«Нам с Наташей Варлей в Заполярье подарили по огромной оленьей голове с рогами. Рейс до Москвы задержали часов на шесть. И все это время мы слонялись по аэропорту с этими головами, а к нам приставал кавказец: «Ну продайте мне эти головы за два миллиона рублей!» Сейчас цены совершенно иные, не могу точно перевести эти миллионы на нынешний курс. Но все равно сумма была приличная. Однако мы не хотели расставаться с такими интересными подарками. Самое смешное, что потом, в Москве, мы не знали, что с этими головами делать...»
— Юрий Николаевич, мы беседуем с вами накануне юбилея — скоро вам исполняется 75 лет...
— А еще играю в театре ровно полвека — тоже солидный юбилей!
— И вы по-прежнему снимаетесь в кино, выходите на сцену...
— Сейчас служу в Театре на Трубной. Перед интервью стал вспоминать, сколько лет в этой труппе работаю, — оказывается, уже двадцать! А сначала был Московский театр миниатюр, куда пришел в 1974 году. Там первым моим спектаклем стала постановка с символическим названием «Хочу в артисты»...
В тот театр попал благодаря другу — актеру Илье Баскину. Мы с ним вместе учились в училище циркового и эстрадного искусства (он поступил на год позже меня). После получения диплома я устроился в областную филармонию. А Илюша оказался в популярном Театре миниатюр, который располагался в саду «Эрмитаж».
Тогда труппой руководил Рудольф Григорьевич Рудин (потом долгие годы худруком там был Михаил Захарович Левитин, при нем театр начал называться «Эрмитаж»). Зрители знают Рудина прежде всего как пана Гималайского из легендарной телевизионной программы «Кабачок «13 стульев». Кстати, по сюжету Гималайский — руководитель театра, такое вот совпадение. Но Рудик был и талантливым режиссером.
Поработав какое-то время в труппе, Баскин решил попытать счастья в Америке (у него получилось — он снимался в Голливуде). И привел в театр на замену меня. Рудин меня взял. И в старом здании в саду «Эрмитаж» судьба свела меня с замечательными артистами...
— Одной из ваших театральных партнерш была Любовь Полищук...
— С Любочкой мы играли много. Сначала вместе поработали в спектакле Михаила Левитина «Хармс! Чармс! Шардам! или Школа клоунов» — первой в мире театральной постановке по произведениям Даниила Хармса (композитором спектакля был Владимир Дашкевич). «Школа клоунов» имела оглушительный успех, билеты на нее было не достать. Практически на каждом показе можно было увидеть среди публики выдающихся режиссеров, известных артистов...
Полищук была блестящей актрисой: необыкновенная, яркая и всегда разная на сцене. То смешная, то трогательная, то роковая красавица. А в «Школе клоунов» Люба была очень эксцентрична. И как великолепно она двигалась! Я сам за этот спектакль терял по полтора килограмма, потому что мы все время танцевали, бегали, прыгали, двигали машину, которая в финале взрывалась. В общем, чего только мы там не делали! А в спектакле по Маркесу «Хроника широко объявленной смерти» Полищук играла мать главных героев. И там не было ни капли эксцентрики, глубокая драматическая роль.
— Последние годы жизни Полищук тяжело болела...
— Но при этом никогда не жаловалась: я ни слова про болезнь от нее не услышал. Люба все время была на позитиве. Когда приходила в театр, всегда лучезарно улыбалась, несла с собой радость. В Театре на Трубной до сих пор помрежем работает Эльвира Тедеева, которая рассказывала, как во время спектаклей она помогала Любе лечь на жесткую кушетку, стоявшую в гримерке. У Любы очень болела спина, ей надо было регулярно давать позвоночнику отдых. Эльвира приводила ее в чувство, без этого Люба просто не могла двигаться. И потом Любаня снова выходила на сцену...
А благодаря другому спектаклю Левитина — «Когда мы отдыхали...» по рассказам Жванецкого — я подружился с Ромой Карцевым и Витей Ильченко. В этой постановке также играли Рудольф Рудин, Эрик (Ерванд) Арзуманян (кинозритель его узнал по роли Первого министра в фильме «Обыкновенное чудо» Марка Захарова), Таня Шабельникова. И кстати, фамилия моего персонажа там была Чернов, вот такое совпадение.
Мой герой — рабочий — как сумасшедший бегал от стены к стене, бился в дверь: все время хотел сделать что-то полезное. Но начальство, которое в это время отдыхало, говорило ему: «Эта твоя работа не нужна, сделай лучше... вот это». И весь спектакль мой Чернов бегал, старался, снова ударялся о дверь. Докладывал, запыхавшись, начальству:
— Я сделал!
— Что ты сделал?! Это никому не нужно, выполни лучше вот что... — тогда подобное нередко происходило.
До сих пор практически наизусть помню блестящие, ироничные, глубокие тексты Михал Михалыча: у него же не слова, а сама поэзия, и при этом такая точная сатира на наше общество. Могу продекламировать монолог, который в самом начале произносил мой герой: «Медленно идет детство, тянутся, тянутся школьные годы. Быстрее идет институт, еще быстрее летят первые годы работы. А потом понеслось! Годы, от которых получаешь максимальное удовольствие, летят как бешеные, надо успеть сделать, сделать свою жизнь...» А в это время на балюстраде в белоснежных костюмах застыли, как статуи, остальные герои: Карцев, Ильченко, Рудин, Арзуманян.
— Вы со Жванецким встречались?
— Конечно, он же был автором спектакля. Тексты, которые там звучали, создавал при нас, артистах. Жванецкий приходил на репетиции, смотрел, как выстраивает постановку Михаил Захарович Левитин. Иногда какие-то фразы Жванецкий добавлял. Иногда, наоборот, что-то убирал.
Конечно, особо теплые отношения связывали Михаила Михайловича с Карцевым и Ильченко. Кстати, Витя был не только потрясающим артистом. Его можно назвать архивариусом Жванецкого. Ильченко скрупулезно собирал все написанное рукой Михаила Михайловича, даже самые короткие записки, заметки. Он относился к этому очень внимательно, ревностно и ничего не упускал, все складывал в специальную папку.
Однажды я захотел сохранить на память какой-то маленький монолог, написанный Михаилом Михайловичем для моего героя, — зажилить. Но после репетиции Витя сразу подошел ко мне и строго спросил: «Юра, где текст Михал Михалыча? Срочно верни!» Конечно, листок Ильченко я сразу отдал. Поэтому у меня нет автографа Михаила Михайловича, хотя мы много общались в тот период. Только в душе остались воспоминания о великом сатирике и прекрасном спектакле.
— Ильченко ведь рано умер — в 55 лет, от скоротечного рака...
— Я был на похоронах Виктора Леонидовича на Троекуровском кладбище. Потом все поехали на поминки. Они проходили в офисе Театра миниатюр Жванецкого, который располагался недалеко от метро «Маяковская», на 1-й Тверской-Ямской улице. На последнем этаже старого здания в свое время выделили Михаилу Михайловичу под театр десять комнат, а теперь там открыли музей великого писателя...
Помню, как за столом безутешно плакал Карцев. Нет, он просто ревел. Ильченко и Карцев были уникальным творческим дуэтом, парой. И Ромочка рыдал, потеряв самого близкого друга и партнера по сцене. Не раз слышал: «А почему Карцев не нашел себе «второго Ильченко»? Выходил бы на сцену с другим артистом...» А он просто не мог и подумать, чтобы работать с кем-то другим...
Потом в Театр миниатюр пришел Иосиф Райхельгауз, и я играл в его спектакле по пьесе Семена Злотникова «Триптих для двоих». В нем было три новеллы, в каждой играл актер-мужчина (у меня была роль бегуна), а героиня была одна — Томочка, Тамара Дегтярева, актриса театра «Современник». Ее широкий зритель знает по роли Агаты в телефильме «Вечный зов». Но вскоре из этого театра я все-таки ушел.
— Почему?
— Потому что меня не отпустили в Афганистан... Мы с приятелем, коллегой по Театру миниатюр Владимиром Корнеевым, подготовили патриотическую программу. Там были песни военных лет, сценки из спектаклей, стихи, сатирические куплеты, высмеивающие Гитлера. Потрясающая программа, которую хотели показать нашим военным, которые служили и воевали в Афганистане.
— Вы хотели поехать в горячую точку?
— Мы понимали, что там опасно, там стреляют. Но нам очень хотелось поддержать наших ребят. Кстати, многие артисты тогда летали в Афган, так помогали солдатам. Сначала мы с Володей показали программу в актовом зале военного госпиталя под Красногорском. Вышли на сцену с нашими смешными куплетами и увидели ребят без рук, без ног. Поем, шутим, пытаемся улыбаться, а у нас слезы текут...
На том концерте были представители Главного политического управления армии. Им программа очень понравилась, и нам с Володей сказали: «Готовьте документы, прежде всего характеристику из театра. Мы вас отправим в Афганистан, а потом в Германию, Чехословакию, Венгрию. Будете выступать в воинских частях».
На следующий день я зашел в нужный отдел ГлавПУРа, он находился рядом с Театром Советской армии. Мне дали фирменный бланк с красной звездой сверху: «Просим Театр миниатюр подготовить характеристику на актеров Корнеева и Чернова». С этой бумагой иду в театр, в дирекцию. А мне говорят:
— Мы не дадим тебе характеристику, не можем рекомендовать.
— Да почему?!
— Не можем, и все...
Даже не уточнили, что такого особого мы с Володей сделали, что только нас двоих от театра посылают в Афганистан.
— Обидно стало?
— Не то слово! Я же на репетицию ни разу не опоздал, пьяным в театре никогда не был. Мой первый театральный режиссер Рудик Рудин даже удивлялся по этому поводу:
— Юр, а ты что, вообще не выпиваешь?
— Выпиваю.
— А чего я тебя ни разу не видел поддатым?
— Потому что не пью в театре, я театр люблю...
Для меня немыслимо сорвать съемки, спектакль, гастроли. День свадьбы моего сына Максима совпал с моим выступлением в антрепризном спектакле в Тюмени — гастроли были назначены заранее, все билеты проданы. Думал, мне смогут найти замену, но не получилось. В итоге в день спектакля много раз звонил сыну, чтобы он рассказал, как все проходит. И Максим для меня «вел репортаж»: «Папа, мы едем в ЗАГС... Мы едем из ЗАГСа... Приехали в ресторан... Режем торт...» В конце спектакля, на поклонах я не удержался и признался публике: «А у меня сегодня сын женился!» И весь зрительный зал дружно зааплодировал и три раза прокричал: «По-здрав-ля-ем!» Кстати, когда у меня самого была свадьба, вечером тоже играл спектакль.
— Так почему вас не хотели отпускать в Афганистан?
— В конце концов в дирекции мне назвали причину. Оказывается, я не посещал политзанятия. Сейчас только люди старшего поколения поймут, о чем идет речь. А тогда нескольких пропусков «политинформаций» было достаточно, чтобы не пустить человека за границу. Я вспылил: «Я что, такой подонок?!» Тут же схватил листок, написал заявление об уходе, бросил его на стол, повернулся и ушел. Хотя тогда был плотно занят в репертуаре. А Володя Корнеев стерпел, остался. Когда через годы на поминках по Ильченко Володя увидел слезы Карцева, он подошел ко мне и расплакался:
— Прости, Юра! Не должен был я в той ситуации оставаться в театре...
Я его успокоил:
— Да ладно, Володя, столько времени прошло.
— Где нашли работу после увольнения?
— Меня взял в «Театр Луны» Сергей Проханов. Там в спектакле «Ночь нежна» по Фицджеральду моими партнерами были Елена Дробышева, Леночка Захарова, Анатолий Ромашин, Сергей Виноградов, Марина Блейк и Дима Певцов — с ним у нас была сцена драки. И после каждого спектакля мы друг у друга спрашивали: «Я тебя не очень сильно ударил?»
А потом случайно — а в нашей жизни, наверное, все так происходит — встретил на улице Любу Полищук. Остановились, чтобы поболтать. Она поинтересовалась, как у меня с работой в театре. Я признался, что не очень. И вдруг она говорит: «А ты знаешь, ведь Райхельгауз начал создавать театр «Школа современной пьесы». Он уже делает со мной и Аликом Филозовым спектакль «Пришел мужчина к женщине», думает о других проектах. Я ему скажу про тебя». И не обманула — сказала. Чем определила мою театральную судьбу на годы вперед...
— Вы упомянули про Филозова...
— Алик, Альберт Леонидович, был удивительный человек, по-настоящему преданный делу, профессионал до мозга костей. Последние годы он тяжело болел — онкология, но не мог жить без театра. Алик выходил на сцену в спектакле за две недели до смерти. Невозможно представить, каких усилий это у него потребовало...
Мы с Филозовым вместе играли в нескольких спектаклях. И в «Медведе», и в разных версиях «Чайки». В «Доме» Гришковца они с Леной Санаевой играли бабушку и дедушку, а я — врача. Помню, как на спектакли его жена Наталья приводила маленьких дочек Настю и Аню.
А еще мы не раз вместе с Филозовым выезжали на гастроли. Алик был легким на подъем, несмотря на солидный возраст. И когда мы были со спектаклями в Париже, он меня просто поразил. Вставал очень рано, завтракал и шел смотреть город. Брал меня с собой и, как настоящий гид, рассказывал много интересного. Он хорошо знал Париж, потому что в свое время снимался там в картине «Тегеран-43». Он водил меня по районам, где проходили съемки, показывал не только «открыточный» Париж, но и те уголки, где туристы обычно не бывают.
Но самое яркое впечатление — как мы ходили в Лувр. Алик взял с собой жену и дочку. Представьте себе такую картину. Филозов легкой походкой шел, практически летел впереди нашей компании. Он без путеводителя точно знал, как нужно попасть в тот или иной зал, где повернуть. В хвосте плелись жена с ребенком, которые явно не горели желанием знакомиться с шедеврами живописи. А я бегал между ними: должен был не упустить из вида Алика и одновременно дождаться Наташу с дочкой...
— Какой спектакль театр показывал в Париже?
— Мы играли на сцене театра Пьера Кардена (он находится в начале Елисейских Полей) несколько названий. Очень запомнился вечер, когда шла чеховская «Чайка». Я играл Сорина, Таня Васильева — Аркадину, Алик — Дорна. В тот день мы с Филозовым обошли, кажется, половину Парижа. И едва не опоздали на спектакль: прибежали в театр, запыхавшись.
В начале второго акта Сорин у Чехова спит, и я от усталости уснул по-настоящему, даже захрапел! Партнерам пришлось меня легонько толкнуть, чтобы разбудить. После спектакля Карден устроил для нашей труппы банкет. За одним столом с Пьером сидели исполнители главных ролей. Вдруг переводчица просит меня подойти к Кардену. Мол, он хочет с вами поговорить. Пьер улыбается и говорит: «Великолепный спектакль! И мне очень понравилось, как вы играли. Особенно во втором акте, где вы так сладко спали. Мне так захотелось побыть на вашем месте, подремать в уютном кресле, потому что я тоже очень устал...» Когда я вернулся к своему столу, со смехом рассказал коллегам: «Ребята, сам Карден захотел побывать на моем месте!»
— Кстати, я была на одном спектакле с вашим участием, в котором зрители могли посидеть на сцене рядом с актерами!
— Понимаю, о чем вы! Имеете в виду постановку «Звездная болезнь», где блистали Алик Филозов, Володя Качан, Ира Алферова, Лена Санаева (она играла мою жену), Вадик Колганов (он был нашим сыном-военным). Очень любопытный спектакль, во многом актерская импровизация на заданную тему: две компании пришли в ресторан, чтобы отметить какие-то важные события. Действие разворачивалось не на сцене, а в зале, где стояли столики с шампанским, закусками. За ними сидели и зрители, и мы, артисты. Так публика оказывалась в «самой гуще событий». И поэтому каждый раз спектакль «звучал» немного иначе.
— Сейчас это называется иммерсивным театром...
— Точно! Помню, играем мы очередной спектакль. По сюжету обмываем очередное звание героя Вадика Колганова: согласно традиции бросаем «звездочку» в стакан с водкой. Правда, выпивает алкоголь не он, а я. После чего быстро пьянею, дохожу до «нужной кондиции». И, когда начинает играть оркестр, приглашаю одну из зрительниц на танец. Она очень смутилась, что к ней проявил внимание известный артист. К тому же рядом со мной сидела «супруга», то есть Лена Санаева.
Тем не менее дама соглашается. Танцуем, я ее спрашиваю:
— Ну, как вам моя жена?
Она растерянно смотрит на меня и говорит на полном серьезе:
— Но она ведь, кажется, раньше была супругой Ролана Быкова...
А я с серьезным видом пьяного человека отвечаю:
— Была! Но сейчас она моя жена.
Дама смотрит на меня так оценивающе и смущенно говорит:
— Ну да, вы тоже хороший.
Дальше по сценарию мне должно стать плохо. Делаю вид, что теряю сознание, медленно проезжаю головой по груди моей партнерши и падаю у ее ног. И она в ужасе кричит: «Я ему ничего не сделала! Это не я!»
Тут подбегает «моя жена» — Лена Санаева, падает на колени, хватает меня за руки и звонко кричит на весь зал голосом Лисы Алисы: «Юрик, муж мой!» К моему бесчувственному телу сбегаются и другие актеры, я еле сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться. Дальше прибегают санитары с носилками — якобы уже вызвали скорую помощь. Колганов в отчаянии стреляет в наш красивейший лепной потолок из пистолета (конечно, холостыми патронами: перед каждый спектаклем на лепнине клеили кусочки «штукатурки» и веревочку, за которую дергали в нужный момент, и возникало полное впечатление, что потолок осыпается от выстрела).
— В общем, все выглядело натурально...
— Да, совершенно! Когда меня на носилках начинали выносить из зала, появлялся «участковый». Он подходит к «моей» даме и строго спрашивал: «Что вы сказали Юрию такого, что он упал?» Зрительницы в этот момент вели себя по-разному: кто-то пугался, лепетал: «Да я ничего не сделала...», кто-то понимал, что это всего лишь актерская игра. А одна женщина сразу достала из сумочки паспорт, показала его «полицейскому» и все твердила: «У меня есть регистрация в Москве, я зарегистрирована»...
Кстати, один раз в моей жизни в театр пришлось вызвать настоящую скорую. В спектакле актер должен был пролезать под столом. Вроде ничего сложного, но почему-то в тот день из деревянной столешницы снизу торчала какая-то железка. И актер рассек ею бровь, а это место, из которого кровь всегда сильно идет. Вот и у него ручьем льется. Он сообразил повернуться к залу боком, чтобы зрителям не было видно раны. А я-то эти красные капли вижу! Думал, что потеряю сознание. Знаете, ведь мужчины обычно боятся крови. Я, даже если мне просто делают укол, закрываю глаза. Но тут пришлось давать партнеру салфетки, которые как раз лежали на столе: одну, вторую, третью. Думаю, зрители в конце концов поняли, что произошло. Хорошо еще, что все случилось близко к антракту. Приехавшая в театр скорая помощь обработала рану и зашила ее.
— Юрий Николаевич, помимо спектаклей в Театре на Трубной, у вас есть и антрепризные проекты. К слову, а с какими условиями обычно сталкивались на гастролях?
— Я объездил с антрепризами и концертами всю страну, от Калининграда до Камчатки. Например, благодаря фестивалю «Огни магистрали» побывал на БАМе. Потрясающие впечатления: едешь на машине вдоль этой трассы — справа безбрежная тайга, слева безбрежная тайга. И вдруг в этой глуши поселок. Мы выходим, на нас сразу налетают во-о-о-от такие комары, выступаем и едем дальше, до следующего поселка.
А условия были разные, хотя сейчас, конечно, и гостиницы, и транспорт стали гораздо комфортнее. Много лет назад нас поселили в отеле, где на два соседних номера была одна общая ванная, которая отделялась от жилых комнат не дверью, а... занавеской. Так что мыться приходилось в очередь: то мы, то соседи.
В другой раз мы с Наташей Варлей зимой приехали на праздник в какой-то поселок в Заполярье — добирались на вертолете и на оленях. Нас поселили в самый лучший дом. Но когда мы открыли кран, потекла вода коричневого цвета — ржавая, причем кипяток. А вот холодной там не было. Мы даже сделали на память фото: на нем Наташа стоит с лопатой, а я держу таз, наполненный чистейшим снегом, чтобы потом его растопить и хоть как-то помыться.
И еще одна история, связанная с оленями. Нам с Наташей там, в Заполярье, подарили по огромной оленьей голове с рогами. Рейс до Москвы задержали часов на шесть. И все это время мы слонялись по аэропорту с этими головами, а к нам приставал кавказец: «Ну продайте мне эти головы за два миллиона рублей!» Сейчас цены совершенно иные, не могу точно перевести эти миллионы на нынешний курс. Но все равно сумма была приличная. Однако мы не хотели расставаться с такими интересными подарками. Самое смешное, что потом, в Москве, не знали, что с этими головами делать...
— Судя по всему, вы не раз выступали вместе с Варлей?
— Да! Наташа просто чудесная... Однажды мы с большой компанией артистов на автобусе ночью переезжали из одного города в другой. За окнами темно, дорога однообразная, засыпанная снегом, актеры начали дремать. Вдруг Наташа, которая сидела на первом ряду, поворачивается ко мне: «Юра, а давай споем!» Оказывается, она заметила, что засыпают не только артисты, но и наш водитель. И мы начали безостановочно петь все песни, какие только знали. Когда под утро доехали до гостиницы, коллеги высказали нам с Наташей претензию: «Почему вы песни орали, нам спать не давали? Мы так устали после концерта». Пришлось объяснить, что мы спасали всем нам жизни...
Кстати, аналогичная ситуация у меня была с Лешей Булдаковым. Со спектаклем «Французская мелодия», в котором также играли Наташа Крачковская, Света Тома и Ира Лачина, у нас был небольшой тур по сибирским городам. После очередного спектакля администратор говорит: «Здесь гостиница совсем плохая, а вот в следующем городе хорошая. Давайте тут не ночевать, а лучше прямо сейчас поедем и рано утром будем в месте назначения. Там и поспим нормально...»
Чтобы нам было удобно, сиденья раздвинули, положили на них матрасы и подушки. И мы всю ночь сладко спали. А Леша Булдаков сидел рядом с водителем и рассказывал всякие истории и байки, чтобы тот не заснул. Мы просыпаемся утром и видим: за рулем сидит второй водитель, а Леша по-прежнему что-то рассказывает.
Вскоре мы попросили притормозить у ближайшего придорожного кафе, чтобы посетить туалет. Заходим всей компанией в кафешку, а у полусонных официанток — шок оттого, что они увидели известных артистов. Женщины мгновенно проснулись, засуетились, не знали, чем нас угостить, чем напоить.
Леша вообще был потрясающим рассказчиком. А как он умел обыграть анекдот! Причем всегда первым начинал над своей шуткой смеяться. Леша как ребенок радовался, что вспомнил этот анекдот и мог порадовать им народ. Вообще, Булдаков был очень позитивным человеком. При суровой, брутальной наружности улыбка не сходила у него с лица. И все люди на него смотрели и начинали улыбаться.
— Антрепризные спектакли — это примета двух последних десятилетий. А как до этого могли подработать киноартисты?
— В Советском Союзе была популярная программа «Поет товарищ кино». Эти сборные концерты с начала 60-х годов по всей стране проводило Бюро пропаганды советского киноискусства. Популярные артисты целыми бригадами приезжали в разные города: выходили на сцену, рассказывали про фильмы, в которых снимались, исполняли песни, читали стихи, показывали отрывки из своих кинокартин. Уровень участников в этих программах был очень высоким. Причем там выступали не только актеры: помню знаменитого танцора Махмуда Эсамбаева, композиторов Яна Френкеля, Марка Фрадкина, Вениамина Баснера, Евгения Догу, Юрия Саульского, Александра Журбина.
Обычно мы выезжали в пятницу вечером, чтобы за выходные 3—4 раза выступить во дворцах спорта и на других больших площадках. Благодаря этим концертам я познакомился с Николаем Афанасьевичем Крючковым, Всеволодом Васильевичем Санаевым, Володей Ивашовым, Светой Светличной, Валей Титовой, Женей Жариковым, Наташей Гвоздиковой, Валей Теличкиной, Нонной Мордюковой, Татьяной Дорониной.
— Неужели звезды такой величины нуждались в дополнительном заработке?
— На самом деле зарабатывали на таких выступлениях не так уж много: артистам платили согласно установленным концертным ставкам, нельзя было ни прибавить, ни убавить. Тем не менее это была неплохая добавка к гонорарам. Ведь киносъемки — они то есть, то их нет...
Мордюкова выступала с рассказом о фильме «Родня». Сначала на экране показывали сцену, где ее героиня бьет героя Юрия Богатырева по лбу. Публика, конечно, смеялась. Потом по контрасту демонстрировали грустный финал, когда Нонна Викторовна идет с чемоданом по рельсам. И тут из-за кулис выходила живая Мордюкова с чемоданом и читала монолог своей героини.
— С чем вы выступали в таких концертах?
— По-разному. Например, мог представить картину «Маяковский смеется», созданную мэтром советского кино, учеником Мейерхольда Сергеем Иосифовичем Юткевичем по мотивами пьесы «Клоп» и сценарию «Позабудь про камин». Фильм получился очень необычный: некий коллаж с использованием мультипликации — и рисованной, и кукольной. Известный художник-мультипликатор Володя Тарасов рисовал мультяшных персонажей с нас, актеров. К сожалению, эта смелая, во многом экспериментальная лента прошла в прокате незамеченной.
— Хотя там снялась целая россыпь великолепных артистов: Броневой, Глузский, Гурзо, Саввина, Волчек...
— Так бывает в кино: что-то не сложилось, не сошлось. Зато благодаря этому фильму я познакомился с дочерью Маяковского Хелен Патрисией. В начале девяностых она впервые приехала в Москву. Ей показали картину, потом представили нас, актеров. Встреча проходила в Музее Маяковского на Лубянке. Хелен Патрисия была уже в возрасте, но выглядела хорошо: высокая, стройная, громогласная. Меня ей представляли как исполнителя главной роли в фильме. Я спел для нее куплеты Юлия Кима и Володи Дашкевича...
— В вашей фильмографии более сотни кинолент. А на что вы ориентировались, когда читали сценарий? Как решали, где сниматься, а где нет?
— А я иногда даже не читал сценарии. Например, так было с картиной «Ширли-мырли»... С Владимиром Валентиновичем мы познакомились на телепередаче «В нашу гавань заходили корабли», которую вели Эдуард Николаевич Успенский и его жена Элеонора Филина. Попеть хорошие песни туда приходили очень многие популярные люди, в том числе и Меньшов. С этой программой мы выступали в Политехническом музее, не раз выезжали на гастроли. А начиналась она как радиопередача, в которой можно было услышать и Ирину Муравьеву, и Наташу Варлей.
Так вот, однажды мне позвонил Меньшов и сказал, что ему в новую картину «Ширли-мырли» нужен особый типаж — такой странный чемоданоносец. Мой персонаж ведь действительно в фильме не расстается с чемоданчиком, в котором хранится огромный алмаз. Я сразу согласился, даже сценарий не читал. Мне дали мои сцены, и я их сыграл. Это заняло всего два-три съемочных дня. Если честно, когда первый раз посмотрел готовый фильм, не сразу его понял. Только со временем оценил, как и многие другие...
Вот вы спросили, как я решал, где сниматься, какую роль выбрать. На самом деле невозможно предугадать, какой фильм «выстрелит», какой нет. Многое зависит от посторонних обстоятельств, случайностей. Да и твой выбор не всегда оказывается правильным.
— Что вы имеете в виду?
— Например, я успешно прошел пробы в советско-японский фильм Акиры Куросавы «Дерсу Узала», который стал событием, получил множество кинонаград, включая «Оскар» за лучший иностранный фильм. Великий Куросава утвердил меня на роль красноармейца. Когда мы встретились, я его потряс тем, что поставил стул одной ножкой себе на лоб и долго держал. Он просто обалдел, спросил, где этому научился. Я объяснил, что окончил цирковое училище...
На пробы к Куросаве попал благодаря Полине Васильевне Шевкуненко, которая работала у него ассистентом. Одновременно она работала вторым режиссером и у Юткевича на картине «Маяковский смеется». Полина Васильевна была мамой одного из самых известных мальчиков Советского Союза — Сережи Шевкуненко. Он прославился, когда ребенком снялся в популярных многосерийных фильмах «Кортик» и «Бронзовая птица», а также в ленте «Пропавшая экспедиция». Но потом что-то пошло не так: Сережа связался с плохой компанией и вскоре попал в тюрьму. А потом еще и еще. И в итоге он отсидел почти 15 лет. А в 35 лет его убили — в собственной квартире, вместе с матерью. Когда работал с Полиной Шевкуненко у Юткевича, до такого трагического финала было очень далеко. Но уже тогда на душе у нее было неспокойно, она курила одну сигарету за другой. Порой приходила на работу очень расстроенная. Видимо, в семье были большие проблемы... Так вот, Полина Васильевна «сосватала» меня к Куросаве, а потом сама же не отпустила!
— Как это так?
— Дело в том, что Юткевич, которому было за семьдесят, часто болел. Поэтому начало работы над «Маяковским» все откладывали. И тут меня вызывают на съемки к Куросаве в Уссурийск. Надо было выбрать из двух проектов один. Я даже устроил по этому поводу спиритический сеанс — с тарелкой, свечами. Там вроде выпал «Маяковский». И Шевкуненко очень убеждала меня: «Сергей Иосифович скоро приступит к работе. В «Маяковском» у тебя главная роль, после нее не будет отбоя от предложений в кино...» В итоге после долгих и мучительных раздумий не поехал в Уссурийск и упустил съемки у Куросавы. А о фильме Юткевича в итоге мало кто сейчас и вспомнит...
Аналогичная ситуация повторилась и с картиной «Иван Васильевич меняет профессию». Когда мне позвонили из съемочной группы нового фильма Гайдая и пригласили на «Мосфильм» на разговор с режиссером, я, конечно, обрадовался! Поработать с великим комедиографом — это же счастье. Да и роль была заметная: милиционер, который гонялся за главными героями. Пришел в кабинет Леонида Иовича, почитал ему свою роль, мы порепетировали сцену, и, по-моему, Гайдай был доволен, даже улыбался. На роль милиционера меня утвердил.
Проходит какое-то время, и тут Студия имени Горького приглашает меня сняться в одной картине — на Волге, в Плесе. Роль небольшая, я свободен, потому согласился и со спокойной душой поехал. Вдруг в Плес приходит телеграмма от съемочной группы «Ивана Васильевича...»: «Приглашаем на «Мосфильм» для заключения договора». Начал отпрашиваться, чтобы съездить в Москву, но второй режиссер фильма меня не отпустила. Сколько ни просил, говорила категорическое «нет!» Я очень переживал, но она твердила: «Никуда ты не поедешь...» Мы с ней потом долго не разговаривали.
— Некоторые актеры в такой ситуации, чтобы не упускать роль, уехали бы, не отпрашиваясь...
— Да, я видел, что другие одновременно снимаются в двух и даже трех картинах. Как-то крутятся, выдумывают причины, чтобы пропустить то одну съемку, то другую. Но я не мог подвести людей, переживал: «А что обо мне подумают коллеги?!» Осенью, когда уже вернулся в Москву, вновь раздался звонок от ассистента Гайдая: «Подъезжайте на «Мосфильм». Я так обрадовался: все-таки буду сниматься! Приехал, а мне говорят: «Леонид Иович предлагает вам роль... балалаечника». Очень расстроился: там же нечего делать, всего одна фраза. Но раз пригласил Гайдай, отказаться не мог.
— Вы специально учились играть на балалайке?
— Нет, в цирковом училище нас обучали игре на разных музыкальных инструментах. Там я подготовил эстрадный номер в лубочном стиле: вместе с партнершей читал русские сказки и играл на балалайке. Мы его с успехом показывали на разных площадках, например на открытии сезона в летнем театре в саду «Эрмитаж». Возможно, ассистенты Гайдая где-то его видели. Или запомнили, что в «Деревенском детективе» — одном из фильмов про Анискина — я тоже играю на балалайке.
К слову, спустя много лет в антрепризном спектакле «Жена-интриганка», в котором играл с Ирой Муравьевой, я делал такой трюк: когда выходил на поклоны, ставил балалайку себе на голову и так кланялся. И вот однажды на спектакле в Америке единственный раз не удержал инструмент, он упал и разбился. Я почему-то очень из-за этого расстроился, даже заснуть не мог, такая тревога обуяла. Мучился, мучился, решил посмотреть телевизор. Включил, и не понимаю, что происходит: показывают, как самолет врезается в башню Всемирного торгового центра. Вот такое жуткое, трагическое совпадение...
Но возвратимся к картине Гайдая. Этот эпизод снимали на «Мосфильме» в огромном павильоне, в котором построили покои Ивана Грозного. Кстати, всю еду на роскошном царском «банкете» чем-то полили, чтобы от этих живописных блюд во время съемок никто не отщипнул ни кусочка и не испортил «картинку». Включали песню, которую записал Валера Золотухин, и мы, «оркестранты», под фонограмму делали вид, что играем...
— Окружающие не удивлялись, что вы снимаетесь в такой крошечной роли?
— Если честно, чувствовал себя очень неловко. После картины «Доживем до понедельника» был уже узнаваемым артистом, а тут играю на балалайке. Ужасная ситуация! Когда через много лет один телеканал пригласил меня сняться в фильме к юбилею Леонида Иовича, вспомнить, как он работал, сразу отказался: «Как я буду с экрана рассказывать о том, как работал этот великий режиссер? Это могут вспомнить Наташа Варлей, Леонид Куравлев, Наташа Селезнева — те, кто играл у него главных персонажей. А у меня был крошечный эпизод. На встречах со зрителями могу его рассказать, но не в юбилейной программе...» Однако все равно очень благодарен Леониду Иовичу, что попал в такой потрясающий фильм, который более полувека с удовольствием смотрят зрители.
— Вы потом встречались с Гайдаем?
— Нет. Но с его женой Ниной Павловной Гребешковой потом очень хорошо общался. А в 2006 году благодаря фестивалю «Амурская осень» оказался на родине Леонида Иовича в городе Свободный Амурской области. И на аллее у памятника Гайдаю посадил небольшое деревце. В прошлом году вновь был на этом фестивале. Вместе с Аркадием Ининым поехали в Свободный. Мое дерево очень выросло...
— Юрий Николаевич, ваша актерская судьба во многом необычна. Например, вы окончили цирковое училище, но на манеже никогда не работали...
— Парадоксов много. Например, я сначала поработал на телевидении и только потом пришел в кино. А еще первая же большая кинороль — в «Доживем до понедельника» — принесла мне популярность. Но после этого заметных ролей приходилось порой ждать годами...
Я родился в Куйбышеве и с детства мечтал стать артистом, мне всегда нравилось веселить народ, «выступать». Сходил с ума от The Beatles, Rolling Stones и Элвиса Пресли — у меня даже была кличка Роллинг. А еще был очень модным! На голове выбривал пробор, вшивал в штаны клинья, превращая брюки в «клеша?», украшал их электрическими лампочками, которые были соединены проводками с батарейками и поэтому мигали про ходьбе.
А до этого, когда еще окончил шестой класс, папа, как всегда, взял меня с собой в лагерь «Орленок», который располагался на берегу Волги. Он был художником-оформителем, на авиационном предприятии «Прогресс» занимался наглядной агитацией — рисовал плакаты и вывески. Летом подрабатывал в заводском пионерлагере, там тоже требовались всевозможные афиши. А я просто отдыхал.
И вот однажды в лагерь приехала группа с местного телевидения, чтобы сделать сюжет об «Орленке». Телевизионщикам надо было подснять каких-то детей, они устроили маленький кастинг, как теперь говорят. Я прочитал стихотворение «Рассказ танкиста». И мне предложили стать ведущим детской программы, которая шла в прямом эфире. Через какое-то время я вел уже несколько программ, а еще играл в народном театре.
— Стали у себя в Куйбышеве звездой?
— Да! Поэтому очень удивился, когда в Москве на вступительных экзаменах в театральные вузы везде провалился. Но, по счастью, сразу после этого уезжать из Москвы не стал. Потому что вскоре один парень попросил меня подыграть ему на гитаре на вступительных экзаменах в цирковое училище. Там были огромный конкурс и всего 12 мест.
Как это часто бывает, мой знакомый очень туда рвался и... не поступил. А мне было все равно, и... меня взял к себе на курс Юрий Павлович Белов. Вместе со мной учился Миколас Орбакас, в будущем папа Кристины Орбакайте, Анатолий Марчевский — будущий знаменитый артист цирка, исполнитель главной роли в фильме «Клоун», курсом старше — Илья Клявер (Олейников), Геннадий Хазанов...
На вступительных экзаменах в цирковое училище я услышал, как педагоги шептались: «Вылитый Олег Попов!» А мы действительно похожи. Когда через несколько лет вместе с ним снялись в фильме «Карнавал»...
— Простите, а разве вы снимались в фильме Татьяны Лиозновой?!
— А я имею в виду не эту картину с Ириной Муравьевой в главной роли. Говорю про одноименный фильм «Карнавал», который снял режиссер Михаил Григорьев по сценарию Александра Алова и Владимира Наумова. В этой картине было много великолепных цирковых номеров (например, Леонида Енгибарова), играли популярные драматические артисты — Зиновий Гердт, Спартак Мишулин. Главная роль клоуна была у Олега Попова, а я сыграл его сына. Так вот, некоторые в съемочной группе считали, что я реальный сын Олега Константиновича!
— Не жалеете, что поступили не в театральное, а в цирковое?
— Нет, что вы! В ГУЦЭИ — единственном в мире училище циркового и эстрадного искусства — давали потрясающую подготовку, потому что профессия клоуна вмещает в себя множество цирковых специальностей. Ты и эквилибрист, и жонглер, и фокусник, и наездник, и музыкант.
И в кино я попал благодаря цирковому училищу: нас, студентов, пригласили в Белоруссию на съемки фильма «Христос приземлился в Гродно» (в этом историческом фильме были нужны ребята, которые хорошо держались в седле, дрались на мечах). А когда снимался на Студии имени Горького в массовке во втором своем фильме — картине про Гражданскую войну «Пароль не нужен», в коридоре столкнулся с Зоей Дмитриевной Курдюмовой, вторым режиссером у Ростоцкого, который тогда готовился снимать «Доживем до понедельника». Не представляю, как она во мне разглядела будущего Сыромятникова: я же был с пышными черными усами и при бороде, в папахе. Но когда Зоя Дмитриевна за руку привела меня в кабинет Ростоцкого, он сразу сказал: «Будем снимать!»
— В этом фильме вашим партнером был прославленный Вячеслав Тихонов...
— Когда позвонил маме и сказал, что буду сниматься с самим Тихоновым, она не сразу меня поняла. Думала, буду где-то рядом с Вячеславом Васильевичем: не могла представить, что я стану его партнером. А когда папа рисовал к премьере картины гигантскую афишу для куйбышевского Дома культуры, он изобразил меня и Тихонова — тот самый эпизод, когда Сыромятников у доски отвечает учителю истории. Кстати, Вячеслав Васильевич, когда приехал на показ картины в наш город, попросил меня познакомить с отцом, и я отвел его в папину мастерскую. Отец был потрясен...
— Фильм «Доживем до понедельника» сразу сделал вас, 18-летнего студента, популярным...
— И при этом из-за него меня чуть не отчислили из училища. Ведь цирк требует ежедневных тренировок, а я пропадал на съемках. Поэтому, когда режиссер Владимир Мотыль утвердил меня на роль Петрухи в фильм с рабочим названием «Спасите гарем», серьезно задумался. Ведь съемки долгие, к тому же не в Москве. И я в конце концов отказался. Роль Петрухи отдали другому артисту, а готовый фильм получил название «Белое солнце пустыни». Я же говорил: судьбу фильма невозможно предугадать... А училище я окончил — с хорошими оценками. Только работать на манеже не мог: из-за язвы желудка с акробатикой пришлось завязать.
— Приходилось использовать на съемочной площадке какие-то цирковые навыки?
— Конечно! В фильме «Карнавал», о котором я уже упоминал. Кроме того, в 90-е годы выходила популярная детская телепередача «Праздник каждый день», в которой по пятницам я появлялся на экране в образе клоуна и шутил, жонглировал, фокусы показывал. Детишки у нас во дворе, когда меня видели, всегда спрашивали: «Дядя, а когда мы вас снова увидим?» Жаль, что не сохранились записи этой программы. Пробовал в Интернете найти — бесполезно. Выпуски передачи «Спокойной ночи, малыши!» с моим участием есть, а «Праздник каждый день» как в воду канул...
Сейчас я понимаю: все-таки хорошо, что смог попробовать себя в разных жанрах. Сначала учился в цирковом училище, потом работал как эстрадный артист, у меня был собственный коллектив. После заочно окончил режиссерский факультет ГИТИСа. Моими педагогами были Михаил Иосифович Рапопорт и актер-пародист Юрий Сергеевич Филимонов. А руководителем курса — Борис Сергеевич Брунов. Его все любили и уважали. И он всегда был с сигарой. Борис Сергеевич очень красиво, изящно ее держал.
А что касается кино... Конечно, известность мне принесла роль Сыромятникова. Но она же потом перекрыла дорогу к ролям другого плана: режиссеры видели во мне только белобрысого простака-недотепу. Уйти от этого было очень сложно. Но, по счастью, в моей фильмографии есть много и совсем других работ. Если брать последнее десятилетие — это «Бабий бунт, или Война в Новоселково» — проект Леши Пиманова, его же сериал о Вячеславе Фетисове. Еще люблю картину «Сатисфакция», где снимался с Димой Марьяновым, Витей Сухоруковым, Эвклидом Кюрдзидисом, Витей Раковым, Маратом Башаровым, Леной Ксенофонтовой, Юрием Назаровым...
— Юрий Николаевич, у вас за плечами действительно много прекрасных ролей, замечательных фильмов. А с каким самым необычным проявлением народной любви к вам приходилось сталкиваться?
— Для меня не самый необычный, а самый показательный случай на тему «популярность артиста» вот какой. Однажды вылетал на съемки из аэропорта Домодедово. Впрочем, в этой истории не важны обстоятельства — место или время. Нечто подобное могло случиться где и когда угодно. Итак, жду приглашения на посадку в «накопителе». Там собралось много народу, и мест для сидения на всех не хватает.
Стою рядом с какой-то компанией мужчин, которые очень оживленно общаются. Вдруг меня замечает одна женщина, широко улыбается и громко говорит: «Ой, я вас знаю, вы же артист Чернов! Давайте я уберу с сиденья свою сумку, и вы сядете...» Берет в руки большой баул, освобождает стул, и я оказываюсь рядом с ней.
Эту сценку наблюдает один из тех шумных мужчин, поворачивается ко мне и с улыбкой говорит: «Ну конечно, артистов-то все знают и любят. А вот мы, космонавты, летаем, но нас в лицо мало кто узнает». Распахивает пальто, а на лацкане его пиджака сияет звезда Героя. Дама, которая помогла мне присесть, это услышала и очень растерялась, ей стало неудобно. А я подумал: ведь он прав, вот настоящие герои, великие люди. Но их по телевизору не показывают. А у нас, актеров, на лице написано — такой-то!
Нас часто видят на экране, и для людей мы становимся своими, близкими, любимыми. Поэтому должны вести себя достойно. Есть актеры, которые в людных местах специально громко говорят, чтобы их узнали, на них обратили внимание. Типа «Ну как ты отыграл вчера спектакль? А у меня съемки были...» Но многие, наоборот, надевают темные очки, зимой еще нахлобучивают шапку пониже, чтобы остаться неузнанными. Мне ближе и понятнее вторые.
Потому что те замечательные артисты, с которыми сталкивала меня жизнь, вели себя именно так — скромно и достойно. Георгий Францевич Милляр, неповторимый, лучший в Советском Союзе исполнитель ролей Бабы-яги и Кащея Бессмертного, приходил на Студию Горького и всем улыбался: «Здравствуйте!» Здоровался с каждым — от режиссера до вахтера. Потому что воспринимал студию как родной дом, в котором снимал свои великие киносказки Александр Артурович Роу. А сейчас идет «звезда» и ни на кого не смотрит.
Я же стараюсь всегда добрым словом вспоминать тех людей, с которыми свела жизнь. И всегда благодарю Бога за то, что у меня есть прекрасная семья и самая лучшая в мире профессия, которую бесконечно люблю...
Подпишись на наш канал в Telegram