«Для меня не стало неожиданностью, что и у второй моей дочки бойфренд тоже наполовину латиноамериканец, — улыбается музыкант. — Я сам же виноват!»
— Леонид, прошлым летом две ваши дочки — старшая Полина и младшая Лиза — встретились здесь, в Москве. С тех пор они виделись?
— Да, этим летом, и опять в Москве. Кстати, в этот приезд Полина хотела познакомить меня со своим парнем… Его зовут Жуан.
Но ему почему-то не дали визу, и в Москву он не попал. Однако я много знаю о Жуане по рассказам Полины. Они вместе учатся в университете в Ницце — дочка переехала во Францию из Италии вместе с мамой и младшим братом Андреем.
— А какую профессию выбрала себе дочь известного музыканта?
— Поступила на юридический факультет.
— То есть продолжить музыкальную династию Полина не думает?
— А пусть Полина об этом сама расскажет — она как раз только что в скайп вышла...
К разговору присоединилась старшая дочь Агутина.
— Я никогда не мечтала быть певицей, артисткой, хотя у меня папа музыкант, а мама — балерина. И в лучах папиной славы мне никогда не хотелось погреться. И фотографироваться на светских тусовках я не люблю — чувствую себя неловко, стесняюсь, ведь это все папины заслуги, я тут ни при чем… Вот сейчас приехала в Москву на папин концерт. И взяла с собой один-единственный гламурный наряд. В Ницце мне его носить некуда. Это в Москве все помешаны на брендах, новинках моды и особенно на похудании — это просто тема номер один. А в Европе людей все-таки встречают по уму, а не по внешнему виду. И девушки, кстати, ценятся в теле, с формами.
— При этом с прошлой нашей встречи вы сильно похудели.
— Да, на восемнадцать килограммов. Но у меня нет цели стать анорексичной Барби. Я мечтаю о другом — получить хорошее образование. Я с легкостью могла бы быть переводчиком — знаю четыре языка — русский, итальянский, английский и французский. Но, по моему мнению, переводчик — это не профессия. Я хочу быть юристом, специализирующимся на международных отношениях. И у моего парня серьезная профессия — Жуан изучает компьютерные технологии. А в свободное время играет на барабанах. Кстати, когда я рассказала ему, что мой отец играл с лучшим гитаристом мира, самим Алом Ди Меолой, и даже записал с ним альбом «Cosmopolitan Life», Жуан назвал папу «крутым чуваком» и жутко его зауважал. И, по-моему, еще больше полюбил меня. (Смеется.)
— Так когда свадьба?
Леонид: Да я готов хоть завтра ее замуж выдать! (Смеется.) Чего тянуть-то? Но Полина выросла на Западе, а там другой, чем у нас, более ответственный подход к женитьбе.
Полина: Это правда! Вот выучимся, встанем на ноги, тогда можно будет по-думать о свадьбе, семье и детях.
Леонид: Ловлю тебя на слове. Хотя, думаю, может, ты только так говоришь? По вашим с Жуаном глазам вижу, что свадьба не за горами. (Смеется.)
Полина: Ну все, папа, до свиданья...
Леонид: Ну вот, застеснялась.
— А как вы узнали, что у старшей дочки появился бойфренд?
Леонид: Появление парней в жизни обеих дочек от меня никогда не держалось в секрете — хотя мы и живем в разных странах.
Я всегда держу руку на пульсе. Лизу вижу регулярно. Мы с Маней (так в кругу семьи Леонид зовет жену Анжелику Варум. — Прим. ред.) часто летаем к ней в Майами, а зимой проводим там несколько недель. Плюс постоянное общение по скайпу и через социальные сети. И относительно Полины я тоже всегда в курсе, что у нее происходит. С ее мамой мы переговариваемся периодически, и она мне все о Полинке докладывает. Мы подолгу обсуждаем ее проблемы, способы их решения и то, в чем Полинка, наоборот, молодец. И Жуана мы тоже давно обсудили. О его существовании я узнал через Интернет. Зашел как-то на страницу к Полине — ей как раз исполнилось 18 лет. И вдруг читаю о ней и Жуане: «Мы в отношениях». Думаю — ну вот, началось. А потом: ладно, хоть до 18 лет дотерпела, приличная у меня девочка.
Стал рассматривать фотографию парня — мулат, очень симпатичный.
— Вы спокойно отнеслись к потенциальному зятю с другим цветом кожи?
— Так я сам в этом виноват. (Смеется.) Люблю латинскую музыку, пишу в этом стиле — вот и получай таких зятьев! Поле у нашей семьи такое — притягивать к себе латиноамериканцев. Вы думаете, у Лизы, что ли, другая история? Ее парень тоже латиноамериканец — Крис Эрнандес. С ним, кстати, я хорошо знаком. Он высокий и сильно волосатый — как положено рокеру-гитаристу. Кстати, тоже дико уважает Ала Ди Меолу и меня заодно.
— А у вас самого рано начались романы?
— А как вы думаете? Я же учился в Институте культуры на режиссерском отделении, где девочек было больше, чем мальчиков, хотя режиссер не совсем женская профессия. И я частенько останавливался там в общежитии.
— Вы ведь москвич.
— Не просто москвич, а москвич с собственной квартирой! После развода мама вышла замуж за вдовца, который жил в соседнем подъезде. И мы с Николаем Федоровичем поменялись. Он переехал к маме, а я — в его квартиру. Но в институтской общаге в Химках все равно частенько ночевал. Сначала просто потому, что засиживался там допоздна, помогая однокурсницам по главному предмету. Всегда любил режиссуру, ну дано мне это — ставить всякие отрывки, спектакли. А наши девушки не всегда по призванию поступали в институт, иногда просто чтобы получить «корочку».
Вот я и помогал всем желающим с постановкой. А мне за это и кровать постелют, и яичницу сделают, и борщом накормят.
— И шуры-муры устроят?
— Конечно, можно даже не спрашивать!
— Еще бы: на фотографиях тех лет — парень видный, интересный, с длинными волосами. И одевались, наверное, модно?
— Волосы длинные были — это точно. А вот модных, точнее фирменных, заграничных нарядов у меня не было. Одеваться-то тогда было негде. Я даже не понимаю, как мы выкручивались. Да что там говорить, если на международный конкурс «Ялта-92», на котором я спел песню «Босоногий мальчик», костюм собирал «с миру по нитке».
Хорошо еще, что обувь не понадобилась — я же выступал босиком.
— Естественно, вы же были босоногим мальчиком!
— Да нет, я не пытался изображать того мальчика, о котором пел, — он же в песне совсем маленький. Мне просто надо было передать атмосферу танца на горячем песке, порывы морского ветра. Отсюда — босые ноги. Ты не можешь петь эту песню в ботинках — просто никак! И отсюда моя шелковая рубашка. Ткань на две пестрые, цыганистые рубашки, к моему удивлению, удалось найти довольно просто — приятель подсказал мне, что ее можно купить на одной московской фабрике. А вот из чего шить штаны — это была проблема… Мне ведь нужны были именно штаны, а не брюки.
Легкие, развевающиеся на ветру. Я так и представлял, как выйду на сцену в Ялте в зале «Юбилейный» — он полуоткрытый, продувается со всех сторон… Но подходящей ткани в продаже просто не было! И в итоге я купил очень тонкую подкладочную ткань. И с этим богатством отправился к портнихе, которую мне посоветовала мама — видимо, это была родительница ее ученика (мама у меня учительница). Швея жила в соседнем доме. Она посмотрела мои эскизы и говорит: «Ложись». На ковер постелила миллиметровку, на которую я и улегся. И тогда портниха обрисовала мои контуры, как в детективах полицейские мелом обводят контур трупа. Я удивился такому методу кройки и шитья. Но она сшила мне отличные рубашки и штаны. В одной рубашке я выступал на конкурсе в Ялте в 1992 году, в другой — на конкурсе в Юрмале в следующем году. И еще потом два года в них только и выступал на разных концертах.
— После этих конкурсов вы быстро стали популярным…
— Да, я четко помню этот рубеж — ровно двадцать лет назад, 1994 год.
Но до этого я несколько лет помыкался, потому что никак не мог пробиться. Леня Агутин долго был никому не известным автором. Мои песни покупали редко, платили мало: 100 долларов за текст или музыку, 200 — за «комплект». Еще я пять лет работал «на разогреве» у тогдашних суперзвезд: Жени Белоусова, Димы Маликова, Азизы, группы «На-На». В те времена популярные артисты собирали стадионы и многотысячные Дворцы спорта, давали по три-пять-десять концертов подряд в одном городе — сейчас это невозможно представить! Так вот, чтобы хоть как-то выдержать такой ритм, звезды экономили силы.
В первом отделении «на разогреве» работал какой-нибудь интересный, но малоизвестный музыкант. Например, я. А во втором появлялась сама звезда и выдавала свои шлягеры. Звезды относились ко мне хорошо, но все-таки мы были не на равных. Зато я наработал огромный опыт, научился держать многотысячный зал. А еще начал получать хоть какие-то приличные деньги. Которые тут же тратил на запись песен в студии и на телевизионные эфиры.
— Вы платили за эфиры?
— Конечно! Тогда только так и можно было попасть на экран. Впрочем, толку от этих эфиров особенного не было. Даже обидно: добиваешься правдами и неправдами показов, долго на них копишь, унижаешься, договариваешься, заносишь в редакцию конвертик, выступаешь в какой-то программе.
И что же? Все равно публике ты не особо интересен. Так было до 1994 года, пока «Босоногий мальчик» не зазвучал из каждого окна. А до этого мне не предлагал сотрудничество ни один продюсер. Я очень переживал из-за этих мытарств. Но снова и снова долбил эту стену… Запишу пару своих песен в профессиональной студии — и несу специальным людям, которые занимались копированием кассет. Был такой бизнес: арендовалась квартира, и в ней все пространство заполнялось магнитофонами. На них круглосуточно записывалась музыка. Кассеты потом продавались в ларьках. Так вот, у меня были знакомые в этом бизнесе. И из симпатии ко мне они «цепляли» по паре моих песен на кассеты к звездам: мол, вот как раз на альбоме «Миража» есть место. Такая была практика раскрутки. Когда я стал популярным, уже ко мне стали «цеплять» начинающих музыкантов.
Например, Айзеншпис начал раскрутку своего нового подопечного Влада Сташевского с того, что поставил его песни на другую сторону моей кассеты «Босоногий мальчик». Надо сказать, тогда они уже расходились огромными тиражами…
— Как вы думаете, стену удалось пробить благодаря упорству?
— Одного упорства мало. Главное для музыканта — найти что-то свое: то, что срабатывает безо всякого телевидения. Я это нашел, когда сочинил «Босоногого мальчика». Это стало понятно сразу же, в Ялте. Народ просит и просит «Босоногого мальчика» — я спел раз, два, три. И с каждым разом все больше зрителей валит на сцену: поснимали ботинки, поют со мной, танцуют. Именно тогда я в первый раз почувствовал, что такое попасть в сердце аудитории. Оказалось, для этого не надо пытаться следовать моде, подражать чужому успеху.
А нужно делать то, что попадает в сердце тебе самому. Найти себя мне помог один ночной разговор на кухне. Я зашел в гости к аранжировщику Валере Маклакову — он иногда помогал мне с аранжировками. А он снимал квартиру вместе с барабанщиком из рок-группы «Черный кофе» — к сожалению, я забыл его имя. И вот показал я ребятам свою музыку. В том числе песню с очень банальным названием «Черное море», но с необычной музыкой в жанре босанова, с джазовыми ритмами. И барабанщик просто встрепенулся: «Вот это очень хорошо! Ты чего дурака валяешь и пытаешься быть как все?! У тебя внутри есть целый мир — пиши то, что тебе нравится». Я тогда подумал: «Странно, меня, наоборот, все убеждают: не делай ничего оригинального, нового, потому что этого никто не поймет…» А тут мне словно открыли глаза!
— Да, очень важно вовремя сказанное слово поддержки, верный совет…
— Их мне часто давал отец Анжелики — Юра. Ведь он был замечательным музыкантом, работал с Леонтьевым, делал аранжировки для Пугачевой. А познакомились мы с ним на студии, году в 90-м, еще до моей популярности. Я записывал свои песни, а он — композиции для Анжелики. Ее, к слову, на тот момент я еще не видел.
— А когда будущий тесть познакомил вас с будущей женой?
— Специально он нас не знакомил. Это произошло само собой, все в той же студии. Анжелика мне сразу понравилась. Помню, идем мы с одним моим приятелем, который тогда пытался работать у меня директором, в разговоре я упомянул про Юру Варума. А приятель вдруг и говорит: «А у него дочь такая хорошенькая, такая красивая, я на нее запал.
Но у нее уже есть парень-одноклассник, который ходит за ней хвостиком. Так что, видимо, мне тут «без мазы». Я промолчал, но подумал: «Как же можно откровенничать на такую деликатную тему? Анжелика и мне нравится, но я же молчу, не говорю глупостей. Можно подумать, если бы у нее не было парня, то успех был бы тебе гарантирован…» В течение нескольких лет наши с Анжеликой отношения можно назвать словом «симпатия, которая становилась все теплее». Увидимся в студии, перемолвимся парой слов, я пошучу. Потом, когда ко мне пришел серьезный успех, стали видеться чаще — пошли общие съемки, «Песни года». На одной съемке, как сейчас помню, на Анжелике было очень узкое белое платье. Снизу оно обтягивало фигуру — она выглядела как статуэтка. А сверху было украшено перьями.
Сногсшибательно! А я в тот вечер болел, температурил, но все равно вышел на сцену в жилетке на голую грудь. Когда меня увидел телевизионный режиссер, съязвил: «Леонид, какой вы сегодня… вечерний».
— И что, вы никак не давали тогда понять Анжелике, что она вам нравится?
— Однажды мы с Юрой и Анжеликой стояли на лестнице за кулисами Кремлевского дворца. У всех было отличное настроение. И я вдруг осмелел и полушутя-полусерьезно, через «хи-хи» и «ха-ха», сказал: «А давай как-то объединимся. Сделаем семью… Как говорится в одном фильме, «вы привлекательны, я чертовски привлекателен, так что время терять?» Анжелика оторопела, молчит. А Юра смеется: «Ну а что — давай! Только у тебя одни слова — знаю я вас, молодежь».
— И что дальше?
— Да ничего, поржали и разошлись.
И потом еще год она была со своим парнем Максом. Я его знал — очень добрый, тихий, спокойный и симпатичный. Одним словом — совершенно замечательный человек.
— Вас останавливал именно Макс?
— Не только. Мне казалось, что я Анжелике не подхожу. Я такой повеса, вечно нетрезв — прямо как Есенин. (Смеется.) У меня был неправильный стиль жизни, что, впрочем, совершенно не мешало мне работать, творить. Я так жил, потому что это казалось искренним и естественным. А Анжелика совсем другая — она приличный человек, нежная, почти тургеневская девушка.
И мне ворваться к ней в жизнь?! В общем, я не был готов. Но время бежало. И в какой-то момент нам уже было невозможно пребывать в таком подвешенном, непонятном состоянии. И все органично дошло до того, что мы уже не могли не быть вместе.
— Как на это среагировал Юрий?
— А он долго не знал об этом, как и все наше окружение. О прессе уж и не говорю. Мы с Анжеликой, когда начали встречаться и жить вместе, очень тщательно и долго шифровались. Потому что боялись спугнуть наше счастье, нашу любовь. Нам было так хорошо, что мы захотели как можно дольше побыть наедине — без свидетелей, без журналистов. Когда подходили к нашему подъезду — Анжелика тогда нашла квартиру на проспекте Мира, — надевали темные очки, поднимали воротники, натягивали на лоб шапки.
И это срабатывало — нас не узнавали, хотя в тот момент мы уже были популярны, особенно она. Квартирка была довольно уютная, но ее окна выходили прямо на загруженный машинами проспект. Помню, напротив — высокое здание с часами. Так вот, время на них можно было разглядеть только первые три дня после мойки окон. А потом стекла покрывались такой копотью, что солнечный свет и тот с трудом проникал. Но мы с Анжеликой мало тогда обращали внимание на такие вещи…
— Так когда Юрий все-таки узнал, что у вас роман?
— Все раскрылось, когда Анжелика забеременела. Куда уже дальше скрывать?! И я сказал: «Хорош чулковаться, пора сдаваться». С тестем мы быстро нашли общий язык. Я собеседник неплохой, в голове у меня что-то есть, так что Юра и раньше с удовольствием со мной общался.
И в то же время он был старше и мудрее меня, а я люблю впитывать. Вот мы и говорили часами. Анжелика шутила: «Ты не на мне женился, ты просто хотел с моим папой жить в одном доме». Потому что одно время нас с Юрой просто было не растащить. Два, три часа ночи, а мы с ним все на кухне общаемся. Тут появляется Анжелика: «Мужики, хватит сидеть! Леня, у тебя же завтра поезд в шесть утра…»
— Не ревновала она вас к нему?
— Да что вы… У Анжелики с отцом была особо тесная связь. Хотя Юра не так часто был рядом с дочкой, когда та была маленькая. Он ведь развелся с матерью Анжелики. Но со временем она ушла жить к отцу. Просто ее мама не хотела жить в Москве, она режиссер, и у нее была интересная работа во Львове, потом в Одессе.
И при том, что Анжелика виделась с мамой, когда только могла, папа стал для нее всем. В том числе ее автором, аранжировщиком, продюсером, директором. Короче, главным человеком в жизни. Если бы у нее был другой продюсер, то точно так же он стал бы для нее главным. А маму и папу она бы видела, как многие артисты, раз в месяц, между гастролями. Так что все произошло совершенно естественно. А последние десять лет Юра был еще и воспитателем Лизы. Когда врачи посоветовали для здоровья нашей дочки сменить Москву на что-то более теплое и экологически чистое, мы с Анжеликой перевезли Лизу в Майами — вместе с дедушкой, его женой и их сыном Мишей. Доверить человеку воспитание ребенка — это о чем-то говорит. И каждый свой приезд в Майами мы наблюдали, как любят друг друга Лиза и Юра…
Для всех нас его уход стал тяжелым ударом. Ведь Юре было всего 65 лет. Лиза очень переживает, и Анжелика до сих пор не может прийти в себя. Жена не выходит в свет, отказалась от всех фотосессий. Даже впервые за много лет не поехала в Юрмалу на конкурс «Новая волна». И мне очень не хватает Юры. Наших долгих ночных разговоров на кухне. И чтобы из спальни вышла Анжелика и пожурила нас: «Мужики, хватит сидеть…»
Подпишись на наш канал в Telegram