Я не знаю, как бы моя жизнь сложилась, если бы я не поменяла фамилию. Поэтому тут сложно судить. Помню тот момент, когда официально заявила, что я теперь Ланская. И с тех пор и в титрах, и в программке «Театра Луны» писали эту фамилию. Я тогда шла по улице и думала: «Ну все, теперь я другой человек».
—Валерия, недавно вышел спектакль «Женское счастье» по пьесе Михаила Барщевского и Екатерины Кретовой в «Школе современной пьесы», где вы играете главную роль. А что для вас женское счастье?
— Для меня всегда женское счастье было в семье. На первом месте — дети. Это самое большое счастье, безусловное, неприкосновенное. На втором — любовь, отношения мужчины и женщины, когда она чувствует себя защищенной, любимой, нужной, спокойной. И на третьем месте — карьера. Конечно, у меня есть амбиции, и для их реализации надо много работать. Но если бы выбор стоял — семья или работа, конечно, я бы выбрала семью.
— В декабре вы рассказали об изменениях в своей личной жизни: о разводе и новых отношениях с артистом Театра оперетты Эдгаром Голосным. Сложно о таких вещах говорить публично?
— Я не любитель говорить о личной жизни, а уж тем более муссировать подробности. Но во избежание домыслов и слухов рассказать об изменениях в своей жизни было необходимо. Мы действительно со Стасом развелись, это произошло не вчера и даже не позавчера. Я скрывала наш разрыв до тех пор, пока все не улеглось и не стало чем-то отболевшим, пройденным этапом. К этому серьезному решению мы пришли вместе. И я рассказала все постфактум, когда и у Стаса, и у меня все уже было хорошо, каждый из нас обрел свое счастье. Стас по-прежнему остается любящим и заботливым отцом для нашего сына. В общем, мы прекрасно общаемся. Сейчас у меня началась новая страница.
— С Эдгаром вы познакомились в театре?
— Да, мы познакомились девять лет назад, когда работали над мюзиклом «Граф Орлов». Я не могу сказать, что наши отношения из дружеских переросли в романтические. Мы никогда не дружили, но была симпатия, какая-то «химия» присутствовала всегда. Мы общались в театре, созванивались, виделись в общих компаниях, он приходил на мои спектакли. Чаще видеться, больше общаться мы стали после моей подачи документов на развод, когда уже все было решено, все отболело.
— А как семилетний сын Артемий воспринял ваше расставание?
— С сыном я долго и много разговаривала. Старалась все объяснить и ответить на все его вопросы. Самое главное, что удалось донести: папа у него один и он очень его любит. Я бы хотела, чтобы сын общался с отцом. Это важно. Я очень рада, что у Темы и Эдгара сложились хорошие отношения, они общаются и дружат. Эдгар водит Тему в кружки, занимается с ним, они вместе играют. Поэтому благодаря теплу и суперпозитивной атмосфере дома никакой травмы у ребенка нет.
— Ваши родители тоже развелись, когда вам было всего четыре года. Для вас это было болезненным?
— Сам момент развода нет. Для меня болезненнее было присутствие нового человека в доме, моего отчима. Это оказалось принять труднее, чем развод, как ни странно. Я устраивала бойкоты. (Улыбается.) Мама, конечно, со мной разговаривала, объясняла. Но как это было, я не помню, стертый файл.
— Валерия, у вас большие изменения не только в личной жизни! В этом году вы взяли курс в ГИТИСе, и позади уже первая сессия ваших студентов. Вы строгий педагог?
— Первые полгода я была очень мягкой, такой мамой курса: все ко мне обращались за поддержкой и помощью по любым вопросам. У нас есть другой педагог, которого я пригласила работать на курсе, вот он строгий. Он про кнут, а я — про пряник. (Улыбается.) На экзаменах увидела, кто из студентов показывает себя, кто отстает, кто сильнее, кто слабее. Конечно, хочется, чтобы все успевали, чтобы у всех все получалось, но это невозможно, все равно все развиваются по-разному. И хочется, чтобы нагоняли те, кто отстает, а для этого, видимо, нужен все-таки кнут. После каждого экзамена я собирала курс и промывала им мозги, потому что видела пропасть между лидерами и теми, кто в хвосте. Пришлось отчислить одного студента за неуспеваемость. Долго сомневалась, хотела всех оставить до лета. Когда я училась, на первом курсе у нас отчислили восемь человек. Это нормальная практика. И отчисление студента — настоящая встряска для всех остальных. Но я взяла на себя ответственность и немного изменила ход его жизни. Такая судьба. Может быть, он тоже встряхнется и изменит свое отношение к работе, к учебе.
Я считаю себя справедливым педагогом. Мне хочется увидеть результат, хочу вырастить профессиональных и сильных артистов. А когда и где еще они будут учиться выживанию, как не сейчас?
— У вас есть любимчики?
— Большая часть курса — очень крепкие ребята, которые все успевают, хорошо учатся и не пропускают занятия. Конечно, к ним чувства чуть сильнее и добрее. Я радуюсь их успехам и восхищаюсь их работой. И педагоги говорят, что у нас очень сплоченный, светлый и добрый курс. Это, конечно, приятно слышать. Я ведь сидела на всех турах и отсматривала каждого. Выбирала тех, кто мне близок по энергии, по таланту, кто поет и танцует. И мне кажется, у меня очень перспективный, интересный курс.
А еще всех удивляет, как на музыкальном факультете удалось собрать так много мальчиков. У меня на курсе 28 человек, и ровно поровну юношей и девушек.
Я планирую с ребятами выпустить классный дипломный спектакль по итогам нашего обучения. Очень хочу дать им дорогу, такой пинок, толчок в профессиональную жизнь. Мне кажется, что у них все для этого есть и все получится.
— А вы похожи манерой преподавания и общения со своим мастером курса Юрием Вениаминовичем Шлыковым?
— Я фанат своего мастера. Летом, перед началом учебного года, ездила к Юрию Вениаминовичу, чтобы он все мне напомнил, мы проговорили всю программу обучения. Он поделился со мной своими лайфхаками в педагогике.
Всю систему обучения Юрий Вениаминович донес до нас идеально. И я хочу сделать так же: внедрить студентам все в подробностях о нашей профессии — что, зачем, почему и для чего мы делаем так, а не иначе.
Юрий Вениаминович, мне кажется, был с нами слишком строг. Он многим не развеял комплексы и не вселил какую-то уверенность в себе, а наоборот, эти комплексы развил. Конечно, он старался находить индивидуальный подход к каждому, но не всегда это удавалось. Я же пытаюсь говорить со студентами, больше хвалить, чем ругать. Хотя, конечно, нужно иногда устраивать им и встряски.
— Валерия, у вас большая занятость в театре, зачем же вам нужен был курс в ГИТИСе?
— Мне всегда было интересно преподавание. У меня достаточно опыта, чтобы поделиться им со студентами. Я рассказываю о своих ошибках в профессии, о навыках, которых мне не хватало в свое время. Меняется все: время, работа в кино, подход и отношение к профессии. И студенты не знают этого, потому что в основном преподают педагоги, которые с утра до вечера сидят в институте, мало куда ходят, мало чем интересуются, к сожалению. Безусловно, есть исключения. Но все же существует некая схема в преподавании, которой все следуют. Хочется говорить о том, что происходит здесь и сейчас в кино и театре, чтобы будущие артисты были готовы и понимали, что нужно делать, как себя вести.
Когда мне предложили набрать курс, я долго думала и все взвешивала. Но согласилась, решив, что раз мне это предложение прилетело, значит, так должно быть. Не факт, что когда я к этому буду готова, мне предложат набрать курс. Поэтому решила не отказываться и, несмотря на свою занятость и востребованность, взять на себя эту ответственность.
Сразу предупредила, что я играющий мастер и иногда меня будут заменять другие педагоги. Мне объяснили, что на кафедре музыкального театра это нормальная ситуация, все всё понимают, главное — собрать хорошую команду педагогов. Я позвала людей, которым доверяю, с которыми говорю на одном языке в профессии. Мы взаимозаменяемы, помогаем друг другу.
— Чем в первую очередь хотелось поделиться со студентами, какими знаниями и опытом?
— Хочу научить ребят не бояться быть смешными, страшными, страстными, нелепыми. А еще важно не забывать про свою природу, которой необходимо уметь владеть. Еще в театральных вузах не учат работать в кино. Например, у меня в дипломе написано «актер театра и кино», а что такое кино, мы понятия не имели. И обо всем хочется рассказать: как работать с камерой, со светом, с воображаемым партнером. Также в современном мире нужно уметь работать со своим телом, использовать его как инструмент. То есть если раньше у большинства актрис было табу на откровенные сцены, были какие-то комплексы, стеснение, принципы, то сейчас, если ты не готов преодолеть эти принципы, на роль просто возьмут другую актрису. Не хочешь — не надо.
Конкуренция всегда была очень большой, но сейчас происходит вообще что-то невероятное, актеров дикое количество, и чтобы привлечь к себе внимание, нужно уметь создавать что-либо самим. Мы с педагогами по практическим дисциплинам даем им задания придумывать номера самостоятельно. На эти навыки обращают внимание кастинг-директора, режиссеры.
— Еще важный навык в профессии артиста — проходить пробы и кастинги...
— Да, пробы в кино и кастинги в театры — это просто лютое испытание. Я всегда жутко волнуюсь на них, хотя опыт огромный.
Для меня самое главное — хорошо знать материал. Если я уверена в том, какие слова мне надо говорить, какую мелодию петь, то мне спокойнее. И всегда говорю своим студентам: к пробам нужно хорошо готовиться, тщательно и заранее. И обязательно учиться справляться с волнением!
— Валерия, в детстве вы играли в Детском музыкальном театре юного актера. Как вы туда попали?
— Мы с мамой пришли в этот театр на детский спектакль. Нам очень понравилась постановка и работа ребят-актеров. И мне захотелось играть в этом театре. Мама узнала, как попасть туда на обучение. Это была осень, и набор детей в театральную группу был закрыт. Но мне все же устроили небольшие пробы: я пела, танцевала, показывала какие-то этюды. После испытательного срока меня взяли в младшую группу. Мне очень нравилось играть на сцене. Мы много гастролировали, были и во Франции, и в Германии, и в Монголии, и в Якутии. Где мы только не были! Конечно, совмещать театр со школой, с музыкальной школой, изучением иностранного языка и другими кружками было непросто. Но я очень любила театр и старалась успевать все.
Мы с мамой иногда вспоминаем: «Ой, и это было, и это было. И когда мы успели?» За время школьной жизни я смогла окончить балетмейстерские курсы, брала уроки модерна и джаз-танца у хореографа Николая Огрызкова в «Школе современной хореографии», индивидуально училась игре на гитаре.
С трех до шести лет плотно и активно занималась фигурным катанием. И это было самое тяжелое: ранние подъемы, тренировки два раза в день. У нас не было машины, и приходилось добираться до катка на общественном транспорте — автобус, метро, трамваи. Особенно вспоминаются зимы, когда нужно было стоять на холодных остановках... Это был ад. Но потом тренер, у которого я занималась, ушел на пенсию, а мой партнер — в боевые искусства. Нужно было искать новых тренера и партнера. И конечно, требовались деньги на подкатки и лед. А это девяностые, у мамы была сложная ситуация с работой... Да я и не спортсменка по сути своей. Я слишком творческая.
— Вы тогда уже, в раннем возрасте, определились с профессией?
— Да. Это даже не обсуждалось. Я еще в три года сказала, что стану клоуном. (Улыбается.) Мы жили в Измайлове у бабушки, и там неподалеку было цирковое училище, возле которого мы все время гуляли. Мне нравилось рассматривать скульптуры с клоунами. Тогда еще по телевидению часто показывали цирковые представления, Юрий Никулин был невероятно популярен. И я хотела поднимать всем настроение, чтобы все смеялись и аплодировали. Ну, и костюмы яркие, конечно, мне очень нравились.
Но я с малых лет понимала, что актерская профессия не сказка, не только популярность с ее плюсами, но и большой труд, конкуренция и работа над собой. Ведь Театр юного актера — это абсолютно взрослый театр, несмотря на то что там играют дети.
— Как родители относились к вашему желанию стать актрисой?
— Мама очень поддерживала. Папа, соответственно, принимал это как данность, он никогда не лез в это все, со стороны наблюдал и, конечно, тоже поддерживал. Но решение всегда принимала мама. Она видела, что мне больше нравится, в чем я чувствую себя уверенно, где я могу себя проявить.
— И они не возражали, когда вы решили поступать в Школу-студию МХАТ в 14 лет? Вы же даже школу не окончили...
— Мама была готова на все авантюры. Она спортсменка и знает, что совмещать школу и спорт возможно. Но для этого нужно много трудиться. И когда мы с сестрой росли, мама понимала, что мы девочки творческие и некоторые школьные предметы нам не пригодятся в жизни, поэтому мы на них не тратили много времени. Получили четверки, сдали экстерном экзамены и пошли в профессию. Кстати, моя сестра тоже поступила в театральный вуз.
А я очень хотела попасть к Константину Райкину, который в тот год набирал курс. И меня не смущало, что мне еще два года нужно учиться в школе. Подготовиться к конкурсу мне помогал Александр Львович Федоров, художественный руководитель Детского театра юного актера, но материал я выбирала сама. После девятого класса пошла поступать в Школу-студию и дошла до конкурса! Но взяли в итоге 15-летнюю девочку, которая уже оканчивала школу экстерном, и у нее, по крайней мере, была возможность предоставить аттестат. Сейчас она ведущая артистка театра «Сатирикон», поэтому все не случайно. Но и я потом тоже оказалась в этом театре...
— Почему вы так хотели попасть на курс к Райкину?
— Я им восхищалась! Я обожала фильм «Труффальдино из Бергамо», посмотрела его раз сто, наверное. Там мне нравилось все: сюжет, музыка, актеры. А потом я увидела Константина Аркадьевича в моноспектакле «Контрабас» в театре «Сатирикон». Мне казалось, что во время спектакля он смотрит только на меня, рассказывает свою историю только мне. И когда я узнала, что Константин Аркадьевич набирает курс, поняла, что это судьба, и мне непременно надо поступать к нему — и ни к кому больше. Но не получилось. Он был на всех турах, видел меня и пропускал дальше до момента, пока не встал вопрос с документами.
Если бы взяли в итоге меня, тогда мне срочно, за несколько месяцев, нужно было оканчивать экстерном десятый и одиннадцатый классы. Или идти вольным слушателем в институт, пока не получила бы аттестат.
Я потом интересовалась у тех ребят, кто поступил к Райкину на курс, как им их наставник. И все говорили, что Константин Аркадьевич очень требовательный и жесткий, довольно деспотичен в работе.
— Но вы все равно попали к нему в театр, и вам удалось поработать вместе...
— Да, судьба к нему привела. Из спектакля, который ставил Константин Аркадьевич как дипломный для своего курса, ушла девочка, и он срочно, буквально за месяц до выпуска, искал поющую и танцующую актрису. Поскольку он сам щукинский, то и пришел в Щукинское училище, посмотрел на наш показ и выбрал меня. Так и попала в постановку.
Я не знаю людей, которые работают так, как Константин Аркадьевич, — просто на износ, каждый день с утра до вечера. Он и к окружающим относится так же — очень требователен.
Наш спектакль был готов почти за месяц до премьеры, и мы делали по два прогона в день — без выходных, на пустой зал. К премьере мы вышли просто уже никакие. Все было выдрессировано, выучено до поворота головы, и каждый раз мы должны были играть на разрыв аорты без каких-либо поблажек. Болеешь, устал — никому не интересно. Должен выйти и работать. Константин Аркадьевич сам такой и нас к этому приучал. Но это не всем подходит — работать на износ. Иногда артист больший результат выдаст в хорошем настроении, полным сил и будучи здоровым, нежели превозмогая усталость и болезни. Конечно, случаются ситуации, когда, несмотря ни на что, нужно выйти и сыграть, но хочется, чтобы это было исключением, а не правилом.
Я понимала, что с таким объемом работы в «Сатириконе» не смогу совмещать учебу, ходить на пробы и сниматься. И неизвестно, когда Константин Аркадьевич даст мне какую-нибудь значимую роль — я не его ученица и воспитанница. Хотя театр очень любила и работала там с большим удовольствием. А участвовать без выходных в массовке мне не хотелось. У меня как раз в тот период начались пробы, кастинги. Хотелось сниматься, а не только служить в театре.
— А вы официально числились в труппе театра «Сатирикон»?
— Да, я год работала в этом театре. Но потом забрала трудовую книжку и пошла в «Театр Луны». И у меня началась совершенно другого уровня работа: были разноплановые главные роли. Выходила на сцену и вела за собой зрителя своей ролью, тащила весь спектакль на себе — это был очень крутой опыт. Я почти семь лет отработала в «Луне». Театр дал мне очень крутой старт, именно там меня увидел продюсер «Монте-Кристо» и пригласил на кастинг.
— Как вы попали в «Театр Луны»?
— В жизни все происходит удивительным способом! Вот и «Луна» появилась в моей жизни тоже удивительным образом. В Щукинском училище мне платили повышенную стипендию. Нас было трое на курсе, кто получал стипендию от адвоката Михаила Юрьевича Барщевского. Его мама когда-то там преподавала, была педагогом, и он в память о ней и ее трудах решил платить трем-четырем студентам повышенную стипендию. Михаил Юрьевич познакомил меня с Александром Борисовичем Журбиным, который написал музыку для спектакля «Театра Луны». Премьера должна была вот-вот состояться, а главная героиня уехала на какой-то музыкальный конкурс и не вернулась. В общем, в срочном порядке искали замену. Барщевский сказал: «А вот у меня есть стипендиатка». Нас познакомили, Журбин меня послушал и принял решение: «Завтра с выученным материалом жду на репетиции». Мы выпустили спектакль, сыграли премьеру, и меня взяли в труппу.
— В вашей трудовой книжке есть запись и Губернского театра...
— Три года я там отслужила. Мы познакомились с Сергеем Витальевичем на съемках сериала «Есенин». Это был мой дебют в кино. Безруков играл главную роль и был одним из моих первых партнеров. Хотя партнером его назвать сложно, потому что наша сцена была безмолвной. Я играла Анастасию Романову. По сюжету царская семья сидела за большим столом и смотрела, как Есенин читает стихи. Вот, собственно, вся сцена. Игра Сергея Витальевича на меня произвела безумное впечатление.
Следующая наша встреча состоялась на проекте Первого канала «Повтори!», он был членом жюри. Я к нему подошла и сказала: «Сергей Витальевич, я много знаю про ваш театр, видела много постановок, общаюсь с артистами вашей труппы, если будет роль, буду рада у вас поработать». Я впервые, наверное, вслух произнесла свое желание. В тот период в моей жизни было много мюзиклов, музыкальных спектаклей, а хотелось играть драму. И Сергей Витальевич пригласил меня в театр. (Улыбается.) Первый спектакль был драматический, а дальше практически все постановки стали музыкальными. Поскольку я вошла в труппу, то по умолчанию должна была участвовать во всех концертах. В общем, драмы, ради которой пришла в этот театр, не было, поэтому, когда родился Тема, я ушла в декрет и потом просто не вернулась.
— Сейчас вы работаете в «Школе современной пьесы»?
— Да, числюсь в труппе уже четвертый год. Мне поступило конкретное предложение: сыграть в современной пьесе. Это было любопытно. Я всегда была противником нецензурной лексики на сцене и вообще таких суперсовременных бытовых историй. Но мне было интересно попробовать, чтобы понять, что вообще это такое, зачем это нужно и нужно ли. И это оказался необычный опыт.
В феврале вышел наш спектакль «Женское счастье», тоже современная постановка. Написал эту пьесу Михаил Юрьевич Барщевский. Мы с ним не общались со времен «Театра Луны», иногда пересекались на премьерах. Михаил Юрьевич принес свою пьесу в «Школу современной пьесы» и хотел, чтобы я играла главную роль.
— В каком театре вам понравилось работать больше всего?
— Везде есть свои плюсы и минусы. Я отношусь к театрам как к месту работы. Безусловно, привыкаю к людям, к партнерам. Но я стараюсь честно работать, быть со всеми максимально доброжелательной, не участвую в конфликтах и не приемлю сплетен. Поэтому меня, наверное, и уважают, что видят честную работу, доброе отношение.
Я очень долгое время хотела работать в МХТ имени Чехова и стучалась туда. Как раз после ухода из Губернского театра, мечтая о драматических спектаклях, я позвонила Игорю Яковлевичу Золотовицкому, он тогда был заместителем художественного руководителя МХТ. Мы с ним были знакомы, работали вместе в кино. Он мне сказал: «Ты артистка с именем, мы не можем тебя взять просто в труппу, мы должны тебе дать роль, но на твою позицию героини есть несколько артисток труппы. Что ты будешь у нас делать? Поэтому мы будем иметь в виду. Любим, но нет». Еще интересно в Театре Наций поработать. Было еще желание попасть в Театр Пушкина или в «Ленком».
— В каждом театре есть свои старожилы, мастодонты, по 20—30 лет играющие на сцене. Они смотрят, оценивают...
— В большинстве своем смотрят на талант. Если артист себя проявляет как организованный талантливый человек, то его коллектив очень быстро примет. А если все начинается с какой-то мышиной возни в гримерке, то и отношение к нему будет соответствующее. Поэтому во всех театрах, где я работала, к новичкам сначала приглядываются, и если актер классно работает, не могут этого не признать.
— Валерия, мюзиклы играют большую роль в вашей жизни. В Театре оперетты вы работаете уже 13 лет. Многие считают, что мюзикл — это несложный жанр. А как вы относитесь к этому мнению?
— К сожалению, многие считают жанр мюзикла легким, поверхностным и несерьезным. Хотя это совершенно не так. Сыграть Анну Каренину, например, это не просто выйти на сцену в концертном платье и красиво спеть медленную песню. Это драматическая роль, и ее нужно сыграть, рассказать историю через музыку. Это большой труд.
Мюзикл — работа на последний ряд, требуется органика, нужно играть крупно, широко. Помимо того что актеры играют, они еще должны двигаться хорошо. И мы, конечно, поем без фонограммы. Если случается форс-мажор и у артиста есть проблемы со связками, помогает фониатр. Я стараюсь не злоупотреблять его услугами, чтобы связки умели работать самостоятельно при любых обстоятельствах. Лучше сложные моменты проговорить или спеть полушепотом, но самой. Бывает, что где-то прохрипел, где-то недотянул ноту, а что делать? Зрители, кстати, очень любят эти моменты, потому что чувствуют, что это не фонограмма. Хотя сидит оркестр и все должны понимать, что это живое выступление, но все равно не всегда верят и, бывает, пишут: «Жалко, что под фонограмму пели».
Если же совсем беда, то спасает другой солист — отменяет свои дела и выходит вместо тебя на сцену. Но для такой ситуации должна быть очень серьезная причина. Просто уставший голос, севшие связки или простуда к ним не относятся — тут все равно работаешь.
— В одном из ваших интервью вы сказали, что научились петь самостоятельно, без педагога по вокалу...
— Да, это чистая правда! В Театре юного актера в основном шли музыкальные спектакли, и главные роли давали тем, кто лучше всех поет. И поскольку я большую часть своей жизни занималась пластикой, танцами, гимнастикой, то меня больше использовали как девочку, которая лучше танцует. А мне хотелось играть полноценную роль на сцене. Но для этого нужно было доказать, что я могу петь не хуже. И я стала брать индивидуальные уроки у педагога по вокалу нашего театра. Через несколько занятий она мне говорит: «Не надо тебе этим заниматься, ты никогда не будешь петь. Танцуешь? Вот и танцуй». Мне было примерно 11—12 лет, переходный возраст, и, конечно, ее слова меня сильно ранили. Я верила педагогу: раз она сказала, что у меня никогда не получится, значит, так и есть. Начали развиваться комплексы, я стала бояться петь. В хоре просто открывала рот, потому что не хотела все испортить.
Спустя несколько лет я решила все же научиться. У меня музыкальная семья. Например, моя бабушка — педагог и музыкант, она дала мне базу, а сольфеджио и нотную грамоту я изучала в музыкальной школе. Но технически я абсолютно все осваивала сама. Слушала дома пластинки Ларисы Долиной, Уитни Хьюстон, Мэрайи Кэри и повторяла за ними, копировала какие-то их фишки, тембр, записывала себя на диктофон. У меня очень долго не получалось. Если на репетициях дома было ощущение, что все нормально, то перед зрителями голос сразу начинал дрожать. Я и сейчас перед каждым ответственным мероприятием волнуюсь, потому что мне хочется все сделать идеально. Только опыт и практика помогают в таких ситуациях справиться с нервами.
Поступив в «Щуку», я была на курсе одной из самых поющих студенток, стала выступать на концертах. И, собственно, потом появились Михаил Барщевский с Александром Журбиным и главная роль в музыкальном спектакле. Мне позже рассказали, что артисты «Театра Луны» про меня говорили: «Поет довольно посредственно, но перспективно». Но со временем я стала в себе увереннее, голос стал сильнее, появился опыт. А дальше уже случились мюзиклы.
У меня был опыт занятий с другими педагогами по вокалу. Когда работала в Театре Алексея Рыбникова, мне порекомендовали очень хорошего преподавателя. Но мне ее метод не подошел. Она любила говорить: «Вот это правильный звук, запомни». А у меня связки сразу садились, уставали, и я понимала, что после такой распевки, о которой она говорит, я потом не спою ни одной арии, ни одной песни. На что она говорила: «Связки должны привыкнуть к новому правильному положению». Ну, пыталась, старалась привыкнуть, но мне было плохо, неудобно, после таких занятий все сипело. Я отказалась.
Потом в том же Театре Алексея Рыбникова познакомилась с Жанной Рождественской. Мы работали над выпуском спектакля «Юнона и Авось». Жанна предложила мне спеть живьем арию Богородицы на сцене, а она все годы в «Ленкоме» идет в записи. И на записи звучит голос Жанны Рождественской, который она записала в студии много лет назад. Она помогла мне поработать над арией. И эти два занятия с Жанной дали столько, что мне больше никто не нужен, все понятно, я дальше сама.
А педагога по вокалу из Детского театра, которая посоветовала мне не петь, я потом встретила на одном проекте. И она спросила: «А с кем ты занималась?» (Улыбается.)
— Вы почти каждый день выходите на сцену в роли Анны Карениной. Удается каждый раз играть одинаково?
— Конечно, есть какие-то вещи, которые мы делаем одинаково, например поем одну и ту же мелодию. Но взаимодействие с партнерами каждый раз разное, и оно зависит от многих факторов: от нашего состояния, настроения, энергии. Но и зритель ведет себя по-разному, даже непредсказуемо. Например, нам кажется, что сцена получилась шикарной, было полное попадание, а зал при этом на поклонах не встал. Или мы чувствуем, что сегодня все было не так, как хотелось, что-то недотянули, а зритель в восторге, аплодирует, встает. Реакция зала порой не совпадает с нашими ощущениями, и это иногда так странно, но наблюдать интересно. В любом случае «Каренину» любят, зал всегда полный, дарят много цветов.
— А вы не чувствуете усталость от «Карениной»?
— Вообще, нет. Я обожаю этот спектакль и эту роль. Не хочу, чтобы «Анна Каренина» прекращала свое существование ни в этом году, ни в следующем. Хочется играть ее как можно дольше. В плане актерской реализации это абсолютно моя история. В каком бы состоянии я ни была, выйду на сцену и сыграю с большим удовольствием. Это мой звездный час.
— Валерия, большую часть творческой жизни у вас занимает театр, а не кино...
— Да, я погрузилась в театр, он доставляет мне огромное удовольствие. От каких-то предложений в кино отказываюсь, потому что не могу подвести коллектив в театре. Конечно, если пригласят в интересный проект, дадут хорошую роль, безусловно, я выкручусь, все как-то разгребу и смогу сниматься. Но пока чего-то стоящего, ради чего имело бы смысл менять свои планы и графики, нет.
— Но вы ходите на пробы?
— Ходить на пробы необходимо. Если зовут, стараюсь раздвинуть свой график репетиций, чтобы попасть на кастинг. Для актера важно ходить на пробы, чтобы не только напомнить о себе, но и держать себя в тонусе. Стараюсь ходить везде, куда приглашают. Но в совсем, конечно, сомнительный проект не пойду, отдаю предпочтение качественным фильмам и сериалам.
— Нет ли у вас чувства вины из-за того, что вы проводите мало времени с сыном?
— Когда Тема был совсем маленьким, я очень переживала, что много работаю и мало времени провожу с ним. Понимала, что все делаю правильно, что мне нельзя бросать свою работу даже ради самого дорогого человека на свете. Но я все равно испытывала чувство вины. Последнее время я научилась так не чувствовать и не думать. Все не занятые работой минуты я провожу с сыном. По утрам всегда собираю его в школу, в свободные вечера я рядом с ним. По возможности вожу его на занятия, всегда на связи. И он это чувствует. Знаю, что сыну нужны моя ласка, энергия и объятия. И я все это ему даю.
Сын занимается спортивной гимнастикой, плаванием, ходит на занятия по самообороне, на рисование, мультипликацию, а еще посещает музыкальную школу. Я счастлива, что он всесторонне развивается, все это может пригодиться в будущем. Тема сейчас в первом классе, ему очень нравится в школе, у него там друзья.
— Вы воспитываете сына так же, как воспитывали вас?
— Думаю, что да. Какие-то глобальные, принципиальные, важные установки у нас с моей мамой совпадают. Я учу сына дисциплине, быть вежливым, внимательным, добрым, веселым, позитивно смотреть на жизнь и не реагировать на какие-то обиды, насколько это возможно.
— Валерия, если хороший режиссер вам предложит роль самоубийцы или женщины со сложной судьбой, сыграете?
— Не вопрос, конечно. На данный момент у меня нет никаких запретов. Мне кажется, я все табу свои отменила. Всегда найдется 20 артисток, у которых нет никаких табу, и тогда сниматься будут они, а не ты.
— Как вы относитесь к критике?
— Безусловно, есть зрители, которым не нравится то, как я сыграла ту или иную роль. Например, обижало, когда говорили, что я везде одинаково играю. Раньше очень к этому трепетно относилась. Но со временем поняла, что не могу быть для всех идеальной и в жизни, и в работе. Все равно будут те, которые недовольны, которым что-либо не нравится. Я не могу угодить всем, да и не должна в общем-то. Раньше очень хотелось быть для всех хорошей, лезла из кожи вон в ущерб здоровью, всему — настроению, энергии, лишь бы всем угодить и быть супермилой. Но это неправильно. Я честно делаю то, что умею, всегда работаю по максимуму, никогда не халтурю. И поэтому те, кто понимает в профессии, в работе, меня поймут, оценят, отблагодарят и скажут добрые слова. Кто нет, значит, мне с ними не по пути.
А вообще, наша профессия настолько субъективна, что на один и тот же фильм, на одну и ту же роль одни скажут: «Вау!», другие — «Фу, да ну». Это тоже нормально.
— Какая ваша роль в кино вам больше всех нравится?
— «Жди меня» — четырехсерийный военный фильм. Еще отметила бы сериал для Первого канала «Конец невинности». Ну и характерная роль в «Немцах» на платформе — интересная работа.
— Кто из партнеров вам запомнился?
— Для меня самым сильным впечатлением была картина Тиграна Кеосаяна «Заяц над бездной». Этот проект случился со мной в самом начале моего творческого пути, в 2005 году. Из молодых актеров на картине были я и мой партнер-музыкант. А остальные — великие артисты: Богдан Ступка, Елена Сафонова, Владимир Ильин, Юрий Стоянов. Мы снимали в Молдавии, все вместе жили целый месяц в пансионате, общались с утра до вечера. Меня впечатляло все: и то, что они говорили на площадке, вне площадки, как они себя вели, как шутили. Собственно, Игорь Яковлевич Золотовицкий тоже снимался в этой картине, мы с ним там познакомились.
Сначала я немного тушевалась, стеснялась. Но все они расположили меня к себе, все очень поддерживали и помогали.
— Вы размышляли о том, как могла бы сложиться ваша жизнь, если бы вы не выбрали актерство?
— Думаю, что все равно стала бы актрисой. Это абсолютно моя профессия, я в ней себя чувствую максимально комфортно. Занималась этим с раннего детства. Еще мне интересно ставить номера, я ведь отучилась на балетмейстера. Но вот бросить актерство и заниматься только постановкой танца я бы не хотела. Я ощущаю потребность быть на сцене, доносить эмоции до зрителей. Хотя, наверное, мне подошла бы профессия дизайнера: люблю рисовать, придумывать, компоновать, компилировать все, что связано с цветом, формами.
— Валерия, ваша настоящая фамилия Зайцева. Почему вы взяли псевдоним?
— В «Театре Луны» работала полная моя тезка — актриса Валерия Зайцева. И Сергей Борисович Проханов сказал мне: «Надо тебе фамилию поменять. Иди домой и думай. Завтра жду тебя с новой фамилией». Мы с мамой весь вечер думали, в итоге решили взять фамилию моей бабушки, матери отца. Так я стала Валерией Ланской.
— А вы верите, что имя влияет на судьбу человека? И поменяв его, можно изменить свою жизнь...
— Я не знаю, как бы моя жизнь сложилась, если бы я не поменяла фамилию. Поэтому тут сложно судить. Но я верю в это, безусловно.
Помню тот момент, когда официально заявила, что я теперь Ланская. И с тех пор и в титрах, и в программке «Театра Луны» писали эту фамилию. Я тогда шла по улице и думала: «Ну все, теперь я другой человек». Но не могу сказать, что стала прямо другой. (Улыбается.) Первое время странно было откликаться на Ланскую, а сейчас странно слышать свою старую фамилию.
— Вы когда-нибудь стояли перед сложным, судьбоносным выбором?
— Да, дважды. Первый раз это было в институте, когда работала в «Сатириконе» у Райкина. Мы с театром должны были ехать на гастроли, а поскольку я числилась в труппе, то не поехать не могла. Только начался учебный год, впереди четвертый курс, защита диплома. В институте мне сказали, что в случае моего долгого отсутствия введут в дипломный спектакль другую студентку. И непонятно, как быть дальше. А еще на сроки гастролей меня утвердили в проект Тиграна Кеосаяна «Заяц над бездной». Мне надо было выбрать: или я продолжаю работать в театре «Сатирикон», или еду сниматься и начинаю строить карьеру в кино, или учусь в институте и получаю диплом. Я выбрала кино и договорилась в институте, что буду защищать диплом просто маленьким эпизодом. Слава богу, мне все удалось. Тогда еще в институте работал Владимир Абрамович Этуш, все было довольно сложно и строго, но все же педагоги пошли навстречу. Хотя сначала сказали, что ни в коем случае такого варианта быть не может. А из «Сатирикона» пришлось уйти.
Второй раз, конечно, это было принятие решения о разводе. Я понимала, что после него будет совершенно иная жизнь, для ребенка в первую очередь. Своим решением я брала ответственность не только за свою жизнь, но и за судьбу сына, потому что такие перемены не могут не отразиться на нем.
— Ну а с другой стороны, все, что ни делается, все — к лучшему.
— Безусловно. Оба раза, считаю, я сделала правильный выбор.
Подпишись на наш канал в Telegram