«У Соловьева на площадке царила особая атмосфера, которая просто обволакивала. Все делалось неспешно, слова звучали незнакомые, красивые — Антониони, Феллини. Я думала, что это названия каких-то итальянских блюд — пасты, хлеба или колбасы. Потому что ничего не знала о кино».
— На популярном портале о кино и театре прочитала о вас, Маша, замечательный пост: «Вручите Марии Аникановой кинематографическую премию за роль в фильме «Алекс Лютый. Дело Шульца». Она превзошла саму себя, нахожусь под большим впечатлением». Подписываюсь под каждым словом!
— Там даже кто-то предлагал обратиться с просьбой в Министерство культуры, чтобы мне дали народную артистку. Вообще, с ролью Нины Игнатовой в этом сериале была целая история.
«Дело Шульца» — второй сезон. Первый назывался просто «Алекс Лютый». Сюжет был основан на реальных событиях и биографии нацистского преступника Александра Юхновского. Я была в восторге от этого сериала и работы Димы Муляра, фантастически сыгравшего фашистского оборотня. Однажды во время просмотра очередной серии мелькнула мысль: «Почему мне не достается таких ролей?» Я объяснила себе это тем, что я женщина, а женщин — военных преступниц было мало и самую известную из них, Тоньку-пулеметчицу, уже сыграла Вика Толстоганова в сериале «Палач».
Прошел, наверное, год. Как-то вечером звонит мой агент Лена Кондратова:
— Слушай, тут сценарий прислали, но там такая роль, что я даже не знаю, стоит ли тебе браться...
— Ну давай, посмотрю на всякий случай.
Открываю сценарий и чуть не падаю в обморок. Он называется «Алекс Лютый. Дело Шульца»! Читаю. Предлагаемая мне роль — бывшей узницы концлагеря, пособницы доктора-садиста Германа Шульца, — безумно интересная. К тому же сериал будет снимать Леонид Белозорович — замечательный режиссер старой советской школы. Конечно, я пошла на пробы.
Честно сказать, поначалу Леонид Григорьевич отнесся ко мне как-то скептически. После проб, смотрю, глаз у него загорелся. Но он не сказал ничего определенного. И потом два месяца я была в неведении и жила с мыслью, что эту роль должна играть только я и, если утвердят другую артистку, для меня это станет страшнейшим ударом.
Зато как же я радовалась, когда меня утвердили! Дочка Аглая спросила:
— А что за роль, мама?
— Очень хорошая! Убийцы, страшной женщины, которая режет горло своим жертвам и выкачивает из них кровь.
Агаша не поняла моей радости и посмотрела с ужасом. Она считала, что мама должна играть красавиц, принцесс, а не убийц.
Перед началом съемок я навела справки о Белозоровиче. Он считался очень жестким режиссером. Я обладаю достаточно хорошими профессиональными навыками, из режиссеров пока никто не жаловался, но тут испугалась: вдруг мы не сойдемся характерами? Мне ведь не 20 лет, уже есть определенный опыт. И я была не совсем согласна с режиссерской трактовкой образов нацистских преступников. Мне казалось, что в первом сезоне и сценарии второго содержалось некое оправдание главных героев. Алекса Лютого оправдывали тем, что его бросила любимая девушка, отчего у него, дескать, на всю жизнь осталась психологическая травма. А моя героиня убивала, чтобы спасти дочь, страдавшую редким заболеванием.
В первый съемочный день Белозорович утвердил внешний образ Нины, который предложила я. В сценарии была написана женщина постарше, поэтому я сутулилась и наклоняла голову, отчего у меня появлялись четыре подбородка. Сняв пару сцен, мы оба успокоились. Не только я была на нерве. Оказалось, режиссер тоже волновался, потому что раньше со мной не работал и, в общем-то, брал кота в мешке. Но мы друг друга устроили. Леонид Григорьевич как-то признался: «Маша, я никого не видел в этой роли, кроме вас!» И потом четыре месяца меня нахваливал.
Был у нас всего один спор — по финалу. Я сказала: «Режьте меня на куски, но я не буду оправдывать свою героиню! Сделаю так, чтобы зритель сам разбирался, достойна она сострадания или нет». Белозорович предоставил мне карт-бланш, и все получилось правильно. Нину никто не оправдывает, но некое сострадание к ней есть.
Должна сказать, что, помимо положительных откликов на эту мою работу, были и довольно смешные. Некоторые зрители недоумевали, как я могла позволить себе появиться в таком непрезентабельном виде. И предполагали, что у артистки Аникановой, наверное, все плохо в жизни: она спилась, скурилась, снаркоманилась — поэтому ее и взяли на такую роль.
— А для вас важно, как вы выглядите на экране?
— Вы знаете, с возрастом стало важно. В молодости было абсолютно безразлично, потому что я знала, что всегда выгляжу хорошо, и все понимали, что на экране я специально себя уродую. Но в «Алексе Лютом» чем хуже я выглядела, тем было лучше для роли. Поэтому я играла без единой капли грима, гримеры только шрам мне наклеивали на лицо. И я не бегала к ним каждые пять минут: «Боже, тушь потекла, подправьте, припудрите меня!» Все актеры мне завидовали. Этой работой я довольна. Вообще, всегда отношусь к себе критически. Но здесь мне, пожалуй, удалось все, что было задумано.
— Ваш путь в актерскую профессию был не самым обычным. Вы не грезили о ней с детства, наоборот, всячески избегали возможности проявить себя в этой сфере, хотя с юных лет значились в актерской картотеке «Мосфильма». Кстати, как туда попали?
— В советское время существовала определенная система подбора интересных типажей, в том числе и детских. Помощники режиссеров ходили по общеобразовательным школам, спортивным, балетным. Я занималась фигурным катанием и добилась в нем определенных успехов, даже входила в юниорскую сборную. Поэтому, видимо, на меня обратили внимание и не раз приглашали на пробы, на которые я действительно не ходила.
— Почему? Боялись или были слишком заняты?
— Занятость, конечно, была большая. Интересно, что на уроки с тренировок почему-то не отпускали. Пойти в школу, в которой ты не была четыре месяца, чтобы написать сочинение, считалось дурным тоном. А учиться дистанционно тогда было нельзя. У меня сейчас дочка серьезно занимается баскетболом, и в общеобразовательной школе ее официально перевели на очно-заочное обучение.
Так вот, в школу меня не отпускали, а на пробы — легко. Съемки в кино считались престижными в фигурном катании. Я никуда не ходила, так как катастрофически не высыпалась, а для спортсмена, тренирующегося 24/7, самое главное — сон. И когда тренер разрешал поехать на пробы, я звонила на студию и говорила, что меня не отпустили. После чего шла домой и ложилась спать.
— Фигурное катание вам было на роду написано? Ваша мама Ирина Люлякова — известный тренер в этом виде спорта, а отец Виктор Аниканов много лет был бессменным врачом сборной нашей страны.
— Поначалу меня просто девать было некуда, и мама таскала за собой на каток. На коньки поставила года в три. До сих пор перед глазами стоит картина: я, маленькая, на каких-то сборах ползаю по льду, а надо мной с дикой скоростью проносятся спортсмены из группы Татьяны Анатольевны Тарасовой — Роднина и Зайцев, Моисеева и Миненков. Они меня брали за шкирку и бросали на середину катка. От страха я сначала ползла до бортика, потом потихоньку начала вставать и примерно через неделю пошла, пошла. Вскоре меня отдали на фигурное катание.
— Начинали вы как одиночница?
— Конечно, все так начинают. Потом, если у тебя не получаются прыжки, тебя отдают в танцы на льду.
Раньше в танцах было полегче, но сейчас там изменились правила и даже появились элементы парного катания, так что стало очень сложно.
— Вы тоже попали в танцы? У кого тренировались?
— Сначала у Татьяны Анатольевны Тарасовой. Потом у Натальи Ильиничны Дубовой. Там у меня возникли проблемы с партнером и тренером, и я решила бросить фигурное катание. По этому поводу у нас целый год были баталии с мамой. Доходило до настоящих истерик с ее стороны и криков: «Ты что, хочешь мотаться по двору с ключом на шее?» Сейчас я ее понимаю. Когда у Агаши возникают проблемы в баскетболе, тоже начинаю ее предостерегать. Но у нее другая ситуация: баскетбол ей нравится, она очень увлечена.
— Вам фигурное катание не нравилось?
— Когда начались проблемы, я поняла, что могу спокойно жить без него. Все-таки я не сама выбрала этот вид спорта. И у меня не было спортивной злости и желания кому-то что-то доказать. Но каждый раз, когда я хотела все бросить, меня уговаривали: «Ну сделай то, сделай это, выполни кандидата в мастера спорта». Я выполняла и спрашивала: «Теперь могу закончить?» И слышала: «Нет, давай ты выполнишь мастера спорта!» Закончилось все тем, что однажды я со своей утренней тренировки приехала к маме на каток, поставила перед ней коньки и сказала: «Все».
Полгода жила без спорта. А так как ничем другим заниматься не умела, но привыкла все время что-то делать, то не знала, куда себя применить. Стало очень тоскливо. В то время к маме в одиночное катание попросился Петя Чернышев из Питера. Его преследовали травмы, у него болели колени, и было понятно, что он уже не сможет добиться серьезных результатов. Мама предложила ему перейти в танцы и стать моим партнером. Он перешел, и мы начали тренироваться у Анатолия Петухова, в группе Геннадия Аккермана. Год мы Петю переучивали, но однажды за три дня до соревнований он объявил, что уезжает в Америку выступать в шоу.
Я, конечно, переживала, рыдала. Когда полгода не тренируешься, очень сложно вернуться в форму, а тут еще нужно было мальчика переучить, это отняло немало физических сил. Однажды позвонили с «Мосфильма» из группы Сергея Соловьева, пригласили на пробы в фильм «Дом под звездным небом». Мама сказала: «Сходи, пока есть время, как на экскурсию. Может, артистов каких-нибудь известных встретишь. Когда еще ты побываешь на этом «Мосфильме»?» И вот уже тридцать с лишним лет я туда хожу...
Первый раз на студию я с мамой поехала, потому что мне было только 16 лет. Мы поговорили с режиссером, и он решил сделать фотопробы. На них я уже приехала одна. Это было чудовищно! Какие-то люди вокруг меня бегали, шляпу дикую на меня нацепили, дали сигарету. Я не курила и засунула ее в рот другой стороной. Все засмеялись. А я была закомплексованная девочка позднего развития и страшно переживала. Когда сделали фотографии, все закричали: «Какая красота!» Я же была в ужасе. У меня были другие понятия о красоте. После фотопроб начались кинопробы — со светом, декорациями. Моими партнерами были замечательные артисты — Михаил Александрович Ульянов, Александр Абдулов, и потихоньку меня начала завораживать магия кино.
— У вас не было зажимов, страха камеры?
— Поначалу зажатость была дикая, но все говорили, какая я невозможная красавица. Я понимала, что меня обманывают, потому что, подойдя к зеркалу, никакой особой красоты не видела, но постепенно успокоилась. К тому же меня увлек кинопроцесс. Возможно, если бы я попала к какому-то другому режиссеру, этого бы не произошло, но у Соловьева на площадке царила особая атмосфера, которая просто обволакивала. Все делалось неспешно, слова звучали незнакомые, красивые — Антониони, Феллини. Я думала, что это названия каких-то итальянских блюд — пасты, хлеба или колбасы. Потому что ничего не знала о кино.
— Соловьева, наверное, вдохновляла ваша наивность и чистота?
— Не знаю. Я практически не разговаривала, только выполняла команды: «Пойди туда. Поверни голову направо, налево. Медленно поверни». И слышала: «Боже, какая красота! Гениально!» Здесь все было иначе, чем в фигурном катании. Я ведь бросала его еще из-за того, что меня постоянно унижали. Только и слышала: «У твоей соперницы руки красивее и тоньше. Она замечательно ими работает, а ты плохо!» И ноги у меня были не те, и спина не та. Так во мне воспитывали спортивную злость. А в кино все, что я ни делала, было красиво и гениально!
В то время я еще не исключала, что вернусь в спорт, но мы с мамой не могли найти мне партнера. И когда меня наконец утвердили к Соловьеву, а это произошло в мае 1990-го, она сказала: «Поснимайся пока. Этим летом все равно поступать не будешь, не успеешь подготовиться». Я собиралась в физкультурный институт и с ужасом смотрела на книжки по анатомии, которую предстояло сдавать, потому что толком не училась с шестого класса и не понимала, как я все это выучу. Конечно, потратить лето на съемки со знаменитыми артистами было гораздо интереснее, чем читать скучные учебники!
Под конец съемок, в сентябре, Соловьев предложил поступать к нему во ВГИК. Я была на перепутье. Догадывалась, что с фигурным катанием все кончено, потому что я слишком много пропустила, но до этого об актерской карьере не думала. Мама предложила: «Может, и правда поступишь во ВГИК? Что ты будешь делать зимой? Если учеба не пойдет, на следующий год поступишь в физкультурный институт». В нашей семье принято, чтобы человек все время занимался делом. Я согласилась. И поступила.
— Соловьев помогал вам готовиться?
— Он написал за меня сочинение, когда я призналась, что никогда в жизни его не напишу. Я его за ночь выучила до запятой, память у меня была хорошая. На следующий день пришла на экзамен и по памяти все воспроизвела.
— Во ВГИКе было комфортно?
— Сначала вроде да, но потом я почувствовала, что это не мое. Тогда многим режиссерам, преподававшим во ВГИКе, стало не до студентов, они были заняты поиском средств на новые проекты. Страна рушилась, а вместе с ней и сложившаяся система финансирования кинематографа. И нашим курсом, в общем, никто не занимался.
Половина ребят спилась. Некоторые наркоманили. Какое счастье, что я оттуда ноги унесла!
— Сколько же вы продержались?
— Почти год. Мы поступали в ноябре или декабре 1990-го, уже не помню. Соловьеву так было удобно набирать, потому что летом он снимал. И уже в сентябре следующего года я поняла, что не получаю актерской профессии.
Мы толком не учились, только ставили какие-то отрывки с режиссерским курсом. Соловьев обещал, что сделает с нами «Три сестры», но мне это казалось нереальным. Мы ничему не научены, какой спектакль? Постепенно стали закрадываться мысли о том, чтобы уйти куда-то. И тогда подруга нашей семьи — актриса и педагог, профессор кафедры мастерства актера Щукинского училища Валентина Петровна Николаенко (низкий ей поклон!) — предложила мне перевестись к ним на курс Аллы Казанской. Она же договорилась через свою подругу Олю Барнет, дочку Казанской, о том, чтобы Алла Александровна меня послушала.
Удивительно, как все переплетено в нашей жизни. Оля ведь была моей крестной матерью! За год до моих съемок у Соловьева Николаенко предложила нам с мамой покреститься. Тогда это наконец разрешили официально, и люди крестились толпами. Валентина Петровна сказала, что будет крестной моей мамы, а мне привезет Олю Барнет.
Крестились мы в церкви в Выхино, где тогда жили. Там был потрясающий батюшка — фантастической красоты, веселый, остроумный, просто артист. Крещение наше состоялось в день рождения Пушкина — 6 июня. Через год, когда меня утвердили к Соловьеву, все та же Валентина Петровна посоветовала: «Посмотри картины знаменитого режиссера, надо знать, у кого ты будешь сниматься». И вот смотрю я «Черную розу — эмблему печали, красную розу — эмблему любви», где в финале есть сцена крещения, и вижу батюшку из церкви в Выхино! Побежала туда:
— Батюшка, извините, пожалуйста, вы в кино не снимались?
— А как же, у Сергея Александровича Соловьева.
— Представляете, а теперь я у него буду сниматься!
— Вот и славно. Передайте большой привет Сергею Александровичу.
Первый мой съемочный день, как и крещение, был 6 июня! И в «Щуку» я поступила к маме моей крестной, о чем, впрочем, никогда ей не рассказывала.
Сначала меня взяли вольнослушателем — до первой сессии. Она начиналась в декабре, а пришла я в ноябре и за месяц ухитрилась усвоить такой объем знаний, который все усваивали за четыре, и все сдала. Помню, Машка Голубкина помогала с французским языком. Мама читала и конспектировала за меня книгу Макиавелли «Государь».
Было нелегко. В то время я замуж намылилась за знаменитого фигуриста Евгения Платова, и что-то читать и сдавать совсем не хотелось, все мысли были о замужестве.
— Вы ведь были влюблены в него с детства?
— Ну не с детства, с ранней юности. В него все были влюблены. Женя был просто принц. Когда я каталась, он меня не замечал. Наверное, потому что был старше на шесть лет. Но когда мне исполнилось семнадцать, разница в возрасте уже не чувствовалась.
В самый разгар подготовки к сессии, когда надо было учиться за двоих, любимый пригласил меня в Киев. В декабре 1991 года там проходил последний чемпионат СССР по фигурному катанию, где Оксана Грищук и Евгений Платов стали последними чемпионами СССР в танцах на льду. Я понимала, что не сегодня-завтра Женя сделает предложение, и не могла дождаться, когда же это произойдет. Поэтому, конечно, не могла не поехать.
Позвонила Казанской: «Алла Александровна, у меня воспаление легких». Она разрешила побыть дома. Мне, кстати, через два года за это бумеранг прилетел, я действительно заболела воспалением легких, потому что никогда нельзя врать про здоровье. А тогда уехала в Киев и была на победном выступлении Оксаны и Жени, кричала и аплодировала. Приезжаю в Москву, выхожу на занятия. Ко мне подходит Казанская: «Не знала, что в Киеве теперь хорошо лечат воспаление легких». Она случайно увидела трансляцию чемпионата, когда переключала каналы, и попала как раз на мой крупный план.
— Вы недолго прожили с Евгением?
— В общей сложности лет пять.
— Мне кажется, этот брак был изначально обречен на развод, потому что ваша учеба и актерская карьера были связаны с Москвой, а Евгений мог полноценно тренироваться только за границей.
— Мы же не думали, что здесь все начнет закрываться, что катки будут отдавать под автомобильные и мебельные салоны. У нас ведь была лучшая в мире школа фигурного катания. Разве можно было такое представить? Но в девяностых лед стал дефицитным, и за него приходилось платить. На сборы некуда было поехать. Вот наши тренеры и потянулись за границу, где им предоставили неплохие условия для работы, а следом за ними — и спортсмены.
В феврале 1994-го Оксана с Женей стали олимпийскими чемпионами. После этого они несколько месяцев выступали в туре по США. В то время у них начались скандалы. То Оксана заявляла, что уходит, то Женя хотел от нее уйти. С тренером тоже были проблемы, и от Дубовой они перешли к Наталье Линичук, уже перебравшейся в Штаты. Я к Жене съездила, когда он был в туре, и поняла, что мне в Америке делать нечего. А в Щукинском тогда мы начали ставить дипломные спектакли, и я еще снялась в главной роли в фильме «Завтра» Александра Панкратова.
Когда Оксана и Женя стали ездить в Америку на сборы, становившиеся все длиннее, я уже не могла приезжать, и постепенно мы стали отдаляться друг от друга. Бывало, я ему про «Ромео и Джульетту», а он мне про конкурентов. Так все и развалилось.
— К тому времени ваша мама уже тоже уехала?
— Да, во Францию, потому что из школы фигурного катания АЗЛК, где она работала, сделали автомобильный салон. Когда французы прислали в наш спорткомитет запрос на тренера по фигурному катанию, им предложили три кандидатуры. Увидев фото моей мамы, их спортивный начальник сказал: «Боже, как она похожа на Симону Синьоре! Давайте ее пригласим!» Ну мама и поехала в Европу. Перед этим выдала меня замуж за Женю, чтобы было, на кого дочь оставить. Во Франции она проработала почти двадцать лет. Возможно, работала бы и дальше, но я забеременела, и мама вышла на пенсию и вернулась в Москву.
— Расскажите, как вы попали в «Современник»?
— Обыкновенно. У нас были показы на выпускном курсе. Меня уже практически отобрали в «Сатирикон», потому что направили на так называемый доппоказ, а я хотела все-таки в «Современник». Хотя там все было достаточно неопределенно и я рисковала остаться ни с чем. Но после второго показа меня взяли.
— Знакомство вашей мамы с худруком «Современника» Галиной Борисовной Волчек сыграло свою роль?
— Волчек не знала, кто я. Когда меня уже взяли в театр и я пришла на беседу с Галиной Борисовной, она спросила: «Что ж ты не сказала, что Иркина дочка?» Кто-то ей сообщил. Мамины подружки предлагали: «Ира, давай мы позвоним Гале и скажем, что это твоя дочь!» Когда я об этом узнала, у меня началась истерика, я кричала: «Если ты ей позвонишь, я вообще не пойду на показ!»
Для меня было очень важно знать, что я сама чего-то добилась. Я догадывалась, что в фигурном катании мне во многом помогала мама.
— А откуда она знала Волчек?
— У них была общая подруга — Татьяна Тарасова. Ее первым мужем был актер Алексей Самойлов, работавший в «Современнике». Тарасова по молодости часто там бывала и подружилась с Галиной Борисовной Волчек и Мариной Мстиславовной Нееловой. К тому же фигуристы не раз пересекались с этим театром на сборах, особенно в Томске и Одессе. Я сама помню: на катке — Тарасова и Люлякова, на сцене местного театра — «Современник».
В детстве называла Галину Борисовну... Бабой-ягой, потому что она сыграла мать Серого волка в фильме «Про Красную Шапочку» и казалась мне похожей на сказочную героиню. Мама все время одергивала: «Не говори так!» А я увижу Волчек и опять: «О, Баба-яга!» Она не обижалась.
— Как вас приняли в «Современнике»?
— Хорошо. Вообще, простых коллективов не бывает, они непростые не только в театре. Я ощущала невероятный кайф от того, что работала с теми людьми, которыми восхищалась в детстве. Никогда не забуду, как сидела в Томске в семь лет в оркестровой яме на спектакле «Обратная связь», который выдерживал не всякий взрослый человек. Ведь в нем на протяжении двух часов герои решали исключительно производственные проблемы. А я смотрела на артистов как завороженная. Тогда они были для меня взрослые дяди и тети. А теперь — коллеги, с которыми я играла на одной сцене.
Очень теплые отношения были с Игорем Владимировичем Квашой. Он меня даже защищал от Галины Борисовны Волчек, когда она высказывала свое недовольство на репетициях. Игорь Владимирович был очень интеллигентным и тонким человеком, хотя и непростым. Его очень любили в театре. Знаете, есть артисты, которым перед выходом на сцену, чтобы эмоционально наполниться, нужно обязательно устроить истерику, всех разметать. А Кваша, видимо, весь негатив сливал дома, и его бедная жена Танечка, прожившая с ним всю жизнь, это терпела. В театре, во всяком случае с молодыми артистами, он никогда себя так не вел.
Сейчас я занята в спектакле «Кваша: А вдруг?», основанном на книге Игоря Владимировича «Точка возврата» и воспоминаниях его друзей и коллег. Когда спрашивают:
— А кого ты играешь?
— Марию Аниканову, — отвечаю я.
Не каждому артисту выпадает возможность сыграть самого себя! Все говорят, что получилась очень интересная, живая и трогательная постановка.
— Карьера в театре складывалась удачно?
— Не могу сказать, что я работала 24/7 и что Галина Борисовна меня любила, как Лену Яковлеву и Марину Мстиславовну Неелову, но она давала мне работать.
— Почему же однажды вы ушли?
— Просто влюбилась, причем опять в фигуриста, Илью Кулика, и уехала с ним в Америку. Олег Янковский пошутил однажды на съемках фильма «Иван Тургенев. Метафизика любви» (к сожалению, он не вышел): «Где ты их находишь, фигуристов? В троллейбусе, что ли?»
— Вы ведь считали, что в Америке делать нечего?
— К тому моменту я уже несколько лет проработала в театре, и у меня случился кризис. Новых ролей в «Современнике» не было, и с кино не складывалось. Я стала думать, что, наверное, актерская профессия — это не мое. И однажды у Татьяны Анатольевны Тарасовой познакомилась с Ильей. Он уже был чемпионом России и Европы и тренировался в Штатах, готовился к Олимпийским играм, но ненадолго приехал в Москву. Начался роман. Однажды Илья сказал: «Надо что-то решать. Или я переезжаю сюда, или ты едешь туда». Я решила поехать.
— Я слышала, что родители Ильи были против того, чтобы вы жили вместе.
— Они считали, что я недостойна их сына. Во-первых, я была старше на четыре года. А во-вторых, разведенная уже. Однажды мама Ильи вообще заявила: «Как ты могла позволить себе поехать отдыхать с моим сыном на Гавайи за его счет?»
— Как вам жилось в Америке?
— Ужасно, потому, что Илья пропадал то на сборах, то в турах, особенно после того, как выиграл олимпийское золото, а я дома сидела, борщи варила. Когда приезжала в Москву, мне иногда звонили из театра:
— Слушай, артистка заболела, сыграй в спектакле!
— Я же уволилась.
— Да ничего страшного.
И я приходила в «Современник» и играла.
— Галина Борисовна легко вас отпустила?
— Когда я к ней пришла, она спросила: «Куда ты собралась, зачем? А что мама говорит?» Я ответила, что мама против моего отъезда. Она Илюше не очень верила и чувствовала, что не сложится у меня в Америке.
На прощание Галина Борисовна велела хорошенько подумать. Когда я приняла окончательное решение, ее в театре не было, я пришла уже к директору и сказала, что ухожу. А ей оставила роскошный букет цветов.
Интересно, что, когда мы с Илюшей расставались, его мама вдруг встала на мою сторону: «Подожди, не горячись, не рви отношения». А я просто бегом бежала из Америки.
— И вот приезжаете вы в Москву, а здесь...
— Дефолт. Илья перевел мне определенную сумму в российский банк, но 18 августа 1998 года он рухнул, и я осталась с одним долларом и восемнадцатью центами. Именно столько было в кармане. На рынке в Выхино я долго думала, батон купить или бутылку молока. Хорошо, мама денег прислала, не дала пропасть. В «Современнике» тогда все были в отпусках. В конце сентября я пришла к Волчек и сказала:
— Видимо, мне надо было удариться мордой об асфальт, чтобы понять, что я неправа. Я ударилась.
— Хорошо, — сказала она, — все твои роли к тебе возвращаются.
Но как выяснилось впоследствии, я потеряла роль Пат в легендарном спектакле «Три товарища». Галина Борисовна собиралась поручить ее мне, а я уехала в Америку. Когда вернулась, у нее ко мне уже было предвзятое отношение. Она простила мой уход, но не могла доверять, как прежде.
— Тем не менее жизнь потихоньку наладилась? Вы стали сниматься...
— Олег Фомин пригласил меня на главную роль в сериал «Пантера». Долго уговаривал, потому что я жила ожиданием новых ролей в театре и от съемок отказывалась. Мы должны были снять 20 серий, но канал НТВ закрыл этот проект.
— Зато потом роли пошли косяком.
— Не сразу. Поначалу я просто по дружбе где-то входила в кадр. У того же Олега Фомина сыграла в нескольких проектах — «Фаталисты», Next 3, «КГБ в смокинге», «Спасатели. Затмение». Он мог сказать:
— Хочешь съездить в Чехословакию?
— Кто же не хочет.
— Приезжай, сыграешь мне шпионку.
— Наверное, поворотным для вас в этот период стал сериал «Две судьбы», имевший огромный успех?
— Я к нему относилась довольно прохладно, потому что ничего особенного там не играла. И вообще не расцениваю как какое-то важное событие то, что дала на пять автографов больше после определенного сериала. По-моему, такие проявления зрительского интереса не могут быть мерилом успеха или уровня профессионализма. Я вот четыре года провожала дочь на соревнования, и никто не просил автограф или сфотографироваться. А тут как-то подхожу к ее вагону, и вдруг подбегает женщина: «Мария Викторовна, можно фото на память?» И выстроилась целая очередь из поклонников, мечтавших взять у меня автограф. Родители других детей и тренеры были очень удивлены.
Для меня поворотные работы — это Нина в «Алексе Лютом» или Татьяна в сериале «Невозможная женщина» Владимира и Ольги Басовых. У них я впервые сыграла в кино почти характерную роль. Раньше всегда была только героиней, а с возрастом появилась возможность расширить амплуа.
Иногда подружки спрашивают: «Почему ты не сделаешь подтяжку?» Сейчас многие выглядят моложе своего возраста, потому что делают всевозможные процедуры. Но я думаю: «А кого бы я играла, если бы на это пошла? Наверное, никогда бы не получила роль Нины, если бы все себе натянула!»
— Говорят, сейчас довольно трудно найти на возрастную роль актрису, не тронутую скальпелем пластического хирурга...
— Вот она я. Берите меня, я нетронутая!
— Фигурное катание не оставляет вас всю жизнь. Вы даже сыграли фигуристку в сериале «Жаркий лед».
— Если честно, я пошла туда, чтобы покататься с Ромкой Костомаровым. Потому что была замужем за олимпийскими чемпионами, но никогда не каталась с ними в паре. В то время параллельно снималась в «Женщине без прошлого», и совмещать эти два проекта оказалось нереально. Продюсеры «Жаркого льда» успокаивали:
— Потерпи, это ненадолго, месяц, два, три...
— Как это возможно? Мы же должны снять сто серий!
Через четыре месяца я взмолилась:
— Убейте меня или сбейте машиной!
— Не можем, мы уже переехали трамваем Анну Большову, потому что она забеременела. Хочешь, отправим тебя в Америку?
— С удовольствием, я туда уже отправлялась.
И мою героиню вывели из проекта.
— «Женщину без прошлого» вы бросить не могли?
— Конечно, у меня там главная роль. А Катя Гусева не могла уйти из «Жаркого льда». Ей тоже рассказывали про два-три месяца, и она заключила несколько договоров на другие проекты. Пришлось брать дублерш в каких-то сценах, снимать их со спины, но Катя тянула лямку до последнего, как я в «Женщине без прошлого».
— После этого сериала популярность накрыла вас с головой?
— О да. В магазинах кричали: «Смотри, смотри! Женщина без памяти пришла». Моя героиня страдала амнезией. Самое смешное происходило в роддоме, когда я Агашу рожала. При виде меня схватки у рожениц прекращались, и они просили: «Можно с вами сфотографироваться?»
— А как вы познакомились со вторым мужем, Андреем? С Ильей ведь не были расписаны?
— Слава Манучаров, с которым мы снимались в «Анне Карениной», однажды пригласил меня в РАМТ на спектакль «Вишневый сад»: «Ты играешь Аню в «Современнике», а нашу постановку не видела, это непрофессионально». Он тогда работал в РАМТе. Я долго не могла прийти, а когда наконец выбралась, оказалось, что Слава забыл сделать пропуск. В результате я смотрела «Вишневый сад» на каких-то ступеньках. Зато встретила гримершу, раньше работавшую в нашем театре. Она сказала: «Тебе понравилось? Обязательно зайди за кулисы, скажи об этом ребятам». Я зашла и встретила актера Андрея Сипина. Он сразу проявил ко мне интерес, а я не хотела с ним встречаться. После разрыва с Ильей решила закончить с личной жизнью, все силы направить на профессию. Но через три месяца вышла замуж за Андрюшу.
Он совершенно дивно ко мне относился, и я тоже влюбилась. Кстати говоря, в отличие от предыдущих моих мужчин, говоривших: «Давай сначала я выступлю на чемпионате мира и Олимпийских играх, мы съездим туда, сюда, а потом уже подумаем о детях», Андрюша с самого начала хотел ребенка. И он не был артистом в жизни — нет, нормальным интеллигентным и образованным человеком из хорошей семьи. К тому же у нас с ним абсолютно совпадали вкусы.
— Мама одобрила ваш выбор?
— Сначала сказала: «Ты совсем с ума сошла. Вчера еще никого не было, и вдруг замуж собралась? Приеду и всех разгоню». Приехала, поговорила с Андрюшей и вынесла приговор: «Хороший парень. Надо брать». Расписались мы в обычном ЗАГСе, без свидетелей, а потом отпраздновали дома, узким кругом.
— Через несколько лет у вас появилась Агаша. Жизнь изменилась после рождения дочери?
— Нет, мне казалось, что Агаша была всегда. Подруги рассказывали, как плакали после родов: «Боже мой, новый человечек пришел в мир, что делать?! Это такая ответственность!» У меня не было никакой растерянности: я сразу взяла дочку и попыталась запеленать. Не получилось. Тогда я купила Агаше одежду. Зачем в наше время пеленки? И дело наладилось. Агаша строго на меня смотрела:
— Ты, что ли, мать-то?
— Я. Не волнуйся, все будет в лучшем виде!
Пытаюсь соответствовать до сих пор.
— Быстро вышли на работу?
— Когда Агаше было восемь месяцев. Лена Яковлева внезапно ушла из театра, и я за один день ввелась в «Вишневый сад» на роль Вари. Когда дочке было одиннадцать месяцев, начала сниматься в Киеве сразу в двух проектах — «Нюхач» и «Лист ожидания».
В «Нюхаче» я сниматься не хотела и на просьбы режиссера сыграть какие-то сцены заявляла, что плакать не умею, смеюсь некрасиво и вообще — артистка второго эшелона, знающая свое место. Не надо меня брать. Он был в недоумении.
— Обычно актеры борются за роли...
— Конечно. Знаете, как я сейчас за них борюсь! А тогда была кормящей матерью, и по большому счету мне было не до работы. Я вся была в ребенке. О, она повела глазками! Улыбнулась! Помню, через месяц после рождения Агаши мы с Андрюшей ходили в ресторан и, наверное, час проговорили о том, как прекрасно она покакала. Не Достоевского и не Чехова обсуждали! Я не хотела, чтобы Агаша без меня научилась сидеть, вставать, ходить, но деньги надо было зарабатывать.
Сделала ставку на «Лист ожидания» — большой проект, где у меня была главная роль. В «Нюхаче» предлагали роль не главную и какой-то неадекватной женщины, вот я и решила от нее отделаться. А меня вдруг утвердили. Кто мог знать, что этот проект так выстрелит?
— С появлением ребенка во многих семьях обостряются противоречия и проблемы, что зачастую приводит к разводу.
— Именно это с нами и произошло. Конечно, было тяжело, тем более что я родила не в двадцать, а в тридцать семь, и бытовые проблемы не добавляли радости в нашу семейную жизнь. Андрюше не очень нравилось, что я скакала по съемкам. Он ведь, как уже сказала, по своей психологии не совсем артист. Мне же хотелось работать, ведь роли были хорошие. Как можно было отказаться выйти на сцену, когда тебе предлагали то, что сыграла Лена Яковлева?
— Вам удалось сохранить хорошие отношения?
— Да, но они сложились не сразу. Был кризисный период, когда Андрюша искал себя. Но дочкой он занимался всегда. И сейчас уделяет ей много времени, забирает к себе на дачу. Несколько лет назад мы ездили во Францию все вместе — я, мама, Агаша и Андрюша. Были в Париже, Диснейленде, Каннах, Монако. Я специально сделала такой тур, чтобы у дочки с папой были общие воспоминания.
— Если бы вы сказали, что Агаша занимается фигурным катанием, я бы сочла это закономерным. Баскетбол, признаться, меня удивляет.
— Она у нас плясала сначала, но толка от этих плясок я не видела. Как-то спросила:
— Может быть, ты хочешь спортом каким-то заниматься?
— Хочу. Боксом, — ответила Агаша.
Мы с Андреем чуть не упали!
— У тебя в школе открыли баскетбольную секцию, говорят, там очень круто.
— Да ну, какой-то дурацкий баскетбол.
— Тебя никто не заставляет, просто сходи, посмотри, — предложила я.
Агаша посмотрела, ей понравилось, она стала ходить. Я тогда уехала на съемки в другой город. Как-то звонит няня: «Маша, вас просила позвонить тренер по баскетболу». Я подумала: «Наверное, Агаша плохо себя вела». В то время она была очень активным ребенком. Я попросила няню сказать, что перезвонить не могу, нахожусь на съемках. Так продолжалось полтора месяца. Однажды я поняла, что больше тянуть нельзя, надо звонить. Перекрестилась и набрала тренера:
— Здравствуйте, это мама Аглаи Сипиной.
— Вы знаете, у вас очень способная и перспективная дочь. Отдавайте ее в Школу олимпийского резерва.
Отдали — в СШОР «Тимирязевскую». Школа потрясающая, но на другом конце Москвы. И я Агашу пять лет туда возила. Теперь, слава богу, она ездит сама. Баскетбол Агаше очень нравится, тем более что у нее потрясающие тренеры — Анастасия Мельникова и Дмитрий Пушенков.
— Когда-то, помнится, ваша дочь скрывала, что ее мама артистка!
— Да-да, говорила, что папа у нее строитель, а мама официантка в «Шоколаднице». Сейчас она стала иначе относиться к моей профессии. Не вылезает с моих спектаклей в «Современнике». Обожает ходить в Институт театрального искусства, где я преподаю, и на спектакли, и на показы. Но еще не была на настоящих репетициях и, по-моему, пока еще не понимает, какой труд стоит за каждой ролью. Ей очень нравится творческая атмосфера, когда студенты хохочут, друг друга подкалывают. Я такая смешная бегаю перед ними, что-то показываю, рассказываю, за всех играю. В какой-то момент Агаша задумалась об актерской профессии. Спросила: «Мам, а в театральном физика ведь не нужна?» Я ответила, что для поступления в театральное училище нужно много читать, чего она вообще не делает. И Агаша не стала развивать эту тему.
Вообще, я не хотела бы, чтобы она поступала в театральный вуз, но запретить это не могу. Если почувствую, что ее тянет в эту сторону, постараюсь объяснить, что актерская профессия — это не так просто. Но в свои неполные четырнадцать лет она вряд ли воспримет это всерьез. Ей приятно, что маму узнают, просят автограф и сфотографироваться на память. Она видит только положительные стороны.
— Сейчас вы играете в «Современнике» гораздо меньше, чем раньше. Это связано со сменой руководства?
— С первой сменой руководства, произошедшей в 2020 году. Виктор Рыжаков, назначенный худруком после кончины Галины Борисовны Волчек, снял с репертуара много спектаклей. Меня он «не видел» и, по-моему, вообще не собирался занимать.
Теперь вместо худрука у нас худсовет, а театром руководит директор Юрий Кравец. Он вернул в репертуар спектакль «Дюма», в котором я играю Миледи. И в «Кваше» я сыграла. Юрий Анатольевич даже подошел ко мне после премьеры и сказал спасибо. Такое отношение безумно приятно. Дальнейшие мои перспективы пока неясны, но, конечно, я надеюсь что-то еще сыграть.
— В связи с недостаточной занятостью в театре вы активно занялись педагогикой?
— Когда Александр Сергеевич Пашутин предложил мне стать педагогом кафедры актерского мастерства в Институте театрального искусства имени Иосифа Кобзона, я отказалась. Мне казалось, что если ты занимаешься педагогикой, то это конец актерской карьеры, ты перестаешь развиваться.
Потом я узнала, что в ИТИ работают действующие и очень востребованные артисты и режиссеры. А Пашутин, когда я отказалась, — надо отдать ему должное, он большой молодец, —сказал: «Ну нет так нет. Можешь просто прийти ко мне на туры послушать абитуриентов? У меня уже глаз замылился». Я пришла, а через месяц обнаружила себя в отделе кадров института.
— Педагогика затягивает?
— Вы знаете, да. И очень важно, что я действующая артистка и студенты ходят ко мне в театр. Хотя это и налагает большую ответственность. Одно дело — рассказать о чем-то в аудитории, и совсем другое — показать это на сцене.
Не сразу они меня приняли. Только меня это не смутило. И когда кто-то из студентов спросил:
— А мы что, будем учиться по системе Станиславского?
— Да. А вы удивлены? — ответила я. — По ней учились не только великие русские артисты, но и многие американские звезды.
И мы стали учиться. Кафедрой драматического искусства в ИТИ сейчас заведует Валерий Алексеевич Афанасьев, окончивший Щукинское училище, и занимаемся мы по вахтанговской школе, по которой училась и я. Она мне очень нравится, потому что включает в себя некоторые разделы, которых нет ни в Школе-студии МХАТ, ни в ГИТИСе.
В этом году выпускаю дипломный курс и страшно переживаю, что мои студенты не могут показаться в театры. Сейчас же редко смотрят выпускников театральных вузов. У многих главных режиссеров есть свой курс, и каждые четыре года они приводят в театр своих ребят. В «Современнике», например, осталась куча стажеров от прошлого худрука, поэтому тоже нет возможности смотреть новых людей. А еще у меня есть заочный курс, где я художественный руководитель.
— Вы же снимались со своей студенткой?
— С Аней Гривой, в сериале «Время жениться». Попали мы туда совершенно независимо друг от друга. Пробы проходили в разное время, и я ее не предлагала. Аня сыграла мою дочку. Когда-то я тоже снималась со своим педагогом Аллой Александровной Казанской — в детективе «Парижский антиквар». Она играла мою бабушку.
Преподавать, конечно, тяжело. В свой дипломный курс я сильно вложилась. Там много талантливых ребят, и будет очень обидно, если они никуда не попадут. А у нас все-таки театральный институт, поэтому надо устраиваться в театр. Я считаю, что театр помогает поддерживать профессиональный уровень, держит в тонусе.
— Сейчас где-нибудь снимаетесь?
— В сериале «Спасская-4».
— Мне очень понравилась ваша мама Спасской в предыдущем сезоне.
— Спасибо. Когда я смотрела сериал, мне показалось, что меня очень плохо сняли, и я не поняла почему. А они, наверное, просто помнили, сколько лет моей героине. Я только в конце сезона узнала, что ей пятьдесят шесть. В сценарии этого не было.
— Простите за вопрос, но что происходит в вашей личной жизни?
— Ничего. Какая личная жизнь в 56 лет!
— А если серьезно? Могли бы вы снова выйти замуж?
— Даже не думала об этом. Если только за капитана дальнего плавания!
— Слепоглухонемого, как в известной шутке об идеальном муже?
— Нет, это скучно. А поговорить? А как он будет восхищаться моей красотой? Нет, пусть будет нормальный мужчина, но капитан дальнего плавания. Приехал, пообщался с женой, которая его приняла со всей душой, — и обратно в рейс, деньги зарабатывать.
А если серьезно, то куда уже сейчас вешать кого-то на себя? На ком-то вешаться тоже не хочется, меня, во всяком случае, жизнь уже научила, что лучше на себя полагаться, чем на кого бы то ни было.
Конечно, влюбленность никто не отменял. Голова может закружиться и в 50 лет. Я это не исключаю.
— Вы довольны тем, как все складывается?
— Не очень. Я могла бы работать больше. Мне кажется, что я мало снимаюсь. Кто-то говорит: «Спасибо, Господи, за то, что есть». Наверное, это правильно. Я благодарю Бога, но мне хочется большего. Хочется в театре играть хорошие роли, я считаю, что могу это, умею. Во всяком случае, пока никто не жаловался. После спектаклей ко мне подходят зрители, благодарят и говорят добрые слова, и после «Кваши», и после «Дюма». И в кино мне хотелось бы сниматься в хороших ролях, это я тоже умею делать. Вы же читали, что пишут люди.
— Наверное, ролей становится меньше по мере взросления?
— Не знаю. Многие возрастные артисты замечательно снимаются. И у нас выходит гораздо больше фильмов, чем раньше. Появились качественные и интересные сериалы, причем не только на федеральных каналах. На ТВЦ снимают прекрасные детективы, на «Dомашнем» — мелодрамы. Обидно только, что ни продюсеры, ни кастинг-директора не смотрят наши работы ни в сериалах, ни в театре. В советское время вторые режиссеры в поисках артистов смотрели самые разные спектакли и фильмы. Сейчас продюсеры и кастинг-директора себя этим не утруждают, лишь просят прислать видеовизитку на одну-две минуты. Но как из нее можно понять, что ты за артист? Какой путь прошел в своей профессии, как развивался?
— Бог даст, у вас все еще будет.
— Надеюсь, а иначе думать нельзя.
— Мама еще работает?
— Уже нет. Она не очень хорошо себя чувствует, так что все непросто.
Очень смешно сказала Маша Голубкина в интервью Татьяне Устиновой. Та спросила: «Что вас волнует?» Машка ответила: «Меня волнует проблема ЖКХ. Почему я столько плачу непонятно за что? Нас всех учили: работай себе на будущее! А сейчас получается, что я вроде как заработала себе на будущее, но должна работать еще и в два раза больше!»
Я вроде профессионал, работаю хорошо. Девяносто процентов режиссеров мне говорят: «Я буду тебя звать во все проекты! Я в таком восторге от твоей работы!» Хоть бы один позвал второй раз. Нет, был один — Олег Фомин. А другие режиссеры, обещавшие роли, снимали в них других актрис.
Сейчас у меня немножко странный период, и я им не очень довольна, честно вам скажу. Может быть, он для чего-то мне послан, например чтобы что-то переосмыслить. Но мне кажется, уже все осмыслено на годы вперед. Пора работать...
Подпишись на наш канал в Telegram