«Вдруг на улице раздается грохот, земля уходит из-под ног, из рюмок на столе все до капли выплескивается... Выбегаем из кафе, заглядываем за угол — от здания телецентра, где мы только что были, осталась одна бетонная лавка и урна перед входом. Я говорю: «Ну, вот за это и выпьем!» — вспоминает Иван Охлобыстин.
«Ребята, пойдем выпьем ракии», — предложил я своей съемочной группе. А они: «Ты что, в такую рань! Да и очередь как бы не пропустить». Была пасхальная ночь.
Мы сидели в холле местного телецентра — нужно было передать в Москву репортаж о сербской пасхальной службе. Перед нами в очереди — немецкая съемочная группа, они еще сами не вошли в аппаратную, так что ждать придется часа три. Нас всех уже с ног валит от усталости, но я не отступаю: «Ну что тут сидеть? Пойдем выпьем! Пьянства не будет, просто расслабимся, сегодня же такой день!» Немцы, сидевшие рядом, видимо, как-то поняли, о чем у нас речь, потому что и сами вдруг оживленно затараторили. В их непонятном потоке речи мне удалось вычленить знакомое слово «шнапс». Видимо, я был убедителен даже для них. А уж для своих мужичков — тем более. Уговорил я их. Выходим на улицу, заворачиваем за угол, видим открытое кафе. Там старик владелец переворачивает лавки, вытирает со столов, готовится к рабочему дню. Мы ему говорим: «Ракия».
Он понял, что мы русские, охотно налил и денег даже не взял.
Сели мы за столик. Ребята о чем-то переговариваются, а мои мысли далеко. Я все пытаюсь осознать, что со мной сегодня произошло. А произошло нечто совершенно необъяснимое, не поддающееся осмыслению. Мы приехали снимать пасхальную службу, которую вел Святейший Патриарх Сербский Павел в кафедральном соборе Белграда. Удивительный человек, его многие считают святым. Став патриархом, он продолжал, как привык, ездить в трамвае, а рядом бежала охрана и очень негодовала, потому что патриархов должны возить в дорогих машинах. К тому же ситуация в стране уже была сложная, могло всякое случиться. Но Павел ничего не боялся. От него свет исходил… Я был о нем наслышан, вот и приехал снимать в Белград Пасху.
Стою на заполненной людьми площади перед собором, ожидая начала службы. Неожиданно из храма выходит протодьякон Евгений, с которым я о съемке договаривался, и говорит: «Тебя патриарх Павел зовет». Иду в алтарь, а там патриарх с сильным акцентом спрашивает по-русски: «Ты кто?» — «Иван из России, с телевидения». — «Знаю, что с телевидения. Давай, Иоанн, одевайся». И что-то говорит своему окружению по-сербски. Тут мне несут облачение священника. Объясняю: «Я не священник, даже не чтец, просто светский человек, хоть и верующий». А святейший мне: «Ты не знаешь, кто ты». И заставил меня переодеться. Мало того, дал мне запрестольный крест и велел нести на крестный ход. Но я-то знаю, что по традиции Сербской церкви этот крест несет человек, которого готовят в преемники патриарха. В диком смущении я отказываюсь: «Не положено!»
Но святейший настаивает: «Делай, как тебе велят, я патриарх, мне все положено». И я понес крест, чувствуя, что у меня от всего этого взрывается мозг.
И вот теперь, спустя несколько часов, я сижу со своими мужиками в безлюдном кафе и собираюсь выпить ракии, чтобы хоть как-то привести чувства в порядок. «За что пьем?» — спрашивает Аркаша — директор нашей группы. Он, собственно, больше всех возражал против того, чтобы уходить с телецентра, рискуя пропустить нашу очередь. Теперь ничего, вроде смирился... И вдруг в мире что-то случается. Грохот, земля уходит из-под ног, ракия фонтаном выплескивается из рюмок. Выбегаем на улицу, заглядываем за угол — от здания телецентра, где мы только что были, осталась одна бетонная лавка и урна перед входом.
Я говорю: «Ну, вот за это и выпьем!» Шел 1999 год — в тот год Белград бомбило НАТО. Ровно 15 лет назад...
Помню, я стоял на улице, смотрел на то, что осталось от телецентра, и гадал: что с немецкой телегруппой? Может, они тоже, соскучившись ждать, вышли куда-нибудь за угол выпить — недаром же звучало слово «шнапс»... Потом мысли мои потекли в другом направлении. Сколько, интересно, раз я выживал практически в безнадежных ситуациях? Да ведь со счету сбиться можно!
Мне было лет двенадцать, мы с детьми прицеплялись к вагонам возле железнодорожной платформы «Ленинградская» и катались на поездах. Прицеплялись на повороте, где составы притормаживали, катились километр-другой, спрыгивали на очередном повороте и отправлялись назад.
И вот я залез на товарняк, на открытый вагон, который вез песок. Забрался на самую верхушку, но вагон тряхнуло, и песок стал из-под меня сползать. Я покатился, как с горки, и слетел с поезда. Перекувырнувшись через голову, упал — к счастью, на соседние рельсы. Это мгновение, когда я летел и видел под собой огромную массу движущегося состава, было странным. Так всегда бывает в экстремальные моменты — время замедляется и тянется долго, будто вязнет в масле. И при этом наступает полное беззвучие… Нет ни страха, ни боли, ни-че-го. Только твое «я» — аз есмь. То же самое я ощутил в юности, когда меня чуть не убили в жестокой дворовой драке. Я был повержен, и противник поднял железный вентиль, чтобы нанести решающий удар в висок. Но наши глаза вдруг встретились, и он остановился. Везение. Чудо… Или чуть позже.
Стою я на станции «140-й километр» Киевского направления Московской железной дороги. У меня в руках билет, сумка, минералка. Открываю минералку, запутываюсь в вещах, крышечка с бутылки падает и катится к краю платформы. Я пытаюсь ее поймать, наклоняюсь вниз, но теряю равновесие и случайно делаю полшага назад. И тут по моим волосам — фьють — просвистело зеркало, закрепленное на кабине машиниста. Я даже не понял, откуда вообще взялась эта промчавшаяся мимо электричка. Я ее не видел, не слышал. Ее даже по расписанию не должно было быть!
В следующий раз я оказался на пороге смерти года за три до поездки в Белград. Затеяв телепроект «Святые» (такие «жития святых» в формате документального сериала), я продал свою машину и на всю сумму снял четыре серии, после чего обнаружил, что все это не нужно ни одному телевизионному каналу.
Я вложил свои деньги и вылетел в трубу. Так начались мои долги, позже возросшие до гигантских размеров. И это кончилось тем, чем часто кончались подобные истории в ранние 90-е. Четыре человека приняли меня у подъезда, аккуратненько посадили в машину, привезли к пруду, вырубили прорубь, привязали к моим ногам секцию парового отопления и говорят: «Сейчас утопим!» И действительно погружают меня в ледяную воду по колено. Ноги замерзли ужасно. А злоумышленники все никак не закончат свое черное дело. Я пришел в раздражение: ну чего они тянут? Умирать — это же не рождаться, тут можно бы и побыстрее. И, вычислив главного из разбойников, вступил с ним в диалог. Я уж не помню, о чем мы говорили. Но я был спокоен. Бандита это спокойствие заинтриговало. Чудо, но меня отпустили.
Решили, что я маньяк, или сумасшедший, или вообще непонятно кто. Впрочем, чего мне тогда было пугаться? Я же был одиноким волком, без семьи...
Снова и снова Господь хранил меня, имея, очевидно, какие-то на меня виды. Как-то раз мы с другом ехали по Ленинградке по встречной полосе, а огибающие нас машины представлялись нам облаками... Я часто попадал в аварии — то на мотоцикле, то на машине. Почти всегда «вторую сторону» почему-то представлял «Москвич-2141». Эту машину дьявол придумал, я ее боюсь. Очень был рад, когда завод «Москвич» закрылся! Первая моя авария с участием этой марки случилась за два месяца до свадьбы. У нас с Оксанкой допоздна засиделись гости, я их отвозил. Было дело недалеко от «Щелковской». Там есть мост, и на выезде из-под него узкое место — три полосы, которые чуть дальше вдруг превращаются сразу в пять.
Там вечно все одновременно в разные стороны перестраиваются. Я перестроился в крайнюю правую полосу и влупасился в стоящий на обочине с выключенными габаритами «Москвич-2141». Машина моя всмятку, сам я и мои пассажиры вроде живы. Беда в том, что «Москвич», как выяснилось, принадлежал милиционеру. Времена были нелегкие, милиционер оказался слегка контуженный тяжелой жизнью — четверо детей, а его должность замполита сократили, все отделение над ним смеялось. А тут еще машину, добытую великими трудами и, возможно, на взятые в кредит средства, какой-то гад протаранил. Наверное, он волновался, что денег я ему не заплачу. И на следующий день приехал к нам домой. Оксанка открыла — стоит человек в милицейской форме. Просит паспорт. Она же не знала, кто это. И отдала ему паспорта — и мой, и свой.
А он положил их в карман, достал пистолет и сел на стул — ждать меня. Когда дождался, предложил выйти на 10 минут. И увез меня в Марьинский лес. Там он четыре часа тыкал в меня пистолетом и для устрашения палил боевыми патронами во все стороны. Но опять все обошлось. Вот только паспорта не сразу удалось вернуть. Так что заявление в загс мы с Оксанкой смогли подать только с помощью Димы Харатьяна — он с нами съездил, посветил лицом и обещал им там, что к свадьбе паспорта у нас будут.
Наша встреча с Оксаной — не меньшее чудо, чем все мои чудесные спасения. И наши шестеро детей — абсолютное чудо. Помню, мы с Оксанкой только поженились, она забеременела Анфиской. Мы идем по лесу, я держу ее за руку и понимаю: вот оно, счастье, на самом пике! Ребенок — это удивительно.
Не было существа, а потом есть. Ты берешь его, пукающего и визжащего, на руки. А совсем скоро по дому уже ходит взрослый человек, со мной поругивается и спорит о преимуществах новой операционной системы. Ну разве это не удивительно? Весь мир входит в эти непостижимые пазлы Бога...
Я стал священником только через два года после того случая в Белграде. Но, уверен, все началось именно тогда. Патриархи не могут ошибаться, и все, что они делают, — не случайно. И то, что мы тогда ушли пить ракию и остались живы, разумеется, тоже не случайность. Кстати, после этого и экстрим в моей жизни стал как-то сходить на нет. С тех пор я не тонул, не падал с поезда, рядом со мной никто не стрелял и не взрывались бомбы. Моя жизнь вошла в свою колею, когда я стал священником.
Я, правда, сделал зигзаг, вернувшись в кино и из-за этого лишившись права служения. Но в ноябре история с «Интернами» закончится, и как у Кипелова: «Я свободен! Я свободен!» С долгами, которые заставили меня идти зарабатывать, я расплатился сполна. И теперь ничто не мешает доктору Быкову кануть в Лету, а отцу Иоанну в полном объеме вернуться. Правда, с телевидением на этом мое сотрудничество не закончится. Ведь проект «Святые» возобновлен. Им заинтересовались на ТВ-3. Я там и сценарист, и ведущий. Думаю, это будет неплохое пособие по истории России. Ведь ее нельзя понять по датам — только по лицам и судьбам людей. По неслучайным судьбам, в которых ничего не бывает «просто так». Даже стаканчик ракии...
Благодарим Ресторан & lounge «Река Moscow» за помощь в организации съемки.
Подпишись на наш канал в Telegram