«Иногда до меня доходит, что знакомые — бывшие однокурсники или коллеги по театру — обсуждают меня за спиной: мол, актер никакой, снимается в ерунде, и вообще у него все плохо. Это уже не критика — это откровенное злорадство. Но я не обижаюсь. Понимаю: у человека что-то не складывается, и он ищет объяснение своим неудачам».
— За последние два года вы сыграли главные роли в ряде ярких и популярных проектов — «Руки Вверх!», «Министерство всего хорошего», «Между нами лето», «Универ. Молодые»... И это далеко не весь список: у вас действительно много работ, и вы постоянно в кадре. Такое ощущение, что практически не выходите с площадки. Часто ли приходится сниматься сразу в нескольких проектах параллельно и, по сути, жить в дороге?
— Конечно, такое бывает. Сейчас, например, снимаюсь сразу в двух. Постоянные переезды, съемки в разных городах — это уже стало привычной частью жизни. Действительно живу в дороге.
— Чувствуете ли, что находитесь на волне востребованности?
— Я действительно ощущаю, что востребован, и стараюсь ничего не упустить. Беру все предложения, которые мне интересны, работаю без выходных — в прямом смысле. Их просто нет.
— Как при таком графике удается высыпаться, видеться с друзьями, находить время на личную жизнь?
— Недавно поймал себя на мысли: как же хочется встретиться с друзьями, сходить в бар, в караоке, просто выдохнуть. Но понимаю, что работа отнимает все. Чем больше возможностей, тем выше плата. У каждого она своя. Это влияет и на личную жизнь: ты физически не можешь уделять ей время, потому что постоянно на площадке. Конечно, это сказывается и на здоровье. Но я стараюсь соблюдать баланс.
— Пока держите такой ритм за счет молодости? Или уже появились свои способы восстановления?
— Пока — да, молодость помогает. Но когда рассказываю про свой график людям моего возраста или даже младше, понимаю: они бы просто не справились. Поспят по четыре часа пару ночей — и уже чувствуют себя разбитыми. А я так могу работать месяц. Потом стараюсь выспаться — хотя бы частично. Если съемки проходят в одном городе и удается поспать хотя бы шесть часов, постепенно нагоняю недосып. Несколько ночей чуть больше сна, и уже чувствуешь: организм восстановился.
Недавно виделся с Сергеем Жуковым. Он рассказывал, что у них бывало по 35—40 концертов в месяц, постоянные переезды, минимум сна. А Сергей старше меня почти вдвое и до сих пор работает в таком режиме. Я ему говорю: «У меня сейчас очень похожий график».
— У него, наверное, уже выработалась привычка, он с молодости живет в таком ритме.
— Вы правы. С опытом начинаешь понимать, как распределять силы. На съемочной площадке учишься использовать любую паузу. Если есть хотя бы пара минут, я лучше спокойно посижу в тишине, чем пойду с кем-то разговаривать. Даже такие короткие передышки помогают восстановиться, если просто позволить себе ничего не делать.
— Влад, когда вы начали работать в таком плотном графике?
— Все стало особенно интенсивным, наверное, с осени прошлого года. Вообще, активно сниматься я начал около двух лет назад. До этого был сложный период — учеба в институте, работа в театре. Отпусков не давали, выехать на съемки было невозможно.
Когда ушел из театра, началась настоящая работа. И примерно с прошлой осени, когда уже близко была премьера «Руки Вверх!», график стал по-настоящему плотным. А с января этого года, когда обычно актеры только ждут начала киносезона, ведь основные съемки стартуют весной, я уже вовсю работал. И с тех пор ритм не сбавляется.
— С Сергеем Жуковым вы по-прежнему общаетесь? Это рабочая переписка или скорее теплая приятельская?
— Общаемся, передаем приветы. И кстати, у нас в планах — вторая часть «Руки Вверх!»...
— Значит, будет продолжение? В первом фильме вам пришлось набрать 15 килограммов. Готовы снова к таким физическим трансформациям?
— Пока сказать сложно. Если честно, меня до сих пор спрашивают: «Зачем вы так поправились?» Но я считал и считаю: если вживаться в роль, то по-настоящему. Вес набирал прямо во время съемок, потом быстро сбросил для следующего проекта. Все было просто: чтобы набрать — ешь, чтобы сбросить — не ешь.
Но дело не в этом. Главное — полное погружение в образ. Я нашел все интервью Жукова, переслушал весь его репертуар — не только хиты, но и редкие треки. Жил внутри этой музыки, в этом настроении. Это и есть самое важное, особенно когда воплощаешь на экране реального человека. Тем более его творчество звучит до сих пор и продолжает жить.
Когда фильм вышел, 98 процентов зрителей говорили: «На первых секундах, может, и не Жуков, но потом забываешь о внешности — и просто веришь в образ». Думаю, я смог передать его энергетику, а это главное.
— Можно ли сказать, что фильм «Руки Вверх!» стал для вас трамплином в карьере?
— Конечно. Это был счастливый билет.
— Сериал «Универ» всегда пользовался огромной популярностью. После выхода «Универ. Молодые» почувствовали ту же волну интереса? Были отклики от зрителей, ощущение популярности — или, наоборот, критика?
— Проект прошел хорошо. Отклик я почувствовал. Конечно, ты постоянно в работе, переезжаешь с площадки на площадку, живешь в ритме, в котором сложно что-то заметить извне. Но когда выбираешься куда-то и к тебе подходят, узнают — это и есть то самое ощущение. Люди улыбаются, спрашивают: «Это вы?» Или просто смотрят в глаза и ясно дают понять — узнали. Особенно удивляют подростки: говорят таким тоном, будто мы учились в одной школе. Могут просто сказать: «Ой, ой, Прохоров идет!»
— А в интернете? Возникли фан-клубы, страницы в соцсетях?
— Да, появилось. Есть фан-странички, паблики. Но сейчас все связано с тем, как ты ведешь свои соцсети. Люди подписываются на тех, кто активно выкладывает контент, делится моментами из жизни. Просто фото уже никому не интересно. Все хотят заглянуть за кулисы, увидеть, какой ты вне роли, вне кадра.
Я стараюсь развивать это направление, выкладывать сторис, рилсы, но не всегда получается. Просыпаешься уставший, целый день на площадке — не до телефона. Но хочу в этом году подойти к делу серьезнее, включиться именно как блогер.
— Вам комфортно делиться личным? Все-таки блогер — это про откровенность.
— Думаю, да — в разумных пределах. Лишнего нет, но делиться мыслями, историями, какими-то моментами из жизни вполне нормально. Тем более когда пишут люди и говорят, что моя история вдохновляет, помогает поверить в себя, начать мечтать, — это дорогого стоит.
— Речь о вашем пути? О том, что вы приехали из Перми, выучились, добились успеха?
— Да. И знаете, каждому близка какая-то своя история. Я вырос с бабушкой и дедушкой, кто-то — в детдоме. И если у мальчика или девочки, которые сейчас находятся в трудных условиях, есть мечта — неважно, актерская или любая творческая — и моя история дает им надежду, это очень важно (когда Владу было девять лет, умерла его мама, а через год — папа. — им. ред.). Мне действительно приятно, что могу кого-то мотивировать.
— Ваша история — по-настоящему вдохновляющая. Потеря родителей могла вас надломить, но вы, наоборот, стали сильнее, сохранили человечность и открытость. Как вам это удалось?
— С возрастом начинаешь анализировать и понимать: когда ребенок проходит через тяжелые обстоятельства, особенно в детстве, первая реакция часто — закрыться, обозлиться, отгородиться от мира. Я знаю такие истории и сам вполне мог бы пойти по этому пути. Но, наверное, спасло то, в какой семье оказался.
Меня воспитывали бабушка с дедушкой. Они прошли через свои трудности и, пережив очень непростой опыт — возможно, тяжелее моего, — сумели сохранить в доме тепло и радость. Мы жили счастливо. Раньше я этого не замечал, а теперь понимаю: меня действительно воспитали хорошим человеком. У кого-то родители диктуют, как жить, а у меня всегда уважали мой выбор, поддерживали.
До смерти родителей я был совсем другим ребенком — эгоистичным, ревнивым, капризным. Все внимание должно было быть сосредоточено только на мне. Помню, как с мамой ходили по магазинам: если мне что-то нужно было, мог упасть на пол и орать до посинения, пока не купят. В школе я учился плохо, даже хотели оставить на второй год в первом классе. А потом, после того что случилось, вдруг появились хорошие оценки. При этом я не стал заниматься больше обычного, просто начало получаться. Я стал сдержаннее, внимательнее. Как будто сознание переключилось.
Мне было девять, и я очень четко осознал: в семье и так тяжело, если еще начну плакать, будет только хуже. Это не было решением взрослых, не было разговоров с учителями, психологов рядом тоже не было. Просто взял себя в руки.
— Стали идеальным ребенком...
— Я очень уважал бабушку и дедушку. Не позволял себе истерик, капризов. Никогда не просил дорогие вещи, не требовал. Даже не думал об этом. Напротив — хотел их беречь. Иногда что-то не рассказывал, чтобы не расстраивать. Молчал, как все дети: «Лишь бы не узнали».
— Влад, вы производите впечатление искреннего человека. Не сталкивались ли с тем, что ваша открытость оборачивалась против вас?
— Конечно, бывало. Но я давно понял: если ты светишься, ты притягиваешь всех — и хороших, и не очень. Это естественный процесс, часть взросления. В профессии я не могу быть закрытым — тогда не получится играть по-настоящему. Настоящая глубина в ролях возможна только через внутреннюю открытость. При этом я не распахнут перед всеми — у меня хорошая интуиция, я четко чувствую, кто мой человек, а кто нет. Иногда даже на уровне запаха, ощущений — вроде бы все нормально, но что-то не так, и я просто не останусь рядом. Конечно, случалось и на съемках сталкиваться с неприятными партнерами. Но тут уже просто принимаешь это как данность: есть работа, и ты ее делаешь независимо от личных симпатий. Никому не интересно, что ты при этом чувствуешь. Но душу кому попало точно не открою.
— В одном интервью вы говорили, что за все свои 18 лет никуда из Перми не выезжали. Как в итоге решились перебраться в столицу?
— До 18 лет я ни разу не покидал Пермь — не был ни в Москве, ни на море, ни на юге. Летом только дача, все детство и юность прошли в родном городе. Но с самого раннего возраста у меня было твердое внутреннее ощущение: я уеду. Не знал, куда именно, чем буду заниматься, но почему-то был уверен — меня ждет что-то большее. Я не играл в машинки или солдатиков, как многие дети, мне больше нравилось рисовать, мастерить, придумывать что-то свое, выстраивать даже какие-то детские «бизнес-стратегии» — как будто интуитивно искал свой путь. Мне хотелось полностью построить собственную жизнь, без опоры на чью-то помощь. У меня это желание было с самого раннего возраста. Наверное, потому что очень рано пришло понимание: никто за тебя ничего не сделает.
— И вы поехали в Москву поступать в театральный вуз... Почему решили стать актером?
— Это было спонтанное решение. Я не был театралом, на спектакли не ходил, да и кино как искусством особенно не интересовался. Смотрел то, что и все: комедии с Джимом Керри, «Мистера Бина», советские фильмы, классику вроде «Форреста Гампа» и «Зеленой мили». Но артхаус, серьезное фестивальное кино — это все прошло мимо. Никто не подталкивал, не направлял, просто в девятом классе мне вдруг захотелось стать актером. Тогда я и узнал, что существует такая профессия и что этому действительно можно учиться. До этого казалось, что в кино снимаются только «по знакомству» — дети режиссеров, актеров, как в советских фильмах.
Поначалу я думал, что буду поступать в Перми — все-таки родной город ближе и понятнее. Потом появилась идея поехать в Санкт-Петербург: казалось, там больше шансов, чем в Москве, где конкурс просто безумный. Я даже был уверен, что в Москве меня не возьмут. Но в итоге решил сначала попробовать силы именно в столице.
Помню, как приехал на Ярославский вокзал: аккордеон в тяжелом деревянном чехле, гитара — на груди, за спиной рюкзак с вещами и книжками, в руке — пакет с едой из дома. И ты вот так, нагруженный, спускаешься в метро, потом едешь в институт...
Я приехал на вступительные сразу в несколько театральных вузов и прошел в них туры. В ГИТИСе уже с первого тура почувствовал, что что-то получится, в «Щепке» — со второго.
А когда оказался в Школе-студии МХАТ и прошел третий тур, окончательно понял: все, остаюсь в Москве. Помню, как сдавал документы и увидел на стене фотографии выпускников и педагогов — Сергея Безрукова, Владимира Машкова, Евгения Миронова. И тогда понял, что хочу учиться именно здесь. Позже узнал, что многие артисты, которых я знал и любил, — выпускники этой школы. В том числе и Анастасия Заворотнюк, в которую был влюблен в детстве. После этого уже не было сомнений, что мой путь точно лежит через Школу-студию МХАТ.
— Как вы готовились к поступлению? Сами подбирали программу?
— Да, готовился сам. У меня было одно стихотворение, одна басня и два прозаических отрывка. Я не занимался в театральных студиях, у меня не было педагогов, но интуитивно чувствовал: нужно выбирать тексты, которые действительно мне близки, в которых я смогу быть собой. Программа была небольшой, но, как оказалось, она идеально меня раскрыла.
В детстве, как уже говорил, я не имел никакого отношения к театру — разве что играл на аккордеоне. А в одиннадцатом классе знакомые предложили попробовать поступить на режиссуру в Пермский институт культуры. Я тогда пришел в приемную комиссию, сказав, что школу уже окончил, и меня зачислили. Когда позже признался, что все еще учусь, педагог Виктор Дмитриевич Узун сказал: «Раз ты соврал, значит, тебе действительно нужно. Но раз уж не могу зачислить официально, просто приходи к нам». Так я начал ездить туда после школы с двумя пересадками — сначала автобус, потом трамвай — и оставался на сцендвижение, показывал этюды, наблюдал за студентами, как они работают, придумывают, взаимодействуют. Это было мое первое настоящее погружение в театральную среду.
Но программу для поступления мне никто не составлял. Виктор Дмитриевич сказал: «Придумай сам». И я сделал все сам — от выбора до подготовки. Сейчас, когда меня спрашивают, что читать, какие тексты выбрать, всегда отвечаю, что в этом деле советовать бесполезно. Каждый должен почувствовать сам, что именно его цепляет и что поможет раскрыться.
— Родные легко отпустили?
— Бабушка поддержала. Сказала: «Давай поступай. Что-нибудь придумаем». Конечно, она понимала: если не поступлю на бюджет, вряд ли мы сможем потянуть учебу в Москве. Я тоже это прекрасно осознавал. У меня были небольшие накопления — как сироте, мне выплачивали пособие, и к 18 годам что-то скопилось. Но этих денег едва бы хватило на полтора года. Так что вариант был один — поступать на бюджет. И, к счастью, все получилось.
— Как сейчас бабушка? Наверное, гордится вами?
— Конечно, гордится. Мне кажется, любому родителю или близкому человеку важно видеть, что тот, кого ты воспитывал, вырос самостоятельным, надежным, способен не только о себе позаботиться, но и помочь другим. Ведь часто бывает наоборот: родители уже на пенсии, а их взрослые дети все еще не могут устроить свою жизнь — их приходится тянуть. А тут бабушка видит: я справляюсь, решаю свои вопросы, поддерживаю ее. Думаю, это дает ей ощущение спокойствия. Я вообще верю, что дети должны быть мудрее родителей — не в плане опыта, а в умении выстраивать свою жизнь. Если ребенок вырос более уравновешенным, более осознанным — значит, родители все сделали правильно. А если взрослый человек инфантилен, не приспособлен к жизни, значит, где-то на старте что-то упустили. Поэтому да, бабушка счастлива, и я сам рад.
— После Школы-студии МХАТ вы пришли работать в театр «Современник»...
— Да, но через два года ушел. Театр забирал все время, а я хотел сниматься. Это было непростое, но необходимое решение.
Если ты в труппе, репетиции идут каждый день, как правило, днем. И съемки тоже днем, и никто тебя не отпустит. В итоге получается, что ты не можешь быть ни там, ни там по-настоящему. Такой график буквально съедает тебя. Я потратил два года, прежде чем понял: это не мой путь.
Прозрение пришло около двух с половиной лет назад. Но тогда было страшно: «А что, если уйду и останусь без этих 37 тысяч в месяц? А если вообще без денег?» Такие мысли были. Я понимаю всех, кто проходит через это. Но как только ушел, все сдвинулось. Начал активно сниматься.
— Влад, помните момент, когда вас впервые утвердили на роль? Какие были чувства? Радость, восторг — или все прошло спокойно?
— Я очень радовался, но пережил это тихо. Меня утвердила кастинг-директор Аня Сагалович, с которой мы до сих пор дружим. Это был мой первый проект — сериал «Исправление и наказание». До съемок я приезжал к ней на дачу: мы читали сценарий, разбирали роль. Я жутко волновался. Тогда вообще не знал, что такое крупный план, «восьмерка», как себя вести на площадке... Казалось, главное — сыграть роль, а тут еще камера, партнеры, технические нюансы... Я боялся, что просто не справлюсь.
В институтах, к сожалению, почти не готовят к кино. В дипломе пишут: «артист театра и кино», но про кино почти ничего. А это совсем другой язык. Даже самопробы — отдельное искусство. Мимика, взгляд, ракурсы — все важно. Иногда внутри кажется, что прожил сцену, а на экране — совсем другое. Это и пугало.
— Еще и знаменитые партнеры: Анна Михалкова, Тимофей Трибунцев, Татьяна Лютаева...
— Да, я очень волновался. Тогда был вообще довольно стеснительным. Думал: «Как я с ними рядом играть буду?» Это казалось невозможным. Когда начались съемки, постепенно стало легче — расслабился, вошел в процесс, начал доверять себе.
Помню, когда учился на третьем курсе в Школе-студии МХАТ, в коридоре увидел Настю Заворотнюк... Для меня с детства она и Любовь Полищук были любимыми актрисами. Таких больше не появилось. И вот она идет, такая красивая, а у меня просто ноги подкосились. Я аж задрожал, настолько был зажат.
Сейчас, конечно, все иначе. Со временем пришли опыт, уверенность. Я езжу по площадкам, работаю с разными партнерами, понимаю, как устроен процесс. Это профессия, и я в ней профессионал. Получил роль, вышел на съемочную площадку — и работаешь. Слушаешь партнера, предлагаешь, взаимодействуешь. И бывает, что сам можешь подсказать — даже старшему коллеге. А бывает наоборот — тебе подсказывают, и ты в какой-то момент понимаешь: «Вот это точно. Я бы сам до такого не дошел, а человек увидел, почувствовал».
— Когда на площадку приходят совсем молодые актеры, только после института, вы подсказываете, поддерживаете? Или в профессии так не принято?
— Стараюсь вести себя так, как хотелось бы, чтобы вели себя со мной, когда я впервые оказался на съемочной площадке. Поддержка для новичков важна, но не в форме наставничества или нравоучений. Я не учу, не лезу с советами — каждый приходит в профессию как самостоятельная единица и должен пройти свой путь, на своих ошибках чему-то научиться. Но создать атмосферу доверия, легкости — это да. Люблю разрядить обстановку, пошутить, просто поговорить. Часто бывает: человек пришел зажатый, напряженный — и стоит чуть расслабиться, посмеяться, как все меняется. Игра становится живее, работа — продуктивнее. Улыбка на площадке порой важнее любого совета.
— Вы работали в крупных проектах с именитыми артистами. Кто из них произвел на вас особенное впечатление?
— Из артистов, с которыми мне довелось работать, сильнее всего меня впечатлил Ян Цапник. Я искренне восхищаюсь его профессионализмом. Он постоянно в движении, у него бесконечное количество премьер, новых проектов — и при этом он остается живым, энергичным, открытым человеком. Особенно ценно его уважительное отношение к молодым артистам — я сам это почувствовал. Я действительно профессионально влюблен в его талант и отношение к делу.
Очень приятно было работать с Георгием Дроновым, Катей Стуловой, Максимом Лагашкиным. Смотришь на них в кадре и думаешь: «Вот это уровень!» С Анной Михалковой я снимался в самом начале — она была первой взрослой актрисой, с которой вышел на площадку. Таня Лютаева тоже оставила яркое впечатление — с ней интересно, точно, живо.
А на съемках «Универа. Молодые» у меня случилась настоящая творческая симпатия к Марине Федункив. Еще до нашей совместной работы она была мне близка — мы оба родом из Перми. Помню, на втором курсе Школы-студии МХАТ я увидел ее в Камергерском переулке — она шла по нему, а у меня внутри все перевернулось: «Это же Марина Федункив! Она из Перми, и я из Перми — надо подойти, познакомиться!» Я жутко волновался, но решился: подбежал, представился, сказал, что учусь во МХАТе и мечтаю работать с ней. Пригласил на наши спектакли и даже признался, что хочу сниматься в кино — хотя тогда это казалось чем-то почти недостижимым, я всерьез думал, что буду заниматься только театром.
А потом, спустя время, прихожу на площадку «Универа» и узнаю, что Марина играет комендантшу общежития. Сел и думаю: напомнить ей ту историю или нет? И вдруг она сама поворачивается ко мне и говорит: «А ты ведь тогда ко мне на улице подбегал, помнишь?» Вот это был момент! До сих пор его вспоминаю с улыбкой.
— Скажите, удается ли вам подружиться с коллегами по съемочной площадке? Есть ли у вас близкие друзья среди актеров?
— На съемках я легко и с удовольствием общаюсь, стараюсь создать теплую, дружелюбную атмосферу. Но вне работы связи практически не поддерживаются. Не потому что избегаю этого — просто не чувствую особой потребности. Если кто-то напишет, конечно, отвечу, помогу, но сам первым на связь не выхожу. Все, что между нами происходит на площадке, — это про процесс, про работу, а не про личную жизнь.
А вот друзья из Перми, конечно, пишут. Детская дружба — она настоящая, без зависти, без задней мысли. В актерской среде, к сожалению, часто ощущается зависть. Иногда до меня доходит, что знакомые — бывшие однокурсники или коллеги по театру — обсуждают меня за спиной: мол, актер никакой, снимается в ерунде, и вообще у него все плохо. Это уже не критика — это откровенное злорадство. Но я не обижаюсь. Понимаю: у человека что-то не складывается, и он ищет объяснение своим неудачам.
Зависть — удобная защита. Чтобы не чувствовать себя хуже, легче сказать: «Я бы в таком не снимался. Мне подавай фестивальное кино». А если спросить: «А тебя звали на пробы?» — ответ чаще всего будет «Нет». И вот тут возникает вопрос: откуда такая самоуверенность? У меня подобного не было, не было ощущения: «Я такой талантливый, дайте мне лучшие роли». Даже мыслей похожих не возникало. Я был стеснительным, не верил, что вообще окажусь в кино.
— А красный диплом Школы-студии МХАТ не придавал уверенности?
— Нет, конечно. Сам-то знал, что я хороший актер. Но кино — это другое. Тут же важно не только то, что ты умеешь. Есть дети актеров, дети режиссеров, те, кто с детства на экране, — к своим 25 годам они уже медийные. А ты только начинаешь, тебя никто не знает, и нужно как-то заявить о себе, чтобы хотя бы куда-то утвердили. Конечно, начинаешь сомневаться, волноваться. Ты вроде понимаешь, что не дурак, но уверенности на сто процентов нет.
— Как вы реагируете на критику в свой адрес?
— Я всегда был открытым, эмоциональным — и в школе, и в театре, и среди друзей. Когда кто-то не понимает, раздражается, я к этому спокойно отношусь. Всем нравиться невозможно. Если ты к чему-то стремишься, особенно в творчестве, априори не будешь удобным. Угодить всем — значит забыть про себя. А время у нас не бесконечное. Если все отдавать на угождение другим, на себя не останется ни сил, ни жизни.
Театр, где я проработал два года, — то место, где тебя будут критиковать всегда, что бы ты ни сделал. Такая уж природа этой среды. И вот что я заметил: самые адекватные и понимающие — как правило, те, у кого в профессии все хорошо. А самые ярые критики — это те, у кого не складывается. Им хочется доказать, что они лучше знают, как надо играть, как правильно.
Если я слышу критику от человека, чье мнение для меня важно, от старшего, опытного коллеги — обязательно прислушаюсь. Мне это действительно интересно, потому что я не могу все знать, а учиться — это важно. Но если понимаю, что не уважаю мнение человека и оно для меня ничего не значит, то могу прямо сказать: «Я тебя слушать не собираюсь». Просто зачем тратить на это время?
— Вначале вы сказали, что соглашаетесь на все предложения. Или все же есть какой-то отбор?
— Сейчас, конечно, я стал более избирателен, но на старте соглашался почти на все. Надо было зарабатывать, набираться опыта. Я с 18 лет живу в Москве один, без поддержки — все сам: жилье, еда, учеба. Кто-то может позволить себе выбирать, отказываться, это если за спиной есть тыл: родители помогут, оплатят, подстрахуют. А у меня такого не было. Поэтому я всегда работал — и не стыжусь этого.
Со временем, конечно, приходит опыт, понимание, с кем хочется работать, в каких проектах участвовать. Но я по-прежнему считаю, что если проект хороший, если он увидит свет и его посмотрит зритель — это уже здорово. На одном мастер-классе услышал мысль, которая мне близка: «Театральное образование часто воспринимают как нечто возвышенное, творческое. А это ведь профессия. А профессия прежде всего должна давать человеку возможность жить — обеспечивать себя, семью, вкладываться в будущее».
Мне нравится пробовать разные амплуа. Я знаю, что некоторые артисты, заигравшись в одном образе, отказываются от ролей с возрастом, но у меня пока нет такого. Мне предлагают разных героев.
— Есть такие роли, которые вы бы не стали играть, исходя из своих моральных принципов?
— Наверное, таких нет. Я всегда говорю, что хотел бы сыграть убийцу— что-то в таком духе. Это было бы интересно. Но точно против сцен, где нужно раздеваться без причины. Я за откровенность, но только если это оправданно, если это снято красиво и продуманно. Когда говорят: «Давай раздевайся, это нужно для сцены», — вряд ли соглашусь. Во-первых, потому что понимаю: это не нужно, а во-вторых, это не будет выглядеть красиво.
— Влад, актерская профессия непростая: эмоциональная нагрузка, долгие съемочные дни, ожидание проектов... А для вас лично что самое трудное в этой работе?
— Сложный вопрос... Я даже задумался. Наверное, потому что не могу сказать, что в профессии есть что-то, с чем действительно не справляюсь. Конечно, бывают сложные сцены, бывают более легкие. Но я стараюсь смотреть шире — в масштабе жизни. Для кого-то, например, сложно открыть бутылку пива без зажигалки. А кто-то называет сложной сцену, где нужно просто сидеть в кадре. Все очень индивидуально.
— Многие актеры говорят, что тяжелее всего ожидание: когда позовут на пробы, когда начнутся съемки. Иногда — долгое молчание и простои. С таким вы сталкивались?
— Вот это да, не просто сложно — это стресс, это ужасно. Если представить, что наступает какой-то период, когда я никому не нужен, когда все — тишина и ты выпадаешь из профессии на полгода... Я, честно, сойду с ума. Это пугает. Пока, слава богу, у меня такого не было. Хотя, если вспомнить, был институт, потом два года театра, постоянные скандалы, безденежье, невозможность куда-то вырваться — все это я проходил. Но это другое. Все равно то была работа, пусть и сложная.
— А что для вас самое приятное в профессии?
— Наверное, самое приятное — это момент, когда заканчивается съемочный день. Не когда он начинается, как многие говорят, а именно финал. Потому что ты приезжаешь с утра невыспавшийся, у тебя 20 страниц текста, несколько сложных эмоциональных сцен, постоянное напряжение, переодевания, концентрация. А потом, под вечер, все отыграно, смена закончилась, ты выходишь на улицу — лето, теплый воздух, и внутри возникает это спокойное, теплое чувство: «Я справился. Сегодня было непросто, но все получилось». Вот это ощущение — оно и есть самое радостное. Ну и, если честно, еще обед — тоже один из лучших моментов дня.
— Влад, а какие у вас амбиции? Думали, где будете через 10 лет?
— Конечно. Главное — не останавливаться в развитии. Я чувствую, что мне интересно не только актерство. Меня тянет к разным видам творчества и к индустрии в целом. Например, мечтаю однажды написать музыкальный хит. Хочу попробовать себя в блогинге. Думаю, было бы здорово стать телеведущим — вести программы, шоу, участвовать в различных проектах. Не хочу замыкаться только на ролях в кино. Хочется проверять себя в разных направлениях шоу-бизнеса, понимать, на что еще способен.
— Влад, на церемонии закрытия ММКФ вы появились в сопровождении Натальи Гнеушевой, вашего агента, и не скрывали, что вас связывают близкие отношения. После этого вокруг вашей пары сразу возникло немало разговоров — в том числе из-за того, что Наталья старше вас на 21 год...
— У меня с подросткового возраста все отношения были с женщинами старше. Мне просто неинтересно было с ровесницами. Даже в дружбе я всегда тянулся к людям старше себя — мне ближе их мышление, их взгляды. Я никогда не чувствовал разницы в возрасте, она не имела для меня значения.
Когда на закрытии ММКФ впервые открыто заговорил о своих отношениях на камеру, это видео сразу разошлось по социальным сетям— просто какое-то безумие, миллионы просмотров, куча комментариев. И конечно, нашлись те, кто начал придумывать теории. Люди вообще любят объяснять все через психологию, порой даже не разбираясь в теме.
— Что же писали?
— Самое популярное: «Он рос без матери, его воспитывала бабушка — вот и тянется к взрослым женщинам». Или: «Не хватило материнского тепла, поэтому выбрал женщину постарше». И тут я задаю себе вопрос: как можно вообще так примитивно все сводить? Мы же говорим о настоящих отношениях, где есть любовь, уважение, поддержка. Это жизнь, это быт, это вместе — каждый день. Какая женщина будет строить серьезные отношения с человеком, который эмоционально застрял в роли ребенка? Ей нужен мужчина, партнер, с которым она будет чувствовать себя уверенно. Поэтому, прежде чем писать такие вещи, лучше просто остановиться и подумать, о чем вы вообще говорите.
— Выбрать себе в спутники творческого человека — тоже непростое испытание. Во-первых, актеры нередко бывают эгоцентричными. Во-вторых, как быть с ревностью? Вы снимаетесь, ваши партнерши — молодые, красивые...
— Тут тоже такой момент... Понимаете, кто-то, может, и не согласится, но, когда мужчина целуется в кадре и его девушка это видит, она все равно понимает: он артист, он играет любовь, это работа. А вот мужчине, мне кажется, гораздо сложнее смириться с тем, что твою женщину целует какой-то другой чувак. Все равно ведь к женскому телу всегда другое, более бережное отношение, чем к мужскому. Это где-то на уровне инстинктов. Жена-актриса — точно не мой вариант. Это как найти себе проблему. Все время гастроли, поездки, эмоциональные качели, сцены с другими мужчинами, ревность... Я бы не выдержал.
А что касается нас с Наташей, конечно, как и в любых отношениях, случаются моменты ревности. Все-таки, когда ты актер, твоя энергия, харизма — они заметны, ты все время на виду. Иногда возникают вопросы: «Почему ты так себя ведешь?» Приходится объяснять: «Я актер, многое происходит интуитивно, это часть профессии».
А насчет эго... В актерской профессии оно присутствует. Но если ты по-настоящему любишь человека, надо уметь его сдерживать. Иначе ты все время живешь только собой, говоришь только о себе, а это уже нездоровая история.
Я часто привожу такой пример: женщина хочет мужчину особенного — харизматичного, талантливого, успешного. Но важно понимать, что у такого человека будет плотный график, он постоянно в работе, не всегда может быть рядом. Если хочется уюта, тишины — есть мужчины других темпераментов: стабильные, простые, надежные. Они приходят домой после смены, ужинают, ложатся спать рядом. Это просто разные жизни и разные выборы.
— Влад, считаете ли вы себя везунчиком? Все-таки ваша карьера складывается довольно успешно — далеко не каждому так везет.
— Да. Конечно, я считаю, что мне везет. И верю, что кто-то наверху меня поддерживает — может, родители, может, высшие силы. Но при этом я четко понимаю: ничего бы не было, если бы не огромная работа, которую я вложил в успех. Это не случилось само собой.
— Вы счастливы?
— В данный момент — да, я счастлив. Мне нравится то, что со мной происходит. Я живу, работаю, двигаюсь вперед. И это дает ощущение внутреннего наполнения. Главное — не останавливаться. Потому что творческому человеку всегда все кажется недостаточным. Хочется больше, глубже, ярче. Хочется постоянно искать.
— Но ведь можно и перегореть. Знаю много историй, когда актеры работают на износ, а потом вдруг все: им становится неинтересно, устают, уходят из профессии...
— Да, такое случается. У всех нас жизнь идет волнами. Никто не может знать, что будет завтра. Иногда достаточно одного щелчка — и все может пойти по-другому. Но мне хочется верить, что, даже если наступит сложный момент, его можно будет преодолеть. Если постараться, все можно исправить. Просто... перегореть — не хотелось бы. Очень не хотелось бы.
— Мы часто мысленно возвращаемся туда, где когда-то было хорошо: в детство, юность, студенческие годы. Иногда это утро, когда мама или бабушка пекли блины. Кто-то вспоминает лес, кто-то — деревенский дом, где проводил лето. А у вас есть такие воспоминания, от которых по телу разливается тепло?
— Конечно. Думаю, как и у многих, в первую очередь это семья. Поездки на дачу, когда все вместе: тепло, лето, купание, шашлыки, вечером играет радио... Эти моменты запоминаются на всю жизнь, потому что в них есть ощущение уюта и единения.
— Это воспоминания из детства, когда родители были рядом?
— И с родителями, да. Но особенно с бабушкой и дедушкой. Я провел с ними гораздо больше времени, чем с родителями. Это уже был подростковый возраст, время, когда начинает формироваться личность, появляется какое-то мужское осознание. С ними связано много ярких событий, приключений и, наверное, самые теплые воспоминания.
Подпишись на наш канал в Telegram