«Родители для меня желали какой угодно профессии, но только не актерской. Когда ходил на подготовительные курсы при «Щуке», говорил им, что мне нужны деньги на курсы в строительный институт. Прошел все творческие испытания, но провалился на последнем туре. Пришлось и правда поступать в строительный. Поучился два месяца, мне не понравилось, и я бросил учебу. Отец работал на стройке, я пошел к нему... На следующий год снова поступал, но и в этот раз провалился с треском, не дойдя даже до второго тура. Тогда решил, что попробую еще раз, а если снова не выйдет — брошу затею», — рассказывает актер Сергей Кемпо.
— Сергей, мы с вами встречаемся в Театре Наций. Очень многие актеры мечтают играть на этой сцене... Как началось ваше сотрудничество?
— Этот театр у всех на устах. И, конечно, я тоже мечтал здесь работать. Узнал, что режиссер Евгений Писарев собирается ставить спектакль «Кабаре» в Театре Наций. А я на тот момент, по сути, был без театра. И на съемках фильма «Нюрнберг», в котором мы снимались вместе с Евгением Мироновым, я воспользовался моментом, подошел и попросил:
— Евгений Витальевич, дайте шанс попробоваться.
Он сказал:
— Да, хорошо.
Через несколько дней меня уже пригласили на встречу с Писаревым, и я получил роль Клиффорда Брэдшоу. Мы начали репетировать, выпустили спектакль и играем его уже год. А в феврале ввелся в постановку «Мастер и Маргарита».
— На роль Мастера?
— Да, и это было неожиданно для меня. В какой-то момент Евгений Витальевич позвонил и спросил:
— А не хочешь ли ввестись в «Мастера и Маргариту»?
Я знал, что он играет Мастера, и был уверен, что предложит другую роль. Отвечаю:
— С удовольствием! А на кого?
— На Мастера! В пару со мной.
Я когда это услышал, не поверил:
— Повторите!
Для меня это был вызов. И мы стали играть блоками: два дня играет Евгений Витальевич, следующие два дня — я. Для меня роль Мастера — это подарок судьбы. Я был знаком с этим материалом, потому что четыре года назад пробовался на роль Бездомного в проект Николая Лебедева. Но съемки не начались, к сожалению. По сути, я был в материале и это мне очень помогло.
— Какой Евгений Миронов руководитель?
— Я был заворожен рассказами Евгения Витальевича о театре еще на съемочной площадке «Нюрнберга». Он объяснил, каким видит современный театр, какие режиссеры у него работают и какие талантливые артисты играют на сцене. И, конечно, попав в театр, изнутри ощутил, какой он невероятный. Здесь действительно работают люди, которые горят своим делом. Ты, конечно, влюбляешься в это место. Принято говорить, что театр начинается с вешалки. Так вот Театр Наций начинается со служебного входа, с охранника. Я счастлив, что нашел место по душе.
— Театр Наций известен еще и тем, что у него нет труппы...
— Да, похоже на бродвейскую систему: набираются актеры, репетируют и дальше играют спектакль, пока он не изживет себя.
— Сергей, вы 10 лет проработали в Театре имени Ермоловой. И ушли, можно сказать, в никуда. Что случилось?
— Меня настиг творческий кризис, когда понимаешь: надо что-то менять, двигаться дальше. Я почувствовал, что остановился в развитии и если ничего не предприму, то закисну. Дело не в театре, не в руководителе, не в коллегах и даже не в репертуаре, а в моих каких-то внутренних метаниях. Я подошел к Олегу Евгеньевичу Меньшикову и честно сказал:
— Не могу больше, чего-то хочется нового.
Он отнесся с пониманием и предложил взять академический отпуск:
— Ты не торопись. Подожди, отдохни. У тебя может быть кризис, да еще и период такой сложный — пандемия.
Но ничего не изменилось, прежде всего во мне. И я ушел. Точно так же я уходил из Театра Российской армии после пяти лет работы. Тоже в никуда, и от этой неизвестности, помню, меня трясло. Но чувствовал, что мне нужны перемены.
— Тяжело было расставаться с труппой?
— Конечно, тяжело. За эти годы мы действительно сроднились, были семьей. Я ведь в театр пришел через три месяца после того, как Олег Евгеньевич стал руководителем. Можно сказать, что был у самых истоков, ведь Меньшиков начал создавать свой театр, набирать новых актеров, подбирать другой репертуар. Есть такое выражение, что театр живет 10 лет, а потом ему нужно перерождение. И вот, перерождение потребовалось мне. Ровно через 10 лет работы в театре у меня что-то щелкнуло, и я решил, что мне надо что-то менять в своей жизни. У меня действительно был кризис, который переходил в депрессию: неталантливый, может, что-то не так сделал, где-то ошибся в прошлом, кому-то что-то не так сказал... Было очень много вопросов к себе.
— Откуда столько рефлексии? Вы же работали в одном из ведущих театров Москвы, у вас были хорошие роли. Взять даже спектакль «Портрет Дориана Грея», в котором вы сыграли главную роль....
— Это был, как говорится, тот самый счастливый случай. Роль Дориана Грея я называю своим вторым институтом, после нее заново начал познавать профессию. Когда я пришел в Театр Ермоловой, Олег Евгеньевич Меньшиков предложил ввестись в спектакль «Игроки» на маленькую роль лакея Гавриила. Помню, шел по коридору театра и меня увидел режиссер спектакля «Портрет Дориана Грея» Саша Созонов. Они искали актеров на второй состав в спектакль. В итоге мы просидели два часа. Мне сказали: «Ну, давайте попробуем». Но я себя вообще не ассоциировал с Дорианом Греем. Какой я Дориан Грей? Но меня утвердили, и мы стали репетировать. Мне создавали образ, мы ходили по бутикам, мерили одежду. Я сначала не понимал, зачем это нужно, но потом все это очень помогло. Я играл с самим Меньшиковым — это уже удача, отдельная школа. Я как ребенок, как мартышка даже схватывал у него все, пытался что-то по-хорошему украсть. Но на премьере я эту роль провалил...
Увидел запись спектакля и понял, что на сцене все не так. Знаете, когда смотришь на себя и не узнаешь: мол, это не я! Был настолько неорганичен, что это выворачивало, мне было стыдно смотреть. А потом свое мнение о спектакле начали высказывать критики... И меня просто охватил ужас. Я пришел к Олегу Евгеньевичу со словами:
— Я откажусь от роли.
Он ответил:
— А где ты был раньше?
Говорю:
— Ну, я полностью доверился режиссеру и не слушал свою интуицию.
Всегда надо иметь свое мнение. А я его не имел, делал то, что мне говорил режиссер. И в итоге напоролся... После отпуска мы репетировали с Меньшиковым все лето, он помог мне исправить эту роль, дал второй шанс. И я наконец-то начал получать удовольствие и видеть результат.
— Когда смотрите фильмы с вашим участием, какие у вас ощущения?
— Первое ощущение — это страх, потому что может не понравиться. Признаюсь, мне тяжело смотреть работы, в которых я снялся. Всегда вижу ляпы: тут плохо сыграл, тут недоиграл...
— Вы можете вспомнить картину, где впервые себя увидели?
— Это был фильм Никиты Михалкова «Утомленные солнцем 2». У меня была небольшая роль, я играл одного из кремлевских курсантов. И когда видел себя на экране, меня аж передергивало.
— Какие впечатления от работы с Никитой Михалковым?
— Сниматься у Никиты Сергеевича — это счастье для любого актера, об этом все мечтают! Когда я попал в «Утомленные солнцем 2», долго не мог в это поверить.
Никита Сергеевич с нами репетировал. Готовились к съемкам мы серьезно и долго. Помню, ездили в Алабино в дивизию, учились маршировать, стрелять. А еще мы собирались на «Мосфильме», читали текст, друг друга слушали, чтобы понимать, у какого героя какая судьба, потому что это будет чувствоваться в кадре. Когда ты знаешь биографию героя своего товарища, тебе не надо ничего передавать, ты называешь его по имени, а в это время уже звучит какое-то отношение.
На съемочной площадке Никита Сергеевич вел себя как твой друг, как будто вы выросли вместе во дворе. И это, конечно, подкупает. И главное, он очень любит актеров, может найти одно-два слова, благодаря которым сыграет любой. Никита Сергеевич к каждому человеку на площадке относится с уважением. Вот ты играешь в массовке, у тебя очень маленькая роль, а он относится к тебе так, как будто у тебя очень важная роль. Ну, большой профессионал!
Мы ведь еще играли в футбол после каждой смены. И это было здорово! Одно дело вы общаетесь на съемочной площадке, а другое — всей группой играете в футбол. Золотое было время!
— Это была ваша первая роль?
— Да, меня утвердили, когда я был на четвертом курсе ГИТИСа. Первая роль — и сразу у Михалкова! Я думал: «Вот сейчас все начнется, начнут приглашать в кино...» Но «сейчас» долго не случилось...
— Вы ходили на пробы, и вас не утверждали?
— Где мне хотелось сниматься, меня не звали, а куда меня звали, зачастую мне просто не хотелось идти. Поэтому работы было мало.
— Многие актеры, особенно начинающие, снимаются везде, а уж там — где выстрелит...
— Я просто здраво оценивал на тот момент свои данные и свою актерскую природу. Мне в свое время предлагали много сериалов, а я отказывался. Понимал, что мне нужны совсем другого масштаба работы, иначе я «замылюсь», перестану быть кому-либо нужен, останусь где-то в серединке, а то и вообще в конце. При этом я спрашивал себя: а как же деньги, популярность? Однако все равно выбирал проекты тщательно.
Однажды один известный актер, народный артист, мне сказал: «Ты так нигде не состоишься! Если будешь отказываться, можешь крест на себе поставить». А мне было 25 лет, и меня это очень задело. Он-то говорил с позиции не то что упрека, а с позиции менторства, учителя: ты смотри, можно так и остаться нигде. Но я не мог пойти против себя, потому что, если мне что-то не нравится, я это буду делать ужасно плохо. Мне обязательно должен нравиться материал — это одно из моих главных правил.
— И вы дождались своей главной роли в фильме «Нюрнберг»...
— Мне в жизни везет на людей. На своем пути я встречаю великих людей, настоящих учителей, больших личностей. Первым таким человеком был Никита Михалков. Он очень многое мне дал, я увидел, как должно сниматься кино, какая должна быть подготовка. Даже если не снимали мои сцены, я все равно приходил на площадку, наблюдал и учился. Потом в Театре Российской армии я был окружен сплошь народными артистами: Зельдин, Голубкина, Пастухов, Касаткина, Чурсина. Я учился у лучших людей в нашей профессии. И дальше жизнь меня свела с режиссером Николаем Лебедевым.
С Николаем Игоревичем я познакомился благодаря Макару Запорожскому, с которым мы тогда вместе играли в Театре Российской армии. «Ты же в хоккей играешь? На пробы не хочешь сходить?» — Макар лично договорился с кастинг-директорами, чтобы меня посмотрели. И меня утвердили на роль хоккеиста Зимина в фильм «Легенда № 17». Роль была маленькая, но вел я себя, конечно, как большая звезда: на съемках мне постоянно что-то не нравилось, я даже капризничал. Мне было всего 25 лет, я был отчаянным максималистом с присущей этому возрасту дуростью. К тому времени окончил институт и думал: «Вот я сейчас всем покажу! Было все, кроме меня!» Естественно, хочется играть большие роли. И в раздевалке я ляпнул: «Роль такая маленькая, слов совсем нет, играть нечего». Лебедев об этом прознал и вызвал меня к себе. Он спрашивает: «Чем вы недовольны, Сергей? Давайте что-то поменяем в роли?» И мне стало так стыдно, я начал извиняться. Он мне преподал огромный урок, а мог меня выкинуть, тысячи таких найти. Наверное, другой сказал бы даже не разговаривая: «Пошел вон, заменим». Я тогда пятнами покрылся... И с того момента закрыл свой рот.
Через четыре года меня пригласили на пробы в фильм «Экипаж». У Николая Лебедева все актеры проходят пробы. Он в этом смысле честен. Если ты не подходишь, он так и говорит: «Сереж, ну не складывается». Тогда меня утвердили на роль бортпроводника Андрея. Мы готовились к съемкам, проходили курсы бортпроводников в Шереметьево — для максимального погружения в атмосферу.
Дальше должен был случиться фильм по «Мастеру и Маргарите», я был утвержден на роль Бездомного. Но, к моему большому сожалению, проект не состоялся. «Фильма не будет. Очень жаль. Но ничего, мы еще поработаем», — сказал мне тогда Лебедев. Однажды утром раздался звонок: «Приходи на пробы. Нужно будет играть военного. Остальные детали пока не важны». И когда я увидел, что моей партнершей будет Люба Аксенова, понял: роль не второстепенная. Конечно, Николай Лебедев знал меня как актера, видел мои спектакли. И я был готов, наверное, к тому, чтобы пробоваться на главную роль. После проб я долго ждал решения. И в какой-то момент счастье случилось. Мне позвонил Лебедев и сказал: «Поздравляю!» Я не мог в это поверить, меня сразу же затрясло, запульсировало все.
Фильм должен был выйти раньше, но из-за локдауна съемки приостановили на год. Мы были в Чехии и праздновали начало съемок в ресторане. И тут нам говорят: «Пандемия, через два дня летите обратно». Это было, конечно, с одной стороны, катастрофой, с другой — у меня появилось время хорошо подготовиться к своей роли переводчика Игоря Волгина. Надо отдать должное режиссеру: на протяжении года мы продолжали репетировать, разговаривали, обсуждали роли, сценарий. И даже не понимали, будет ли фильм снят вообще.
— Где проходили съемки?
— В России и в Чехии. Мы должны были сниматься в самом зале в Нюрнберге, в Бельгии, в Литве. Но все это накрылось из-за пандемии, осталась только Чехия. Но это было прекрасное время! Я просыпался в Праге, ехал на смену, смотрел по сторонам и думал: «Неужели это со мной происходит?! Да я счастливчик!» Да, я в это не верил.
— В фильме снялся и Сергей Безруков. Вы с ним не пересекались на съемках?
— У Сергея Витальевича не так много смен было. Мы с ним пересеклись однажды. Это была сцена, когда я подходил к героям Миронова и Безрукова, у меня была буквально одна реплика. Безруков всегда был собран, как его персонаж Руденко.
— В «Нюрнберге» у вас романтическая линия с Любовью Аксеновой, как вам с ней работалось?
— Играть любовные сцены всегда непросто, особенно когда с партнершей не знаком. С Любой мы впервые встретились на пробах в Москве, а когда приехали на съемки в Чехию, на первой же смене нужно было играть настоящие чувства: поцелуи, объятия. У меня не получалось. Люба тоже чувствовала это напряжение. Она подошла ко мне и молча взяла за руку, как будто хотела сказать: «Ничего не бойся, я твой друг». И меня как пробило — все получилось.
Люба — потрясающий партнер, добрый, отзывчивый и очень занятой человек. (Улыбается.) В любую свободную минуту она разговаривала по телефону, у нее все время были какие-то дела, которые требовали именно ее участия. Один раз мы актерской группой выбрались погулять по Праге. И вот мы идем, болтаем, а сзади всегда шла Люба и говорила по телефону, решала свои дела. Мы уже смеялись над ней: она только закончит говорить, догоняет нас, вникает в разговор, а через минуту у нее снова звонит телефон и она отделяется, замедляя шаг. Это было очень смешно. Однажды мы гуляли по Праге, навстречу шли две девушки. И одна из них, увидев Любу, поменялась в лице и выдала реакцию, которую не придумаешь. Она вдруг начала издавать звуки: «Ой-ей-ей-ей-ей-ей-ей-ей-ей... — потом схватилась за щеки, посмотрела на Любу и сказала: — Я вас узнала, можно ваш автограф». И теперь, когда мы встречаемся с Любой, я ей всегда говорю: «Ой-ей-ей-ей-ей-ей-ей-ей-ей». Это была очень душевная киноэкспедиция.
— Сергей, а каким вы были в детстве?
— Я был хулиганом, причем заядлым, особенно в школьные годы. Сейчас, конечно, сложно про меня это сказать... Но можно спросить директора моей школы, и он подтвердит. (Улыбается.) Меня даже в 10-й класс не хотели брать из-за моего плохого поведения. Все учителя были против меня, но благодаря директору я доучился в этой школе. Кинуть на учителя физкультуры йогурт — это еще маленькая шалость. Я мог разбить вазу, окно и даже унитаз. Родителей регулярно вызывали в школу. Даже стыдно какие-то вещи сейчас вспоминать. У нас была учительница биологии Тамара Николаевна, у нее был огромный аквариум, в котором она коллекционировала экзотических рыбок из разных поездок. И кто-то из моих одноклассников, я знаю кто, подсыпал мышьяк в аквариум. Все рыбы всплыли. И Тамара Николаевна, конечно, подумала, что это был я. Но я этого не делал! Никогда в жизни этого не сделал бы, все-таки тогда здравый смысл присутствовал. Но товарища не выдал, эта тайна всегда будет со мной. (Улыбается.)
— Чем занимаются ваши родители?
— Мать — врач, отец — строитель. Такая советская благополучная семья. Они с утра до вечера пропадали на работе, и я, по сути, был предоставлен самому себе. Вот и искал приключения. (Улыбается.)
— Почему вы решили поступать в театральный институт?
— Изначально занимался футболом, мечтал стать большим спортсменом. В какой-то момент понял, что звездой футбола я не стану. Сейчас смотрю на себя и думаю: ну какой я футболист? В десятом классе из-за девочки, которая мне очень нравилась, я пошел в театральный кружок. Как же надо мной смеялись мои друзья! Но я не обращал на них внимания, потому что на каждом спектакле стоял на сцене и сжимал в своей потной ладошке руку Маши. (Улыбается.) Потом мой педагог в театральной студии, Татьяна Александровна Вашкина, отвела меня на предпремьерный показ спектакля Владимира Машкова «№ 13», в котором играли Евгений Миронов, Авангард Леонтьев. Это был знаковый спектакль. А я ведь ничего не знал тогда о театре. Был один раз на спектакле «Дни Турбиных» в Театре Моссовета, но на пятой минуте меня вывели, выражаясь футбольным языком, за то, что я кинул презерватив с балкона. Ну, хулиган, одним словом. А потом я прочитал интервью актрисы, которая играла в «Днях Турбиных». Она сказала, что ненавидела этот спектакль из-за школьников, у которых «Дни Трубиных» входил в школьную программу. Я вспомнил сразу себя и внутренне извинился перед ней.
И когда я посмотрел спектакль «№ 13», понял: хочу так же. Театральный брал штурмом целых три года.
В первый год я готовился, ходил на специальные курсы при «Щуке». Даже пришлось пойти на обман, чтобы оплатить учебу. Родители для меня желали какой угодно профессии, но только не актерской. Как люди советской закалки, они считали, что надо идти туда, где можно хорошо заработать. И я сказал, что мне нужны деньги на подготовительные курсы в строительный институт.
Я прошел все творческие испытания, но провалился на последнем туре. Пришлось поступать в строительный институт. Поучился два месяца, мне не понравилось, и я бросил учебу. Отец работал на стройке, я пошел к нему. На следующий год снова поступал, но и в этот раз провалился с треском, не дойдя даже до второго тура. Тогда решил, что попробую еще раз, а если снова не выйдет — брошу затею. И на третий год поступил в ГИТИС на курс к Борису Афанасьевичу Морозову. Хотя, признаюсь, внутренне был готов вернуться в строительный институт или пойти в армию.
— Когда увидели себя в списках поступивших, какие были чувства?
— Я не увидел, а услышал. Начали зачитывать фамилии поступивших по алфавиту. Дошли до буквы К. Как назло, много человек было на эту букву. И тут я слышу: «К... к... ке...» Я знаю, что только на моей фамилии можно споткнуться. И слышу: «Кемпо». Вскакиваю и ору как будто забил первый гол: « А-а-а-а-а!» Я был единственным, кто так отреагировал. На меня все посмотрели как на выскочку: какой-то идиот, деревенщина. Почему-то все, кого называли, воспринимали это как должное. А для меня это событие, к которому я долго шел! Это моя жизнь.
— Да, это большая радость! Но в одном интервью вы сказали, что не очень любите вспоминать студенческие годы. Почему?
— Учеба давалась тяжело. Было ощущение, что вместо головы у меня футбольный мяч. Я не понимал, когда мне говорили все эти заветы Станиславского: быть, а не казаться. Я спрашиваю: «Что это значит? Как — быть?» А мне снова говорили: «Священнодействуй или убирайся вон». Что такое священнодействие, где? Короче, тяжело все шло. Но я не отчаивался. Так скажу: что-то понимать в профессии я начал уже после того, как окончил институт. Я благодарен ГИТИСу за то, что они в меня вбили ремесло. Но возвращаться в то время сейчас у меня желания нет. Все, что было, пусть там и останется. Слава богу, мне дали доучиться до конца.
— Вы боялись, что вас отчислят?
— Конечно, боялся. Я был слабеньким студентом. Помню один случай из студенческой жизни. На втором курсе мы сделали отрывок из произведения Островского «Доходное место», я играл Жадова. Вышел с показа воодушевленный, ждал похвалы. Слышу, как в коридоре группа актеров обсуждает показ. Я встал рядом в надежде, что сейчас что-то услышу. И одна известная актриса сказала: «Жадова играл очень слабенький мальчик». У меня весь мир рухнул. Конечно, эти слова травмировали, я переживал, рождались комплексы. От отчисления меня спасло не актерское мастерство, а сценическое движение. Я пришел к профессии, наверное, больше через свое тело. Мой педагог по сценическому движению Николай Васильевич Карпов помог понять себя через физику. А потом пришло осознание всего остального. Николай Васильевич был уникальным человеком. От него исходило столько добра. Он никогда не кричал, не унижал никого. Замечания всегда делал с улыбкой, мягко. Он вел у нас сценическое движение и фехтование. И говорил: «Вы фехтуете не для того, чтобы убить друг друга, а чтобы жить».
— После института все начинающие актеры стремятся попасть в театр...
— И я стремился. Показы в театры — это мероприятие еще унизительнее, чем поступление в институт. Одно дело, когда ты абитуриент, ничего не знаешь и ничего не умеешь. Не взяли — значит, недостаточно хорош. А другое дело, когда ты дипломированный актер, ты вроде как разбираешься в профессии, но и тут тебя выбирают среди таких же, как ты. И когда тебя не берут, ты им не нужен, земля уходит из-под ног.
Я пробовался в «Театр Луны», «Модернъ», «Ленком», «Современник», в «Сатирикон». В итоге меня взяли в театр «Сфера» в саду Эрмитаж. Но был я там недолго, всего месяц. Мой художественный руководитель Борис Афанасьевич Морозов позвонил и сказал: «Сережа, я беру тебя в свой театр». Естественно, я подошел к Екатерине Еланской, сказал, что Морозов берет меня в Театр Российской армии. Она мне сказала: «Конечно, иди к своему мастеру». В театре мне сразу дали главную роль в военном спектакле на Малой сцене. И проработал я там пять лет. Это была моя школа, именно там я научился профессии.
— Сергей, а как же вы попали в Театр Ермоловой?
— Мы с Олегом Меньшиковым снимались в «Легенде № 17». Олег Евгеньевич очень простой в общении, со всеми на площадке разговаривал, шутил. А потом он позвал меня играть в футбол. Олег Евгеньевич собирал своих друзей-актеров — Каменьковича, Ефремова, Козловского и других, и мы играли в футбол. На одной игре он с кем-то разговаривал, и я услышал фразу: «Мне Театр Ермоловой дают...» Подошел к нему после игры и спросил:
— Олег Евгеньевич, если у вас будет показ, можно ли будет поучаствовать?
Он ответил:
— Да.
А потом я пригласил его в Театр Российской армии. И вдруг в какой-то момент он говорит: «Слушай, я приду, только на что-то не очень длинное». Он пришел на спектакль «Соловьиная ночь», я играл советского солдата, влюбившегося в немку. Олег Евгеньевич посмотрел и на две недели пропал. Я подумал, что не понравился. В общем, спустя две недели мы увиделись на футболе. Я спрашиваю:
— Олег Евгеньевич, вам не понравилось?
Он говорит:
— Нет-нет, у меня не было времени. Я тебе так скажу, если что-то будет на тебя, я тебя позову. Буду иметь в виду.
Ну, я думал, что эта фраза «Буду иметь в виду» такая же, как «Мы вам позвоним». Прошло какое-то время, он действительно позвал меня: «Не хочешь ввестись в спектакль «Игроки»?»
Я слышал, что у Олега Евгеньевича чуйка на актеров. И работая с ним в театре, лично в этом убедился. Если он берет к себе в театр артиста, то работает с ним, учит его, передает свои знания и опыт. За ним всегда интересно наблюдать: как он играет на сцене, с каким восторгом говорит о театре и о профессии актера. Он редко хвалит. Услышать его похвалу — это счастье. И только спустя пять лет работы в театре, стоя за кулисами перед выходом на поклон, Олег Евгеньевич сказал мне: «Ну что, Кемпо, вполне возможно, ты станешь очень хорошим актером». И ушел на поклон. Я, конечно, был окрылен. Для меня это было дорого, потому что мне это сказал Меньшиков, который очень редко хвалит своих артистов.
— В Театре Ермоловой вы познакомились с женой, актрисой Анной Воркуевой...
— Да, мы познакомились во время репетиции спектакля «Чайковский», я играл Чайковского. Аня в театр пришла позже. Мы начали общаться, как-то все непринужденно закрутилось, нам было хорошо и весело вместе. И по сей день нам очень весело. (Улыбается.) Мы поженились два года назад, а потом у нас родилась дочь Даная. Говорят, дочка похожа сразу и на меня, и на Аню. Она у нас девочка с характером. Я ей говорю: «Даная, хуже моего характера в твоей жизни ничего не будет!»
— Вы считаете, что у вас плохой характер?
— Да. У меня ужасный характер. Я считаю, что со мной тяжело. Я иногда люблю побыть один, из-за этого могу не оказать положенного внимания женщине. Я понимаю, что в этом смысле моей жене не очень повезло. Я твердолобый, и если я что-то сказал, то так и будет. В такие моменты я очень упрямый. Ну и дочка моя такая же. Например, она чего-то хочет, я ей отказываю. Она снова просит и начинает плакать. Я говорю: «Нет ничего хуже моего характера, ты меня не победишь». Ну и она не получает, чего хочет.
У нас нет няни. Пробовали, но ничего не получается, ребенок не принимает другого человека. Мы с Аней друг друга подменяем. Жена прекрасно справляется с ребенком, она с ней занимается. Все, что сейчас умеет дочка, — это заслуга жены.
— Анна вас не ревнует? Вы симпатичный мужчина, снимаетесь с красивыми актрисами...
— Во-первых, я ей не даю никаких поводов для ревности. Аня — актриса и понимает всю специфику нашей профессии. Во-вторых, если у меня нет работы в кино и в театре, то я всегда нахожусь дома. После каждого спектакля спешу к жене и дочке. Вот Юрий Никулин сказал правильные слова: «Что такое счастье? Счастье — это когда ты с удовольствием идешь на работу и после нее ты с удовольствием возвращаешься домой». Это такие простые вещи! И я поймал себя на мысли, что после работы не хочу идти с друзьями пить пиво, всегда спешу домой. Потому что мне очень хочется домой, боже мой, уже столько лет...
— У вас очень запоминающаяся фамилия. Интересовались у родственников происхождением?
— В школе я очень стеснялся своей фамилии: вокруг Ивановы, Петровы, Сидоровы. И тут я — Кемпо. Но когда подрос и стал интересоваться происхождением фамилии, то сестра моего отца рассказала мне две версии. Одна из них состояла в том, что моего прадеда еще младенцем подбросили в чужую семью — тогда это были польские земли. Родители не знали, как его назвать, и обошлись первыми слогами слов «кем-то подкинутый». Получился Кемпо. По второй версии, эта фамилия досталась от далеких предков. Как творческий человек, я решил придерживаться первой. А какие там во мне корни намешаны, я еще не знаю. Но теперь хочу узнать свою родословную, это нужно.
— Сергей, в нашем интервью вы часто произносите слово «счастье». Можно ли вас назвать счастливым человеком?
— Еще как, конечно! Простите, если задену чье-то самолюбие, но я счастливый человек. Я благодарен всему, что сейчас со мной происходит. Все мои мечты сбываются!
Подпишись на наш канал в Telegram