Русланова была великой актрисой, могла сыграть все: от высокой трагедии до комедии. А сколько русских женщин воплотила на экране. Настоящая! Она была из тех немногих, кто не только коня на скаку остановит и в избу горящую войдет, но и, как ее Марья из «Тени исчезают в полдень», медведя в тайге завалит и партизанский отряд за собой поведет.
— Мама из тех, о ком говорят: она сделала себя сама. О таких людях в Голливуде фильмы снимают! В кино ей всегда хорошо удавались роли женщин с непростой судьбой. Может, потому что ее жизнь была настоящей драмой?
Маму называли «главным подкидышем советского кино»: у нее не было ни родителей, ни имени, ни дома. Ее нашли восьмимесячной на сельском полустанке под Харьковом и определили в Дом малютки. Потом в ее маленькой жизни было шесть детских домов. Холодное, голодное военное время. Воспитанники детского дома ходили в казенных платьишках, ели картофельные очистки, конфет и игрушек в глаза не видели. Мама, будучи еще совсем крошкой, очень любила петь и выступать. И однажды воспитательница сказала: «Запишу тебя Руслановой. Будешь артисткой, как она». Так ее и записали — Нина Русланова. Так имя великой русской певицы и определило в дальнейшем мамину судьбу...
Я считаю, что у нее был сильный ангел-хранитель, который вел ее всю жизнь. Сломить человека в такой ситуации, в какой оказалась мама, очень легко. Я бы точно не выдержала...
А она благодаря этим испытаниям закалила свой характер на всю жизнь: «Детство, какое бы оно ни было, все равно остается детством. В детском доме мне привили жажду жизни».
Жесткое детство, страшная нищета, разочарование в людях, одиночество, болезни... Мало кто, испытав подобное, выживает, а она не сдалась. Настоящий боец! Не просто выжила, а добилась того, чего хотела: стала поистине народной артисткой и меня родила, несмотря на угрозу жизни.
— Нина Ивановна с детства мечтала стать артисткой?
— Она мечтала стать геологом. Но тогда детдомовцев не спрашивали, кем они хотят быть. В 14 лет, после восьмилетки, отправили учиться на маляра-штукатура. Мама об этом с удовольствием рассказывала. Ее распределили на стройку, где она проработала целый год, выделили комнату в общаге, она сама себя кормила. Между прочим, навыки маляра ей пригодились позже в кино: она так мастерски красила стены в картине Киры Муратовой «Познавая белый свет», что и дублера не понадобилось.
Но мечта стать артисткой — даром, что ли, Русланова! — взяла верх. Мама поступила в Харьковский театральный институт, где на втором курсе подруга ей посоветовала: «Тебе бы в Москву». И мама решила поступать в столице. Из Москвы пришла телеграмма, в ней сообщалось, что в ноябре 1965 года в Щукинском училище объявили осенний дополнительный набор. Самое интересное, что набор был... мальчиков.
Мама тогда занималась спортивной гимнастикой и однажды, делая кульбит, получила травму мениска. Она намазала распухшее колено сильно пахнущей мазью Вишневского и отправилась в Москву. Представляете картину? Перед приемной комиссией стоит хромая, пахнущая мазью Вишневского, с сильным украинским акцентом провинциалка. Но она сразу же понравилась. Великий педагог Вера Константиновна Львова, набиравшая курс, настояла на том, чтобы место дефицитных мальчиков заняла моя мама. На курс взяли Сашу Кайдановского, Володю Качана и Нину Русланову.
Мама приехала в Москву из Харькова, как когда-то Людмила Гурченко и Наталья Фатеева. У нее был кошмарный акцент. Она с ним отчаянно боролась, занималась ночью специальными упражнениями, понимала, что с харьковским говором не видать ей больших ролей.
Однокурсники восхищались ее прямотой и ярким талантом. Борис Галкин, мамин однокурсник, как-то рассказывал о первом появлении мамы в стенах «Щуки»: «Мы уже учились месяца два, как на занятиях появилась Нина Русланова. Вера Константиновна представила ее и попросила что-нибудь нам почитать. Когда она закончила, Вера Константиновна сказала: «Ниночка, я не знаю, чему вас учить — вы совершенная актриса». Она всегда была отважна, способна рисковать собой во имя роли. Это было и в танце, и в физическом движении, и на фехтовании. Правду-матку сплеча рубила. В этом была ее сила и урок для нас...»
Пока мама училась, она жила в общежитии на Федотке. Долго спала на раскладушке, потому что мест не было, и подрабатывала в соседнем травмпункте. Мама вспоминала, что в Москве ей в ту пору было все время холодно. Пальто у нее не было, она зимой ходила в вязаной кофте. Гостинцев и денег ей из дома никто не присылал. Да, собственно, и дома-то не было. Все сама, сама...
И тем не менее это было счастливое студенческое время! Училище заменяло все — дом, семью. Все с упоением репетировали отрывки, порой ночевали в зале на матах, в общаге бывали не так часто.
Маме было 23 года, когда она переехала в Москву. Она была старше многих своих однокурсников. А курс ее был талантливым: Володя Качан, Леня Филатов, Саша Кайдановский, Борис Галкин, Иван Дыховичный... Все они были очень дружны.
Особенно мама подружилась с Кайдановским, Каином, как его звали все друзья. Он ее очень жалел, потому что сам, когда разошлись родители, месяц провел в детдоме и знал, что это такое. А еще к тому же они оба были провинциалами: он из Ростова-на-Дону, она из Харькова. А в Москве к провинциалам относились свысока. Надо было всегда быть на голову выше во всем: в таланте, трудолюбии и упорстве.
Мама рассказывала, что однажды Кайдановский пришел к ней в общежитие и предложил:
— Нина, давай, я буду твоим братом.
— Как это? По суду, что ли?
Он рассердился:
— По какому суду? Давай разрежем себе руки, сольем кровь в чашку и выпьем. И будем кровными родственниками.
Он был человеком начитанным, видимо, где-то в умных книжках про это вычитал.
После ритуала братания Кайдановский всегда заступался за «кровную сестру». А еще их роднило то, что оба были предельно честными. Кайдановский ненавидел актерство в жизни, мама, думаю, этому научилась у него.
Однажды зимой Саша, Гена Матвеев и мама после последнего экзамена зашли в шашлычную. Вышли на улицу, а в сугробе пьяный человек лежит. Они стали его поднимать, тут подъехала милиция: «Ваши документы. Вы что это делаете?» Милиционеры решили, что троица хочет обчистить карманы пьяницы, скрутили их и отвезли в отделение. Кайдановский стал возмущаться: «На каком основании нас задержали? Вы сталинисты какие-то!» Из-за стойки выскочили два милиционера и в ярости стали его избивать. Мама кинулась их разнимать. В потасовке ей кто-то двинул кулаком в лицо. Подскочил Гена. И тут началось! Сашу с Геной избили. Мама побежала к Вере Константиновне просить защиты. Педагог стала звонить по всем инстанциям и просить за своих студентов. На следующий день суд вынес приговор: арест на 15 суток. Когда «заключенных» сажали в машину, Вера Константиновна громко крикнула: «Сашенька, милый, ты там внимательно смотри, такого ты не увидишь нигде! И запоминай характеры!» На что Саша улыбнулся и подмигнул: «Ну что, едем на занятия. Характеры изучать».
Кайдановский был очень талантливым и образованным человеком, на курсе только Леня Филатов мог помериться с ним эрудицией. Он привил маме любовь к литературе, водил ее к своим друзьям, скульпторам, художникам, на концерты классической музыки. Как мама говорила: «Рядом с ним нельзя было дурой сидеть. И я, заразившись, стала работать. Читать, думать, что делаю. И зачем...»
У них на курсе были невероятно красивые девушки. Они все играли рабынь в знаменитом спектакле «Принцесса Турандот». А мама была на их фоне серой мышкой. И вдруг Кайдановский предлагает:
— Хочу сделать отрывок из «Гамлета». Можешь сыграть Гертруду?
Мама обалдела:
— Ну какая я Гертруда? Посмотри на мои крестьянские руки. Я же штукатур!
А он стоит на своем:
— В тебе что-то королевское есть.
И они на первом курсе сыграли отрывок из Шекспира. Все потом восхищались: «Как он Русланову открыл!»
Я была влюблена в маминого друга. Помню, как мы с мамой однажды пришли к Кайдановскому в его знаменитую коммуналку на Поварской. Зашли после школы его проведать, он болел. Меня, восьмилетнюю девочку, поразила его огромная черная комната с высоким потолком, расписанным ангелами и амурами. Я ходила по ней, задрав голову, и любовалась ими. Кайдановский, едва взглянув на меня, вдруг сказал, что я — дьявол в ангельском обличье. Хотя я вроде ничего такого не делала: посуду не била, не капризничала. Наверное, поэтому я в него и влюбилась, что он был странным и непонятным.
Это была эпоха по-настоящему творческих личностей. Кайдановский поставил поэтический спектакль по Пушкину, который пользовался большим успехом. Там участвовали все: Леня Филатов, Борис Галкин, Саша и мама. Они все боготворили Пушкина. И всерьез воспринимали Щукинское училище как Царскосельский лицей.
— Как познакомились ваши родители?
— Щукинцы часто выступали с шефскими концертами на разных площадках. Однажды мамин курс в качестве культурного обмена показывал спектакль на сцене актового зала МГУ. Там и познакомились мои родители. Геннадий Рудаков (так зовут моего папу) учился в МГУ на физическом факультете. Он как увидел маму на сцене, так сразу в нее и влюбился. Мама была беленькая, худющая, ходячий дистрофик. А папа был еще худее мамы. Представляете, какая прекрасная парочка получилась?! Помню, как лет в четырнадцать я не могла влезть в мамину юбку, которую она носила в двадцать пять. Я завидовала ей черной завистью...
А через год они поженились. Это был типичный студенческий брак. Вначале молодоженов приютила педагог «Щуки» Вера Константиновна Львова, потом они долго жили в общежитии Вахтанговского театра, в труппу которого маму приняли после окончания училища.
А когда появилась я, мы жили в центре, на Арбате, в маленькой «двушке», всего в 45 метров, прямо над Щукинским училищем. Кухня представляла собой вытянутый вагончик — шесть с половиной метров. С одной стороны стол, с другой — плита, между ними может пройти один человек. Но никакая теснота не мешала приходить к нам многочисленным гостям. Сколько себя помню, я всегда спала на раскладном кресле, а на моей кровати ночевали гости. Столы стояли буквой Т — от двери балкона до дверей кухни — в ожидании гостей. Их даже не собирали, потому что гости просто не уходили. Как помню, класса до восьмого у нас все дневали и ночевали...
К маминым гостям я обращалась на «ты». Все они были для меня просто «тетями» и «дядями». У мамы был очень дружный курс. Они продолжали собираться и после окончания «Щуки». Мама водила дружбу с мужчинами, не помню, чтобы она особо дружила с женщинами, особенно с актрисами. Какое-то время, уже работая в театре, она тесно общалась с Таней Догилевой, Валентиной Малявиной, потом с Марианной Вертинской. Подруги часто менялись, потому что быстро ссорились и расходились...
А вот с однокурсниками Володей Качаном, Леней Филатовым, Сашей Кайдановским, Борисом Галкиным и Иваном Дыховичным было настоящее студенческое братство. Никто не кичился своим происхождением, многие приехали из провинции.
— Каким образом Нина Ивановна попала в кино?
— Как-то она стояла у театрального училища, к ней подошла незнакомая женщина и спросила: «Не хотите сниматься в кино?» Это была режиссер Кира Муратова. Студентам Щукинского училища строго-настрого запрещали сниматься, но мама рискнула. Фильм назывался «Короткие встречи», а маминым партнером стал Владимир Высоцкий. Мама училась на втором курсе, она и понятия не имела, что такое кино. Дебютантке мешала камера, которая все время жужжала, порой она принималась спорить с режиссером. И Муратова даже решила заменить строптивую студентку, но потом одумалась и вернула ее на съемочную площадку. Муратова нашла к ней подход и предложила: «Делай, как тебе удобно». Кира включала на площадке музыку, чтобы помочь маме настроиться.
На озвучании картины Кира Муратова похвалила дебютантку: «Ты очень хорошо справилась с ролью!» Мама думала, что она, как Наталья Варлей после «Кавказской пленницы», наутро проснется знаменитой. Но, увы, картина Муратовой была очень прохладно оценена в Госкино. И фильм лег на полку надолго. Только 20 лет спустя маме за эту роль вручили премию «Ника». Я до сих пор обожаю «Короткие встречи». Мама так пронзительно сыграла страдающую от прекрасной, но безответной любви к герою Высоцкого девушку, что слезы наворачиваются.
Зрители Русланову полюбили по популярному сериалу «Тени исчезают в полдень». Успех у картины был оглушительным. Милиционеры отмечали, что количество краж и нарушений в часы показа телефильма резко падало. Маме было 26 лет, когда показали «Тени». Вот наконец-то она — слава!
Однажды маму к театру на репетицию подвозил таксист. По дороге решил поинтересоваться:
— А вы кто?
— Актриса...
— Ой, вы такая молодежь бестолковая. Есть одна настоящая актриса — Марья из «Тени исчезают в полдень». Видели, нет?
— Так это же я...
Он так рассердился:
— Вы мне врете, — высадил маму из машины. А она вслед ему крикнула:
— И все-таки это я!
После окончания училища только двоих — ее и Сашу Кайдановского — взяли в прославленный Вахтанговский театр. Кайдановский там надолго не задержался, театр был не для него. Он всегда был сам по себе.
Мамины киноработы помнят все зрители. А ведь она играла на театральной сцене с 1969 года. Однажды в пять вечера получила роль Николь в спектакле «Мещанин во дворянстве», а уже в семь блестяще играла. Марианна Вертинская вспоминала, как мама носилась ураганом по сцене за Этушем — Журденом и азартно колола его шпагой. Однажды он даже рассердился и ударил ее по руке за то, что больно его уколола.
Ее зажигательная Николь в вахтанговском «Мещанине во дворянстве» записана золотыми буквами в книгу лучших ролей этого театра. Она так заразительно хохотала над своим хозяином, что зал моментально в нее влюблялся. Потом была роль в телеспектакле «До новых встреч!», где мама сыграла вместе с Марианной Вертинской главную роль.
— А вас мама брала с собой в Театр Вахтангова?
— Пожалуй, я была единственным ребенком, которому разрешали находиться за кулисами Вахтанговского театра. Ела в буфете, спала в маминой гримерке на диванчике. Во время спектакля я не произносила ни звука. Мне никто не объяснял, что надо молчать, нельзя бегать, я это знала интуитивно. Помню, как-то смотрела на маму, стоя за кулисами. Я никогда не была ревой, а тут разрыдалась, глядя, как она на сцене плачет. В антракте обняла ее и закричала:
— Мамочка, не пущу тебя туда, ты там плачешь!
— Доченька, это нужно по роли. У меня сын погиб...
— Это плохая роль! Я — твоя дочка, нет у тебя никакого сына!
Но однажды я сорвала репетицию. Вышла неожиданно для всех на сцену Вахтанговского театра и прочитала «Песнь о вещем Олеге». В три года я знала ее наизусть! Михаил Ульянов меня похвалил, сказав маме, что меня ждет большая сцена. Уже тогда проявился во мне бойцовский мамин характер. Я картавила, не выговаривала «р», но читала громко и бойко. Кстати, уже в школе меня часто отправляли на праздники в Министерство легкой промышленности, где я со сцены декламировала стихи для сотрудников.
Мама всячески меня поощряла, даже отнесла мою фотокарточку на «Мосфильм». Я все время была при маме, ездила с ней по всем городам и весям, она брала меня на съемки. В три с половиной года даже снялась в фильме «Профессия — следователь». Роль была крошечная, но... травмирующая. Во время съемок «актрису» буквально сбили с ног качели. Ассистентка привела меня в мамин номер. Она, увидев мою разбитую губу, заклеенную гримерным клеем, заплакала. Зато на честно заработанные деньги я купила фотоаппарат «Смена».
Но, если честно, я не мечтала стать артисткой, наверное потому, что в детстве часто бывала на съемках. Ну что хорошего в актерской профессии? Ужасные гостиницы, вечные переезды, стылые павильоны. Переодевание и грим вызывали у меня тошноту. Я хотела стать... кассиром. Стучишь себе по клавишам и денежки складываешь в специальные ящички. Когда мама объяснила, что все деньги сдают в банк, я страшно расстроилась.
— А почему Нина Ивановна ушла из театра?
— Хотя, к сожалению, таких высот, как в кино, ей не удалось достичь на сцене, мама всегда считала себя театральной актрисой. Но в 1984 году она ушла из Театра Вахтангова. За 15 лет службы не сыграла ни одной главной роли.
Ее очень любил главный режиссер Симонов, он ценил ее как разностороннюю актрису. Но, к сожалению, в театре в то время царил советский репертуар. Мама была там занята, но со своим бешеным темпераментом была гораздо мощнее ролей, которые ей доводилось играть. Она, как тесто из кадки, вылезала из них.
И потом в театре ее многие невзлюбили за строптивый характер. Мало кто понимал, что вся ее напористость — это желание себя защитить. Мама с детства привыкла стоять все время как бы в боксерской стойке. «Ну вот, попер из меня мой детдом», — сокрушалась она. Если ей что-то не понравится, так сразу же и скажет. Взрывается, а потом извиняется.
Мама рассказывала, что почти на каждом собрании в театре разбирали ее поведение. Когда она ушла, у нее как камень с души свалился. Можно сказать, у нее начался творческий кризис, она даже решила бросить актерскую профессию Ее многие отговаривали от этого шага, мол, сопьешься, помрешь под забором. Но она выдержала и это испытание. Началось хождение по театрам: один, второй, потом была антреприза...
— Вас, наверное, мама готовила к профессии актрисы?
— Я не была домашней девочкой. Школу в основном прогуливала. Ходила только на те уроки, которые были интересны: литература и биология. Мой дневник пестрел двойками и колами по поведению. Родителей все время вызывали в школу, но приходить было некому: мама на съемках, папа в делах. Мне грозило отчисление за неуспеваемость. Мама как всегда проявила мудрость. Однажды она повела меня на стройку. Мы перешагивали через рулоны обоев, ведра с краской, инструменты. Она спросила: «Ты этим хочешь заниматься?» На следующий день я исправила все свои двойки...
В детстве я не интересовалась маминым творчеством, не собирала о ней заметки, не кричала: «Вон, мама в телевизоре!» А вот когда подросла, уже отдавала себе отчет, кто моя мама. Но культа из этого никто в нашей семье не делал.
Маму никогда не преследовали поклонники, не узнавали на улицах, не ждали у служебного входа. Она в шапке, надвинутой на брови, спокойно ходила в магазин. Стояла в общей очереди. Но стоило ей заговорить, как люди узнавали голос любимой артистки и начинали улыбаться. Мама удовлетворенно говорила: «Ну все, миссию свою я выполнила!»
Наступили лихие девяностые. Это была эпоха дефицита — все решали не деньги, а связи. А связи давала известность. За плечами у мамы уже были «Короткие встречи» Киры Муратовой. Правда о том, что она там снялась, никто не знал. Потом ей предложили роль в фильме «Цыган». Режиссер увидел ее в какой-то компании и подумал: «Вот она, Катька! И коня на скаку остановит, и в горящую избу войдет».
Маме было очень интересно работать над этой ролью, там был такой простор для нее! Она буквально купалась в ней. Рассказывала, что они с Кларой Лучко, обдумывая совместную сцену, сочли ее скучной. И придумали, как играть. Под ливнем они с полным остервенением лупили друг друга мокрым бельем. Потом в машине мама с гордостью показывала всем синяки на руках. Такие же синяки были и у Клары Лучко.
Маму стали узнавать, и то по голосу, после Катьки-Аэропорт. Однажды в Ростове цыганский табор даже несколько метров пронес на руках машину, где сидела мама. Вкусив весь негатив, который ей принесла эта роль, она старалась о ней не вспоминать. А я этот фильм так просто невзлюбила! Мне вслед долго кричали: «А-а, ты дочка Катьки-Аэропорт!» Это звучало почти как «дочь проститутки».
Но зато благодаря этой роли у мамы появились «полезные знакомства»: мясники, продавцы, спекулянты. Помню время, когда наш холодильник был забит под завязку черной икрой — нам присылали ее из Астрахани мамины знакомые трехлитровыми банками. Но на икру смотреть было тошно — ее невозможно было есть без хлеба, а денег на хлеб элементарно не хватало. Колбасу за два двадцать найти было сложно, а черную икру не знали, куда деть. Такие были времена!
А вот что вспоминала Ольга Жулина, которая снималась в фильме «Цыган» с мамой: «Там, она, конечно, удивляла и режиссеров, и актеров. Она была настолько потрясающей, что в каких-то сценах вызывала слезы на глазах». Ольга потом часто бывала у мамы в гостях. Она заметила, что мама даже на обычную встречу готовилась, красилась. Для нее встреча со зрителями — это было целое событие.
Но маме не слава была нужна, она — фанатик своего дела. Если ей нравился режиссер, могла у него сниматься и без денег. Так было, например, с Алексеем Германом.
Больше всех своих ролей мама любила актрису Адашову в фильме Германа «Мой друг Иван Лапшин». А получила она ее случайно. Однажды в мамину квартирку на Арбате приехал Алексей Герман с женой, сценаристкой Светланой Кармалитой. Они сказали, что хотят ее попробовать на небольшую роль проститутки. Мама приехала на пробы, и Герман вдруг говорит:
— А давай мы тебя попробуем на главную роль?
— Ну какая я, к черту, актриса Адашова! Здоровая тетка с рабочими, «штукатурными» руками!
— Нин, ну давай в шутку!
И хотя мама сопротивлялась, в итоге ее утвердили на роль Адашовой. Для нее было настолько необычно играть актрису, нежную раненую птицу, которую каким-то чудом занесло в грязную Астрахань 30-х годов!
Но тут выяснилось, что мама с Андреем Мироновым, в которого она по фильму влюблена, в жуткой ссоре. Они поссорились на съемках «Будьте моим мужем». Мама называла его Андреем, а он ее все время поправлял: «Андрей Александрович». Однажды на репетиции мама, забывшись, несколько раз назвала его Андрюшей, и тут Миронов взорвался: «Уберите ее со съемочной площадки, она хамит!» Мама страшно обиделась.
И когда она узнала, что в «Иване Лапшине» будет играть Миронов, отказалась сниматься. Целых полгода пришлось Герману их мирить и уговаривать сняться. В конце концов они снялись, но между съемками не разговаривали. Но на экране от безраздельной любви Адашовой к герою Миронова разрывается сердце...
Алексей Герман мучил маму на съемках, он славился своей дотошностью: «Завтра принесешь пять вариантов истерик!» Мама старалась, готовилась, а потом выяснялось, что первый вариант был самым лучшим. Герман в «Иване Лапшине» хотел снимать другую актрису, пока не встретил Русланову. Она сыграла роль Адашовой так, как никто бы не сыграл. Алексей Герман как-то сказал, что «она очень большая артистка мирового класса»...
Мама сыграла и в фильме Андрея Смирнова «Жила-была одна баба». Картину снимали долго, в глухой деревне Тамбовской области. И зимой и летом съемочная группа сидела там. Зимой даже ходили на лыжах — место живописное, сосны растут. Мама тоже на лыжах ходила. Вот что вспоминала актриса Ольга Лапшина, которая снималась с мамой: «Она была главной банщицей. Профессионально к этому делу подходила. Нина Ивановна ненавидела позерство. А когда видела, что перед ней нормальные люди, то тут же открывалась». А еще отмечала в маме высочайший профессионализм. Она никогда не терялась, если вдруг перед камерой забыла текст. Продолжала говорить что-то, а все были уверены, что так и надо. А она считала, что потом при озвучке все поправит.
Там же, в этой картине, снималась молодая актриса Дарья Екамасова. Как-то, когда мама уже ушла из жизни, я прочитала ее теплые слова: «Мы познакомились с Ниной Ивановной на съемочной площадке и очень полюбили друг друга... Честно говоря, я волновалась перед нашей первой встречей, все рассказывали про ее непростой характер. Я сидела в вагончике и гримировалась. Вдруг стук в дверь. Вошла она. Посмотрела на меня цепким взглядом и сказала: «Ну, здравствуй, Екамасова! Будем знакомы», — и засмеялась. Тогда я поняла, что мы подружимся. Я попадала под ее горячую руку, но и получала ценные знания, которые пронесу через всю жизнь. После премьеры Нина Ивановна мне позвонила и строго спросила: «Ну что, Даша! Не зазвездила? — а потом уже мягко: — Ну, шучу, шучу...» Она презирала людей «в образе», высмеивала низость и глупость. Как только объявляли конец смены, Нина Ивановна тут же исчезала. Пока мы добирались, она успевала смыть грим и ждала нас в ресторане. Выдающаяся артистка! Такая настоящая, мощная, неповторимая! Высшая лига!»
— Скажите, а были перерывы в съемках в эти трудные времена?
— Мама, поработав несколько лет в Театре Маяковского, ушла и оттуда. Съемки в кино затихли, с деньгами было совсем плохо. Есть было нечего, но я никогда не видела маму в унынии. Она ездила на творческие вечера, вела концерты, как-то подрабатывала. На концертах с артистами тогда порой расплачивались продуктами. Однажды мама привезла лоток с синюшными курицами. Они лежали рядком, тесно прижавшись друг к другу. Мама отнесла их в палатку на Новом Арбате к подруге. Но вырученных денег за них так и не увидела...
Мама никогда не имела привычки брать в долг — это было для нее табу. Она сидела дома без работы. Было больно смотреть, как делала вид, что разгадывает свои любимые кроссворды, а сама мучительно думала, как жить дальше. Больше всего на свете она боялась потерять работу. Больше всего на свете она любила свою профессию, которую называла величайшей. Мама не стеснялась маленьких ролей — сколько буфетчиц, проводниц она переиграла. А какой она была императрицей в «Тайнах дворцовых переворотов»! Она не боялась быть смешной — режиссеры с радостью предлагали ей комедии. До сих пор с восхищением вспоминают, какую оплеуху она залепила Леониду Куравлеву в «Афоне».
Именно в это время маму пригласили сниматься в «Зимней вишне 2». Это нас спасло. Когда мама встала на ноги, стало полегче. Она стала много сниматься, ее месяцами не было дома. И тут наступал праздник. Я часто оставалась одна дома. Трепала родителям нервы все это время постоянно: не звонила, пропадала, не подходила к телефону.
Она прекрасно отдавала себе отсчет, что, оставляя 14-летнего подростка одного, рискует вернуться в дом, где все стоит вверх дном. Этот тяжелый период заставил меня быстро повзрослеть и понять, что жизнь — не такая простая штука.
Окончив школу, я какое-то время не училась, работала. Поступила года через два на актерский курс ВГИКа, потом перевелась в ГИТИС. Я не хотела учиться, но у родителей было четкое понятие: девочка не может остаться без высшего образования. Но вскоре я поняла, что актрисой не буду: быть хуже мамы не имею права, а лучше — не факт, что стану. Она никогда на меня не давила: «Решай сама, тебе жить, а я приму любой твой выбор...»
Я всю жизнь бежала от кино, занималась всем, чем можно, но, видимо, это моя судьба. У меня второе образование юридическое, я работала в военном трибунале, в штабе армии. И даже ночью крупье в казино подрабатывала, пока училась в ГИТИСе.
И все-таки я пришла в кино. А началось все с того, что как-то мама подошла ко мне с бумагами и попросила: «Меня обманули, посмотри». И я начала заниматься ее договорами, стала ее агентом, за мамой ко мне пришли другие актеры. А потом я пошла в кино ассистентом и доросла до кастинг-директора. В итоге окончила продюсерский.
— Какой была Нина Ивановна в конце жизни?
— Я знаю свою маму как таблицу умножения. Она только произносила в трубку: «Але!», как я по ее голосу определяла, какое у нее сегодня настроение, высокое или нет давление и как она спала.
Мама на экране была такой же, как в жизни. Она простая и совсем не умела хитрить. «Я прямая, как дорога!» — всегда сама так и говорила, нравится это кому-то или нет. Она настоящая, как сама жизнь...
А еще она была настоящим бойцом! Десятого декабря 2014 года у мамы случился сильнейший инсульт. Она — очень сильный человек, большинство не восстанавливаются после такого. Я восхищалась ее самообладанием и мужеством. Она не могла ни говорить, ни писать. У нее только текли слезы. Но мы не сдавались. К ней приезжали логопеды, она упорно занималась сама, распевалась. Занималась мелкой моторикой, вместе с внуком Костей перебирала гречку и пшенку, собирала с ним кубики, учила с ним детские стихи наизусть. Мама мужественно приняла решение, что больше не будет выходить на сцену: она хотела, чтобы зрители запомнили ее молодой, красивой и полной сил. Спасибо Никите Михалкову и Александру Калягину, они писали письма в высшие инстанции, просили за нее, выбивали квоты, отправляли в санатории...
У нас не было выбора, когда мама заболела. А какие еще были варианты? Только бороться. Я не люблю заниматься самокопанием и самоанализом. Знаю точно, в жизни есть два выбора: либо ты идешь вперед, либо сдаешься. Нельзя ни в коем случае останавливаться. Это мне передалось от мамы. Назад дороги нет!
Мама меня воспитала своим личным примером, своей судьбой. Вся ее жизнь — это жизнь вопреки...
Самое главное, она не зачерствела душой. Никогда не говорила о детстве с обидой или злобой. Она нашла оправдание своим родителям: может, иначе им было не спасти ее. «Я лично свою маму прощаю...» Это слова человека, широкого, как природа, как сама жизнь.
Есть такие актеры: Леонов, Евстигнеев, Русланова, Филатов, Кайдановский. И что бы они ни играли, это всегда интересно, потому что во всех их работах видна личность. Крупная человеческая Личность. У мамы, может быть, немного было главных ролей. Но ее роли второго плана в фильмах «Афоня», «Собачье сердце», «Зимняя вишня», «Мой друг Иван Лапшин», «Цыган» врезаются в память намертво.
Режиссеры не заваливали ее ролями, при этом невероятно ценили. И обойтись без нее не могли. А это были такие имена! Владимир Бортко, Андрей Смирнов, Алексей Герман, Эльдар Рязанов, Кира Муратова, Георгий Данелия. Она была уникальная! В единственном экземпляре. А какие были у нее партнеры! Андрей Миронов, Евгений Евстигнеев, Владимир Высоцкий, Андрей Болтнев...
Мама без работы не могла ни жить, ни дышать. Кино и театр были состоянием ее души. Как хорошо о ней сказал Юрий Кузнецов, ее партнер по фильму «Иван Лапшин»: «Таких актрис не было и не будет. Трудная жизнь, трудная судьба... Но она была упорной в работе, и ее непосредственная простота участия запомнится всем нам на всю оставшуюся жизнь. Всем, кто видел ее на экране».
Подпишись на наш канал в Telegram