«Когда в театр пришел Машков, его сразу предупредили, что в труппе есть бомба замедленного действия — Яна Сексте. Когда я умудрилась порвать ахиллово сухожилие, он сказал спокойно: «А знаешь, я даже рад, что это наконец случилось», — рассказывает актриса Яна Сексте.
— Когда я еще не была замужем и каждый год покупала страховку от несчастных случаев, то оформляла ее на маму. В случае чего выплату получила бы она. И когда однажды мы ее продлевали, маму пригласили в кабинет президента компании и сказали, что ради Яны Сексте были приглашены независимые эксперты: «Была создана специальная комиссия, которая расследовала все страховые случаи, которые произошли с вашей дочерью. Они доказали, что она все делает не специально». Вероятно, представители страховой компании поверить не могли, что сто одно несчастье может случиться с человеком случайно. На мою голову иногда падают люстры, я скатываюсь с лестниц, падаю со сцены так, что рвутся связки, — и таких случаев не счесть.
Когда я дорабатывала последние дни в Рижском театре русской драмы и собиралась в Москву, к Табакову, к нам приехал Сергей Юрский. Были планы, что он будет ставить какой-то спектакль. Моя душа рвалась в Москву, мысленно я была там, Олег Павлович взял меня в театр, и я даже уже репетировала «Рассказ о семи повешенных». И вот наступил прощальный вечер, спектакль сыгран, я выхожу на свой последний поклон переполненная эмоциями, впереди новая жизнь! Капельдинер вынес огромный букет, протягивает мне: «Сергей Юрский просил передать». Тут меня буквально накрывает волной счастливых эмоций, я принимаю это как знак свыше, что все делаю правильно. За кулисами я увидела Сергея Юрьевича и сказала: «Спасибо огромное, для меня это безумная честь!» А он ответил: «Нет, это для меня была честь два вечера подряд видеть вас на этой сцене». Мои глаза наполнились слезами, я развернулась и побежала в гримерку, перепрыгивая через две ступеньки. И... с разбега влетела головой в стену. Упала навзничь и отключилась, сверху на меня упал букет Юрского... Когда я очнулась, увидела его белое лицо надо мной, так он был напуган. Сергей Юрьевич побежал в кабинет директора театра: «Сексте упала с лестницы!» — на что наш Эдуард Ильич, не поднимая головы, спросил невозмутимо: «Опять?»
Когда в «Табакерку» пришел Владимир Львович Машков, его сразу предупредили, что в труппе есть бомба замедленного действия — Яна Сексте. И когда я на премьере умудрилась порвать ахиллово сухожилие, он сказал спокойно: «А знаешь, я даже рад, что это наконец случилось. Мне сказали, что Сексте — это человек, с которым вечно что-то случается. И я уже с первого дня постоянно боялся. На каждый звук, скрип, грохот вздрагивал: «Сексте? Где Сексте?»
— Яна, но с вами случается и много прекрасного. Не каждому дано с первого раза поступить в Школу-студию МХАТ и попасть в труппу популярного театра. Кстати, альма-матер вы окончили ровно двадцать лет назад.
— Невозможная цифра! А кажется, что мы только вчера отмечали десятилетие выпуска, с нами были оба наших мастера — и Табаков, и Лобанов. Мы планировали снова встретиться все вместе через десять лет. Мы обязательно соберемся, но уже без них... Знаете, я думаю, что все то, что со мной случается плохого, — это мизерная плата за то, что происходит хорошего. Столько удачи и успеха, что в голове не умещается — как так могло повезти одной девочке из Риги?
Я не просто попала в ведущий театральный вуз страны, но оказалась на курсе самого Табакова — мастера мечты. Именно в тот год, когда я окончила школу, открылась программа поддержки русскоязычных зарубежных театров. Никогда в жизни семья не смогла бы оплатить мое обучение, это приличная сумма. А поскольку я гражданка Латвии, о бюджетном образовании нельзя было и мечтать. Поэтому я собиралась поступать не в Москве или Петербурге, а где-нибудь в другом городе России, может быть, в Ярославле или Новосибирске, там другие расценки на учебу. Но мама случайно прочитала объявление в газете о том, что в Риге состоится отбор в Школу-студию, а за поступивших заплатит один крупный банк. Дальше те, кого примут, отучатся четыре года в Москве, вернутся в Латвию и отработают три года. Замечательные условия!
И я помчалась на туры. Говорили, что Табаков точно не приедет, но первый, кого увидела в аудитории, был именно он. Я вышла перед комиссией и буквально прокричала, что я — Сексте Яна и мне семнадцать лет.
Олег Павлович до этого что-то писал, а тут вдруг голову поднял и посмотрел с интересом. Прошло ровно двадцать пять лет с того дня, а я до сих пор помню его взгляд. Внимательный, изучающий... Было ощущение, будто он что-то интересненькое и новенькое услышал, когда я читала отрывок из «Мастера и Маргариты» и «Что делать девчонке». Хотя, может быть, он просто на фамилию среагировал.
— Поступить поступили, а удержались в вузе как? Ведь не секрет, что из театральных многих отчисляют...
— Для меня четыре года учебы стали временем адского счастья и адского рая. Сначала казалось, что главное — поступить, но это чепуха, потому что главное — чтобы тебя не выгнали. Вы правы, отчисляют очень многих.
Кто-то сам уходит. В основном это те, кто не рассчитывал, что будет настолько физически тяжело. На занятиях по танцу, сцендвижению, на фехтовании тебя крутят, ломают, гнут. Хорошо, если в детстве ты занимался спортом, а если нет, с непривычки тяжело.
И те, кто представляют актерскую профессию как что-то прекрасное, разочаровываются.
Абитуриентам рассказывают, что им придется учиться 24 часа в сутки, но все думают, что это преувеличение. Я сказала бы — это преуменьшение. Мы учились сутками напролет, без выходных вообще. До сих пор в таком же графике живу.
Если вдруг появляется свободное время, бегу в театр смотреть репетиции, это тоже огромная часть обучения. Выяснилось, что обучение — процесс, который не останавливается, нет конечной точки. Невозможно выучить текст, сыграть премьеру и поставить галочку «выполнено». И для меня это самое чудесное, что только может быть в жизни.
— А как же критика, которая обрушивается на артиста после любого спектакля, фильма? Зрители пишут отзывы, критики — статьи в газетах и посты в соцсетях. Это не всегда можно отнести к чудесному...
— Признаюсь, у меня есть редкий дар. Я не просто очень легко отношусь к критике, я ее буквально жажду! Еще в студенческие годы я искренне не могла понять, почему некоторые болезненно реагировали на замечания педагога или режиссера. Для меня самое страшное, если, наоборот, — никаких замечаний. В таком случае я начинаю бояться того, что мастер решил: лучше она уже не сможет, не стоит и требовать.
— Но актеры же хотят нравиться...
— Люди вообще хотят нравиться. Если вы встречаете артиста, который говорит, что ему все равно, симпатичен он зрителям или нет, знайте — ложь 100-процентная. У нас публичная профессия, мы выходим на сцену именно для того, чтобы радовать зрителя. Глупо утверждать, что мне безразлично его мнение. Но я очень рано поняла, что не могу нравиться всем.
Когда я училась в Школе-студии, мы выпускали спектакль «Женитьба Фигаро». Тогда молодой педагог Дмитрий Петрунь, сейчас он режиссер, перед важными показами каждому из нас писал письмо или подходил и что-то говорил лично. Находил правильные слова для поддержания духа.
Мне Дима написал: «Сексте, когда выйдешь сегодня на сцену, не старайся всем понравиться. Просто играй, чтобы Силюнас был счастлив». У нас был, он и сейчас преподает, педагог Видмантас Силюнас, большой знаток испанского театра, грандиозная фигура в театральном мире. Он меня всегда любил и любит. И до сих пор, когда на прогонах и показах для первых зрителей я сильно нервничаю, то представляю, что Видас Юргевич в зале, смотрит на меня и очень счастлив. Я всегда играю для него.
Что же касается театральных критиков, то их частные мнения я отношу к субъективным суждениям. Что это за оценка — понравилось или не понравилось? Не серьезно... Насколько журналист, написавший статью о премьере, вообще понимает, о чем говорит? Одну рецензию я помню до сих пор, хотя не умею обижаться и быстро забываю неприятные моменты. Но тогда выпады журналистки меня задели. Это была рецензия по поводу моего первого спектакля в Театре Табакова — «Рассказ о семи повешенных» — и оценка моей внешности. Сама понимаю, что я женщина некрасивая. Кстати, за такие слова на меня ужасно обижается муж.
Сказать, что у меня своеобразное лицо, — это значит расписаться в комплексах, которые пытаешься завуалировать странными формулировками. А у меня нет комплексов по поводу внешности! Мое лицо и есть — Яна Сексте. Как-то мне попался на глаза «топ самых некрасивых артисток России» с моей фамилией. Я радостно прибежала в театр и говорю: «Ребята, меня повысили! Раньше я была в топе одной Латвии, а теперь всей России!» В том же списке были невероятные артистки, рядом с которыми находиться большая честь для меня.
— Психолог спросил бы: а что говорил ваш папа, пока вы были маленькой? Ведь уверенность девочки насчет своей привлекательности формируется отцом.
— Папа был моряком, уплывал на полгода и ничего не говорил. И мама не говорила. За что я очень благодарна, потому что, если дома тебе внушают: «Ты королева красоты», а на улице ребята поддевают, это может привести к страшным последствиям. Да и зеркало есть, зачем ребенку врать? Но мама однажды сказала мне гениальную фразу, которую я хочу передать девочкам, которые считают — с ними что-то не так. Когда я в очередной раз рыдала в своей комнате после буллинга дворовыми мальчишками, она спросила: «Помнишь сказку о гадком утенке? Яна, однажды ты станешь лебедем».
И я почему-то ей поверила. Позже поняла, что мое преображение произошло тогда, когда я нашла дело жизни, где пригодилось все. И моя своеобразная внешность, и эмоциональность, с которой в обычной жизни сложно. Просто надо поверить, что ты — лебедь.
— Ваша дочь Аня считает себя привлекательной девочкой?
— Она, без сомнения, самая красивая девочка на свете. И обязательно отомстит за мать! Аня уверена в себе и очень эмоциональна. Это меня пугает, с такой нервной системой непросто жить.
Заканчивая тему принятия себя, скажу, что я многое сделала к сорока двум годам. Боюсь произнести слово «успешная», потому что сегодня успех, а уже завтра надо его подтверждать. Но есть роли в кино, которыми я горжусь, есть мой любимый Театр Олега Табакова. Никак не могу поверить, что такое невозможное счастье выпало мне.
— А как вам удалось после рижского театра вернуться в Москву?
— Когда я окончила Школу-студию, Олег Павлович мне сказал: отработаешь по распределению три года — и возвращайся. «Только не выходи замуж и не разговаривай по-латышски», — велел. В институте пришлось много заниматься речью, чтобы появился московский говор вместо прибалтийской мелодичности. В замечательном стихотворении Геннадия Алексеева есть такие строки: «Просто ты такой доверчивый, что всем как-то неловко» — вот это про меня. Я уезжала в Ригу без всяких сомнений, что буду в дальнейшем актрисой Театра Табакова. Мы общались с ним на протяжении всех трех лет. Он меня поддержал, когда в Риге случился определенный конфликт с руководством театра по причине моего максимализма. Я человек принципиальный и с убеждениями. В итоге в театре я работала год без зарплаты. Устроилась официанткой в пиццерию... Я умею общаться с людьми, мой артистический склад нравился посетителям, и я хорошо зарабатывала. Но я боялась, что слухи о конфликте дойдут до Олега Павловича и он решит, что я неблагодарная. Но он выслушал, засмеялся и сказал: «Ну держись, Сексте, дальше Сибири не сошлют».
Когда прошли три года и я ему позвонила напомнить про обещание, у меня тряслись руки. Он сказал: «Приезжай и давай оформляйся». Я побегала по квартире, перезвонила ему и спросила — а в какой театр? Оказалось, что в МХТ имени Чехова. А я мечтала о Театре Табакова, и весь вечер проплакала. Потом позвонила своему педагогу по речи Наталье Журавлевой, и она, выслушав, сказала: «Я надеюсь, что тебе хватило мозгов и совести не произнести вслух, что ты не хочешь быть актрисой МХАТа?» Очень скоро меня ввели на роль Сони в «Дяде Ване», потому что Ира Пегова ждала ребенка. Как-то меня вызвал директор Театра Табакова и сказал, прости, Яна, ты иностранка, тебя быстро не оформишь в штат МХТ, поэтому мы тебя к нам забрали: в Театр Олега Табакова. Я прыгнула ему на шею, начала плакать.
— Вы не скрываете свой возраст, но ведь для актрис годы — это ограничения. Хотя, похоже, вы снова — счастливое исключение. Стоит посмотреть, как вы лихо танцуете танец живота в спектакле «Мольер, avec amour».
— Изначально меня в этот спектакль не взяли. Хотя Сергей Газаров и наговорил мне прекрасных слов на премьере «Ревизора». Дальше он приступил к «Мольеру...», где все героини очень молодые. Мне роли не досталось. И тут я узнаю, что он берет двух актрис, которые исполнят танец живота. А я же всю жизнь танцую, как без меня? Пошла к Газарову: «Чего-то я не поняла...» Он говорит: «Сексте, я тебя, конечно, очень люблю, но где ты, а где танец живота? Ни груди, ни самого живота — ничего!» Надо сказать, что с первого курса меня терроризировали преподаватели, требовали, чтобы я похудела, я действительно была шаром! А теперь, значит, не берут, потому что я слишком худая, — вы уж определитесь!
Дальше я узнала, что танец будет ставить очень крутой тренер, чемпионка мира именно по танцу живота. Мне еще сильнее захотелось участвовать. Так с детства — чем труднее, тем интереснее. В общем, я позвонила Газарову и попросила разрешения присутствовать на репетициях: «Пусть девочки танцуют, я просто попробую». Он сказал: «Только не мешай, Сексте, ты слишком активная».
На первую репетицию меня подвозил муж. И пока ехали, Митька, не отрываясь от дороги, спросил: «Ну, он уже понял, что ты будешь играть в его спектакле?» Муж-то знает, что если мне что-то сильно хочется, это произойдет.
Я упорно ходила на танец, но у меня вообще ничего не получалось, потому что в танце живота задействованы непонятные мышцы. Все двигается отдельно. Сначала я стояла в уголке, и наш тренер Аня с ужасом наблюдала, как я двигаюсь — всем телом. У меня ничего не тряслось, просто трясти нечем... Чтобы усыпить ее бдительность, я сказала, что все в порядке, пробую для самой себя, не обращай внимания, и Аня успокоилась.
Я тренировалась как проклятая, и помню, как закричала от радости во весь голос, когда наконец начала двигаться грудь. Со скрипом и все остальное «затряслось» — и плечи, и живот. Аня поняла, что в спектакле нам надо танцевать втроем. Но об этом еще не догадывались ни Газаров, ни Машков.
Был смешной момент, когда я вышла с репетиции в поясе для восточных танцев, а навстречу шли Владимир Львович и наш директор.
«А что ты здесь делаешь?» — «Ну вот, занимаюсь». Директор, почуяв опасность, сказал: «Сексте, у меня по бюджету два костюма». На что Машков смешно отреагировал: «Значит, так, научишься всем этим трясти, я тебе сам костюм сошью».
Наконец настала репетиция, на которой девочки должны были показать танец Газарову. Я решила действовать хитростью, поэтому пошла в зал и попросила у Сергея Ишхановича разрешения просто посмотреть. Он нервничал, поглядывая в мою сторону и явно что-то подозревая. Весь мой вид говорил о том, что мне тоже есть что показать. Девчонки отлично станцевали! Газаров был доволен. Он долго делал вид, что меня не замечает, но вдруг повернулся: «Ну что, Яна, вы нам тоже что-то покажете?» Я вскочила на сцену, и мы с ходу станцевали уже втроем. Парни-актеры были в зале и поддержали нас аплодисментами. Газаров понял, что танец втроем явно лучше, я видела, что он был рад, хотя и немного обижен на мою инициативность. Потом пару дней я не показывалась на глаза директору нашего театра, потому что Машков дал распоряжение срочно шить третий костюм.
— В премьерном спектакле «Схватка» вы удивили! Абсолютно на себя не похожи! Ладно еще, что героиня — человек старый, но вам удалось показать ее почтенный возраст всем телом. Она ворчливая, с трудным характером...
— У меня уже были роли на сопротивление, например, миссис Пирс, у Аллы Михайловны Сигаловой в «Моей прекрасной леди». Тоже мой антипод. А здесь еще добавился возраст. Она по-другому ходит, иначе сидит, ее суставы не распрямляются и не гнутся. Мне надо было понять, как это происходит, подсмотреть или придумать. И пробовать иначе управлять телом, пока каждое движение не дойдет до автоматизма. Тогда тело на время спектакля действительно станет старым, о нем не надо будет думать, а можно будет работать с текстом и с партнерами. Это был тяжелейший процесс для меня еще и потому, что в «Схватке» моя героиня не просто ворчливая, она та, которая вообще ничему не радуется, ничего не хочет и не ждет.
— А после «Схватки» вы играете «Ревизора» и летаете над сценой на полотнах.
— Приходится быть в определенной физической форме и постоянно качаться. Как-то на репетиции «Схватки» был перерыв на режиссерские замечания, в зале жарко, я сняла костюм «своей бабушки», осталась в спортивном топике и штанах. И села на пол прямо перед Машковым. Он всех оглядел: «Все, ребята, начинаем. А Яна где, еще не пришла?» Я говорю: «Владимир Львович, ау!» — «Тьфу ты! Была бабушкой, а тут сидит девчонка с кубиками пресса!»
— Яна, популярность к вам пришла из кино, после удачного образа мужиковатой Люси в «Оттепели» Тодоровского. Что запомнилось в той работе?
— Мои пробы шли много месяцев, да и почти у всех было так же, Валерий Петрович тщательно выбирает актеров. Ему важно, чтобы в человеческом плане все сошлось. Когда я узнала, что меня утвердили, я была в кафе. Подскочила и начала танцевать. Один мужчина сказал: «Девушка, мы не знаем, что у вас произошло, но мы вас поздравляем».
Все мы действительно подружились. Вика Исакова на время съемок попросила персональный вагончик, это был первый проект, на котором она позволила себе райдер.
Главный съемочный блок проходил в Минске, так не было ни дня, чтобы Вика находилась в своем вагончике одна, там жили все: Чиповская, Дворжецкая, я. Как-то Вика заходит и видит картину, как мы втроем лежим на ее кровати, пытаемся спать. И тут раздается недовольный голос: «Дверь закрой! Холодно!» Она захохотала: «А вы все не обалдели?»
Нам было весело, как в пионерском лагере. Бедный Валерий Петрович, который слышал радостные крики, смех из Викиного вагончика и то же самое — из мужского, говорил, что нас «ненавидел»! Он не мог себе позволить быть с нами, потому что впервые снимал сериал и был предельно собран. Помню, когда снимали сцену ночных посиделок, мы все, по сути, были массовкой. И Миша Ефремов пошутил, что это самая дорогая массовка в истории российского кинематографа. И объявил себя нашим бригадиром. В ночные съемки, когда было страшно холодно, он пришел к Тодоровскому и сказал: «Валера Петрович, я с вами должен поговорить как бригадир массовки. Мои люди мерзнут. Я подумал, что нам нужен ящик коньяка». Нам его купили, и в результате это спасло группу. Мы хотя бы перестали дрожать и смогли снимать.
— Прошли годы, вы общаетесь?
— Созваниваемся и с Аней Чиповской, и с Викой, все разговоры заканчиваются тем, что нам надо обязательно встретиться. Но все актеры безумно заняты. Помню, как однажды Тодоровский эмоционально воскликнул: «Да чтобы я еще раз взял хоть одного театрального артиста!..»
Ну правильно, из киношных были только Ефремов и Саша Яценко, а остальные — ведущие театральные актеры. Цыганов из театра Фоменко, Света Колпакова — МХТ, мы с Чиповской — из Театра Табакова, Дворжецкая — РАМТ, Исакова — Театр Пушкина, Женька Волоцкий — ТЮЗ.
— Яна, о сказочных актерских гонорарах и волшебном образе жизни ходят легенды. Интересно, в каких бытовых условиях начинался ваш путь в Москве?
— Москва очень мне не понравилась. После уютной Риги я попала в жуткий мегаполис, с безумным движением, мчащимися людьми, огромными расстояниями. Как-то мы с подругой спросили москвича, как от «Белорусской» попасть на «Маяковку», он посоветовал пойти пешком. Пошутил, наверное... Мы шли целый час. А потом я увидела на Тверской термометр размером с лошадь, и мне стало дурно. «Ну и масштабы!» — с ужасом подумала я.
Сначала я постеснялась попросить общежитие и поселилась у знакомого рижанина, который работал в Москве журналистом. Через две недели в разговоре с Натальей Дмитриевной Журавлевой эта тема всплыла, и я получила от нее нагоняй. Уже на следующий день мне дали место в общежитии театра на Покровке. Это одна квартира нестандартной планировки в старинном жилом доме на семь комнат и с очень длинным коридором. Там я прожила десять лет, там вышла замуж за Максима Матвеева, там же мы с ним развелись. Прошло время, я познакомилась с Митей, какое-то время пожили там, и вскоре мы сняли квартиру, как раз накануне свадьбы. И тут же узнали, что станем родителями. В общем, общежитие стало для меня счастливым местом.
— С Дмитрием Мариным вы встретились не где-нибудь, а в театре, и с первым мужем, Максимом Матвеевым, там же, то есть вся ваша судьба — это театр!
— Сказать, что театр моя жизнь, —это не преувеличение. Так и есть. У меня очень сложно с цифрами, поэтому важные даты я запоминаю особенным образом. Мы с Митей встретились на репетиции спектакля «Брак 2.0».
И прямо в зале влюбились друг в друга. На репетиции спектакля «Сестра Надежда» начался роман. Когда я приступила опять же к репетициям «Трех сестер», оказалась беременной Аней. Премьера спектакля состоялась как раз к рождению дочери. Я живу премьерами и спектаклями, а не цифрами. До женитьбы мы с Митей год встречались, Аня родилась в 2014-м, значит, в этом году десять лет нашего романа.
Митя — моя полная противоположность, он мягкий, спокойный. А история у нас юридически сложная.
Он гражданин Канады и России, я гражданка Латвии с видом на жительство в России, Аня вообще гражданка Латвии, Канады и России. У нее три паспорта. Вырастет, сама разберется, где ей жить. Но для нас дом — Москва.
— Если вы с мужем противоположности, а человек вы повышенно эмоциональный, значит, ссоры не редки?
— Мы можем ссориться лишь в шутку. Митя сразу понял, что, когда я завожусь и поднимается волна, надо просто переждать.
Однажды я ему говорю: «Митя, а почему мы сделали вот так?» — «Потому что я так решил». — «Подожди, ты меня спросил, и я точно помню, что считала по-другому». Он спокойно мне объясняет: «Малыш, я не спрашивал, как мне поступить, я просто спросил твое мнение, чтобы понимать. Я услышал и мнение, и аргументы и принял решение поступить по-другому». Мы ужасно хохотали, когда я сказала: «Я поняла, ты меня все время обманываешь, когда зачем-то спрашиваешь, что я думаю. Ты уже прекрасно знаешь, как надо сделать. И правильно, что не сообщаешь мне об этом, я обязательно начну спорить». И каждый раз я попадаюсь в эту ловушку. Муж — человек мудрый, ну зачем ругаться с актрисой?
Все, кто с нами знакомится, думают, что я глава семьи, потому что шумная, громкая, меня всегда очень много. Это обман полный.
— Вашей дочери Ане восемь лет, она растет за кулисами, вас не пугает перспектива появления еще одной актрисы в семье?
— Мы смеемся, когда говорим, что очень хотим, чтобы она стала врачом. Аня уже выходит на сцену, играет в спектакле «Мадонна с цветком» в Театре Олега Табакова. Одна ее бабушка актриса, дедушка актер и режиссер (это Митины родители), у нее отец композитор, это тот мир, в котором она живет.
— Яна, несколько лет вы занимались собственным благотворительным фондом «Доктор Клоун». Остается на него время?
— Фонд существует, но я прекратила там работать. Одно время была просто «доктором клоуном», потом в правлении фонда, где мы в основном ночами работали, днем времени нет. Когда фонд стал профессиональной организацией, речь пошла о том, что «доктор клоун» должен приходить в больницу к детям регулярно. В этом — одно из главных условий эффективности работы. А так как с моей занятостью это невозможно, то я работала только на разовых акциях.
Вначале, когда мы начинали эту историю вместе с Максимом Матвеевым, шел, кажется, 2006 год, все было иначе. Мы не погружались в менеджмент, мы работали актерами. Но благотворительные фонды — это серьезные организации, там должны работать профессиональные управленцы. Я как-то даже начала ходить на обучающие семинары, связанные с эффективным управлением. И не поняла ничего в речах спикеров, кроме предлогов. Кей-пи-ай запомнила, это коэффициент чего-то. Тогда стало понятно, что нужно передавать организацию в управление, чтобы она продолжила свое развитие.
— Почему, вам кажется, люди должны помогать друг другу?
— Как можно жить со знанием того, что кому-то очень плохо? Человеку, животному, лесу. Как ты можешь жить с пониманием, что ты можешь что-то сделать, но не делаешь? Благотворительность — это как дышать, так же естественно для нормального человека.
Я счастлива, что это знание есть у моей дочери, она родилась, когда я еще работала в фонде. Она, например, вместе со своим классом собирала деньги для фонда «Кислород» в помощь больным муковисцидозом, это тяжелейшее генетическое заболевание. Помогала с ребятами и приюту животных. Мне радостно, что благотворительность становится нормой жизни. Это не «ах, посмотрите, какие мы хорошие!» Это просто нор-маль-но! Причем не надо переводить большие суммы, достаточно подписаться на регулярный платеж хоть в сто рублей.
Как ни странно, в благотворительности гораздо больше важна регулярность, чем сумма пожертвований.
— Если бы, например, Яна Сексте была вашей подругой, как бы вы ее описали?
— Она честный человек, с которым хочется дружить. Потому что Яна — настоящий друг. Но это и тот, с кем, наверное, непросто. Потому что шумная и принципиальная. Человек, который бьется за правду, за справедливость. При этом я всегда пытаюсь найти аргументы, доказать правоту, а не категорично заявить — вот так будет, и все. Я умею слышать других и менять свою точку зрения, если другие люди окажутся убедительными.
— Яна, мы знаем, что о личной жизни, о прошлом вы обычно не говорите в интервью...
— Я не уверена, что моя личная, семейная жизнь хоть кому-то интересна, чтобы о ней говорить. Все, что касается истории с Максимом Матвеевым, — это прекрасная, чудесная, как выяснилось со временем, история... Была прекрасная история любви, а затем — драматичная, болезненная, чудовищная для всех, кто в нее попал. Для всех, кого она коснулась, включая наших родителей. Абсолютно каждый прошел путь с максимальным достоинством. А дальше появились две чудесные семьи, где все действительно дружат — Лиза, Максим, Митя и я.
Когда мы с мужем переезжали из общежития, я была в положении, и у меня начался токсикоз. И перевозили нас Митя с Максимом вдвоем. А Лиза мне писала, что нужно пить, что есть, чтобы стало легче. Ужас в том, что для обывателя никому не нужен этот счастливый финал. Как раз большинству почему-то хочется грязи, где кто-то кого-то обидел и поступил подло. Мы лишь смеемся и шутим по этому поводу и пересылаем друг другу какие-нибудь нелепые статьи с заголовками: «Бывшая жена Максима Матвеева нашла счастье...» или «Бывшая жена нынешнего мужа Лизы Боярской...» Или даже так — «Бывшая жена нынешнего мужа дочки д’Артаньяна». Поэтому вспоминать прошлое я не стану. У меня есть мой любимейший муж. У Максима — прекрасная, любимая, чудесная жена. Благодарю судьбу за это!
Подпишись на наш канал в Telegram