит:
— Нет, ты никогда не знаешь, что выстрелит, а что нет. В нашем деле все непредсказуемо, и что получится на выходе, как сложится в итоге в фильме — неизвестно.
Например, я не придала значения сериалу «Участок», где мне предложили одну из главных ролей. Почему-то показалось, что название дурацкое. Сказала, что не смогу сниматься, у меня действительно был запланирован гастрольный тур по Америке с постановкой «Любовь и кролики». Но после первого спектакля гастроли отменили. Вернувшись в Москву, сразу позвонила в группу «Участка», а «мою» героиню уже играет другая актриса. Но я все-таки попала в этот замечательный фильм: мне предложили небольшую роль...
«Участок» снимали под Тарусой. Условия были шикарными: мы жили в пансионате, питание было не обычное — «кинокорм», а роскошное, ресторанное. И погода чудесная — июль и август. Самое главное — атмосфера, отношения с партнерами, когда нет конкуренции, «кто кого переиграет», а есть человеческое тепло. Сережа Безруков такой светлый, добрый, легкий человек, все время рассказывал анекдоты, нас смешил.
— А почему отменились те гастроли в США?
— В спектакле играл Джигарханян, у него случился криз... Я работала со множеством прекрасных артистов, но на первое место все-таки ставлю Джигарханяна, такой мощный у него был темперамент, такое невероятное обаяние. Стоило Армену Борисовичу в спектакле произнести простые, казалось бы, слова: «По рюмашке, по рюмашке...» — и зал умирал от хохота. Гений, глыба, одним словом. А как Армена Борисовича любил народ, буквально на руках носил. В каждом городе, где показывали спектакль, армянская диаспора накрывала для нас роскошные столы — тан (с тех пор это мой любимый напиток), шашлык, кебаб. А вот от дорогих подарков Армен Борисович отказывался. В Казахстане богатый армянин ему говорит:
— Давайте, мы вам подарим... — называет что-то внушительное.
Но Армен Борисович:
— Нет-нет, не надо.
— Джигарханян продолжал много работать и когда был уже немолод...
— Да! А ведь у него был диабет, что он не афишировал. Просто ассистентка давала ему нужные таблетки (в Москве один жил, жена Татьяна — в США, он летал к ней в отпуск). Когда за полгода до американских гастролей у Армена Борисовича случился микроинсульт, он стал себя «приберегать». Но все равно через месяц уже отправился на долгие гастроли по России со своим театром и со своими студентами, которых очень любил. Так что перед США Джигарханян уже сильно устал. Кстати, Армен Борисович любил Америку. Но любил не реальную страну, а какой-то миф о свободной и богатой жизни, сказку, где нет нищеты или других проблем. К тому же тогда, в начале нулевых, в России еще не было магазинов, полных любых товаров — как в США. Со временем романтическое заблуждение по поводу заграницы у него ушло...
Первый спектакль «Любовь и кролики» мы сыграли в Сиэтле, потом должны были через всю страну лететь в Сан-Диего. И на пересадке в Денвере у Джигарханяна случилась диабетическая кома, он умирал у нас на глазах — упал и позеленел. Если бы это случилось в самолете, его не успели бы откачать. А в аэропорту быстро помогли: дали кислородную маску, сняли кардиограмму, сделали искусственное дыхание, нужные лекарства ввели в вену. Когда Джигарханян открыл глаза и сказал: «Почешите мне нос», — продюсер спектакля, который раньше работал на скорой помощи, побледнел: «Все, это конец...» Но Армен Борисович выкарабкался и прожил еще больше пятнадцати лет. Кстати, американская больница, в которую его увезли, потом выставила счет тысяч на сорок долларов... После криза Джигарханян больше в театре не играл. Когда спустя лет десять Виталина все-таки вытащила его на сцену, это было жалкое зрелище. Человек просто выходил из-за кулис и говорил текст. А гениального артиста с бешеной энергетикой уже не было...
— Как вы восприняли историю с его разводом и новой женитьбой?
— Я видела Виталину всего один раз: на репетиции какая-то девушка симпатичная сидела у Джигарханяна на коленях... Что касается его предыдущей жены, Татьяны, которую обвиняли в том, что бросила мужа и жила в другой стране, то, возможно, она просто устала от поклонниц мужа. Армен Борисович был невероятно обаятельным, притягательным мужчиной и, наверное, ходок. Он и ко мне проявил интерес. Но я им восхищалась, я его боготворила, обожествляла, так как же могла иметь с богом какие-то отношения?! Поэтому и оттолкнула: «Армен Борисович, нет, нет! Останемся друзьями...» А другие дамы наверняка не отталкивали...
Джигарханян умел получать удовольствие от жизни. Не просто угостит тебя шоколадным батончиком в самолете, а преподнесет его, как будто это бриллиант. Еще он старался обязательно отдохнуть перед спектаклем — в гостинице или даже в машине или автобусе. А потом говорил так смачно: «Хорошо поспал».
Как красиво он поддержал меня после автомобильной аварии! У меня был перелом тазовых костей, я заново училась ходить — на костылях. Продюсеры спектакля были в шоке: залы сразу в нескольких городах давно распроданы! Они даже хотели переписать текст и сюжет, чтобы моя героиня передвигалась на инвалидной коляске. Но я все-таки встала. Правда странновато ставила ноги и на зонт опиралась. Играю, и вдруг такая боль спину пронзила, что не могу двинуться. Зал это понял, замер. В итоге через мгновение боль прошла, и публика выдохнула. А в конце, на аплодисментах, Джигарханян, который всегда выходил последним (звезды обычно ревностно за этим следят), сказал: «Вот она — героиня» и вытолкнул меня вперед себя...
— В какую аварию вы попали?
— Это почти мистическая история. Юлий Гусман пригласил меня на фестиваль «Легко ли быть молодым», который проводил во Владикавказе. Я согласилась. А потом у меня ребенок заболел, затем мама. Звоню организаторам: «Я не смогу прилететь». Но они уговорили. К тому же на фестивале ожидали Сергея Бодрова, с которым давно хотела познакомиться — он казался мне таким необыкновенным человеком. И это тоже сыграло роль в том, что я согласилась поехать.
В аэропорту меня вдруг начинает трясти, хотя аэрофобией никогда не страдала. А тут паника — это второй знак был, что не надо лететь. Но здесь подбежал Куценко — мы до этого не были знакомы: «Ой, меня тоже трясет — я же еле успел из-за пробок. Давай по наперсточку коньячка тяпнем...» Выпили, вроде отпустило. Кстати, одним рейсом со мной еще должен был лететь Саша Стриженов, но у него возникли срочные дела, и ему переделали билет на следующий день...
Во Владикавказе нас встретил директор фестиваля на «Волге». Вдруг к Куценко подошли два парня: «Мы продюсеры группы Сергея Бодрова, он снимает фильм в Кармадонском ущелье и почему-то не прислал за нами машину. Вы нас не подвезете?» Никто еще не знал, что вся группа Бодрова тем утром уже погибла под лавиной... Сели в «Волгу» все вместе, едем. Гоша рассказывает мне что-то смешное. Вдруг на полном ходу лоб в лоб сталкиваемся с «ладой». Успеваю подумать, что такой удар, а у меня ни одной косточки не сломано. Тут «Волгу» разворачивает, и происходит второй удар. Я падаю, меня придавило креслом водителя, слышу, как хрустят мои кости... Гоша кричит: «Ой, у меня, по-моему, нога сломана». На самом деле у него была громадная гематома — на всю ногу. Он все переживал, как с таким синяком будет играть в спектакле Ladies’ night, там же надо раздеваться! А у меня перелом тазовых костей со смещением...
Когда лежала в больнице во Владикавказе, Гоша меня проведывал, поднимал настроение, хотя мы только в день аварии познакомились. А когда меня переправляли самолетом в Москву — на носилках, в грузовом отсеке, он на своей синюшной ноге надрывался, помогая нести меня. В «Склифе», когда училась заново ходить, мне помогал Володя Кошевой. Мы с ним особо и не дружили, но он приходил и водил меня по коридорам (я же была на костылях). Бреду я по «Склифу», боюсь на ногу наступить, семеню как старушка. Когда через полгода в «Московской саге» играла старую женщину, вдруг вспомнила это ощущение старческой слабости, немощи, и это помогло мне точно передать возраст.
— В этом фильме вашим партнером был Юрий Соломин.
— Юрий Мефодьевич совершенно потряс меня. Художественный руководитель Малого театра, народный артист Советского Союза и при этом абсолютно простой, теплый человек. А как он — суперзвезда — волновался на съемках, как стеснялся коллег! А еще он снимался вместе со своей собакой, которую обожал...
Да все большие артисты, с которыми сводила жизнь, оказывались и большими людьми. С Михаилом Пуговкиным мы снялись в нескольких картинах. В «Серебряном ревю» он сыграл смотрителя льда, а я солистку ледового балета. Съемки шли во Дворце спорта АЗЛК. Однажды я опоздала на полчаса, потому что на студии Горького был какой-то кинофестиваль и мне вручали приз. Вбегаю такая радостная в гримерку с наградой, объясняю, в чем дело. А Михаил Иванович грустно говорит: «А я в стольких картинах снялся, и мне никто не давал никаких призов». И действительно, его, народного любимца, поздно стали награждать и чествовать... Меня всегда поражало, что у Пуговкина, который родился в селе под Чухломой и играл простаков, были руки интеллигентного человека, скрипача — с красивыми длинными пальцами. А он и был аристократом, утонченным, деликатным и воспитанным.
А Нонна Мордюкова?! Тоже глыба, и тоже потрясающий человек. Я с ней не снималась, но мы не раз пересекались на фестивалях. Однажды перед «Кинотавром» Марк Рудинштейн устроил в аэропорту Внуково концерт для спонсоров. Я «за кулисами» случайно села рядом с Нонной Викторовной, а ей, наверно, просто захотелось выговориться. Рассказывает: «Я тут была в Прибалтике, и там у нас был гид, просто необыкновенный мужчина. Его хотелось слушать и слушать, ездить с ним и ездить...» Чувствовалось, что ей не хватало мужского тепла, нежности. И тут к нам подходит Михаил Андреевич Глузский, который, оказывается, слышал ее монолог: «Ну что вы тут орете — на сцене же все слышно!» Нонна Викторовна смеется: «Нет бы сказать нам «девочки, можно потише». А он «га-га, га-га». И так точно спародировала Глузского!
— Вы же с Михаилом Андреевичем не раз вместе снимались?
— Вы правы. У Глузского был резкий, но справедливый характер. Может, оттого что судьба непростая. Он же лет до пятидесяти не играл главных ролей. И только когда снялся в фильме «Монолог» с Мариной Нееловой, произошел прорыв. Не могу забыть, как побывала с ним во Франции (мне тогда было двадцать четыре года). Перед этим, как положено, прошла специальную комиссию. И хотя на вопросы о политической обстановке в мире несла околесицу, меня пропустили. А Глузский был руководителем нашей делегации. Конечно, всем нам захотелось увидеть злачные места Парижа. И мы уговорили Михаила Андреевича пойти с нами! Было очень интересно. То мимо нас пробежал мужик в женском платье и на шпильках — о трансвеститах мы тогда и не слышали. То прошли девицы в сетчатых колготках. В общем, мы все увидели, но Михаил Андреевич нас не выдал...
А замечательная Екатерина Васильева! Добрая, человечная и такая ироничная. У нее по жизни всегда было грустное, задумчивое выражение лица. И вот по этому поводу она рассказывала такую историю. Когда Васильева была замужем за драматургом Рощиным, он купил им путевку в Югославию. А по советским временам это же почти капиталистическая страна! «Идем мы по шикарному курорту, муж меня спрашивает:
— Ну, Катя, как?
А я с печальным видом отвечаю:
— Рай, Миша, просто рай».
Не могу не вспомнить и красавца Андрея Харитонова, на которого после «Овода» обрушилась всесоюзная слава — на него женщины сами бросались, штабелями укладывались. Он пригласил меня в свою картину «Жажда страсти», которая потом получила много призов. В главной роли там снялась Анастасия Вертинская, я смотрела на нее открыв рот — такой красоты женщина, такая утонченная и изысканная. Так вот, в те годы «перестроечного кино» артистов нередко кидали, когда продюсеры часто недоплачивали обещанное, экономили на всем. А Харитонов поселил нас в Ялте в потрясающей гостинице с шикарным шведским столом (мы-то тогда реально голодали) и выплатил немыслимые гонорары! А потом, когда я колесила с творческими вечерами по стране, чтобы хоть как-то заработать, он бесплатно мне давал копию фильма, чтобы я могла показать зрителям. Не фрагменты, а целиком, чтобы у меня был полноценный киносеанс и я что-то заработала. И не просил никаких откатов. Андрей так хотел, чтобы его группа почувствовала себя людьми...
Порой навсегда запоминаются самые мимолетные встречи. В Гундареву я влюбилась благодаря фильму «Сладкая женщина». Как ярко она там играла, как смачно ела вишневое варенье, выплевывая косточки. Поэтому, сыграв много главных ролей, я с радостью согласилась на маленькую роль в фильме Юрия Егорова «Однажды двадцать лет спустя» — только потому, что там играла Гундарева. Мой тогдашний свекор Станислав Иосифович Ростоцкий меня поддержал: «Почему не принять участие в хорошем деле у хорошего режиссера!» Меня до сих пор восхищает, как, не имея собственных детей, Гундарева сыграла материнскую любовь. А какая потрясающая у нее была сцена признания в любви к мужу, которого сыграл Виктор Проскурин... Гундареву обожал народ, и она очень хорошо знала себе цену. А еще у нее было необычное чувство юмора. Заходит она однажды в гримерку вместе с Валентиной Титовой, а там сидим мы, ее юные экранные дочки. Валентина говорит: «Какие молоденькие, хорошенькие». И Гундарева тут же: «Ничего, это быстро проходит». Вот такой черный юмор...
С Гурченко пересеклась один раз — на празднике какого-то города в Приднестровье. Честно говоря, полетела туда, только чтобы познакомиться с ней. И вот приехала в аэропорт, жду рейса в ВИП-зале. Вижу — входит Людмила Марковна с мужем Сергеем Сениным. А рядом на поводке семенит такса — смешная, на кривых ножках. Людмила Марковна в очень красивом пиджаке и необыкновенном тюрбане с пуговицами и каменьями. Одним словом — дива! Гурченко села рядом. Я, не зная, что сказать, спросила:
— Какая чудесная собачка! А как ее зовут?
Гурченко отвечает:
— Как-как — Тузик!
Вот и весь разговор. Но я до сих пор помню эту недосягаемую актрису и это смешное имя Тузик.
— Да, судьба подарила вам столько невероятных встреч! А как вы вообще стали актрисой?
— Мечтала об этой профессии всегда, коллекционировала открытки с кинозвездами. А на стене у меня висел портрет Бориса Токарева. Когда после седьмого класса увидела фильм «Горячий снег» с его участием, была потрясена патриотизмом картины, ее зрелищностью, игрой актеров. Еще у меня всегда легко получалось пародировать, с ходу передразнивала и одноклассников, и учителей, и Татьяну Доронину, и Эдиту Пьеху. А в восьмом классе я попала на Всероссийские Лермонтовские чтения в Тарханах, где прошли детские годы поэта — меня туда порекомендовала педагог по литературе Мария Викторовна Полухина. Так впервые в жизни полетела на самолете — через полстраны (я жила в городе Шелехове Иркутской области). А еще первый раз попробовала сыровяленую, «твердую» колбасу. Даже не знала, что такая существует, до этого ела только вареную.
Для выступления на чтениях я выучила лермонтовского «Узника». Председателем жюри был Алексей Консовский (до сих пор храню подписанную им тогда открытку). В свое время он сыграл Принца в фильме «Золушка», а в семидесятые годы был уже стареньким дедушкой в очках. Лауреатом я не стала, но почему-то именно меня телевизионщики захотели подснять для репортажа — мол, хорошо прочитала «Узника» (я его потом и на вступительных в институт читала). Я всегда была очень стеснительной, не захотела сниматься, но Мария Викторовна настояла: «Надо!» Та первая телесъемка придала мне некоторую уверенность, я подумала: значит, во мне что-то есть. Но все равно долго оставалась жутко застенчивой и робкой.
— Родители поддерживали ваше стремление стать артисткой?
— Мама Павла Федоровна — поначалу нет. Она вообще была женщиной суровой и жесткой, настоящей сибирячкой. Я ее и любила, и боялась. Она редко меня целовала и хвалила. Наверное, просто не умела выразить свою любовь. Могла только «от широты чувств» сказать: «Ой ты моя широколобка» — и так больно ущипнуть за щеку, что у меня градом текли слезы. Мне казалось, что мама сейчас оторвет половину моего лица. Услышала от нее только два комплимента: когда в шесть лет я испекла булочку в виде розочки, мама этот «экспонат» поставила на видное место (булочка там и лежала, пока не превратилась в камень) и с гордостью сказала: «Маринка испекла», и когда после школы однажды зашла к ней на работу и одна нянечка сказала мне вслед: «Ох, какая у Маринки фигурка», я услышала, как мама проговорила: «Да, она у меня такая, фигуристая...»
— Кем работала ваша мама?
— По образованию она фельдшер. Но когда родила двоих детей (сестра Таня старше меня на пять лет), пошла работать воспитательницей в детсад. Папа был машинистом паровоза. Так что жили мы бедно. А родилась я на станции Зима Иркутской области (мой земляк — поэт Евгений Евтушенко). Когда мне было полгода, мы уехали в городок Нижнеудинск на реке Уде. Но самым родным для себя местом, Родиной считаю село Еланцы Иркутской области, в сорока километрах от Байкала. Там жили мамины родители. Когда мама и папа разошлись, нас с сестрой туда отправили — на время. Деревенская жизнь оказалась голодной, к тому же мамины младшие братья нас с сестрой поколачивали (наверное, за то, что мы были двумя лишними ртами). Но вспоминаю это время как очень счастливое, я постоянно хохотала — благодаря бабуле. Она была необыкновенной женщиной: десять детей, образование четыре класса — работала уборщицей в школе, но односельчане ее уважали и избрали депутатом местного совета. Помню, в день выборов она меня разбудила и вложила в руку мятный пряник — для меня это было настоящим угощением. Бабушка курила «Беломор», была такая юморная. С дедом — инвалидом по слуху — они частенько очень смешно матерились. А еще подкалывали друг друга. Вот дедушка пьет чай, и у него руки трясутся — типа так он болеет. Бабушка вроде ему сочувствует. Потом дед на что-то отвлечется, и «тряску» как рукой сняло. Бабушка меня тычет в бок и смеется: «Смотри, дед-то выздровел!» Такие смешные шукшинские чудики.
Через год мама нас с сестрой забрала и повезла в город Шелехов — она там вышла замуж за осетина Ивана Луарсабовича Оситашвили, родила нам с Таней братика Володю. Дядя Ваня был очень добрым, много уделял внимания мне и сестре. Помню, как возил меня на санках в поликлинику, как сказку на ночь читал. Маме нянчиться с нами было некогда, она много работала, чтобы отдать кредит за дом, который они с дядей Ваней купили. И все равно, сколько помню, мы постоянно кому-то были должны. Хотя отчим много зарабатывал — трудился на заводе электролизником, а это же вредное производство с повышенной зарплатой.
Во втором мамином браке были свои проблемы: она тяжело переживала, когда дядя Ваня ей изменил. Да там с самого начала все было непросто. У отчима рано умерла мама, и его опекали сестры. Они сразу не приняли его избранницу, потому что он был совсем молодой, а мама на десять лет старше (хотя они выглядели как ровесники), да еще с двумя детьми. Сестры даже сделали все возможное, чтобы его забрали в армию, и этого мама не могла им простить. Ваня маму любил по-настоящему и после демобилизации вернулся к нам. Но в армии — он служил в Чите — отморозил ноги, заработал тяжелый тромбофлебит, который и стал причиной его ранней смерти — в тридцать пять лет...
— У вас тоже была непростая личная жизнь...
— Ну, у меня были совсем другие обстоятельства... Когда позвонила маме и сказала, что выхожу замуж за Андрея (с актером Андреем Ростоцким Марина познакомилась на съемках фильма «Эскадрон гусар летучих», они прожили в официальном браке три года, а в фактическом полтора. — Прим. ред.), у нее — это она потом мне сама рассказывала — перед глазами перевернулась телефонная кабинка. А накануне свадьбы мама приехала ко мне в Москву. Лежим «валетиком» на диване, а она плачет: «Как-то твоя жизнь теперь сложится? Может быть, лучше бы ты детским врачом стала...» Я обняла мамины ноги, успокоила.
Кстати, богатая обстановка в квартире Ростоцких на маму не произвела впечатления: весь этот «блеск» ничуть ее не ослепил. Если бы обидели ее дочь, мама плевать на всех хотела — не дала бы спуску. Второго-то моего мужа, Валерия Сторожика, отца моих сыновей Феди и Вани, она собственноручно из квартиры выставила. С Валерой мама не была знакома. Но однажды мой второй свекор, проведав внуков, почему-то решил, что мы с ними не справляемся. И заявил, что надо вызвать на помощь мою маму. До сих пор не понимаю, зачем он все это сделал. По-моему, детей надо растить самим. Но теща приехала и осталась — помогать и руководить процессом. В итоге, посмотрев на поведение зятя, она собрала вещи Валеры в наволочку и выставила на лестничную клетку. Говорю ей:
— Мама, вообще-то это я должна была сделать, это же мой муж.
А она возмущается:
— Раз он тебя поставил ниже уборщицы, туда ему и дорога!
— А что маме во втором зяте не понравилось?
— Да что сейчас-то разбираться — тридцать лет прошло с тех пор, я о втором муже и не вспоминаю. Наверное, Валера ревновал меня к успеху, к тому, что известна гораздо больше, чем он. Если уж честно, второй раз вышла замуж, потому что захотела детей. Я тогда часто играла учительниц, вот и почувствовала, что хочу стать матерью. А тут впервые за шесть лет влюбилась... После развода Валера платил алименты, но это получились копейки: он работал в театре, а там зарплаты были крошечными. Конечно, мне было тяжело. Ведь тогда, в 1991 году, как раз перестало существовать советское кино, а российское только рождалось. Одно время хотела поменять сыновьям фамилию — дать свою. А потом подумала — да какая разница. Дети выросли, оба занимаются компьютерами. Младший Ваня (ему тридцать три года) уже бабушкой меня сделал: семь месяцев назад у нас Василий Иванович родился, очень серьезный парень. Моя функция бабушки пока такая: посидеть с Василием Ивановичем, пока его родители в бассейн сходят. Недавно, на мой день рождения Ваня и его чудесная жена Даша сделали мне прекрасный подарок. Мне очень нравится город Коломна — с тех времен, как там снималась в «Старушках в бегах». Но тогда посмотреть его не удалось. А тут ребята купили нам всем тур с экскурсиями (внук тоже с нами был). Все получили огромное удовольствие!
К слову, десять лет назад мы с Валерием неожиданно снялись вместе, причем в ролях супругов. В сериал «Была любовь» — экранизацию автобиографии Валерии — меня взяли на роль ее мамы. А вот про то, кто будет моим экранным мужем, ничего не сказали. Прихожу однажды на съемку и вижу бывшего мужа! Дома рассказала мальчикам про такую неожиданную встречу, даже предложила им пообщаться с папашей. Подумала, может, надо помириться с экс-мужем — ради детей. И сыновья в общем были не против, но Валера никакого интереса к своим детям не проявил. Видимо, он самоизолировался, лишь бы у него ничего не попросили. Однажды спросила у Ваньки:
— Ты переживал, что рос без папы?
Он удивился:
— Да ты что, у меня было такое счастливое детство!
В общем, права была мама. Валера на нее произвел тогда такое сильное впечатление, что она даже категорически запретила моему брату Володе думать поступать на актерский факультет, хотя он мечтал об этом.
— А вас мама от профессии актрисы отговаривала?
— Конечно! Но в конце концов дала мне деньги на авиабилет до Москвы Я думала учиться только во ВГИКе, и обязательно у Сергея Герасимова, потому что хотела сниматься в кино, а о театральном искусстве имела не самые лучшие впечатления. Первый живой спектакль увидела в Иркутске. Выступал местный театр, и это было ужасно — театральщина и напыщенность. Потом в Иркутск приехал столичный Театр Пушкина, и я попала на спектакль «Ночью без звезд», где играл известный артист Афанасий Кочетков. Зал был набит под завязку, московских артистов принимали очень тепло. А я запомнила огромные руки Кочеткова, которые он простирал на сцене, — было страшно!
По-настоящему влюбилась в театр, когда училась в Москве. Проходила туда по студенческому билету или просто прошмыгивала мимо билетеров. В Театре имени Маяковского меня потрясла Татьяна Васильевна Доронина. Я обожала ее в фильмах «Три тополя на Плющихе», «Еще раз про любовь» и вдруг увидела на сцене в роли Дульсинеи Тобосской. Это была такая мощь! Больше никого из спектакля не помню, хотя Дон Кихота играл Александр Лазарев. Дорониной было под пятьдесят, но ее бешеная энергетика буквально приковывала к ней зрителей.
А в Центральном детском театре (теперь это РАМТ), где студенткой проходила практику, — играла в массовке, запомнила спектакль «Коньки». Точнее, одну молоденькую артистку. Остальные играют, а она буквально живет на сцене, и ты смотришь только на нее! Это была Ирина Муравьева, которая еще не сыграла в кино свои коронные роли. На сцене она была очень заметна: потрясающая Любка Шевцова в «Молодой гвардии».
— Вернемся к вашему поступлению...
— Я заранее написала письмо во ВГИК, а мне ответили, что Герасимов набирает курс через год. Решила: поступлю в другой актерский вуз, подучусь там годик и потом пойду во ВГИК. В справочнике для поступающих в вузы выбрала Школу-студию МХАТ: подумала, что раз это школа, попасть туда будет несложно. Отпуская в Москву, мама прежде всего приказывала беречь девичью честь (этот ее наказ я выполнила и замуж за Ростоцкого выходила невинной девушкой), до свадьбы — ни-ни, умри, но не отдай поцелуя без любви. А дядя Ваня сказал: «Если кто в Москве будет обижать, я приеду и кровь ему пущу!»
В день прослушивания рано утром прилетела в Москву и прямо с чемоданом отправилась в Школу-студию. Вошла, а там пусто — восемь утра же! Кричу: «Есть кто живой?» Вдруг какой-то парень откликается: «Никого нет!» Оказалось, это такой же абитуриент, как я. Парень посоветовал сдать мой неподъемный чемодан в камеру хранения, и мы потащили багаж на Ярославский вокзал. Возвращаюсь в школу, а мне говорят: «Девочкам в джинсах нельзя, надо в юбке». А у меня же все вещи в чемодане! Лечу на Ярославский, достаю юбку годе и кофточку с рукавами-фонариками (сама их сшила, а кофточку еще и вышила — до сих пор ее храню). А они мятые! В общем, пришлось извиниться перед комиссией за свой внешний вид.
— В комиссии кого-нибудь узнали?
— Нет, кинозвезд там не видела — это же был только первый тур. Но я обратила внимание на красивую, интеллигентную даму со строгой «зачесанной» прической и на сидящего рядом с ней юношу с длинными кудрявыми волосами — ну вылитый ангел. Парень был в джинсах клеш и в очень модных тогда сабо. Потом узнала — это был будущий историк моды Александр Васильев и его мама, которая преподавала в Школе-студии.
На первом туре абитуриентов слушают «десятками». Я увидела, что все девочки намного выше меня (тогда в Школе-студии был ректор, который считал, что актрисы должны быть «заметными»). Услышала, как они читают Цветаеву (а я даже не знала, что есть такая поэтесса) — поставленными голосами, заламывая руки, завывая. В общем, подумала: «И куда я из своей Сибири приперлась...» Когда наша десятка выступила и вышла в коридор, вдруг приоткрылась дверь, в щелочку выглянул тот парень-ангел, с улыбкой подозвал меня и шепнул: «Если у нас вдруг не пройдешь, беги в Щукинское или ВГИК — тебя обязательно возьмут!» Наверное, ему мама сказала, что эта девочка — неплохая. В итоге меня сразу отправили в финал — «на конкурс» и даже дали койку в общежитии. Я поселилась с девочками из Суриковского училища. Помню, к ним в гости пришел артист из ТЮЗа и сразу стал ко мне клеиться. Говорю: «Перестань!» Я же в Сибири воспитана, бабушка сколько раз говорила мне: «Не бегай по парням, в подоле принесешь». Парень не унимается:
— Да ладно, все артистки — развратницы.
А я так гордо:
— А я — нет!
И он отстал, сказав уважительно:
— Я тебе верю.
Конкурс в Школу-студию я не прошла. Не увидев себя в списках, разрыдалась. Соображаю, что успеваю добежать только до ГИТИСа. Успела, подала документы, показалась, и меня взяли! Первым делом послала телеграмму маме (ее тоже храню) и полетела домой. А там все в шоке: поступить на артистку в Москве — это как на Луну полететь! Моим мастером стал Борис Владимирович Бибиков.
— Его все знают по фильму «Приходите завтра...» — он сыграл там мудрого профессора.
— Он и в жизни был великолепным педагогом, вместе с женой Ольгой Пыжовой воспитал десятки звезд, среди которых Вячеслав Тихонов и Нонна Мордюкова, Майя Булгакова и Светлана Дружинина, Леонид Куравлев и Софико Чиаурели. Бибиков был интересным педагогом и в основном не говорил, а слушал нас, студентов. Это очень важно — проверять на слух, не фальшивит ли артист.
Но Бибиков преподавал у нас только год. В семьдесят восемь лет (за шесть лет до этого он овдовел) мастер женился на своей ученице — таджичке Малике Джурабековой, которой было едва за тридцать. Помню, как она нам на этюды приносила из квартиры Бибикова реквизит — то швабры, то еще что-то. Вскоре после свадьбы Бибиков продал московскую квартиру и уехал с Маликой и ее сыном в Душанбе, где и умер через восемь лет. Слышала, что новая жизнь не принесла ему счастья. Мордюкова говорила, что педагога надо вызволять, спасать, что он там умирает, молит: «Заберите меня отсюда». Но это все дела семейные, и Таджикистан так далеко. После Бибикова нашим педагогом стал Семен Ханаанович Гушанский, который меня сильно любил.
Учеба мне очень нравилась, а вот из общежития довольно быстро съехала. Там же пьянки, гулянки, шуры-муры, учиться невозможно! Открываешь дверь своей комнаты, а на кровати соседки из-под одеяла четыре пятки торчат. Для меня это было невозможно: любовь — это же таинство, а тут прямо при мне! Сняла комнату. Чтобы ее оплачивать, пошла работать уборщицей во МХАТ и в расположенный совсем рядом ЦДТ. Помню, стою за зарплатой в кассе МХАТа, а передо мной деньги сама Ия Саввина получает. МХАТ мне очень нравился, это такое атмосферное место. Но мыла полы я недолго, меня быстро начали снимать в кино. В ГИТИСе стипендия тридцать рублей, а за один съемочный день платили десять рублей. Причем тогда оплачивались и пробы, и репетиции, а не только сами съемки. А когда после третьего курса снялась в главной роли в «Сценах из семейной жизни», то заработала больше тысячи рублей! Получила гонорар, пошла в ЦУМ и в ГУМ и купила самую лучшую сумку и туфли. Я вообще максималистка: «Падать — так с хорошего коня, любить — так красавца!»
— А играть во МХАТе не хотелось?
— Нет, потому что в институте и лет десять после него была нарасхват у кинорежиссеров. У меня на столе кипы сценариев лежали! К тому же для театра я слишком молодо выглядела, была худенькой, маленькой. В кино, где крупные планы, — это плюс, а для сцены минус, я бы всю жизнь играла только Снегурочек и Дюймовочек. Поняла это, когда студенткой играла в ЦДТ. Видела, как амплуа инженю накладывает отпечаток на актрис: в молодости они играют прекрасно, а в зрелом возрасте не могут органично ни слова произнести. Это ужасно: актрисе за пятьдесят, а она все вот такая «девочка». Муравьева этого избежала: она и физически была покрупнее, и муж у нее режиссер. А я очень боялась погрязнуть в Аленушках. И характер мой не для репертуарного театра: я стеснительная, сомневающаяся в себе, от волнения сразу краснеющая, всегда боялась примадонн — да они меня просто сожрали бы!
— Как же вы попали в театр?
— С годами пришла какая-то уверенность. Выступая на фестивалях, увидела, что могу держать зал. А главное, родились сыновья, и я не могла уже часто ездить на съемки. Помню, приглашают меня в крупный и интересный проект в Одессе — шестьдесят съемочных дней, а я отказалась: куда детей девать? И тут Юра Чернов позвал меня в театр «Школа современной пьесы» Иосифа Райхельгауза. В театре с большим успехом шла постановка «Пришел мужчина к женщине» с Полищук и Филозовым. И Райхельгауз решил сделать еще один дуэтный спектакль — «Все будет хорошо, как вы хотели». Попросил Чернова найти партнершу, Юра пригласил меня. Премьеру сыграли в Твери — меня просто трясло от страха! Но нас принимали на ура. Потом полетели в Тюмень, откуда привезла мешок риса — с продуктами уже было плохо. А затем Юра разругался с Райхельгаузом и ушел из театра (со временем вернулся), а впереди были гастроли в Израиле. В спектакль ввелся Александр Филиппенко. Помню огромные афиши на улицах разных израильских городов: «Звезды русской сцены Александр Филиппенко и Марина Яковлева».
— Как вам работалось с Филиппенко?
— Он большой артист, и народ его любит — монолог «Козел на саксе», по-моему, все знают. Гастроли шли около месяца, почти каждый день — переезд в новый город. Мы с Сашей показывали свой спектакль, Полищук и Филозов — свой. В залах — «биток», публика висела на люстрах. А жили мы в двухместных номерах, в простеньких отелях, почти борделях — там почасово сдавались комнаты для любовных утех. Филиппенко приехал со своей женой Мариной, и им пришлось жить в номере вместе с Филозовым. С нами еще поехал Анатолий Ромашин — за свой счет, он хотел посмотреть Израиль. Однажды он нас выручил: у Полищук голос пропал и вместо спектакля мы показали концерт — Ромашин там тоже принял участие.
И вот перед последним спектаклем Полищук и Филозова наступил момент расплаты. Принимающая сторона выдала Райхельгаузу деньги, чтобы он рассчитался с нами, четырьмя актерами. Я предполагала, что сумму разделят поровну на всех или близко к тому. Но нам с Филиппенко выдали в разы меньше коллег, какие-то копейки. Оказывается, Полищук сказала Райхельгаузу: «Я получила квартиру, мне надо ее обставлять. Если не дашь мне столько-то, сейчас на сцену не выйду». Филозов тоже заявил: «А я дачу строю. Мне тоже нужна сумма, как у Любы». Когда получила мизерные деньги за длительный период работы с бесконечными переездами, вышла на улицу и разрыдалась от несправедливости: «Ради чего я на месяц оставила детей?»
Когда вернулась в Москву, некоторое время еще играла в «Школе современной пьесы», но израильских гастролей забыть не могла. К тому же Райхельгауз любил пугать тем, что возьмет второй состав, а я терпеть не могу «дублеров». А еще зарплаты в театре были крошечными, но при этом нас не отпускали на подработки. Я из-за спектаклей отказывалась от творческих встреч, концертов, на которых можно было в разы больше заработать. В общем, с чистым сердцем ушла к Львову-Анохину, который давно уже звал меня в Новый драматический театр (НДТ), причем на конкретную роль шестнадцатилетней Сесиль в «Опасных связях». Я ее играла лет двенадцать, даже когда мне было за сорок!
— Это был не самый известный московский театр.
— Только потому, что располагался неудобно, у платформы Лось. Но спектакли в нем шли прекрасные. Львов-Анохин был просто выдающимся режиссером. Как мне повезло, что встретила такого мастера! Когда Борис Александрович возглавлял Театр имени Станиславского, он открыл талант Буркова и даже платил ему зарплату из своего кармана, так как у Георгия Ивановича не было театрального образования и его не могли официально оформить в труппу. А в «Антигоне» Львов-Анохин отдал главные роли Елизавете Никищихиной и Евгению Леонову, которые, казалось бы, совсем не подходили для древнегреческой трагедии. Леонов был тогда чистым, легким комиком, и никому в голову не приходило, что он может играть и серьезные роли. Вся театральная Москва была потрясена его работой в «Антигоне». И в Малом театре, где потом работал, Львов-Анохин тоже старался ломать стереотипы восприятия того или иного актера.
Еще он понимал, что сцена для артиста — это непозволительная роскошь. Зарплаты были такими маленькими, что иногда буквально хватало только на хлеб. А чтобы доехать на работу, я иногда брала проездной у сына-школьника. Еду и трясусь: «Только бы не поймали!» Поэтому Борис Александрович давал заработать «на стороне». Однажды у меня в афише стоял спектакль, а мне предложили выгодную поездку. Я честно рассказала об этом Львову-Анохину, а он: «Никому не говори, тихо возьми бюллетень, а я тихо поменяю спектакль на другой, в котором заняты все те же артисты, только без тебя».
— Кто играл в труппе у Львова-Анохина в это время?
— Я клюнула на фамилию Руденский. Когда увидела сериал «Жизнь Клима Самгина», была просто в восторге, как молодой парень сыграл смятение, такую сложную роль. И какой Андрей красавец, какой эстет утонченный. Кстати, когда в «Опасных связах» у нас с Андреем была постельная сцена (он играл Вальмона), зал просто ржал — так мы смешно ее играли. Приглашенной звездой в НДТ была Вера Кузьминична Васильева. До этого в Театре сатиры она долгие годы ждала новой роли, пока Львов-Анохин не поставил на нее «Воительницу». А в НДТ с Верой Кузьминичной выпустили спектакль «Ассамблея», в котором играла и я. Меня поразило, как скромно вела себя эта звезда советского кино, как часто она дарила коллегам какие-то милые подарочки, как тихо, кротко ждала на репетиции прогона своей сцены.
Львов-Анохин был очень интересен мне как режиссер, как человек, у нас случилась какая-то безусловная, полная творческая совместимость. Он выстраивал в постановке каждое движение! Воспринимал спектакль на слух: сидел не в зале, а у себя в кабинете, все слушал, а потом разбирал нашу игру по косточкам. Его смерть стала для меня ударом. И я поняла, что больше ни в каком другом репертуарном театре работать не смогу...
— Но вашу фамилию сейчас часто можно увидеть на театральных афишах!
— Это все антрепризы. Зовут в разные проекты очень часто, но я от многого отказываюсь. Выбрала пять полярных ролей и с удовольствием их играю. В водевиле «Любовные интриги» я придурочная старая дева двадцати пяти лет. В спектакле «Джокер, или Ирония судьбы» — смешная домработница-гадалка. В комедии «Незамужняя женщина» я научный сотрудник сорока лет — изучаю мух, пока мама в исполнении Раисы Рязановой сватает меня за недотепу-начальника. В «Идеальной жене» — гламурная писательница Эльвира, вся такая в мехах. А в «Соседях» играю одинокую тетку-разведенку с непростой судьбой, у которой остался единственный друг — хряк Борька (он для хозяйки даже за хлебом в магазин бегал!). Местный Кулибин соорудил для женщины посудомоечную машину, а та взорвалась и убила дружка. И смешно, и жалко героиню. А совсем недавно стала репетировать маму Генри Хиггинса в «Пигмалионе» в одном новом театре, там я истинная английская аристократка. В общем, все как я люблю — чтобы все время было интересно, чтобы роли не повторялись!
Подпишись на наш канал в Telegram