Уже с момента застройки этот дом считался самым престижным в столице. Здешний уровень жизни обитающим в коммуналках москвичам казался недостижимым. Получить ордер на квартиру в ярком образце сталинского ампира мечтала вся советская элита...
Знаменитая высотка на Котельнической набережной давно стала одним из символов Первопрестольной. Дом-гигант оформляет стрелку между Москвой-рекой и Яузой, являясь великолепной видовой доминантой города. А удачное соседство с Кремлем и Красной площадью делает его одним из самых узнаваемых среди семи высотных зданий столицы.
Строительство дома фактически началось еще в 1938-м, когда по проекту архитекторов Дмитрия Чечулина и Андрея Ростковского приступили к возведению правого девятиэтажного крыла по Котельнической набережной как самостоятельного здания. Однако в 1948—1952 годах оно было включено в новый ансамбль с частичным изменением парадного фасада.
Сталинские высотки стали первыми в СССР экспериментальными домами на каркасе. В то время таким способом активно строили небоскребы в Чикаго и Нью-Йорке, но наши инженеры привнесли в их создание ряд новшеств. Например изобрели самоподъемные краны, которые по мере роста объекта сами себя возносили с этажа на этаж. Или впервые в мире стали использовать сварку на высотных работах и новые стеновые материалы — «многодырчатые» кирпичи и пустотелые керамические блоки, призванные облегчить вес конструкции. Разработали специальные сверхпрочные фундаменты. Не говоря уже о таких уникальных операциях, как замораживание грунта.
Жилая высотка на Котельнической набережной состоит из трех разноуровневых корпусов: стосемидесятишестиметровый центральный со шпилем под литерой Б — жители называют его Башня — насчитывает тридцать два этажа и два боковых крыла в восемь — десять этажей под литерами А и В. Центральная часть высотки смотрит в сторону Кремля, боковые корпуса эффектно развернулись вдоль набережных Москвы-реки и Яузы. За счет ступенчатой структуры здание плавно и гармонично вписывается в сложный ландшафт.
Экстерьер дома выполнен в мягком бежевом цвете, нижние этажи облицованы колотым и полированным красным гранитом, что создает иллюзию мощного высокого цоколя. На фасадах располагаются многофигурные горельефы и барельефы, изображающие счастливых советских людей среди знамен, цветов и колосьев.
Великолепные подъездные холлы напоминали театральные фойе. Полы выполнены из полированных гранитных и мраморных плит. Потолки расписаны в технике гризайль. Стены отделаны барельефами из тончайшего фарфора цвета чайной розы и слоновой кости, освещают всю эту красоту массивные люстры с хрустальными подвесками и настенные бра, имитирующие старинные бронзовые подсвечники. В архитектурный комплекс входил и благоустроенный внутренний двор с пышными клумбами, фонтанами и асфальтированными дорожками.
В высотке создавались особенные условия проживания, что подчеркивало элитный статус ее жильцов. Она была напичкана самыми современными новшествами: имела центральное отопление и горячее водоснабжение от городской теплосети, а не от котельной в подвале, водопровод и канализацию (в те времена далеко не все московские дома могли этим похвастаться), в здании функционировала система кондиционирования воздуха и даже такая диковинная штука, как центральное пылеудаление — к специальной розетке в стене можно было подключить шланг и пропылесосить им всю квартиру.
Жилье в высотке предоставлялось с роскошным ремонтом, потолочной лепниной, хрустальными люстрами, дубовым паркетом, оригинальными дверями и, что самое поразительное, полностью меблированным. Имелась даже вешалка в прихожей. На кухне радовали чудеса техники: электрические холодильники, что для того времени было в диковинку, мусоропроводы и даже мусородробилки в двухкамерных мойках. А отделанная кафелем ванная комната — уже сама по себе роскошь — была оборудована калорифером для сушки белья, умывальником с раковиной и зеркалом, ящиком для хранения белья и шкафчиком для туалетных принадлежностей. Поскольку здание задумывалось как «город в городе», в его комплекс были включены гастроном, почта, булочная, химчистка, ателье и кинотеатр.
Списки будущих жильцов статусного дома составлялись и утверждались еще на стадии строительства. Квартиры давали представителям советской элиты — от работников НКВД до физиков-ядерщиков, занимавшихся по ведомству Берии созданием атомной бомбы. Причем двум из них дали ордера, несмотря на то что ученые на тот момент отбывали срок, работая в одной из «шарашек». И только выйдя из лагерей, они смогли заселиться в свои комфортные квартиры. Жилплощадь здесь получили и обласканные властью представители творческих кругов: артисты, режиссеры, писатели, скульпторы, художники, архитекторы.
Первые жильцы заселились в высотку в конце 1952-го, в их числе был известный актер Михаил Жаров. Вскоре появились Иван Пырьев с Мариной Ладыниной, Клара Лучко с Сергеем Лукьяновым, Павел Массальский, Александр Твардовский, Фаина Раневская и многие другие.
Актриса Лидия Смирнова — незабываемая Шурочка из кинофильма «Моя любовь» — рискнула обратиться к самому великому и ужасному Лаврентию Павловичу. Кинозвезда и ее муж оператор Владимир Рапопорт — четырежды лауреат Сталинской премии — ютились в маленькой комнатушке на окраине Москвы. Смирнова написала письмо Берии с просьбой улучшить их жилищные условия, и тот наложил резолюцию: «Выдать им квартиру». Но не успела Смирнова собрать вещи, как Берию арестовали. Актриса пришла в полное отчаяние. Вдруг сверху позвонили и поинтересовались: «Почему вы до сих пор не переехали?» Оказалось, что новое начальство тоже поклонники кинозвезды.
Эмоции были столь сильны, что когда Лидия Николаевна примчалась смотреть новое жилье, у нее от счастья случился обморок. «В квартире было так красиво! — вспоминала она на закате жизни. — Роскошные люстры, бронзовые ручки, тяжелые дубовые двери. В холле натертые до блеска полы. Я открыла дверь и ахнула. Как во сне! Мебель, вешалки, буфет на кухне. Смотрела на все это, и у меня колотилось сердце. А когда снова вошла в лифт, то потеряла сознание». Так и каталась — сумочка в одной стороне, зонтик — в другой, пока ее не обнаружили соседи и не привели в чувство.
С первыми жильцами в трехкомнатную квартиру корпуса Б въехала и великая балерина Галина Уланова. Тридцать четыре года спустя она обменяла ее вместе с квартирой помощницы на более просторную на шестом этаже Башни. Там теперь открыт ее музей.
Обстановка этой четырехкомнатной квартиры с панорамным видом на Кремль точно такая же, как при жизни балерины. Лампы под шелковыми абажурами, хрусталь и статуэтки в буфете — все предметы стоят на своих привычных местах, там, куда их когда-то поставила хозяйка. В спальне под кроватью примостились ее бордовые тапочки тридцать пятого размера. На столике оставлены перчатки, в прихожей торопливо сброшены сапожки, гардеробная заполнена чемоданами и саквояжами известной фирмы — балерина много путешествовала и практически объездила весь мир.
В 1956 году состоялись гастроли Большого театра в Лондоне. Давали «Ромео и Джульетту», и хотя на тот момент Галине Сергеевне уже исполнилось сорок шесть лет, публика осталась от ее Джульетты в полном восторге. Балерина вспоминала: «Идет спектакль, танцуем, безумный страх. И вот — конец, и тишина. Значит — провалились. Вдруг внезапно, как лавина, обрушились аплодисменты!» Овация длилась полчаса...
Во время тех памятных гастролей случилась трогательная история. Прогуливаясь в одном из лондонских парков, Галина Сергеевна приметила даму с пуделем довольно редкого окраса. Подошла, потрепала собачку и выразила восхищение. Хозяйка узнала балерину, которой накануне рукоплескал Ковент-Гарден. Они познакомились, и англичанка пообещала подарить Улановой щенка такой же редкой песочной масти, как ее питомец, — из следующего помета. Через некоторое время специальным рейсом ценный груз — щенка с бирочкой на шее и надписью «Улановой. Большой театр. Москва» — доставили из британской столицы. Названный Большиком в честь Большого театра и отличавшийся редким умом и сообразительностью, красавец-пудель благополучно прожил в доме на Котельнической набережной целых шестнадцать лет.
По свидетельству старожилов, первые годы существования высотки были удивительными. Двери в квартиры никогда не запирались, дети бегали друг к другу в гости без приглашения, как к себе домой, а в лифтовом холле катались на велосипеде и играли в догонялки. В красном уголке Людмила Зыкина и Михаил Жаров бесплатно давали концерты. В холле на первом этаже наряжали большую елку и устраивали новогодние представления. «Бывало, по праздникам начинали встречи в квартире Бугримовой (известная дрессировщица львов. — Прим. ред.), — вспоминает внучка скульптора Александра Кибальникова. — Потом переходили к нам на основные блюда. У химика Рябчикова пили чай, а после на площадке у лифтов устраивали танцы. В этом доме жили счастливые люди...»
Настоящей легендой знаменитой высотки стала неподражаемая Фуфа — Фаина Георгиевна Раневская. С ней связано множество историй, баек, анекдотов...
Актриса так долго жила в коммуналках, что новая квартира в высотном доме стала для нее приятной неожиданностью. Двухкомнатные апартаменты располагались на втором этаже и именовались «квартирой высшей категории». Две огромные комнаты, просторный холл, большая, выложенная от пола до потолка белым кафелем кухня, кладовка размером чуть ли не с прежнее жилище Фаины Георгиевны. В ванной стояло удивительное по тем временам сантехническое сооружение — биде. Всюду, как и положено, — лепнина, дубовый наборный паркет, филенчатые двери. Высота потолков — три с лишним метра. Вдобавок — блистательная плеяда именитых соседей. Пораженная этим великолепием, Фаина Георгиевна тут же окрестила свой новый дом «Котельническим замком».
Соседи вспоминают, что с «оснащением» Раневская не ладила, называла себя «бытовой дурой» и приглашая в гости, обычно говорила:
— Если звонок не работает, стучите ногами.
— Почему ногами, Фаина Георгиевна? — не понимали те.
— Ну не с пустыми же руками вы ко мне придете! — делано удивлялась она в ответ.
Телевизора у нее тоже не было. «Зачем мне телевизор? — вопрошала она. — Если очень надо, пойду к Гале Улановой. Могу — к Лидочке Смирновой, но та телевизор смотреть не даст, все будет рассказывать про свои романы и любови».
Квартира в высотке обещала стать для Раневской уютным пристанищем, однако этого не случилось. Ей досталась изнанка дома — левое крыло величественной композиции, каменный внутренний двор. Тогда особо избранные жили в центральном корпусе здания, верхние окна которого смотрели на Кремль. Ее же окна выходили во двор, на детскую и спортивную площадки, где все звенело, кричало и шумело. К тому же на первом этаже по соседству располагалась булочная. И когда на заре под ее окнами грузчики суетились у хлебных фургонов, швыряя лотки на асфальт и шумно комментируя происходящее, актрисе было уже не до сна. С другой стороны высотки располагался кинотеатр «Иллюзион», выход из которого был тоже во дворе. Вечерами после сеанса Раневская с тоской наблюдала гомонящую толпу кинозрителей. «Я живу над хлебом и зрелищем», — горько иронизировала Фаина Георгиевна.
Да и место ей не нравилось. «Живу просто среди трущоб», — ворчала Фуфа. Действительно, на фотографиях тех лет видно, что здесь еще стояли неказистые домишки со сплошными коммуналками, возле уличных колонок плескались чумазые детишки. Одна из таких колонок примостилась прямо у трамвайной остановки. «И рядом — наш небоскреб для избранных, последнее воплощение сталинского размаха! — иронизировала Раневская. — Вы плохо представляете, каким он был, когда я въехала. Скоростные лифты, холлы с мягкой мебелью, ковры на лестницах белого мрамора, прорва обслуги. И всюду охрана — в каждом подъезде привратники и лифтеры, которые бдели круглые сутки, чтобы, не дай бог, простые трудящиеся не увидели, как живут их слуги».
В театре Раневской поклонялись, публика ее обожала, заваливала цветами, а она была очень одинока и грустно замечала: «Как много любви, а в аптеку сходить некому». Порой сидела на скамейке у высотки и ждала кого-нибудь, чтобы просто поговорить. «Жизнь проходит и не кланяется, как сердитая соседка», — вздыхала стареющая актриса.
«Одно могу сказать — она всегда была больна, — вспоминал сосед Фуфы Александр Ширвиндт. — Даже когда чувствовала себя прекрасно, охала, ахала. Как-то обронила совершенно потрясающую фразу: «Шурочка, проволоките меня по двору метров пять-шесть, очень хочется подышать!» И никогда свои фразочки специально не выдумывала — она была таким редким человеком, который мыслит афористично...»
На Котельнической набережной Александр Анатольевич Ширвиндт живет уже более сорока лет. Попал он сюда путем удачного обмена, хотя по его словам, «никогда не вожделел к внекоммунальному жилью», поскольку просто и не знал, что человек может жить в квартире без соседей. Но Наталья Николаевна, жена артиста, в коммуналке страдала и упорно пыталась из нее выбраться. Мечтая об отдельной квартире, она предлагала к обмену две комнаты в густонаселенной квартире в Скатертном переулке и однокомнатную хрущевку. Ширвиндту такой вариант казался абсолютной утопией.
Тем не менее однажды раздался звонок и не совсем трезвая личность, обремененная сложными отношениями с женами, бывшей и настоящей, поинтересовалась, не пожелает ли Александр Анатольевич переехать в его трехкомнатную квартиру в высотке на Котельнической набережной. Последовала классическая театральная пауза, после которой не сразу пришедший в себя актер спросил, когда можно взглянуть на предлагаемые апартаменты. Узнав, что прямо сейчас, помчался на Котельническую. Там он обнаружил, что к эталону комфортной московской жизни ему еще предлагается потрясающий вид на Москву-реку с Замоскворечьем и огромный общий балкон — третий этаж корпуса А окаймлен гранитным декоративным портиком.
Сразу после переезда деловитая Наталья Николаевна «отрезала» кусок балкона метров в сорок пять, сделав перегородку из дикого винограда. И когда приходили гости — Михаил Державин, Андрей Миронов, Марк Захаров, Зиновий Гердт, Михаил Козаков, их часто принимали на свежем воздухе, где человек двадцать пять усаживались запросто. Там же отмечали и дни рождения хозяина. Как-то в разгар веселья над головами собравшихся вдруг раздался голос Андрея Миронова — он произносил тост в честь юбиляра, стоя на балконе соседей сверху, с которыми предварительно договорился.
Дом на Котельнической отличает одна важная деталь, которой нет в других высотках, — большой подземный гараж, в котором могли разместиться более двухсот машин. Догадаться о его существовании сложно — автомобили попадают в гараж, минуя двор, а на крыше парковки расположена спортивная площадка. Сейчас в гараже мирно соседствуют коллекционные «ягуары» и дряхлые «москвичи», а раньше народ любил там собираться — в шахматы играли, козла забивали, по сто грамм пропустить могли. Подъезд Ширвиндта находится как раз напротив входа в гараж. И он часто туда заглядывает, говоря: «Ноги сами сюда несут». Несмотря на все награды и звания, Ширвиндт — жилец общительный и очень непритязательный в быту. Не гнушается расстелить с прочими автолюбителями на капоте газетку, разложить на ней ливерную колбаску, огурчики, лучок, поставить чекушечку и, как сам он выражается, «махнули — и потрепаться: «Вчера ехал, и что-то в районе подвески...» Соседи платят ему любовью и когда заканчивают варить суп, морщась, приносят на тарелочке вареную луковицу — знают, что у Ширвиндта это называется «вкусно поесть».
Еще одной легендой высотки на Котельнической был хозяин квартиры на шестом этаже корпуса В — гурман, сибарит, барин, внук камергера двора его императорского величества, он же автор лучшей песни о войне «Темная ночь» и множества других, столь же прекрасных и известных. Речь, конечно же, идет о композиторе Никите Богословском.
Человеком он был жизнелюбивым, ярким, элегантным и даже в старости домашнюю футболку носил как концертный фрак. Обожал дорогие машины, во дворе все знали его серый ЗИМ, ценил женщин — в четвертый раз женился в семьдесят девять на композиторе Алле Сивашовой, которая была моложе его почти на сорок лет. Уходя из жизни почти в девяносто один год, на больничном рецепте написал ей последнюю записку: «Я люблю тебя, Алка...»
В московской тусовке Богословского считали непревзойденным шутником и мистификатором. А его фразы — вроде «покойник был большой жизнелюб» — неустанно цитировали. Он превращал все пространство вокруг себя в комедийное и музыкальное шоу одного актера. Весело и непринужденно манипулировал людьми. Правда многим от шуток Никиты Богословского часто бывало не до смеха.
В 1955 году в прессе появилось сообщение о том, что композитору Соловьеву-Седому за песню «Подмосковные вечера» присуждена премия в десять тысяч рублей. Узнав об этом, Богословский от имени лауреата немедленно отправил телеграмму в бухгалтерию Союза композиторов с просьбой перевести всю причитающуюся сумму в почтовое отделение по адресу... своей прописки. Просьбу удовлетворили. Шутник, получив большие деньги, накрыл шикарный стол и принялся пировать с Михаилом Светловым и Юрием Олешей. А между тем истинный виновник торжества явился за премией в бухгалтерию и крайне удивился, что ее уже кто-то получил. Но узнав, в какое почтовое отделение отправили его деньги, быстро смекнул, чьих это рук дело. Богословский отпираться не стал, деньги вернул и пригласил друга Васю за стол. Однако Соловьев-Седой молча взял деньги и удалился. А через пятнадцать минут вернулся с ящиком коньяка — и вручил приятелю за находчивость.
Когда в дом на Котельнической вселялся новый жилец, весть об этом мгновенно расходилась по всем корпусам. В 1966-м жителей высотки взбудоражило известие о том, что их соседом стал поэт Андрей Вознесенский.
Незадолго до этого события вся Москва гудела о его скандальном романе с замужней дамой Зоей Богуславской. Никто не мог понять, как могла Зоя от обеспеченного мужа и налаженной жизни уйти в бедность и неустроенность к молодому поэту, к тому же угодившему в опалу — Никита Хрущев грозился выслать его из СССР.
Влюбленные долго были бездомными, скитались по съемным углам и от отчаяния написали заявление в Союз писателей на получение хоть какой-то жилплощади. Их мытарства тронули Сергея Михалкова, и автор «Дяди Степы» и советского гимна помог им получить квартиру — «не оставлять же этих двоих без крыши над головой» — да не где-нибудь, а в высотке на Котельнической.
Небольшая трехкомнатная квартирка оказалась ужасно запущенной и напоминала овощехранилище, но Зое с Андреем она показалась хоромами. Они полюбили и этот высотный дом, и громадные окна своей квартиры, таких окон раньше в Москве не было, и вид на набережную Яузы, и две старые московские церковки, притулившиеся рядом.
Со временем квартирка стала обжитой и обмоленной большим количеством воспоминаний, людей, дружб, застолий.
«Заходите, — приглашал гостеприимный хозяин, — ищите стул, а то располагайтесь на полу. Хватайте объятые паром картофелины и ускользающие жирные ломти селедки. Наливайте, что Бог послал! Пахнет хвоей, разомлевшей от свечек... Гости, сметя все со стола — никто не был богат тогда, — жаждут пищи духовной». Заходили многие. Владимир Высоцкий перебирал струны гитары, Веня Смехов каламбурил, Белла Ахмадулина читала стихи, высоко закидывая «свой хрустальный подбородок», а безбородый еще Боря Хмельницкий что-то травил безусому Валерию Золотухину.
Впрочем, в этой бочке меда, каковой явилась для жильцов высотка на Котельнической, оказалась изрядная ложка дегтя — новостройку атаковывали полчища тараканов. Усачи бесцеремонно лезли из мусоропроводов, разгуливали по полу, мигрировали по кухням. «Тараканы, / на нашу набережную / в дом-гигант на Москве-реке / вы с какою старушкой набожной / тихо въехали в сундучке?» — вопрошал один из обитателей элитного дома поэт Евгений Евтушенко. Выяснилось, что на месте возведенной высотки у слияния двух рек — Яузы и Москвы-реки — несколько веков ставились мельницы и располагались мучные склады. Пропитанная мукой почва стала идеальной средой для обитания тараканов. И даже масштабное строительство не заставило их уйти с насиженного места. Тараканы перебрались в мусоропроводы корпусов и начали изрядно портить жизнь владельцам квартир.
Только Зыкина запела, с потолков
подпевать пошла капелла прусаков.
Композитор Богословский взял аккорд,
а на клавиш вспрыгнул скользкий рыжий черт.
Годами певицы, балерины, актрисы, архитекторы, композиторы, генералы и академики вели неравную борьбу с наглыми насекомыми, травили разными ядами, запаивали мусоропроводы, но все без толку. И если обитатели высотки за годы как-то свыклись с усатыми соседями, то их гости нередко получали нервный срыв. «Вышел ночью в туалет, — вспоминает один из них, — зажег свет. Весь пол усеян огромными темными жуками семи-восьмисантиметровой длины, шипящими мадагаскарскими тараканами. Все испугались — и тараканы, и я. Тараканы — врассыпную. Я — в шоке».
Трудно сказать, сколько бы еще продолжался этот тараканий беспредел, не случись некой загадочной истории. Старожилы рассказывают, что в восьмидесятых годах в один прекрасный день тараканы почему-то решили покинуть элитный дом и миллионы их поползли по стенам, потом по земле, направляясь прямиком на проезжую часть набережной. Чем было вызвано это массовое бегство и последующее самоубийство под колесами машин — неизвестно, но с тех пор ситуация в высотке заметно улучшилась...
В девяностые годы прежних именитых жильцов стали теснить люди с амбициями и тугими кошельками. Квартиры начали сдаваться в аренду и продаваться. «В прежние годы, проезжая мимо знаменитого дома, я и не мечтал, что когда-нибудь окажусь здесь, — признавался король шансона Вилли Токарев. — И вдруг увидел объявление «Продается»...»
Певец приобрел на Котельнической просторную четырехкомнатную квартиру и поразился атмосфере, царящей в доме. «Когда я сюда переехал, — вспоминал Вилен Иванович, — здесь была удивительная аура. Я увидел, что в этом доме живут совершенно другие люди — интеллигентные, вежливые, приветливые, которые всегда здороваются и улыбаются. Здесь сохранился, как ни странно, дух московского двора, собственный микромир, куда не вторгается ничто чужое».
Чудовищный московский трафик заставил музыканта задуматься и о создании в высотке студии звукозаписи. Подходящая «двушка» нашлась в соседнем крыле — наверху никто не жил, над ней располагалось лишь чердачное помещение, а окна выходили во двор. Токарев записал в своей студии несколько альбомов.
Певец небоскребов так прикипел к высотке, что мог говорить о ней часами. «Прелесть этого дома в том, что он абсолютно уникален,— восхищался Токарев. — Я видел много небоскребов — и в Бразилии, и в Нью-Йорке, и в Лос-Анджелесе, и в Дубае. Но они другие — и по духу, и по форме. Здесь очень комфортно жить».
Токарев признавался, что ему нравится жить в центре, где люди, где кипит жизнь. А тут даже Кремль под боком. «Могу в бинокль посмотреть, что там делает правительство», — шутил шансонье. На просторном балконе с качалками, креслами и столиками принимал друзей. Часто спускался в гастроном, при этом одеваясь так, будто собирался на концерт: костюм и лакированные штиблеты, идеально уложенные волосы, яркий шейный платок и неизменная сигара. Гулял во дворе с маленькими детьми от последнего брака — дочерью Эвелиной и сыном Миленом. Ходил на службу в соседний храм Святителя Николая в Котельниках. В этом храме девятого августа 2019 года его и отпевали...
В 2022-м высотке на Котельнической исполняется семьдесят лет. Кстати, статус элитного жилья за ней сохраняется до сих пор. Квартиры по-прежнему ценятся очень высоко, даже несмотря на устаревшие коммуникации и планировки. Но вот состав жильцов разительно поменялся: большая его часть теперь — бизнесмены и чиновники.
Сегодня в списке звездных хозяев, помимо Александра Ширвиндта и Зои Богуславской, значатся только Ефим Шифрин и Дмитрий Нагиев. «За время, что я живу здесь, дом изрядно опустел: не стало Аксенова, ушли Вознесенский и Лучко, Зыкина и Ладынина. Такое впечатление, что из дома потихоньку уходит одна душа, а поселяется другая, куда более приземленная и прагматичная», — говорит Шифрин. Нам остается только посетовать вместе с ним...
Подпишись на наш канал в Telegram