«Ой, как же мы сегодня во время репетиции на льду знатно упали», — нарочито кряхтит Марат Башаров при встрече с корреспондентом «7Д». И тут же со смехом уточняет: «Только не подумайте, что падение произошло по моей вине. Ничего подобного! Это Таня Навка меня уронила! Можно сказать, нанесла урон искусству. С нее и спрос».
— Марат, в шоу первого канала «Звезды на льду» вы замечательно катаетесь в паре с Татьяной Навкой. А вслед за каждым выступлением непременно хохмите, импровизируете, валяете дурака.
Балагурство — черта вашего характера или свойство, выработанное для профессионального имиджа?
— Сейчас это конечно же уже мой образ жизни. Мне так удобнее, проще. Ведь рыба ищет, где глубже, а человек — где лучше. Вот я и нашел способ улучшить свою жизнь. Согласитесь, с шуткой, с юмором общаться с людьми гораздо легче, комфортнее — и мне хорошо, и окружающим нравится, что я так себя веду. На самом деле, ну зачем нам сложности, когда можно легко обойтись без них? — теперь частенько говорю себе… Но, честно признаюсь, в детстве я был совсем другим человеком — тихим, спокойным, зажатым, настоящим маменькиным сыночком. Без мамы шага не мог ступить, даже помыслить боялся сделать что-то без нее. Привязан был немыслимо, все время хотел быть рядом.
Ради этого уже в 6 лет стал ездить из Текстильщиков до Кузнецкого Моста к маме на работу. Мама моя — очень хороший повар, сначала работала на Центральном рынке, а потом в ЦУМе — там на шестом этаже была столовая для работников универмага. Вот в ней-то я и наслаждался общением с мамой. С той поры, кстати, очень люблю вкусно поесть. При этом, признаюсь, маму я очень боялся. Она мне такого ремня давала, если в чем-то провинился, — о-го-го, мало не покажется, сидеть подолгу не мог. Поверите ли, но даже сейчас я ее в чем-то побаиваюсь. Не могу, например, позволить себе при ней закурить — не решаюсь, для меня это невозможно, хотя курю уже давно. Вот такой бзик. Наверное, мне хочется, чтобы мама думала обо мне только хорошее. И, повторяю, такое у меня с детства. По этой же причине со всеми своими мальчишескими проблемами всегда старался разбираться сам, маме рассказывал только в крайнем случае, чтобы не огорчать, чтобы, не дай Бог, она ничего плохого обо мне не узнала.
— Вы росли только с мамой, без отца?
— Почему это?
У меня был папа, Вафа Юнисович. К сожалению, 11 лет назад он ушел из жизни. И еще по папиной линии (от его прежнего брака) у меня были два сводных брата, правда, будучи людьми уже взрослыми, они жили отдельно от нас. Работал мой папа слесарем-сантехником и был очень хорошим, добрым человеком. Но так же, как и мама, все время был занят на работе — с утра уходил из дома, приходил поздно вечером и, соответственно, со мной много времени проводить не мог. Знаете, в нашей семье вообще как-то странно все было устроено: мама у меня была как папа, а папа — как мама.
Поскольку мама уходила из дома на работу раньше всех, в школу меня будила не она, а отец, он же готовил мне завтрак. И если я никак не хотел вставать, обязательно делал мне массаж. А бывало, чтобы добудиться меня, он начинал играть на гармошке или баяне. Я сквозь сон слышал его импровизации и тогда наконец-то просыпался. Папа очень хорошо играл, потому что родом был из деревни. Из настоящей татарской деревни.
А мама моя, Рауза Абдуловна, тоже татарка, только родилась и выросла она в Москве. В народе ее зовут Роза. Кстати, история маминого имени просто потрясающая. Ее родители жили на Смоленке, в домах, на месте которых сейчас стоит МИД. Когда началась Великая Отечественная война, моя бабушка была беременная. И вот она, провожая деда на фронт, махала ему рукой из окна.
Он, смеясь, подбежал к клумбе с цветами, с корнем вырвал розу, забросил ее жене на балкон и ушел воевать. Через три дня погиб. А через четыре дня родилась моя мама. И бабушка назвала дочку Раузой, то есть Розой — в память о том цветке. Вот такая красивая история...
— В вашей семье на каком языке разговаривали?
— Между собой родители говорили на татарском, поэтому он стал и моим первым языком. Но когда лет в пять меня начали готовить к школе, мама с папой поняли, что на русском их сын говорит фиговенько. Соседи им сказали: «Мальчик-то у вас ни бельмеса по-нашему не знает». Тогда родители стали со мной усиленно говорить по-русски, а я все равно долго продолжал говорить по-татарски.
Я очень благодарен родителям за то, что они научили меня родному языку, мы и сейчас с мамой и родственниками в основном по-татарски разговариваем.
— Национальная принадлежность не создавала вам какие-то проблемы?
— Конечно, проблемы были. Поскольку имя, фамилия и отчество у меня не такие, как у всех, в школе меня, естественно, дразнили. Разумеется, это как-то скребло. Но, с другой стороны, и подстегивало: «Да, у меня все не так, как у всех! Да, я другой национальности! Да, я татарин! И очень горжусь этим!» Вообще я считаю, стесняться своих корней — ужасно. Нормальные люди всегда адекватно относятся к нормальным людям любой национальности. А уроды — они везде уроды, только и умеют натравливать всех друг на друга.
Вот мой сводный брат Мелихат (он, к несчастью, умер этим летом) в свое время женился на еврейке по имени Ада Перец. И что случилось? Ничего. Мир не перевернулся. К сожалению, это только частный случай… В общем, как бы то ни было, в начальной школе я был очень зажатым ребенком. Но после 4-го класса что-то во мне изменилось, я почувствовал себя более свободно. Прежде всего потому, что у меня появился закадычный друг, Боря Курган. Что интересно: я — чистокровный татарин, а он — чистокровный еврей. Разумеется, мы постоянно с ним ругались, дрались, потом мирились, при этом были неразлейвода и во всем друг за друга стояли горой. Борька конечно же был очень умный, ему все предметы давались очень легко. У меня башка тоже неплохо работала, хоть и похуже, чем у него. При этом учиться нам обоим было ужасно неинтересно, поэтому мы постоянно придумывали всякие шкоды, баловались, проказничали — крошечные шарики надувные учителям под ножки стульев подкладывали, подговаривали весь класс сбегать из школы, якобы нам кто-то сказал, что уроки отменили, учителям головы всячески морочили...
Весело было. Жаль, что, когда мы учились в старших классах, Борька с семьей эмигрировал в Америку.
— Родители ориентировали вас на какую-то профессию?
— Им неважно было, чем я стану заниматься, главное, по их мнению, мне следовало получить высшее образование, чтобы не загреметь в армию. Но куда поступать, я не представлял. Увлечений в школе было много — занимался и в радиокружке, и в кукольной студии, на занятия вольной борьбой ходил, в хоккей серьезно играл, в футбол…
Один раз даже участвовал в самодеятельности — на межшкольном конкурсе наш класс поставил «Сказку о попе и о работнике его Балде». Я, конечно, был Балдой, а Боря Курган играл черта. Мы с этим спектаклем где-то показались, после чего про самодеятельность я забыл напрочь. В общем, куда подаваться после школы, мне было неведомо. Поэтому, когда мои одноклассники собрались идти в МВТУ имени Баумана, я увязался за ними. Но когда увидел, что там нужно сдавать физику, химию, алгебру, геометрию, — ужаснулся. Не мое все это. Тем не менее на экзамен все-таки пошел и благополучно завалился на нем. Кстати, и никто из наших ребят не поступил. Тогда мы всей компанией пошли подавать документы в какой-то другой институт, не помню даже, как он назывался, на мостостроительный факультет.
Но туда я тоже не поступил. Год был потерян. Родители мне сказали: «Иди учиться на юриста». Я подумал: «И правда, там хоть науки гуманитарные». Стал усиленно готовиться в МГУ на юрфак. Чтобы оплачивать репетиторов, мы с отцом начали подрабатывать — в пять утра вставали и ходили мыть полы в столовую. Получали рублей 60 в месяц. Кроме того, я еще устроился на работу в фирму при инфекционной больнице, занимавшуюся анализами крови, — возил в пробирках кровь ВИЧ-инфицированных с Соколиной Горы на Октябрьское Поле на доанализ… Все мои усилия не прошли даром — в результате в университет я поступил.
И тут вдруг мне звонит мой сводный брат — тот самый Мелихат, театровед и искусствовед, и рассказывает про то, что в «Современнике» ставится спектакль «Кентервильское привидение», в который на небольшую роль ищут молодого парня.
«Не хочешь пойти на пробы?» — спрашивает он меня. Я обалдел: «Какой театр, я же поступил в вуз?!» «Да ладно, — говорит, — пойди попробуй!» И я загорелся. Приехал с друзьями, одному все-таки страшно было. Режиссер спрашивает: «Спеть что-нибудь можешь?» Я говорю: «Могу. И еще умею на балалайке играть». «Да ты что! Ну, сыграй!» А так как балалайку я с собой не взял, пришлось петь, изображая ее: «Светит ме-е-сяц, светит ясный…»
На самом деле я неплохо играл на балалайке. Лет в 11 впервые увидел этот инструмент в доме у одноклассника, подумал: «Ой, какой интересный», пришел домой и стал умолять маму купить мне такой же. Мама согласилась — мы с ней пошли и купили красивую, с красными росписями балалайку за 11 рублей.
И я сам научился на ней играть. Потом уже подыгрывал отцу — дуэт у нас был отличный: он — на гармошке, я — на балалайке. Вообще балалайка не раз помогла мне в жизни. Может, и на том просмотре в театре моя псевдобалалаечная импровизация сыграла свою роль. Короче, меня утвердили, и мы начали репетировать. Да так это дело мне понравилось, что осенью я документы из МГУ забрал и погрузился в театральную жизнь. Весь сезон играл в спектакле, а весной поступил в Театральное училище имени Щепкина.
Поступление мое, кстати, это отдельная история. Я вообще не знал, как становятся актерами, куда надо идти, что делать. Но, выяснив, где учат этой профессии, явился поступать. Заглянул первый раз, вижу — почти все поступающие пацаны пришли с гитарами.
Кого ни попросят спеть, он тут же: «Конечно, сейчас спою, у меня и гитара есть с собой». Я думаю: «Блин, пропал». А потом вдруг вспомнил: «Ба, да у меня же есть балалайка, пойду-ка с ней!» И приперся. Абитуриенты смеются: «Больной, что ли? Посмотрите на придурка — с балалайкой пришел…» Но я все равно на прослушивание зашел с ней. Басню, стих прочитал, и меня спрашивают: «Может, хотите что-то сыграть?» Я говорю: «Хочу!» И затянул любимую: «Све-е-етит месяц, светит ясный...» И вот опять же, можно сказать, из-за балалайки Виктор Иванович Коршунов и взял меня к себе на курс. Большое спасибо ему за это.
— Как студенческие годы у будущих артистов проходили — с ночными попойками и бесшабашными загулами?
— Конечно, мы выпивали, но без загулов.
Честно. Так были загружены учебой, что буквально ночевали на сцене. Оставались на ночь в институте, часов до двух-трех репетировали, потом варили какие-то макароны, ели, выпивали бутылку водки и вырубались, падали от усталости. А с утра опять репетировали… При этом еще и деньги зарабатывать умудрялись. Прикольно, кстати, это делали — ходили втроем в подземные переходы и там не только пели песни, но еще и читали «Евгения Онегина». Но не просто, а по словам — то есть каждый поочередно произносил только одно слово из поэмы. Народ подходил, слушал, говорил: «Ни фига себе, ребята выдают» и подбрасывал деньги. Неплохие денежки, между прочим, набирались. Во всяком случае, на выпивку и на еду хватало, иногда даже на одежду. А еще на 4-м курсе я устроился ночным сторожем в торговые ряды на Кузнецком Мосту. Там в палатках продавали турецкие джинсы.
Моей задачей было не только подежурить ночью, но и разложить товар по размерам, после чего я на него же заваливался спать и спал до утра. В общей сложности по студенческим меркам деньги я получал обалденные — настолько, что мог уже позволить себе пригласить в ресторан понравившуюся девушку. Тогда мне как раз одна студентка очень нравилась. Два раза ее приглашал. Первый ресторанный вечер у нас очень здорово прошел, а во второй раз мы с ней пришли, посидели, вино подороже заказали, и… денег не хватило. Пришлось просить подругу остаться, а самому бежать в «Щепку» — занимать с миру по нитке.
— Вы вообще часто влюблялись?
— Да, я человек открытый, а такие люди, наверное, все влюбчивые и очень доверчивые.
Они не сильно разбираются в таких понятиях, как обман, предательство… Я, например, ни про кого не могу сказать, что, мол, этот человек меня предал или обманул. Рассуждаю так: «Если ты поступил (или поступила) со мной каким-то странным образом, значит, тебе для чего-то это было нужно. Да, пусть мне сейчас плохо, но не надейся, что буду страдать всю жизнь. Наоборот, докажу тебе, что мне совсем не больно. Пойду дальше, ты услышишь обо мне и пожалеешь о своем поступке».
— Пожалуй, наблюдая за вами нынешним, многие сожалеют о своих некогда совершенных негативных поступках по отношению к вам. Кстати, как начался ваш путь на Олимп известности?
— Когда мы заканчивали первый курс, к нам в училище пришла Тамара Одинцова — ассистентка Никиты Михалкова по актерам — отбирать ребят для съемок в фильме «Утомленные солнцем».
Выбрала троих — Егора Баринова, Егора Дронова и меня. И мы снялись у Никиты Сергеевича в крошечных эпизодах. Я играл танкиста. Съемочных дней у нас было три, при этом отсняли все за один день, а два мы просто просидели на съемочной площадке в костюмах. Тем не менее получили за это настолько приличные деньги, что после съемок втроем отправились отдыхать на юг, под Гурзуф. Это было великое событие в жизни. Самостоятельно ведь поехали, дикарями — началась настоящая взрослая жизнь. Помню первый крымский портвейн, первое похмелье с него… Ужас! В общем, съемки прошли не зря. Через пару лет в институте опять возникла та же Тамара Константиновна и сообщила, что Михалков делает на телевидении цикл программ «Музыка русской живописи», где он оживляет картины, и ему нужны ребята для картины «Рыболовы».
И мы пошли изображать этих двух пацанов. А во время съемки говорим: «Никита Сергеевич, мы можем еще на титры песню вам спеть на два голоса — красивую, про речку». Он согласился: «Ну-ка, давайте, спойте...» Песня понравилась, ее записали, и таким образом Михалков нас как-то запомнил. И вот когда мы уже совсем заканчивали учебу и возник вопрос об устройстве на работу, опять появилась Тамара Одинцова с предложением поехать на пробы в фильм «Сибирский цирюльник». А у меня в это время стоял выбор между тремя московскими театрами — приглашали оба МХАТа и Театр Российской армии. Конечно же было очень обидно, что не позвал Малый — Щепкинское училище ведь к нему относится…
Ну не позвали и не позвали. Вот тут-то я как раз и думал: «Ну ладно, не хотите меня — не надо. Я еще докажу, что вы сделали большую ошибку…» В результате действительно для меня все сложилось к лучшему.
Между постоянной работой в театре и кинопробами у Михалкова я безоговорочно выбрал второе — не имея, кстати, никакой уверенности в том, что меня утвердят на роль. Никита Сергеевич собрал нас и сказал, что перед съемками все, кого отобрали (а это было 25 человек), должны пройти курс молодого юнкера в Костромском военном училище химической защиты. «Ребята, — говорил он, — таковы условия нашей игры. Во время подготовки к съемкам вы будете жить, как в армии, по Уставу, делать все, что положено в воинской части. За это вам будут платить небольшие деньги. Через три месяца я из вас выберу четверых главных персонажей в компанию к Меньшикову.
Кто ими станет, пока не знаю. Буду сюда приезжать, будем вместе с вами заниматься и там поглядим». Меня все это просто завораживало — и авторитет Михалкова, и вся атмосфера. Даже если бы я не попал в эту четверку, все равно осталось бы ощущение кайфа — просто оттого, что мы участвовали в таком проекте. Вы не представляете, как мы были горды тем, что носили юнкерскую форму. Специально ходили в ней по улице, заходили в кафе…
— Ну и как, по вкусу вам пришлась жизнь на казарменном положении? Вы ведь в армии не служили?
— Нет. На время учебы я получил отсрочку, а по окончании меня планировали взять в военную команду Театра Российской армии.
Но в самый последний момент моя одноклассница Наташа, юрист по профессии, подсказала, что по закону я служить не должен, так как остался единственным кормильцем в семье — папа мой умер от рака желудка, когда я учился на третьем курсе, а мама была на пенсии. Таким образом, армия осталась без меня. Но на съемках у Никиты Сергеевича Михалкова я приобщился к армейской жизни по полной программе. Причем если всех остальных курсантов раз в неделю отпускали в увольнительную, то нас, актеров, вообще никуда не выпускали. Единственной отрадой в выходной день было пойти в комнату к Олегу Меньшикову (он жил один), послушать у него музыку, почему-то мы Моцарта часто слушали, втихаря распить бутылочку-другую. И еще поесть всяких вкусностей. Помню, он покупал много орехов разных сортов, и мы ели их с медом.
Олег специально держался поближе к нам, приглашал к себе, чтобы получше понять нас, мальчишек, ему ведь нужно было играть наш возраст. А мы тянулись к нему, потому что… Ну, потому что это Меньшиков, авторитет. Кстати, мы постоянно его именем прикрывались. Если пошалим, набедокурим, сразу за его спину прятались. Командир отчитывает: «Почему бросались снежками — все стекла в столовой залеплены?!» «Товарищ капитан, это мы с Олегом Евгеньевичем роль репетировали, так в сценарии прописано». — «С Меньшиковым? А-а-а, ну тогда ладно». А Олег всегда готов был подтвердить наши маленькие хитрости, он по жизни такой человек — надежный.
— А авторитет режиссера как на вас действовал?
— Никита Сергеевич часто приезжал в Кострому и подолгу с нами занимался, устраивал мастер-классы. Скажем, говорит кому-то: «Ну-ка, сними сапог». Тот снимает. «Брось его!» Бросает. Теперь другому: «Дай второй сапог». Дает. Михалков бросает его и продолжает: «Смотрите, это сцена. Перед нами два сапога. Давайте будем придумывать, почему они так лежат? А давайте представим, где эти сапоги были за минуту до того, как оказались в этом положении. И что может быть с ними, сапогами, потом». Мы придумывали, фантазировали, и все это было безумно интересно. Наверное, тогда Никита Сергеевич и отбирал нас. Помню, как на одном из таких занятий он подошел ко мне и сказал: «Ты подумай насчет Палиевского». А это тот персонаж, которого в результате я и сыграл. Я аж задохнулся: «Никита Сергеевич, обещаю, я не подведу…» Но в первый съемочный день, когда зазвучала команда «Мотор!», так зажался, что чуть не умер от ужаса.
У меня и сейчас существует эффект первого дня перед камерой, я его называю «схватил клина». То есть начинаешь говорить — и... клин. А тогда… словами не передать. На площадке великий режиссер, у меня первая большая роль, я боюсь до смерти — не то что предложить что-то или о чем-то попросить, а вообще открыть рот и произнести хоть какое-нибудь слово из текста. Никита Сергеевич понаблюдал за моими терзаниями и вдруг подозвал к себе. Иду к нему и думаю: «Все, капец. Снимает с роли, другой будет играть». А Михалков втащил меня к себе в вагончик, усадил там и спрашивает: «Страшно?» Я отвечаю: «Страшно». Он говорит: «Мне тоже страшно. Давай-ка выпьем». Налил по стакану виски, и мы залпом выпили. «А теперь пойдем на площадку и все сделаем как следует».
Вот с этой его фразы у меня все в кино и пошло. И дело тут было не в том, что я выпил, меня расслабило и язык развязался. Нет. Суть в том, что Михалков оказался живым, нормальным человеком. И в меня поверил… Я считаю свою роль в «Сибирском цирюльнике» очень удачной. Многие актеры мне тогда завидовали: дескать, совсем зеленый пацан, только вылез из гнезда и сразу попал к Михалкову, да еще и сыграл вроде бы ничего... Я чувствовал это.
— Итак, с фильма «Сибирский цирюльник» началась счастливая полоса в вашей творческой жизни. А на изменения в жизни личной какое событие повлияло?
— Тот же самый «Цирюльник», поскольку во время съемок мы встретились с моей будущей женой Лизой. Хотя познакомились мы с ней, еще когда я учился на первом курсе, — сидели в кафешке в большой компании.
Лиза тогда была студенткой экономического факультета ВГИКа. А потом мы повстречались с ней в Костроме. Выхожу из казармы, вдруг вижу Лизу. Я ей: «Привет, ты что здесь делаешь?» «Работаю, — говорит, — администратором у Никиты Сергеевича, на студии «ТриТэ». Я обрадовался: «И я здесь тоже служу». В общем, так получилось, что мы стали работать вместе. Виделись каждый день, разговаривали. Потом, когда съемочная группа переехала в Москву, я иногда после съемок подвозил Лизу до дома — абсолютно без всяких задних мыслей, так как знал, что она замужем. Да, она очень красивая девушка, да, она мне нравилась, но я никогда не стал бы переходить дорогу другому человеку. То есть понимал, что у нас с ней ничего серьезного быть не может. И вот однажды, в очередной раз подвозя ее, из случайно оброненных Лизой слов я понял, что они с мужем живут не очень хорошо.
А Лиза в это время делала ремонт в своей квартире, и ей нужно было съездить на какую-то базу за бетонитом, потому что рабочие без него простаивали. Но временем на то, чтобы сделать это, она не располагала, так как была плотно занята на работе. И когда я услышал ее фразу по телефону: «А кто же мне поможет?..» — тут же предложил: «Давай я привезу». — «Спасибо, буду тебе очень благодарна». И я привез бетонит к ней домой. Потом принял участие в ремонте. Да так мне понравилось приезжать в Лизину уютную квартирку и помогать ей во всем, что я сказал: «Лизка, ничего мне больше не нужно, только быть с тобой вместе». Как-то уж так получилось, что с моим появлением ее семейная жизнь вовсе разладилась. А наша — началась. Мы с Лизой прожили в этой квартирке семь лет, там же и дочка у нас появилась на свет…
И все из-за того мешка бетонита.
— Маме вы Лизу представляли как свою потенциальную невесту?
— Я же воспитывался в мусульманской семье, и, по убеждению мамы, жена моя должна быть обязательно мусульманкой. Мне с детства говорили, что женюсь я только на татарке. И поэтому такой вариант — мол, мама, познакомься, вот моя девушка, ее зовут Лиза, она русская — не проходил. Для мамы это сразу был бы шок. А я не хотел подвергать ее такому испытанию. Поэтому решил пустить дело на самотек — дескать, все сложится как-то само собой. Когда же мама догадалась, что я всерьез встречаюсь с русской девушкой, она сказала мне: «Как же ты собираешься жить дальше, она ведь не татарка?!» Я ушел от конкретного ответа: «Мама, успокойся, все будет хорошо».
— «Что будет?! Что тут хорошего?!» Но я продолжал ее успокаивать. Уповал на Всевышнего и на время, которое все лечит.
— Так в результате вы с Лизой поженились?
— Официально — нет. Сначала это был мой принцип. Я, когда молодой был, категорически не хотел ставить штамп в паспорте. А сейчас, честно скажу, просто нет возможности. К тому же на свадьбу потребуется очень много денег. Знаете, сколько у меня родственников? У моей прабабки было 13 детей, и, когда мы все приходим на похороны или на свадьбы, нас 250 человек собирается. Да еще с Лизиной стороны родня. Плюс общие знакомые… Ну да ладно, деньги мы на такое дело, допустим, найдем, хотя их у нас не пруд пруди — пришлось довольно много потратить на обустройство нашего нового дома.
Но ведь нужно еще и время. А его как раз катастрофически ни на что не хватает — постоянные съемки плюс театр, а теперь еще ледовое шоу. На самом деле мы планировали сыграть свадьбу этой осенью, но из-за занятости пришлось перенести. Правда, мы не жалеем об этом — пусть Амели, наша дочка, немного подрастет, чтобы как следует запомнила свадьбу мамы с папой.
— Как вы узнали о том, что пришла пора вам готовиться стать отцом?
— Помните французский фильм «Такси-2»? Там главная героиня всячески намекала мужу о своей беременности: и капустные листы кругом развешивала, и снимки УЗИ по квартире раскладывала, и результаты теста оставляла на видном месте...
Все без толку. В моей жизни точно так же произошло. Лиза мне намекала, намекала, а я все не врубался... Она уже начала класть тесты на беременность в туалете среди журналов, в ванной расклеивала. Уже прикрепила на видном месте бумажку с описанием этих тестов, но я опять ничего не замечал. Потом она напечатала большущими буквами послание: «Марат, обрати внимание на листок, приклеенный ниже, — это аннотация к тому, что лежит вот здесь на столике». Так, следуя указаниям, я обнаружил тест и его описание: «Если вы видите две полоски, значит, у вас...» Несколько раз прочитал, пока до меня наконец дошло. Зато как же я в тот момент обрадовался, вы себе представить не можете. Мы же с Лизой к тому времени уже пять лет были вместе и очень хотели ребенка. Но маме сказать об этом событии было очень страшно, я догадывался, как она к этому отнесется.
Помню, как-то вечером специально, для решимости, напился. Пришел домой и стал выпивать прямо стопку за стопкой, только и слышалось: буль, буль, буль. Наконец собрался с духом, позвонил и выпалил: «Мама, ты скоро станешь бабушкой». — «Ой! Как это можно?! Что ты говоришь?! Ты ведь пьяный! Она же не татарка!» — «Все, мама, воспринимай это как факт».
— И как вы дальше разруливали эту ситуацию?
— Разумеется, я никогда Лизе не говорил: «Если ты не примешь мусульманство, то мы не сможем быть всегда вместе». Да я и не думал так. Но как-то Лиза сама завела разговор на эту тему. Она сказала: «Я вижу, что такая ситуация проблематична и для тебя, и для твоей мамы. Поэтому, если хочешь, я готова принять мусульманство». И в прошлом году во время обряда, который у татар называется «никах», Лиза стала мусульманкой.
(Для того, чтобы принять ислам, необходимо на арабском языке, с верой в сердце, произнести вслух в присутствии минимум двух свидетелей-мусульман слова главного исламского свидетельства — шахады. Если человек еще не выучил текст шахады наизусть, он может повторить его вслед за другим мусульманином, например за муллой. — Прим. ред.). Никах — это нечто подобное венчанию у православных. Обряд совершается в праздничной обстановке — с муллой, который читает соответствующие случаю молитвы, с родственниками, за накрытым столом. Но поскольку у каждого муллы имеется свой сценарий этого праздника, везде он проходит по-разному. Незыблемо одно — жених обязательно перед всеми гостями должен пообещать невесте какой-то подарок и точно указать время исполнения своего обещания.
В этот момент женщина может просить, что хочет, а мужчина обязан будет исполнить. Понятно, что мы с Лизой, как, впрочем, и все остальные в таких случаях делают, договорились заранее. Слава Богу, она не забыла про наш договор, не передумала и попросила только колечко… Конечно, мама моя нас благословила. И Лизины родители хоть и не сразу, но все-таки поняли дочку. Так что все в нашей семье окончательно стало на свои места. Сейчас уже обе бабушки всем довольны — знай только графики составляют, кто из них и когда будет сидеть с ребенком.
— Почему для своей дочки вы выбрали такое необычное имя — Амели?
— Это я так захотел, а Лиза долго сомневалась. Но мне очень понравился тот французский фильм, понравилась та девчушка — главная героиня, и еще мне очень хотелось назвать девочку на букву «А».
Кстати, если бы родился мальчик, я тогда скорее всего назвал бы его Али. Но теперь, наверное, дал бы ему имя Мухаммед.
— Ну, это еще впереди. А скажите, у вас с Лизой отношения схожи с теми, что были в семье ваших родителей?
— Нет. Все-таки у мамы и папы была более ортодоксальная семья, их отношения складывались строго по исламским традициям. Конечно, я тоже соблюдаю мусульманские обряды, посты, хожу в мечеть, молитвы знаю, вот только намаз, который нужно читать несколько раз в день, не исполняю и еще выпиваю, чего делать не положено. Но все равно верю я искренне. И я очень признателен родителям за то, что они меня всему этому научили. Что же касается нашего общения внутри семьи, то, разумеется, оно у нас совсем не такое, как было у родителей, ведь мы живем в другое время, в другой обстановке.
Правда, иногда мне очень хочется, чтобы Лиза себя вела так же, как при папе вела себя моя мама. Но тут же я вспоминаю, как иной раз поступал мой папа, и понимаю, что тоже себя так не веду и никогда не поведу. Я имею в виду абсолютное отстранение в бытовых делах — мол, ты женщина, а я мужчина, и мне не пристало этим заниматься. Так что, с одной стороны, жалко, что мы теряем традиции, а с другой — как может быть иначе, все-таки мы живем в современном мире. Короче говоря, наши с Лизой семейные отношения можно назвать универсальными. Нечто среднее — ни вашим, ни нашим.
— Но все-таки авторитет мужчины в доме — вне конкуренции?
— Безусловно. Я не требую этого, не пропагандирую, не напоминаю, что я мужик и поэтому главный в семье, но это и так очевидно. Так было, так есть, и, дай Бог, так будет. Нет, я не самодур и не стану утверждать, что мое слово обязательно решающее во всех вопросах. Как человек разумный, я, конечно, иногда прислушиваюсь к мнению членов семьи. Но все же основные решения принимаю сам. Я ведь еще по знаку Зодиака — Лев, а по восточному гороскопу — Тигр, так что властвование у меня в характере заложено.
— Внимание со стороны персон противоположного пола как-то будоражит вашу семейную жизнь?
— Конечно, Лизе тяжелее, чем мне. Прежде всего потому, что я абсолютно не ревнивый человек, а она, наоборот, очень ревнивая.
Вот и приходится мне стараться не давать ей повода для ревности. Иногда даже специально сдерживаю себя в разговорах с девушками по работе или по какому-нибудь делу. Некие вольности, которые запросто мог бы допустить в Лизино отсутствие, стараюсь приглушать, да и вообще избегаю их, чтобы не огорчать Лизу.
— А как же жена переносит такое ваше плотное сближение на льду с Татьяной Навкой?
— К Таньке не ревнует абсолютно. Хотя сначала ревность действительно была. Но Таня и ее муж Саша Жулин, будучи людьми мудрыми, так смоделировали наши отношения, что довольно быстро мы подружились семьями. Может, они и сами для себя на всякий случай тоже перестраховались. Не знаю. Но, во всяком случае, все претензии с Лизиной стороны типа: «Вот ты там с ней тренируешься, а почему это она не хочет со мной познакомиться?»
и тому подобные самоликвидировались. Теперь мы все вместе прекрасно общаемся — и ребята к нам в гости приезжают, и мы к ним собираемся поехать.
— Марат, а как вы вообще переносите «медные трубы»? Все-таки в 32 года иметь такую популярность да плюс еще и признание самых верхов — вам ведь российский президент лично вручал Государственную премию за фильм «Граница. Таежный роман»... Внутреннее ощущение распушенного павлиньего хвоста появилось?
— Честно признаюсь, намечалось во мне нечто подобное. Но однажды произошел такой случай. Меня остановил сотрудник ГИБДД, а я начал немного хорохориться, восклицал что-то вроде: «Как, товарищ инспектор, вы меня не узнаете?!
Ну, посмотрите внимательней!» И он говорит: «Я вас знаю, вы же актер». «Ну да, актер. Так отпустите. Виноват, исправлюсь». Но он продолжает: «Думаете, вы первый актер, которого я остановил? Нет! Вас довольно много. Но кроме вас, представьте, есть еще и другие люди, которые живут обычной жизнью и не нарушают правила, а если нарушают, то отвечают за это по закону. Вы же все почему-то хотите быть на особом положении. А чем, собственно, вы лучше других? Мы ведь тоже люди, такие же, как и вы». В общем, этот человек очень точненько и очень аккуратненько поставил меня на место. Как-то конкретно обрубил крылья. До сих пор ему за это признателен. После того случая я ни разу не позволил себе заболеть звездной болезнью. Чуть что, сразу говорю себе: «Стоп, Башаров, пахать надо, а не о славе и почестях думать».
— Отправляясь на получение Госпремии, нервничали?
— Сначала нет — приоделся и пошел себе в Кремль.
Но когда подошел к Кутафьей башне и там начались всякие проверки, замандражировал сильно. А когда прослушал инструктаж по поводу того, что нужно делать во время церемонии вручения, — вообще потерял себя в пространстве. И дальше, с момента, как назвали мою фамилию, уже совсем ничего не помню — клянусь вам. Мы там сидели рядом с Мишкой Ефремовым, и он мне потом про меня все рассказывал — как Путин вручал цветы и значок, как жал руку, что говорил, как нас с ним фотографировали… А я Мишке про него все пересказал, потому что он тоже ничего не помнил.
Хорошо хоть фото с президентом на память остались — подтверждение, что все это было не во сне.
— Сейчас ваша жизнь на пике удачи. Как думаете, что тому причиной? Стечение обстоятельств, собственное участие в своей судьбе или, как говорится, Аллах помогает?
— Вот многие мои коллеги говорят с завистью: «Почему это Башарову так везет — все-то у него есть, все само в руки плывет?» Да, плывет, но почему? Потому что пашу как папа Карло, ночи не сплю, работаю, придумываю что-то. А если ни хрена не делать, то ничего у тебя и не будет. И еще… Честно вам скажу: я очень боюсь, что вдруг не станет моей мамы. Я и в детстве этого безумно боялся. Помню, однажды отец куда-то уехал, а маме нужно было срочно ложиться в больницу — вырезать аппендицит.
И меня оставили у родственников. Я пережил тогда настоящий кошмар. Всегда безумно любил маму и панически боялся остаться без ее защиты. И сейчас так же. После смерти отца мама очень серьезно ушла в религию, стала такой настоящей правоверной мусульманкой. Раньше она не читала намаз, а сейчас читает. И постоянно молится — за Лизу, за Амели и конечно же за меня. Очень много за меня молится. Мне иногда даже стыдно за то, что она столько для меня просит. Но все же я безмерно благодарен маме за это. Ведь при помощи ее материнских молитв Бог мне дает очень многое.
Подпишись на наш канал в Telegram