«После фильма «Карнавал» меня все называли именем моей героини — Карма. После «Кармелиты» — Розой. До чего дошло: подруга звонит в домофон и просит: «Розочка, открой мне, пожалуйста». Я ей говорю: «Ты с ума сошла совсем? Забыла, как меня зовут?» — смеясь, рассказывает актриса Екатерина Жемчужная.
— Тысяча девятьсот восьмидесятый год. Идет работа над фильмом «Карнавал», снимаем эпизод в ломбарде. По сценарию туда приходят цыганки — целым табором, с грудными детьми, с баулами.
Не обращая внимания на очереди, протискиваются к окошкам. Люди вокруг сокрушаются: мол, мы теперь до перерыва точно не успеем… А я вдруг вспомнила: ведь и мы с Георгием в начале нашей семейной жизни не раз закладывали-перезакладывали вещи. Только, как и все, я часами стояла в очередях. Несли сюда не только золотые и серебряные украшения, но и ковры снимали со стен. Молодые были, денег нам, конечно, не хватало. Жили тогда вместе с Гошиными родителями, они по полгода не бывали дома, гастролировали по стране. К их возвращению мы все выкупали, ковры возвращались на место. А однажды сами уехали на гастроли, замотались, закрутились и забыли про ломбард… Вернулись в Москву, назанимали денег, пришли с квитанциями, а нам говорят: «Ну вы же не появились вовремя. Все.
Вещи мы уже продали». Еще бы не продали! Там был изумительный серебряный портсигар, колечки, сережки золотые — старинные, фамильные. Очень дорогие для нас вещи. И главное, Гоша заложил браслет своего отца и золотые часы, которые тот ему подарил. Мы стоим в шоке. Боже мой, что же нам делать-то?! Пошли и купили новые часы, новый браслет. Не знаю, заметил ли Николай Михайлович эту подмену, но он ни слова не сказал Георгию… Так вот о фильме «Карнавал». Это ведь не первая моя работа в кино была. Но где бы я ни появилась, обязательно слышала: «Карма, Кармочка…» Однажды произошел такой случай. Как-то после спектакля приходим мы с Георгием Николаевичем в ресторан Дома актера. Я вижу там Сашу Абдулова, киваю ему, и вдруг ко мне подходит какой-то незнакомый дядька. Не совсем трезвый, наверное, потому что ведет себя довольно развязно: «Ну, Карма, погадай-ка мне…»
Мы не успеваем даже слова сказать, как к нему подлетел Саша, схватил его за грудки: «А ну извинись перед актрисой!» Мужчина растерялся, мы с Георгием опешили, я прошу: «Саша, отпусти ты его ради бога. Ну хочется ему, чтобы я была Кармой…» Кстати, сколько живу, ни разу не встречала цыганки с таким именем.
Незадолго до своей смерти мамочка моя мне вдруг сказала: «Катя, я буду молиться за тебя. Куда ты ни повернешься лицом, пусть тебе всегда будет удача, пусть все двери будут для тебя открытыми». А потом взяла мою руку и приложила к губам — поцеловала. Я даже растерялась: «Мам, ну что ты такое говоришь?» Через две недели ее не стало. И вот клянусь вам: что бы я ни запланировала, ни задумала-загадала — все получается.
Хорошее дело всегда удается…
У цыган много разных ветвей. Моя семья Булдыженко, как и семья моего мужа Жемчужных, принадлежит к сэрвам. Это образованные люди, издавна выбирали в основном музыкальные и актерские профессии. Никогда не попрошайничали, тем более не воровали, не жульничали. Вели оседлый образ жизни. Я родилась под Тулой в маленьком городке Щекино. Почему мои родители поселились именно здесь, не знаю. Как-то еще девчонкой заглянула в мамин паспорт, а там в графе «место рождения» стоит Курская губерния. Ничего тогда не поняла, губерния какая-то. Я поздний ребенок. Маме было уже за сорок, когда я появилась на свет. Папа на 12 лет ее старше. Они очень любили друг друга, всю жизнь прожили вместе, а официально женаты не были.
Цыганские браки раньше вообще не регистрировались. И я воспитывалась в этой любви и спокойствии домашнего уюта. Хотя жили мы, конечно, небогато: сначала в бараке, старом, деревянном, в небольшой комнатушке, удобства на улице. Потом получили отдельную трехкомнатную квартиру. Родители работали в ансамбле при Тульской филармонии, гастролировали по всей стране. Когда я пошла в школу, папа продолжал странствовать, а мама уже оставалась со мной дома. У меня был еще старший брат Володя. Блестящий музыкант, а артистом стать не захотел. Окончил политехнический институт. Сейчас его уже нет в живых. Я же с самого детства решила, что обязательно стану актрисой. Росла среди русских. А к цыганам относилась с опаской. К таборным, которые ходят в этих наших пестрых одеждах. То ли меня в детстве напугали, что они детей воруют, то ли еще какие-то страхи во мне жили, но я всегда их сторонилась.
До сих пор по-цыгански не очень хорошо говорю. Страшно переживала, если кто-то злословил мне вслед: «У, цыганская морда». Обидно становилось до слез. Когда в своем свидетельстве о рождении прочитала, что я цыганка, рыдала: «Мама, не хочу быть цыганкой». У мамы в паспорте было написано, что она русская. Это у нее после войны осталось, когда цыгане по возможности скрывали свою национальность, потому что немцы их нещадно уничтожали. И мне записали — русская.
После школы родители отправили меня в Москву к родственникам, погостить. О том, что обязательно буду сдавать экзамены в театральный институт, я не сказала. Они мой выбор никогда не одобряли, не хотели, чтобы я становилась актрисой. Но я еще в Щекино запаслась разными справочниками для поступающих в вузы.
Пришла в ГИТИС и на первом же туре провалилась. Зато меня взяли в Музыкальное училище имени Ипполитова-Иванова. Вокальные данные у меня хорошие были, я в школьном хоре пела. А родителям звонить боюсь. Но поскольку
уехала я всего на пару дней, да в одном платьишке, папа сам приехал в Москву проведать дочку. А я уже поступила, деваться некуда. Папа, правда, шутил: «Зачем тебе, Катя, в артистки? Шла бы в кондитерский магазин работать, что у нас через дорогу. Ты так сладости любишь, вот и ела бы конфеты с утра до вечера».
Несколько месяцев я проучилась в училище. И вот как-то в воскресенье пришла в театр «Ромэн» на дневной спектакль.
Пьеса называлась «Сломанный кнут». Я впервые попала в драматический театр. То, что увидела, меня просто потрясло. Большая сцена, свет, музыка — играл живой оркестр, актеры такие красивые, молодые. В антракте хожу по фойе, рассматриваю портреты артистов. Ко мне подходит мужчина, как потом оказалось, главный режиссер театра Семен Аркадьевич Баркан. Спрашивает меня: «Романэ чай?» («Ты цыганка?») Я говорю: «Да». — «К нам в театр хочешь?» — «Нет. Я учусь в музыкальном училище, а актерского образования у меня нет». Баркан говорит: «Не волнуйся, у нас есть студия. Ты после спектакля не уходи, мы тебе организуем прослушивание». И действительно, когда спектакль закончился, все, кто был в этот день в театре, собрались в фойе. Я что-то читала, при этом совершенно не волновалась: в конце концов, возьмут меня или нет, мне не важно.
У меня же училище есть. Попросили спеть. Смех да и только: в цыганский театр поступаю, а пою очень модные тогда «Московские окна». Наших-то песен я практически не знала в то время, но цыганочку станцевала. И мне сказали: «Мы вас берем». Пришла я забирать документы из училища, а там разгорелся настоящий скандал: «Катя, ты делаешь глупость! Доучись сначала, получи хорошее музыкальное образование, а потом иди в театр, в какой захочешь». Родителям письмо написали: «У вашей дочери замечательные вокальные данные». Ну куда там. Во мне уже закипела цыганская кровь: пойду в «Ромэн», и все!
От театра мне дали комнату в общежитии, маленькую, в полуподвальном помещении. Но я туда только переночевать приходила. С утра и до вечера пропадала в студии.
Познакомилась с другими ребятами, подружилась с Галей Санкиной. Она мне все про всех рассказала. А по поводу одного мальчика предупредила особо: «Есть у нас еще такой Гога, он сейчас не ходит на занятия, у него бабушка болеет. Ты с ним не связывайся. Сильно высоко нос задирает, считает, что все девчонки обязательно в него влюбляются, прямо с первого взгляда». Спустя несколько дней прихожу в студию, открываю дверь и вижу: в зале никого нет, только один незнакомый мне молодой человек сидит и наигрывает на гитаре. Поднял голову, посмотрел на меня, какое-то мгновение длился этот его взгляд... Знаете, у нас были красивые ребята, но этот самый красивый. И все Галины предупреждения я тут же и забыла…
Приближался Новый, 1962 год. Нас с Галей пригласили его встречать сразу в две компании: к Леше Хмелеву, сыну Ляли Черной и знаменитого мхатовского актера Николая Павловича Хмелева, и…
к Гоге. Галя решила: «Пойдем к Лешке». Понятно, потому что Гога ей неинтересен был, они выросли вместе, родители работали в одном коллективе. Да и постарше она была, чем мы, года на три. А
я-то что, без году неделя, как пришла в студию, меня куда позовут, туда и пойду. В общем, Георгию была дана отставка. И вот 31 декабря сидим мы с Галей вдвоем у нее дома, пьем пустой чай в надежде на шикарный праздничный стол. А часов в девять вечера звонит Леша и говорит: «Девочки, извините, Новый год встречаем каждый в своем узком семейном кругу». Вот так. Галя причитает: «Ой, дуры мы, дуры. Надо было с Гогой идти». Я киваю, конечно. А что сделаешь? И вдруг раздается телефонный звонок — Георгий: «Я сейчас беру такси и заезжаю за вами».
И приехал, а по дороге, заскочив в магазин, накупил всего: деликатесы, мясо, фрукты, вино, шампанское. Это в его характере: он очень широкий, щедрый человек. Гошина семья жила в Кузьминках в небольшом деревянном доме. Там еще печку нужно было топить дровами. Стол он накрыл шикарный, сам все сервировал, и ребята наши из студии были. Галя в каком-то невероятном нейлоновом платье в горох — у нее брат Борис танцевал в ансамбле Игоря Моисеева, они из-за границы не вылезали. Я тоже принарядилась, меня моя тетка обшивала, придумывала фасоны костюмчиков, платьев. Сижу — не дышу. По телевизору Майя Кристалинская поет: «А снег идет…»
СВАДЬБЫ НЕ ПОЛУЧИЛОСЬ
У цыган не принято много говорить о любви.
Только когда в 69-м году у нас дочка родилась, Ляля, официально оформили брак. Штамп не главное.
Нет такой цыганки, которая не умела бы гадать на картах. Сейчас, когда гадаю на Ляльку, она пытается меня учить: «Мама, ты не так все раскладываешь». Говорю: «Ляль, каждый делает по-своему, у каждого свое понимание». Раньше я с юмором относилась к тому, как гадала моя мама. Ну как же! Я ведь была сначала пионеркой, потом комсомолкой и не верила в то, что карты могут предсказывать судьбу. А мамочка все равно разложит, бывало, карты на меня и вздыхает: «Что же ты, дочка, мне ничего не рассказываешь? Я вижу, что слезы у тебя…» Конечно, бывали и слезы. Но никогда я маму не расстраивала своими переживаниями.
После окончания студии Георгий поступил в ГИТИС на режиссерский факультет, и я за ним пошла на актерский. Студия при театре «Ромэн» не давала высшего образования. Я училась на заочном отделении. Приходила в основном на экзамены — дочку под мышку и вперед. Сокурсники мои шутили: «Ну все. Катя пришла. Сейчас им с Лялькой пятерку поставят». Конечно, в ГИТИС я пошла не только за дипломом. Решила, что не стоит такого красивого мужа от себя далеко отпускать: там девчонки с курса сразу на него глаз-то положили. Бывало, он и задерживался допоздна на занятиях. А я дома его жду. Говорила ему: «Гогуля, ты меня знаешь!» Он в ответ только улыбается. На самом деле ни разу Георгий не дал мне повода для ревности. Как шутила Людмила Ивановна Касаткина, с которой мы много лет дружили: «Катя, и вспомнить-то нечего. У меня один муж, и у тебя один муж…»
Георгий оканчивал институт, ему надо защищать диплом, то есть самостоятельно поставить спектакль.
Он пришел в свой родной театр в надежде, что тут ему дадут постановку. Не дали. Театром тогда еще руководил Семен Аркадьевич Баркан, а Николай Сличенко был председателем партийной организации. Сказали: «Нет сейчас такой возможности. Через несколько лет, не раньше». Ну как это может быть? У нас ведь в то время не много было таких образованных цыган, которые окончили режиссерский факультет. Георгий не мог ждать, ему нужно защищать свой диплом. Это был сложнейший период в нашей жизни. И мы тогда приняли решение из театра уйти. Меня Баркан вызвал к себе и стал уговаривать: «Катя, зачем вы уходите? Совершаете ошибку. Сейчас я поставлю спектакль, потом Сличенко, потом Георгий…»
Действительно, у меня было в театре несколько главных ролей, а потом, как и все, я сидела в массовке, ждала своей очереди на хорошую роль. Дождалась бы, наверное. Но как это так: я останусь, а Георгий уйдет, будет без меня ездить на гастроли? Нет, я за ним как нитка за иголкой. Мы устроились в коллектив к Гошиному отцу. И там на эстраде он поставил настоящий драматический спектакль: «Свадебное путешествие в страну «Цыгания». Удивительный, яркий, музыкальный, экспрессивный. А я вскоре начала сниматься в кино.
Приглашение в телефильм «Вечный зов» на роль цыганки Зорицы, жены героя, которого сыграл Петр Вельяминов, я получила довольно оригинальным способом. В Доме кино проходил вечер нашего театра (мы к тому времени уже вернулись в «Ромэн»).
За полночь мы с Георгием выходим на улицу, все уже разошлись, разъехались, как-то пустынно. И подходят к нам два молодых человека — откуда они появились, я не заметила, — обращаются ко мне: «Как ваша фамилия?» — «А что такое? В чем дело?» Вижу, что Георгий напрягся. Ой, думаю, сейчас будет война. А силы-то неравные. Наверное, я тоже приму участие… Видя наше замешательство, один из этих красавцев достает удостоверение и говорит: «Я режиссер «Мосфильма». Хотим вас пригласить на кинопробы. Нам нужна актриса вашего плана». Ну, «Мосфильм» — это было магическое слово. Режиссеры Валерий Усков и Владимир Краснопольский меня утвердили. Съемки проходили в Башкирии, в Дуванском районе. Гога понимал, как важно для меня, молодой актрисы, сняться в кино. Отпустил, не сказал: «Сиди, девочка, дома, борщи вари».
И вот я лечу на съемки вместе с Ефимом Копеляном. В Уфе нас пересадили на «кукурузник», который трясло всю дорогу страшно. Я вырядилась: босоножки на высоком каблуке, брючный костюм, накрутилась, намазалась… Заметила, что Ефим Захарович на меня поглядывает, как будто улыбку сдерживает, в глазах — чертики. «Что это он?» — думаю. Прилетели. Нас встречает помощник режиссера. Одет в брезентовую куртку, теплую фуфайку, штаны заправлены в резиновые сапоги — сентябрь месяц, там холодно, дожди, грязь по колено. И я в босоножках по этой грязи. Копелян мне потом сказал: «Знаете, Катя, я до вас с Тамарой Семиной сюда летел. Она такая же нарядная была…» На следующий день у меня репетиция и съемка. Снимали, как я танцую. А кино — это не быстрый процесс. То солнца ждем, то, наоборот, тучки. То камера у оператора встанет…
Женщины-колхозницы по дороге на работу в восемь утра видели, как я танцую. Вечером возвращаются, а у меня рабочая смена еще не закончилась. Они идут и жалеют меня: «Мы уже по домам идем, а она все пляшет…»
В нашей семье три поколения артистов. Ляля окончила ГИТИС, училась на курсе у Галины Борисовны Волчек. Та ее всегда хвалила, очень тепло относилась. Мне говорила: «Ваша Ляля как будто вся светится изнутри…» Внук Андрей тоже окончил актерский факультет, уже снимается в кино. Внучке Насте сейчас 12 лет, и чем она займется в жизни, пока неизвестно. Где бы я ни снималась, мне обязательно нужно «развести семейственность». В фильме «Карнавал» моего мужа сыграл мой Георгий. Правда, тут инициатива исходила от Татьяны Михайловны Лиозновой.
С Лялей, с ее мужем Ромой мы вместе снимались не раз… Однажды меня пригласили в фильм «Нелюдь, или В раю запрещена охота», где главную роль играла Людмила Гурченко — у ее героини украли сына. И вот она обращается за помощью к цыганке. Съемки проходили в нашей квартире на Тверской. Конечно, Ляля со мной снималась. Я и сама справилась бы, но мне же надо и дочь показать. Она тогда уже была молодой актрисой. А моя свекровь жила с нами. Я ее предупредила: «Сейчас к нам Гурченко придет». И вот она все ее ждала. А Люся пришла очень просто одетая, в плащике, в косыночке, без косметики. Такая тихая, собранная — готова к работе. И свекровь ее не узнала. Меня спрашивает: «Ну где же Гурченко?» Я ей так тихо говорю: «Мама, да вот же она сидит, на нашей кухне».
Это удивительно, но как-то не складывается у нас со свадьбами. Ляля в 17 лет убежала вместе с молодым актером нашего театра Ромой Грохольским. Она ведь часто ездила с нами на гастроли, на сцену стала выходить в 16 лет. Вот и присмотрела себе такого красавца. Мы даже и не знали, что она на свидания к нему бегала. А потом на два дня вообще исчезла из дома. У Гоги шок, у меня паника — пропал ребенок. Когда они с Ромой наконец позвонили, мы испытали самое настоящее счастье. А ругать их уже сил не осталось. Ну и потом, за что ругать? Дети полюбили друг друга. Это же радость. Опять свадьбы не получилось. Андрей тоже женился и поставил нас уже перед свершившимся фактом. Встретил девочку, русскую. Влюбился в нее. Когда выяснилось, что у них будет ребенок, Андрей, как нормальный, ответственный мужчина, пошел и расписался с ней. Мы Олю приняли как родную.
У нас с Георгием Николаевичем уже растет правнук — Филипп Жемчужный. А по цыганскому поверью это значит, что место в раю мы себе заслужили. Скоро будем отмечать золотую свадьбу — 50 лет как мы вместе живем, а у Ляли с Романом — серебряная. Может, тогда и устроим настоящее торжество.
Подпишись на наш канал в Telegram