Подлинный триумф Татьяны Лютаевой состоялся на международном кинофестивале в Афинах. «Единица Монтевидео», полнометражный режиссерский проект актрисы, удостоился десяти наград. Картина получила приз как лучший игровой фильм, Татьяна Лютаева — как лучший режиссер. Это ли не весомый повод поговорить с актрисой о ее работе?
— Татьяна Борисовна, вы сыграли 166 ролей в кино. Об актерской невостребованности не может идти и речи. Почему решили пересесть в режиссерское кресло?
— Я даже не могу сказать точно почему. Видимо, накопилась недоговоренность. Сто шестьдесят шесть работ в кино совсем не значат, что я везде сыграла главные или интересные роли. Среди них было немало проходных, таких, о которых даже не вспомню. Тотальной востребованности в кино, такой, какой бы мне хотелось, не случилось. Ролей, которые я очень люблю или к которым уважительно отношусь, в моей фильмографии совсем немного. Я думаю, так у многих артистов. Но в режиссуру я все-таки пошла не от безысходности, видимо, во мне накопилась какая-то информация, которой я должна была поделиться. Те, кто видел фильм, спрашивают: «Вы рассказали свою личную историю?» Нет, ни в моей первой режиссерской работе «Камень, ножницы, бумага», ни в «Единице Монтевидео», ни в сценарии, над которым я сегодня работаю, не содержится ничего личного.
Просто решила поговорить со зрителями на темы, которые для меня очень важны: жизненный выбор, любовь, судьба, рок, прощение, искупление, взаимоотношения родителей и детей — это то, что меня волнует, что отзывается в моей душе. Наверное, это какое-то провидение, мои ангелы-хранители ведут меня по жизни. Кроме того, у меня была хорошая школа, фантастические партнеры, друзья, меня вдохновили кинематографисты старого поколения, из которых практически никого сегодня не осталось. Опыт общения, работы с ними, видимо, и привел к такому результату.
Понимаете, у меня вообще ноль гордыни, я не стремлюсь стать известным режиссером, прославиться, доказать, что могу и то и это. Все в моей судьбе складывалось само собой. Появлялись люди, которые помогали и которым нравилась моя идея. Например, Мария Серебрякова, моя многолетняя подружка, которой я бесконечно доверяю. Она поддержала меня с самого начала, когда я села в самолет и написала короткое эссе про отца и дочь. В полете, между небом и землей, у меня почему-то особенно получается писать, приходят интересные идеи, наверное потому, что ни на что не отвлекаюсь. Когда я приземлилась и послала это эссе Маше, она, прочитав, сказала: «Фантастика, надо развивать эту историю». Она называет себя «костыль», а я говорю, что она мой проводник.
Маша — хореограф и жена Алексея Серебрякова. Она работала у нас кастинг-директором, так же как на картине «Ван Гоги», где Леша сыграл одну из лучших своих ролей. У нее мощный дар чувства меры, вкуса, в ней есть какой-то луч. Обладающих таким даром называют ведьмами, но для меня она ведунья. В Маше такой объем любви, который заполняет каждую клеточку ее души, сердца, тела, этой любви хватает на многих близких, друзей, любимых. То есть она не просто восторженная, она умно-восторженная. Мне, например, она дает веру в себя, я могу сомневаться, а Маша всегда скажет правду. Наверное, это самое важное, когда твой близкий друг способен не подкосить, не обидеть тебя, где не надо, или, наоборот, не перехвалить там, где ты сам знаешь, что все хорошо, а именно поддержать, придать тебе уверенности, ведь людям ее всегда не хватает.
— Насчет того, что вы лишены амбиций, ничего не получится. Безвестным режиссером вы не останетесь, потому что «Единица Монтевидео» — работа яркая, эмоциональная, не оставляющая никого равнодушным, что подтвердил ваш триумфальный показ в Афинах. По сути своей картина не должна нравиться всем, тем не менее она производит сильное впечатление своим профессионализмом, захватывающей историей, потрясающей игрой актеров. Почему история отца и дочери, которые сначала потеряли, а потом тяжело обретали друг друга, показалась вам актуальной?
— Знаете, даже после показа на Московском международном кинофестивале люди долго не расходились из зала кинотеатра «Художественный», их как будто пришибло, настолько история узнаваемая, и не только потому, что подобное с кем-то происходило. Многие бросились звонить своим родителям. Ведь как случается в жизни? Никто не может точно знать, что станется с ним через минуту. Поэтому нужно жить на полную катушку, дышать полной грудью, стараться быть счастливыми и делать счастливыми своих близких. И если вдруг в ход событий вмешивается роковая случайность, ее тоже нужно пережить, не уходя в отшельничество и не замыкаясь в себе. Надо всеми силами вытаскивать себя из депрессии и постараться жить для тех, кто в тебе нуждается.
И здесь мы совпали со сценаристом Ильей Тилькиным, с Лешей Серебряковым, с моей Агнюшей и конечно же с моим оператором Вячеславом Лисневским, в которого история тоже попала, что позволило нам на одном дыхании, как соавторам, провести всю подготовительную работу. Мне здесь перечислять и перечислять всех, кто внес свой вклад в дело. Важно, что в меня поверили продюсеры Сергей Бобза и Игорь Мишин. Хотя поначалу не верил никто. Сейчас они уже спокойно об этом говорят. Кино оценили люди, которые знают меня много лет и даже не представляли, что веселая, харизматичная актриса Татьяна Лютаева может копнуть так глубоко и говорить так серьезно на вечные темы.
Я уверена, что режиссура — это вязь, кружева, тем не менее зрителю должно быть понятно, что ему хочет сказать режиссер. Зритель ведь тоже не глупец, история, рассказанная с экрана, либо трогает его, либо нет. Искусство для меня вообще важно узнаваемостью, как и актерская игра, как живопись, музыка. Либо в душе, в сердце что-то происходит, на глазах появляются слезы, либо посмотрел, послушал и забыл.
Конечно, если бы я пришла в режиссуру иначе: «Камера, мотор», что предложили, то и снимаю, — это была бы другая история. Но мне было важно высказаться. Пусть не так часто, как я могла бы, снимая фильмы и сериалы на заказ. Правда, там особо не выскажешься, там режиссер — исполнитель предложенного материала. А из «Единицы Монтевидео» получилось высказывание. Работали тщательно, в подготовительном периоде сделали все раскадровки, в картине нет ничего молниеносно придуманного, актеры тоже были заведены, заинтересованы, им было интересно, что получится, как это сыграть.
Для меня всегда выглядело смешным, когда в кино сначала показывали молодую актрису, а потом ее же превращали в старушку, заливали ей клеем лицо, надевали на нее седой парик. Такие входы и выходы из флешбэков меня напрягали, поэтому нашла другой, правильный ход. К примеру, с ножкой ребенка. Трагическая история с женой — это тоже флешбэк, не нарушающий визуальной вязи. Нам удалось вплести флешбэки в сюжет, чтобы и сразу все не рассказать, и в то же время планомерно наполнить зрителя этой историей. Мне кажется, у нас получилось.
— Вне всякого сомнения, вопрос, что случилось, виноват ли герой в смерти жены, повисает и держит сюжет до самого конца. Да и собрать звездную команду артистов — Алексея Серебрякова, Александра Феклистова, Евгения Ткачука, Полину Кутепову, Ксению Раппопорт — огромная работа. Проводились ли пробы, или вы заранее знали, кто кого будет играть? И почему не нашли роли для себя?
— «Камень, ножницы, бумагу» я начинала снимать как короткий метр, но потом мы наснимали столько материала, что было жалко его резать, и практически на коленке я дописала сюжетную линию, пошла и сама снялась. После этого дала себе слово: если когда-нибудь еще буду снимать как режиссер, не сыграю у себя даже в эпизоде. Мое субъективное мнение: усидеть на двух стульях, одновременно работать по одну и по другую сторону камеры невозможно. Я уже говорила, что у меня нет гордыни. Когда вокруг меня красивые талантливые актрисы, которыми я восхищаюсь, зачем сниматься самой? У меня нет зависти к ним, я вижу и принимаю их красоту.
С самого начала роли в «Единице Монтевидео» писались на Алексея Серебрякова и Агнию Дитковските. А затем, когда уже стали появляться персонажи, Маша Серебрякова стала предлагать мне актеров — Ксюшу Раппопорт, Сашу Феклистова. Поначалу, когда мы написали сценарий, я предложила роль, которую в итоге сыграл Евгений Ткачук, другому актеру, но потом, когда создался актерский ансамбль, я ему, бесконечно мною любимому, позвонила и сказала: «Прости меня, пожалуйста, у нас складывается другой ансамбль». Роль, за которую Полина Кутепова получила приз, тоже должна была играть другая актриса, я перед ней тоже извинилась, они не держат на меня зла.
Знаете, есть режиссеры, которые обещают, обещают, а потом пропадают. Это же так легко, хотя бы написать сообщение, что сниматься будет другой, если язык не поворачивается сообщить об этом лично, актеры ведь очень ранимые люди. Если им обещали роль и вдруг это по непонятным причинам сорвалось, обязательно надо об этом сообщить. Благодаря Машиной работе у нас собралась шикарная команда.
— Я прочитала, что «Камень, ножницы, бумагу» вы написали и сняли специально для дочери Агнии Дитковските. Второй раз вы работали вместе как режиссер и актриса. Относились к ней так же, как к другим, или более требовательно?
— Я считаю, и «Единица Монтевидео» доказала, что Агния — глубокая и мощная актриса, которая достойна разных драматических ролей. Я и сейчас пишу новый сценарий на нее. В принципе очень удобно, когда пишешь, думать о конкретном человеке. Конечно, я ее все больше и больше нагружаю, потому что знаю ее глубину, возможности. Так случайно совпало, что во время съемок «Единицы Монтевидео», так же как фильма «Камень, ножницы, бумага», Агния была беременна. Конечно, легче работать, когда не думаешь про то, насколько опасно эмоционально нагружать актрису, но Агния сама никогда не жалела себя.
Дочь мне доверилась, как и Алексей Серебряков. И их поддержали все актеры. Иначе и быть не может, ведь режиссер — центр, позвоночник съемочного процесса, если все начнут нести свое, фильм развалится. Я видела общую картинку. Саша Феклистов хотел, чтобы его персонаж злился на экране. Я просила: «Саш, не надо, тебе не идет». Вообще, злые люди на экране настолько необаятельны, что таким образом бывает невозможно донести неоднозначный характер персонажа. Просила Сашу быть сдержаннее, и он меня понял, играл своего врача с удовольствием. Я придумала ему сцену с паяльником. Говорила: «Ты паяешь и думаешь о том, что никогда не хотел быть врачом-реаниматологом. Ты мечтал паять, и когда папа вручал тебе инструмент, ты просто наслаждался исходившим от него ароматом дымка». Саша выслушал, сложил трубочкой губки, и получился глубокий смысл: все мы родом из детства.
— Эпизод имеет еще и метафорический смысл, потому что герой Феклистова пытается на протяжении всего сюжета соединять отца и дочь.
— Это так, но мне показалось этого мало, мне захотелось увидеть его слабым, потому что от него ушла жена, увезла сыновей. Мне хотелось сделать эту роль объемнее, его персонаж получился в итоге не жалким, а трогательным.
— В «Единице Монтевидео» есть любовная сцена между героями Раппопорт и Серебрякова. Почему вам важно было снять ее настолько откровенно? Ведь сразу же картина получает возрастные ограничения. Вообще, легко ли было это снимать?
— Понимаете, хотя все было придумано заранее, никто не верил, что эту сцену возможно снять в ванной. Согласитесь, там нет пошлятины, так как актеры мне доверились, и все получилось красиво, органично, невульгарно. Многие зрители признавались, что не видели таких красивых и чувственных сцен не только с возрастными актерами, но и с молодыми, у которых красивые тела. Конечно, ребята здесь просто пошли за мной. Снимали и смешно, и по-разному. Знаете, я же сама в молодости неоднократно снималась в любовных сценах, я же знаю, насколько это бывает некомфортно, но у нас все было продумано и выверено, так что актеры отнеслись к этому очень лояльно. Спасибо им великое, что пошли навстречу, не стали зажиматься, упираться, придумывать что-то свое. Ксения очень боялась за то, какой получилась эта сцена, но, когда посмотрела кино, сказала: «Все, я успокоилась».
Без этого эпизода невозможно было обойтись, он важен смыслово, это ключ к развязке истории.
— С какими сложностями вы сталкивались во время съемок, что требовалось преодолевать? И насколько сильно вмешивались в вашу работу продюсеры?
— Знаете, мне очень повезло, никто не вмешивался. Сергей Бобза доверял и не вмешивался вообще. Когда Игорь Мишин посмотрел первую сборку, позвонил и сказал: «Это глоток воздуха, я потрясен». Сложностей как таковых не было, хотя съемки растянулись во времени. Один съемочный день был в феврале в бассейне «Чайка», потом основной съемочный период прошел в апреле, еще нам нужна была осень, и мы в конце сентября вернулись на четыре съемочных дня, то есть опять собирали ту же группу.
Я считаю, что у нас сложилась команда единомышленников. Фильм монтировал потрясающий молодой парень Андрей Анайкин, вместе со Славой Лисневским они по крупицам собирали историю, иногда привнося в нее неожиданную для меня смысловую нагрузку.
Я долго искала композитора, и когда вдруг мы его нашли, Андрей Дергачев сказал: «Я не справлюсь, в принципе я звукорежиссер, я писал Звягинцеву, но это было давно». Он упирался, но я его убедила. Мне нужна была музыка не как таковая, когда она начинается, играет, заканчивается, мне нужна была опора, костыли для изображения, чтобы музыка не мешала, а сопровождала скрип половиц, эмоции актеров, ощущения, что что-то произойдет... Понимаете, когда задаются такие вопросы, они требуют осторожного соучастия. Мы подняли глобальные темы веры, когда наш Славка, которого сыграл потрясающий Женя Ткачук, уходил к Богу, чтобы спастись. Каждую секунду мы ощущали себя канатоходцами: чуть левее наклон — упадешь, пропадешь, чуть правее наклон — и уже не спасти.
Мне кажется, что благодаря моей команде у нас все получилось. Иногда смотришь кино, вроде оно тебя захватывает, тебе интересно, вдруг раз — что-то пошло не так, и у тебя такое разочарование, думаешь: но ведь так хорошо, так правильно все начиналось, почему же здесь недоработали, недодумали, недожали?
— В вашем фильме ни одной фальшивой ноты. И хорошо, что каждый персонаж неоднозначен, у каждого своя правда, зрителю остается только до нее докопаться. Как родилось название? Оно сложное, непонятное, его смысл раскрывается в самом финале. Не возникало идеи назвать картину как-то попроще?
— Название придумал Илья Тилькин. Идея была моя, а Илья написал сценарий. Мы написали шесть драфтов сценария, нам было чем заняться во время пандемии. Когда он предложил такое словосочетание, оно оказалось каким-то магическим. Сначала считали название рабочим, но потом настолько с ним срослись и сроднились, что даже не представляли себе ничего другого. Когда продюсеры спросили: «Может быть, все-таки назовем фильм иначе?» — у нас возникло отторжение от всех других названий. Ничего, ответ приходит. Если есть желание получить ответ, значит, надо идти в кино и смотреть картину. Нам уже выдали прокатное удостоверение.
— Татьяна Борисовна, вы были студенткой актерской мастерской Алексея Владимировича Баталова. Наивный вопрос: а по большому счету, чему вас научили во ВГИКе и как это пригодилось в вашей дальнейшей творческой деятельности?
— У меня было три педагога — Алексей Владимирович Баталов, Борис Викторович Ардов и Александр Всеволодович Кузнецов. Они втроем, каждый по-своему, научили меня трепетно относиться к своей профессии. От них я получила очень много информации уже в свои 17 лет. Я приехала в Москву из Одессы, училась там в школьном классе, который назывался театральным. Его окончили и Ирочка Апексимова, и Нонна Гришаева. Этот класс придумала Ольга Сергеевна Кашнева, которая жива-здорова, мы поддерживаем связь, нежно относимся друг к другу, недавно ей исполнилось 88 лет. Конкурс в театральный класс был серьезный, но я туда поступила, в девятом и десятом классах мы занимались актерским мастерством, сцендвижением, сценречью, историей театра, танцем, вокалом. То есть один день в неделю был полностью посвящен творчеству с профориентацией на актерскую профессию. Актерское мастерство нам преподавал потрясающий Олег Леонидович Сташкевич, который позже стал директором и помощником Михаила Жванецкого. Это была какая-то магия.
В принципе, я не собиралась поступать на актерский факультет, но на Одесскую киностудию приехал набирать вгиковский украинско-белорусский курс мастер Александр Всеволодович Кузнецов. Это был первый тур. Потом они ездили по всем городам Украины и Белоруссии, второй тур проходил в Киеве и Минске, а третий был уже в Москве. Так получилось, что меня сразу взяли, я сдала экзамены как-то достаточно легко и поступила, хотя конкурс был мощнейший. Уже тут, в Москве, многие подключали свои связи, чтобы попасть на этот курс. Нас набралось всего двенадцать человек, пять девочек и семь мальчиков. Состоялись многие. Дима Иосифов с моего курса, Рома Кветнер сейчас заместитель генерального директора театра «Гешер» Елены Крейндлиной, продюсер. К сожалению, многих уже нет...
Педагоги занимались с нами очень серьезно, отдавали нам много сил. Александр Всеволодович Кузнецов стал для меня без преувеличения вторым отцом. Позже, уйдя из ВГИКа, он занимался с моими детьми литературой, историей, географией... Меня Александр Всеволодович научил играть комедию, в моем одесском характере, в моей природе он увидел комедийный дар и стал предлагать мне играть отрывки с комедийным уклоном. А комедия — самый тяжелый жанр, ведь играть так, чтобы было смешно, непросто.
Алексей Владимирович Баталов открыл во мне что-то купринское, что-то такое изящно-нежно-породисто-драматичное. Борис Викторович Ардов учил нас не жалеть себя, он говорил: «Копайте глубже, надо экспериментировать, тормошить себя, использовать свою эмоциональную кухню». То есть у нас был очень полноценный педагогический состав.
— Сейчас, помимо ВГИКа или театральной академии в Петербурге, существует масса киношкол, в которые набирают актеров, но не дают академического образования, в основном натаскивают по мастерству. Способны ли эти учебные заведения выпускать актеров вашего уровня?
— Мое поколение училось у великих педагогов, они есть и сегодня. Театральный педагог — отдельная профессия. Многие актеры и режиссеры не могут работать педагогами, потому что они могут только лишь показать, как бы они со своей природой это сыграли. А донести, объяснить суть и средства, которые нужно использовать, чтобы добиться своей органики, у них не всегда получается. Секрет педагогики заключается в том, чтобы открыть в каждом юном организме звездочку, зажечь ее, ведь молодость такая бесшабашная. Думаю, что и сегодня есть педагоги, которые любят свое дело и умеют открывать таланты, у них имеются свои рецепты, и неважно, где они преподают.
— Роль Анастасии Ягужинской стала вашей визитной карточкой, фильм «Гардемарины, вперед!» по сей день показывают разные телеканалы. Что сохранилось в памяти о тех съемках? Как работалось с Сергеем Жигуновым, Михаилом Боярским, что давалось легко, что сложно?
— Все давалось достаточно сложно, потому что «Гардемарины...» — мой дебют среди актерского созвездия, где блистали Евстигнеев, Гундарева, Стржельчик, Гурченко, Боярский. Я попала в какое-то счастье. Но так как была молодая, легко его в себя впустила, как данность. Я не испытывала шока, ступора. Очень доверяла Светлане Сергеевне Дружининой, она мне рассказывала, что надо делать, она показывала, как это должно выглядеть, и я все выполняла. Я благодарна ей за доверие, потому что худсовет не утвердил около пятидесяти актрис, которые пробовались на Ягужинскую до меня. И так случилось, что ее сын Миша Мукасей сказал: «Посмотри на Лютаеву». Мы как раз играли дипломный спектакль «Тень» по Шварцу, я выходила на сцену в роли Юлии Джули. Светлана Сергеевна пришла на спектакль, после меня вызвали на пробы и через несколько дней прислали телеграмму в общежитие ВГИКа, что я утверждена.
— Я знакома со Светланой Сергеевной, она — человек достаточно жесткий, который может поссориться с артистом, если он не выполняет ее распоряжения. Как вам кажется, жесткость — непременное режиссерское качество, иначе не удержишь в руках огромный коллектив, который называется съемочной группой?
— Все зависит от того, как ведут себя члены группы. Ведь актеров, особенно больших, тоже иногда несет, они начинают что-то придумывать, настаивать на своем. У меня за весь съемочный период «Единицы Монтевидео» была только одна история, когда я рявкнула на актеров в декорации. Сцены хирургических операций в кино очень сложны, практически невозможны, все артисты их боятся. «Мы ее теряем, скальпель, пинцет, тампон, она не дышит» — это очень тяжело и срежиссировать, и снять, чтобы смотрелось органично на экране. Съемочное время летит, а дело не движется. Бывает, что необходимо жестко сказать: «Все остановились, слушаем меня: «Камера! Мотор!»
Светлана Сергеевна — человек не жесткий, просто она знает, чего хочет, и идет к своей цели. Она очень конкретный человек, и ссоры с группой тут ни при чем. Они случаются и в жизни обычных людей, которые, если видят, что человеку с ними не по пути, просто расходятся. Это бывает и в семьях, и в дружбе, когда люди в какой-то момент разветвляются, как река Кура. В этом нет ничего страшного и предосудительного. Представляете, все мы молодые, все с горящими глазами, снимаем в Калинине, живем в гостинице, вечером у нас там кто-то на гитаре играет, кто-то идет танцевать, какая-то компания засиживается до утра. Нам было очень хорошо всем вместе. Мы оставались на одной волне. Может быть, иногда и следовало нас пришпоривать.
— Я прочитала, что Дружинина предлагала вам сниматься в последних «Гардемаринах...», но вы не дали согласия. По какой причине?
— Это правда. Отказалась, потому что не видела смысла своего нахождения на экране. Там мне написали небольшую роль, и мое отсутствие, я так понимаю, прошло достаточно безболезненно. Вообще отношусь к сюжетам «30 лет спустя» с предубеждением, не видела ни одного сиквела, который был бы своевременен и необходим. Не стала сниматься не потому, что я боялась, чтобы зритель увидел, как я состарилась. Все прекрасно знают, как я выгляжу, не в этом дело. Во-первых, я сама уже начала заниматься режиссурой, а во-вторых, не видела себя в предложенном материале. Я извинилась перед Светланой Сергеевной и Анатолием Михайловичем Мукасеем и самоустранилась, хотя отношусь к ним с огромным уважением.
— Вашими экранными партнерами были Александр Абдулов в «Над темной водой», Армен Джигарханян и Александр Калягин в «Руд и Сэм», Андрей Панин, Сергей Гармаш в «Гетерах майора Соколова», Максим Матвеев в «Анне Карениной»...
— Я очень люблю картину «Вдовий пароход», там потрясающая Нина Усатова, Катя Дурова, Галина Петрова. Это один из дорогих мне фильмов.
— Как происходило актерское взаимодействие со звездами такой величины, многие из которых — люди нервные, своенравные?
— «Гетер майора Соколова» снимал потрясающий Бахтиер Худойназаров. Мы работали на одном дыхании достаточно долго, снимали фильм с изумительной актерской командой. Вспоминаю как счастье «Над темной водой». Кроме Абдулова там снимались Володя Ильин, Юра Кузнецов, Ксения Качалина. Мне посчастливилось работать с оператором Павлом Тимофеевичем Лебешевым, а сценарий написал Валера Тодоровский, Сергей Курехин сочинил музыку и снимался в эпизоде. Это были какие-то невероятные моменты счастья.
Знаете, мы никак не можем найти ни в Греции, ни в России фильм с Олегом Ивановичем Янковским «Терра инкогнита». В начале девяностых его снял греческий режиссер Яннис Типалдос, там еще сыграли Станислав Любшин и Петр Мамонов. Мы играли на английском языке. У меня есть только трейлер, я знаю, что кино показали на кинофестивале в Солониках, но сегодня его нигде нет, ни в каких источниках. А там большая неизвестная роль Олега Ивановича, мне так дорога эта картина. Думаю, было бы здорово найти ее и показать в России.
Еще Олег Иванович Янковский мне сказал когда-то: чем талантливее человек, тем он проще в работе и общении, он занимается делом, у него нет времени на какие-то отвлечения по поводу «Почему мне принесли холодный чай?». То есть партнерство и доброе общение для меня прежде всего. Я вообще не конфликтный человек, когда начинается конфликт, я как будто превращаюсь в медузу. Мне некомфортно, я не умею и не хочу так работать. Мне кажется, что только через любовь, через счастье можно прийти к желаемому результату.
— Что касается конфликта, это явно не про тех, кого мы перечислили. Если попадается партнер неудобный, который как раз и затевает склоки, как вы себя ведете?
— Я, несмотря ни на что, веду свою линию, линию своего персонажа, и минимально общаюсь с этим человеком. Но если честно, даже не могу вспомнить чего-то подобного. Может быть, какие-то скандалисты и встречались, но всегда почему-то все обходилось без меня.
— У вас огромный опыт работы с выдающимися режиссерами Бахтиером Худойназаровым, Кареном Шахназаровым, Дмитрием Месхиевым, многими другими. Что вы вкладываете в понятие «хороший режиссер»?
— Хороший режиссер — это человек, который гнет свою линию, он хочет рассказать историю, и он рассказывает. Я считаю, что режиссер должен быть хорошим человеком, порядочным, чистым и честным. Я считаю, что режиссура — это волшебство. Актер приходит, играет роль хорошо или плохо, и все. А режиссура длится с первого дыхания картины, с придумки, до момента, когда ты доходишь до зрительного зала, сидишь и понимаешь, что все не зря, что не один ты так чувствуешь, а многие, не один ты выносишь для себя что-то важное после фильма, это какое-то счастье великое.
— На какой проект вы не дадите согласия никогда?
— На проект, где нечего играть, где предлагается мама главной героини. Ну и что? Эта мама даже не имеет имени. Что я могу к этому добавить? Я уступаю роль тем, кому она важнее и нужнее. Я сейчас очень мало снимаюсь, но во второй сезон сериала «Исправление и наказание» иду с удовольствием, жаль только, что Анечка Пармас не будет на сей раз режиссером, но вся команда сохранилась. Это очень трогательная комедия, и мне нравится моя роль — Лидушка.
— Дело в том, что автор идеи этого проекта — бывший кавээнщик, а ныне член Общественной палаты РФ, представитель Пермского края Ямур Гильмутдинов. Мы знакомы, и в свое время он предлагал взяться за написание сценария мне и моей подруге. Мы не взялись по единственной причине: как-то не прониклись современным молодежным юмором. А чем он привлек вас, насколько оказался вам близок? Это ведь не гоголевская сатира. Как вам работалось с Анной Михалковой, Тимофеем Трибунцевым?
— Работалось потрясающе, юмор абсолютно не молодежный, а мой, потому что, во-первых, я одесситка, во-вторых, рядом была Аня Пармас. В таких проектах необходимо чувство вкуса, чтобы режиссеру не изменяло чувство юмора и чувство меры. Вкус и мера нужны вообще во всем, а особенно в таких проектах, которые могут оказаться достаточно скользкими. С Анечкой Михалковой мы с первого дня просто подружились, после съемок еще долго сидели в вагончике, не хотели расставаться, нам было как-то хорошо. С Трибунцевым снимались замечательно. Там работала потрясающая команда, мы наслаждались.
— Рискованную роль матери, идущей ради сына на любые жертвы, вы сыграли у Кати Шагаловой в «Берцах». Без преувеличения, на это надо было решиться. Что привлекло вас в той истории, какими были отклики, влияют ли они на вас?
— Я с большим удовольствием работала с Катюшей, там снимались Леша Барабаш, Ксения Лаврова-Глинка. Да, смелый, да, откровенный, очень дерзкий проект. Но это моя копилка. И отзывы были хорошими, и в Выборге на кинофестивале мы были в конкурсе. То есть люди на картину реагировали, что-то их там серьезно затрагивало. Я такое люблю.
— Работая в Вильнюсском русском драматическом театре, вы переиграли, кажется, все главные роли мирового репертуара — Настасью Филипповну в «Идиоте», Катарину в «Укрощении строптивой»...
— Шекспира ставил Володя Мирзоев, это был какой-то шедевр! Агния, можно сказать, с младенчества и до сих пор мечтает сыграть Катарину. Это была очень мощная постановка Мирзоева, только позже он перенес этот спектакль на российскую сцену с Максимом Сухановым и Леночкой Морозовой. Паша Каплевич делал костюмы и декорации, все смотрелось очень стильно. Не знаю, в каком бы другом театре мне дали возможность сыграть столько персонажей из классической литературы. Володя поставил в Вильнюсе еще и «Тартюфа», я играла Эльмиру. С нами работали разные режиссеры, потрясающий голливудский актер и режиссер Адам Ханушкевич приезжал из Америки, ставил спектакль, я тоже там играла. Борис Луценко приезжал из Минска, ставил спектакль «Христос и Антихрист» по Мережковскому, я играла Афроську. Выходила на сцену и в «Трех сестрах», и в «Дяде Ване», у меня там был прекрасный набор ролей для театрального восхождения, в правильном смысле слова.
— Сохраняется ли у вас какая-то связь с коллегами по Вильнюсскому театру, что там сейчас происходит?
— Туда уже давно пришел режиссер Йонас Вейткус, и театр при нем расцвел, прогремел, стал ездить на разные фестивали. В труппе появились талантливые молодые актеры, они хорошо работают. Многие мои коллеги из литовских театров говорят, что там сегодня идет потрясающий «Евгений Онегин», который взял множество призов на международных театральных фестивалях.
— Наверное, слово «русский» ушло из названия?
— Они по-прежнему играют по-русски в русском драматическом театре.
— Продолжаете ли вы играть антрепризный спектакль «Вражда» с Еленой Яковлевой?
— Его поставил Владимир Панков, мы с Леной — соавторы, мы писали эту пьесу перед тем, как начать репетировать, и Владимир Панков нас спас, поставил спектакль за очень короткий срок, хотя изначально там был другой режиссер. Мне пришлось уйти, когда занялась своим режиссерским проектом, и теперь он продолжает идти с хорошей актрисой Наташей Щукиной под названием «Соперницы».
— Про татуировки. Помню, премьер Большого театра Иван Васильев страшно не одобрял их на теле своего коллеги Сергея Полунина. В свое время задавала вопрос про татуировки Микки Рурку, он сказал, что сделал их от скуки. Как они появились у вас, несут ли в себе какой-то смысл?
— Началось с того, что моя дочь предложила мне сделать татуировку у художника из Санкт-Петербурга Сергея Игнатьева. Он не просто набивает изображение на теле, а помогает тебе найти свой знак, чтобы он оберегал и поддерживал. Так на моей ноге появилось созвездие Большой Медведицы, потому что папа, который рано ушел, в детстве водил меня в парк Ленина в Одессе, где мы ложились на траву и рассматривали звездное небо, он знал про созвездия все. Большая Медведица была нашим любимым. И мне захотелось сделать такую татуировку в память о папе, о нашей связи с ним. А потом стали появляться другие, тоже все знаковые, все очень для меня важные, все со значением. Кому-то это не нравится. Но это же моя жизнь, у меня ни одной случайной татуировки нет, мы иногда что-то дополняем, открываем ангелу глазки, к примеру. Это мой мир, моя вселенная, а насчет скуки... Мне никогда не бывает скучно ни с собой, ни с окружающим миром. Я считаю, что человек может до конца своей жизни чему-то учиться. Было бы стремление.
Например, я сейчас серьезно начала заниматься английским и испанским языками. Начала изучать историю, меня побудил к этому прекрасный писатель Игорь Оболенский, я была у него на экскурсии в Санкт-Петербурге, и его рассказы настолько меня потрясли, что стала смотреть его программы. Недавно побывала в Грузии, случайным образом Игорь оказался там, провел с нами три дня фантастических экскурсий. Я вообще открыла для себя другую Грузию, Тбилиси, и даже побывала на спектакле Резо Габриадзе «Рамона», это просто какое-то счастье великое! Ездили с подругой Катюшей Климовой. Впервые в Грузии я была давно, еще когда училась на первом курсе института, ездили с Ларисой Садиловой, останавливались у старших друзей, провели в Тбилиси несколько дней, но это была молодая, эмоциональная история. Сейчас после возвращения продолжаю смотреть «Загадки Грузии» у Игоря Оболенского на его интернет-канале и не могу остановиться. Считаю, смотреть «ящик» или сидеть в телефоне — пустая трата времени. Я хочу больше узнавать. Знания выводят меня на какой-то другой, новый личностный уровень. Я начинаю иначе воспринимать окружающий мир, действовать только на созидание.
— Во многих ваших интервью вы не скрывали, как трудно далось решение переехать в Москву, как трудно здесь поначалу жилось. Что помогло вам все преодолеть, не опустить руки, не сломаться? Что вы мобилизовали в своем характере, чтобы начать полноценную жизнь в этом городе?
— Я преодолела страх. Некоторые говорят: ты наглая в хорошем смысле слова. Вот так взять и снять кино — это же наглость! Я отвечаю: нет, это отсутствие страха. Страх, волнение превращают человека в инфузорию-туфельку: а что будет, если ничего не получится? Когда ты не думаешь об этом, а занимаешься делом, идешь по своему пути с выпрямленной спиной и поднятой головой, Вселенная делает тебе подарки. То есть ты тратишь себя и свое время на что-то настоящее, а не на мысли-сорняки: а как же так? а что скажут? а вдруг? а если? Это надо от себя отметать. И тогда все получится.
— Агния стала большой актрисой, в чем убеждаются зрители, смотря «Трейдера» или «Миссию «Аметист». А как складывается жизнь вашего сына Доминика, чем он занят?
— Доминик стал ресторатором. Он этим занялся давно, сразу после университета. Они с друзьями открыли сначала сеть маленьких кафе, потом он ушел от них и стал работать с моим зятем Богданом Панченко в Lucky Group, открывал гастропаб «Дача» рядом с кинотеатром «Октябрь», в общем, у него большие планы, я им горжусь. Он настоящий мужчина, я понимаю, что воспитала прекрасного человека.
— А легко ли вы, красивая женщина, смирились со статусом бабушки? И как вас называют внуки, по имени или бабушкой?
— Все трое зовут меня Танюшей. Маленькая, ей скоро два года, просто кричит: «Таня!» Ну, как-то так сложилось, я ни на чем не настаивала, я с ними дружу, мы живем вместе. У нас вообще рай.
— Где будете сниматься как актриса и что станете снимать как режиссер?
— Буду сниматься во втором сезоне «Исправления и наказания». А что сниму как режиссер, пока не расскажу, только работаю над сценарием. Написала уже достаточно много, пока в процессе.
— Пожелаю вам, чтобы еще одна картина уровня «Единицы Монтевидео» появилась в вашей фильмографии.
— Спасибо огромное.
Подпишись на наш канал в Telegram