«Еще в школе я решил, что не буду спешить с женитьбой, потерплю аж до 23. Как наметил, так и сделал. И собирался по-честному прожить всю жизнь с одной женой. Но не получилось. Оказалось, когда дело касается любви, бессмысленно что-то планировать», — говорит бард Олег Митяев.
— Олег Григорьевич, вы написали огромное количество лиричных песен, проникающих в самую глубину души.
Многие из них исполняют популярные артисты — Валерия, Михаил Шуфутинский, Сергей Безруков, Лолита... На ваших концертах — будь то ДК провинциального города или Кремлевский дворец в Москве — залы всегда полные. Наверняка под занавес зрители постоянно просят спеть ваш хит «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались». Признайтесь, не надоело?
— А меня даже не просят, я сам, добровольно, пою эту песню на всех концертах вот уже 30 лет. И пока не надоело. Всякий раз искренне хочется спеть эти строчки, казалось бы, затертые до дыр. Хотя, помню, был момент, когда они буквально застряли в горле. Однажды я выступал в женской тюрьме и по привычке стал заканчивать концерт этой песней.
Дошел до слов: «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались» и… запнулся. Понял, что все-таки не везде и не в любой компании эти слова уместны… (Смеется.) Знаете, я даже представить себе не мог, что у моей первой песни будет такой успех. Да и вообще не догадывался, что обладаю какими-то способностями к песенному творчеству. Я ведь музыкой никогда не занимался, гитару освоил в подъезде. А когда я поступил у нас в Челябинске в институт физкультуры, на лето меня отправили в пионерский лагерь поработать физруком, и там девчонки-пионервожатые дали мне послушать записи бардов Городницкого, Дольского, Ланцберга — тогда как раз был расцвет авторской песни. И я вдруг открыл для себя новый особенный мир, просто заболел этими умными, добрыми песнями. Слушал их с утра до ночи и сам дома пел по 4—5 часов без перерыва, до хрипоты…
А потом мы с приятелем поехали отдохнуть на Ильменское озеро, под Челябинск, и случайно попали на фестиваль авторской песни. Я был поражен этой необыкновенной атмосферой и подумал: «Надо бы сочинить свою песню и исполнить ее здесь через год». И вскоре на лекции по плаванию написал ту самую — «Как здорово…» Слова и мелодия как-то сами собой родились и соединились воедино. Потом несколько раз спел ее в нашем клубе авторской песни. А когда приехал с ней на фестиваль, был потрясен — текст песни был напечатан на обложке фестивального буклета. Просто уму непостижимо, как ее так быстро успели узнать, растиражировать. Когда мне сказали, что ее будут исполнять ребята из Куйбышева — они были личностями известными, этакими зубрами авторской песни, — я не поверил: «Да, ладно, не может быть!» Но они на самом деле спели ее — на три голоса, красиво, душевно, а я сидел в зале, во втором ряду, такой счастливый!
А 20 с лишним лет спустя ее исполнили Кобзон с Лужковым вместе с хором МВД… Вот такая, в общем-то, незатейливая песенка, но оказалась живучая. Она стала для меня удачным стартом. Я понял наконец-то, чем мне по-настоящему интересно заниматься...
А в детстве чем только не занимался: футболом, хоккеем, греблей, плаванием, гимнастикой, ходил в изостудию, в цирковой кружок. В школе учился плохо, без интереса, поэтому после восьмого класса поспешил оттуда вырваться во взрослую жизнь — пошел в монтажный техникум просто так, наобум, и зачем-то его окончил. Причем сразу понял, что не мое это — физика, электромеханика, сопромат. Поэтому делал все возможное, чтобы не учиться: участвовал в художественной самодеятельности, оформлял стенгазеты, в хоре пел.
А еще для меня было очень важно, что в 15 лет я уже получал стипендию, зарабатывал. Все, до копейки, отдавал маме. Я должен был помогать своим родителям — так меня воспитали… У нас была такая правильная, крепкая рабоче-крестьянская семья. Папа родом из глухой курской деревни. В 16 лет его завербовали на Челябинский трубопрокатный завод, где он в горячем цеху оттрубил от звонка до звонка 35 лет, чем очень гордился. А мама, мордовка по национальности, была, как сейчас это называется, домохозяйкой, но периодически подрабатывала то прачкой в детском садике, то поварихой в пельменной. Понятно, что жила наша семья — мама, папа, я и мой старший брат Слава — скромно, не до жиру было. К труду нас родители приучали с детства: всей семьей мы вскапывали огород, сажали и собирали картошку, солили капусту, по очереди с братом должны были мыть полы, трясти половики, готовить еду.
И попробуй только не выполни свои обязанности, ослушайся маму, сразу получишь от нее ремня… Как-то, помню, гоняем мы с ребятами во дворе в футбол, игра в самом разгаре, и вдруг из подъезда выходит мама: «Алик, вот тебе деньги, сбегай за хлебом». — «Не могу сейчас, мы же играем». — «Быстро иди!» Я распускаю нервы, психую, в сердцах хватаю камень, бросаю его в сторону. Мама строго говорит: «Пойдем-ка со мной, паренек». Заводит меня домой, охаживает ремнем будь здоров как, и… я спокойненько иду за хлебом. Мама была очень строгой, даже жесткой, совершенно не сентиментальной. Надо признаться, бит я был часто, и все из-за моей неуемной творческой натуры. То на наших единственных шторках выстриг ножницами ромбики — думал, так будет красивее. То развел костер в кладовке — хорошо, что родители вовремя пришли с работы и не случилось серьезного пожара.
Еще у меня было хобби — я метал ножи и все время спорил с братом: смогу ли попасть в оконную раму, но пока оттачивал мастерство, разбил три окна… Мама, естественно, реагировала — так, что на мне живого места не было. Но все равно я очень сильно ее любил. Понимал же, что сам виноват и наказывает она меня за дело. Даже жалел ее — знал ведь, что матери и так тяжело, совсем из сил выбивается, стараясь, чтобы мы с братом жили, как говорится, не хуже других. А тут еще я, неблагодарный, постоянно ей проблем добавляю. К тому же я видел, что мама бьет меня в сердцах, с ее стороны это было искренним, эмоциональным порывом, она не получала от порки удовольствия, в этом не было какого-то садизма, жестокости. Так что никогда на маму не обижался.
Даже наоборот, нашкодничав, сам хотел, чтобы меня уже побыстрее выпороли, тогда на душе становилось как-то легче.
— А отец за вас заступался?
— Мамин авторитет в семье был неоспорим, папа в это не вмешивался. В противоположность суровой маме он был человеком очень добрым, мягким. Думаю, если бы не уехал в юности из своей деревни, точно спился бы… Впервые я побывал там, «на корнях», что называется, когда мне было лет 6, а потом приехал спустя 35 лет. И поразился тому, что за это время там ничего не изменилось: повсюду такая же, как прежде, грязь, нищета, полная разруха и беспробудное пьянство — мужики пьют 70-градусную самогонку, которую гонят из свеклы. Никогда не забуду, как муж моей тетки, комбайнер, пришел домой на обед в промасленной робе, налил себе граненый стакан самогона, выпил его одним махом, поел борща и, как ни в чем не бывало, отправился опять работать в поле…
Короче говоря, папа еще с детства в деревне натренировался и всю жизнь выпивал регулярно. К счастью, он не был запойным. Хотя случалось и из вытрезвителя отца забирать, и с улицы я его, бывало, приносил домой. Однако наутро он всегда был в форме, потому что звучал гудок и надо было идти на завод. Но какой организм, пусть даже самый здоровый, выдержит, если его постоянно гробить?.. Отца мы похоронили рано, ему было всего 54 года — умер он внезапно, от инфаркта. У нас, Митяевых, по мужской линии прослеживается такая безрадостная традиция — пройдя через самогоночную историю, многие ушли из жизни, когда им было чуть больше 50 лет.
— Вам это пагубное пристрастие по наследству не передалось? К тому же в среде творческих людей алкоголизм — болезнь весьма распространенная…
— Видимо, нет худа без добра. Глядя на то, как пьет папа, я для себя понял раз и навсегда, что это — очень плохо, я так жить не хочу. И решил вообще никогда не пробовать спиртного. Да и не было у меня в этом потребности. Я и без выпивки всегда был заводной. А в подростковом возрасте, чтобы не прослыть слабаком, мне приходилось прикидываться выпившим. Делал вид, что вместе со всеми пью портвейн, ловко наливал себе в стакан вместо него компот, и такого «пьяного» давал, что никто из реально выпивших не мог со мной сравниться... (Смеется.) Так вот, до 30 лет я действительно не пил совсем: всухую прошли все молодежные тусовки, мои проводы в армию, свадьба, рождение сына…
Но однажды на гастролях познакомился с артистами из «Лицедеев» — Славой Полуниным, Леней Лейкиным, и эта встреча пошатнула мои взгляды на жизнь. Они мне сказали: «Пора уже начинать!» — и стали проводить надо мной эксперименты. Наливали треть стакана водки, я это должен был выпить, а они засекали, через сколько минут у меня закружится голова. Потом наливали следующую порцию, и так далее, пока не доводили меня до кондиции. Поскольку ребята как-то сразу меня к себе расположили (мы, кстати, дружим до сих пор), я пошел у них на поводу. И как-то потихоньку «развязался». Сейчас с большим удовольствием выпиваю в хорошей компании. Слава тебе, Господи, что я не запойной конституции, могу держать себя в руках…
— Скажите, а армия для вас тоже была неким экспериментом?
Или вы сознательно решили послужить Родине?
— Нет, честно говоря, в армию я не собирался. В монтажном техникуме серьезно занимался плаванием, и после его окончания тренер мне сказал: «Не волнуйся, в армию ты не пойдешь. Готовься к областным соревнованиям». А накануне соревнований сообщил: «Извини, ничего не получилось, завтра утром тебе надо быть в военкомате». И тут мне сказочно повезло. В морской батальон набирали ребят ростом не ниже метр восемьдесят, с голубыми глазами — и я подошел. Меня направили служить в Москву, охранять адмирала. Это, безусловно, считалось почетным… Когда нас отпускали в увольнение, мы ходили в музеи, в театры, любезничали с девушками. (Смеется.) — Красивая морская форма и голубые глаза наверняка производили на девушек впечатление.
Не было мысли закрутить роман с москвичкой, жениться и остаться в столице?
— Я не ставил перед собой цели как-то зацепиться в Москве. Тем более в Челябинске меня ждала невеста. Правда, не дождалась. Но я по этому поводу сильно не переживал. По возвращении из армии поступил в институт физкультуры и на первом курсе, на картошке, познакомился со Светланой. Красавица, гимнастка, кандидат в мастера спорта по художественной гимнастике. В общем, между нами возникла любовь, и, не теряя времени, мы поженились. Мне как раз было 23 года. Дело в том, что еще в школе мы с другом Сережей задумали: рано жениться не будем, а в 23 года уже сломаемся и покончим с холостяцкой жизнью.
В детстве казалось, что это уже будет глубокая старость. (Смеется.) И действительно, как я наметил, так и сделал. А до этого себя не сдерживал. Мне трудно сказать, много у меня было женщин или мало, все это относительно. Однако я всегда старался поступать с ними по-честному, одновременно они в моей жизни почти не существовали… Света стала первой девушкой, на которой мне захотелось жениться. И я всерьез собирался прожить с ней всю жизнь. А жили мы вместе с моей мамой (отца к тому времени уже не было в живых). И хотя мы со Светланой оба были студентами, семью я обеспечивал достойно. В институте за отличную учебу получал ленинскую стипендию — 100 рублей и еще подрабатывал электриком в бассейне, где тренировался, — еще 100. По тем временам, когда у инженеров зарплата составляла 120 рублей, это были невероятные деньги.
А еще я в то время начал заниматься «песенным творчеством»… В общем, все у нас вроде бы складывалось хорошо, последовательно, как надо: создали семью, обжились, сына родили, Сережу… И тут случилось то, что случилось, — любовь, будь она неладна. Я встретил Марину. Ну влюбился человек, что поделаешь. Причем, видимо, по глупости и по неопытности, я сразу сообщил об этом Свете: дескать, извини, дорогая, влюбился. Считал, поступаю честно, правильно, и как-то не подумал о том, что для женщины, когда ей говорят такое, — это очень сильный удар. Просто я тогда и представить себе не мог, какая это ответственность — семья, ребенок. По молодости ведь как кажется? Ну любил, потом разлюбил, женился — развелся. Что тут такого? С кем не бывает… Когда мы со Светой собрались разводиться, мама была в ужасе, говорила: «Только через мой труп, не дай Бог».
Но все-таки со временем поняла, что у меня все серьезно, смирилась…
— Сколько же было вашему сыну, когда вы ушли из семьи?
— Он был совсем маленький. Но что значит: ушел из семьи? Не считаю, что я ушел. Да, мы уже не жили вместе, но я старался помогать бывшей жене, продолжал решать какие-то житейские вопросы. К примеру, нашу квартиру разменял на две: в одной поселил маму, а в другой — Светлану с Сережей. А нам с моей новой женой деваться в общем-то было некуда. Я как раз тогда окончил институт, и мы уехали жить на природу — я устроился завклубом в пансионат, потому что там нам обещали дать жилье в новом строящемся доме. В результате полтора года мы с Мариной (она — педагог по образованию, вела в пансионате занятия по лечебной физкультуре) прожили в 10-метровом домике-скворечнике, а квартиры так и не дождались.
Когда же меня позвали работать в Челябинскую филармонию и выделили комнату в общежитии, я так обрадовался, что… согласился стать артистом. (Смеется.) К тому времени у меня скопился уже кое-какой репертуар из собственных песен. И пошли косяком концерты. Причем были такие рекорды: скажем, в ноябрьские праздники я давал по 7 концертов в день — нас просто перевозили из одного цеха тракторного завода в другой… А потом я подумал: раз работаю артистом, надо бы поучиться по этому профилю — и поступил на заочное отделение ГИТИСа. У нас в группе учились певцы, циркачи, уже известная тогда Лайма Вайкуле и не очень известный Миша Евдокимов. С Мишей мы как-то сразу сдружились на почве любви к Василию Шукшину и Георгию Буркову.
Ему нравились мои песни, мне — его пародии, которые он делал на разных артистов. Это было еще до того, как у Евдокимова появился монолог про баню и «морду красную», сделавший его популярным. Мы с Мишей очень искренне и нежно друг к другу относились, несмотря на то что были совсем разные: Миша — такой боец, с жестким, крутым характером, а я — человек более мягкий, сентиментальный — лирик, одним словом. Тем не менее мы дружили много лет. Когда я уже перебрался в Москву, Мишка приезжал ко мне в гости на дачу, а я не раз бывал у него в деревне. Он всегда был такой хлебосольный, готовил потрясающе. А однажды, помню, достал из холодильника тесто, фарш — все это он накануне сам навертел, быстренько налепил пельменей двадцать и говорит: «Ты пельмени-то будешь?» — «А ты мне, что, не сделал?»
— «Бери да сам делай!..» До сих пор тяжело говорить о нем в прошедшем времени…
— Олег Григорьевич, а что вас все-таки сподвигло в Москву перебраться?
— Я часто тут бывал: приезжал на сессии, регулярно ездил через столицу на гастроли, а останавливался по очереди у двоюродных сестер жены. И подумал как-то: что я, собственно говоря, туда-сюда мотаюсь, почему бы окончательно не переехать? Но надо же было куда-то привезти семью: у нас с Мариной уже сын рос, Филипп… И опять мне невероятно повезло — случайно подвернулись люди, которые срочно уезжали за границу и продавали трехкомнатную квартирищу на Пролетарке всего за 7 тысяч долларов. Однако тогда, в 91-м году, для меня это были бешеные деньги. Но так совпало, что я как раз вернулся с гастролей по Германии, где хорошо заработал.
В общем, квартиру удалось купить.
— Как супруга мирилась с вашим гастрольным образом жизни?
— Да, жена на самом деле меня видела дома нечасто. Но относилась к этому с пониманием, скандалов по этому поводу у нас не возникало. Я же не расслабляться уезжал, а работать. А Марина в это время занималась домом, ребенком, терпеливо ждала меня. И, честное слово, казалось, что так будет всегда, но я ошибся. Опять влюбился!.. Надо признаться, актрису Марину Есипенко я заприметил задолго до нашей первой встречи. Как-то шел мимо Театра Вахтангова (я тогда учился в ГИТИСе, а жил еще в Челябинске), стал рассматривать афиши спектаклей и увидел ее. В голове мелькнула мысль: «Ух, какая девчонка, вот бы познакомиться с этой актрисой!»
Просто захотелось пообщаться, в кафе сходить, поговорить о мире искусства. Ну мысль промелькнула и забылась. Даже фамилию ее не запомнил. А спустя несколько лет смотрел по телевизору церемонию вручения премии «Хрустальная Турандот», и там фигурировала актриса в образе Принцессы Турандот. Подумал: «Какая московская штучка! Холеная, обеспеченная, красивая, к такой просто так не подойдешь». Гораздо позже я узнал, что это была та самая актриса с афиши, а тогда я ее не распознал. Потом прошло еще какое-то время, и мы с Мариной встретились на бардовском фестивале в Сочи. И опять я не узнал в ней ту актрису, с которой мечтал познакомиться, — в жизни она была абсолютно другая…
Марина: А я Олега впервые увидела в 7 лет… во сне. Мне приснился высокий молодой человек с голубыми бездонными глазами в джинсах, джинсовой рубашке.
Подсознательно почувствовала: вот такой у меня должен быть муж. И, представляете, проходит двадцать с лишним лет, и я узнаю в Олеге мужчину из моего сна! У меня просто мороз пробежал по коже, таким это было шоком! Ну что это, если не Судьба? А на фестиваль, на котором она нас свела, я приехала с мужем. На открытии мы сидели с ним за столиком, и вдруг за спиной слышу приятный голос, оборачиваюсь на него, вижу Олега, и… все. Меня как молнией поразило — я поняла, что между нами что-то будет. Просто почувствовала: с этим человеком мы столкнулись не случайно. Ни о какой любви я не помышляла, об этом не могло быть и речи. Я же считала себя замужней женщиной, хотя мы и жили в гражданском браке. Но это ничего не меняло: я думала, что муж должен быть только один и на всю жизнь...
С Никитой мы учились на одном курсе в Щукинском училище. Я из Омска, к Москве привыкала долго и мучительно, и в нем увидела сильного мужчину, защитника, с которым не страшно. И я ничего не собиралась в своей жизни менять. Ведь мы были семьей, вот только детей Бог не послал. Да мы и не торопились: я очень много играла в театре, муж активно снимался в кино… Короче говоря, после того как на фестивале нас с Олегом познакомили какие-то общие приятели, мы стали общаться семьями: Олег с женой приезжал в гости к нам домой, мы с мужем — к ним. Я чувствовала, что между мной и Олегом начинает что-то зарождаться, и это ужасно пугало.
Олег: Меня Марина заинтересовала сразу, но не могу сказать, что прямо как увидел ее — упал. Уже в процессе общения понял, что она — какой-то свой, родной человек, у нас похожее чувство юмора, взгляды на жизнь.
И потом, она была такая красивая! А, как писал Бродский, красивый человек априори не может быть глупым, скучным, непонимающим. Я с ним согласен… Так вот, Марина была такая, что меня тянуло к ней со страшной силой. Вскоре после нашего знакомства я уехал на полтора месяца в Африку и там написал песню о нас: «Она была актрисой, а он простой полярник…» По понятным причинам мне пришлось маскироваться под полярника.
Марина: Я долго старалась избегать встреч с Олегом. Он звонил, звал куда-то, а я придумывала разные поводы, чтобы отказаться. И вместе с тем четко понимала, что, если это судьба, от нее все равно не уйдешь, бесполезно даже пытаться…
Олег: Маруся мне все время твердила: «Есть такое русское слово — «найн».
И все-таки мы изредка встречались. Много раз собирались разойтись совсем, навсегда. Но выдерживали от силы недели полторы, а потом кто-нибудь из нас звонил первым, и все начиналось снова… Несколько лет мы пытались сопротивляться своим чувствам. Мне было очень непросто решиться уйти из семьи, я шел к этому решению долго, мучительно. У нас ведь с Мариной еще второй сын родился, Саввушка, он был маленьким совсем… Но это, знаете ли, как зуб — расшатываешь, расшатываешь его, а потом все-таки выдергиваешь…
Марина: И у меня были терзания, страдания, угрызения совести. Ведь разрушить все легко, а вот на порушенном построить что-то новое получается не всегда. Мы с Олегом очень старались доставить как можно меньше боли людям, которые были рядом с нами.
Чтобы не огорчать и не нервировать никого лишний раз, долго не оформляли наши отношения официально. Поженились, когда нашей дочери Даше было уже 5 лет. Предложение Олег сделал очень оригинально. У нас тогда жила моя мама, которая помогала с ребенком. И как-то он приехал домой с цветами, с кольцом. Вручил мне все это и сказал, обращаясь к моей маме и к нашей дочери: «Мария Григорьевна и Даша, я делаю Марусе предложение. Вы согласны?» Они хором согласились. А меня уже никто не спрашивал… Хотя Олег страшно не любит, когда я начинаю его расхваливать, но мне очень хочется сказать. Он мужчина уникальный — благородный, великодушный, с огромным чувством ответственности за своих близких. Обо всех заботится, всем помогает: своим прежним женам, детям, старшему брату Славе, моим родственникам… — Олег Григорьевич, вы поддерживаете отношения с бывшими женами?
— Конечно.
Ради детей нам удалось сохранить нормальные отношения, хотя все равно у них осталась обида на меня, с этим уж ничего не поделаешь. Для меня очень важно, чтобы никто из моих детей не чувствовал, что у них нет отца. Я всех их из виду не выпускаю. Старший, Сергей, занимается делами фонда Олега Митяева в Челябинске — мы там ежегодно организуем Ильменьский фестиваль авторской песни, вручаем премию «Светлое прошлое». Кстати, Сережа уже успел сделать меня дедушкой — моей внучке Насте 6 лет… Средний сын Филипп учился в Щепкинском училище, потом учебу бросил, ушел в армию, а сейчас работает у меня администратором, пытается песни писать, петь. А мои младшие дети еще школьники: Саввушка учится в четвертом классе, а Даша — третьеклассница.
Дочь всегда с гордостью всем рассказывает о том, что у нее три старших брата.
— После трех сыновей наверняка мечтали о дочке?
Марина: Когда я забеременела, Олег сказал: «Вот увидишь, будет мальчик, у нас в роду одни мальчишки рождаются». «А у нас в семье одни девочки, — ответила я. — Давай, поспорим на ящик шампанского и посмотрим, чья возьмет». Сделав УЗИ, принесла Олегу в подарок ирис: «Поздравляю, у тебя будет дочка!» А он: «Ну посмотрим, не уверен». Потом, на выписку, привез проспоренный ящик шампанского, и мы раздарили его врачам и медсестрам.
Олег: С возрастом, конечно, отцовство воспринимаешь по-другому. Я поражаюсь, как моя мама спокойно отпускала меня в пионерские лагеря: вот тебе рюкзак, кусок хлеба на дорогу — и вперед.
А вот Даша сейчас собирается со своим танцевальным коллективом в Китай, так у меня внутри просто все переворачивается: как она поедет одна, с чужими людьми? Страшно волнуюсь и переживаю… Что-то я по-стариковски, по-моему, уже трындю.
— Да ладно, в 53 года рано вам еще думать о старости.
— Еще во время учебы в школе я думал: побыстрее бы выйти на пенсию и начать отдыхать — уж очень не любил учиться. А еще по молодости так представлял старость: я буду весь такой поджарый, с седой бородой, загорелый, знаменитый, и к моим ногам станут падать лучшие красавицы мира… (Смеется.) — А если говорить серьезно, не допускаете мысли, что можете снова влюбиться?
— Я стараюсь влюбляться с новой силой в свою жену.
Каждый раз на сцене она разная, и, когда смотрю, как Маруся играет, к моей любви добавляется какое-то даже благоговение. Вот недавно в Театре Вахтангова у нее была премьера спектакля «Берег женщин», в котором она потрясающе, мастерски танцует, хотя никогда раньше серьезно танцами не занималась. Марина — очень хорошая актриса, она не перестает меня удивлять… Однако любовь — чувство очень коварное, оно может дарить невероятное счастье, а может приносить страдания, быть страшной разрушительной силой. Не приведи Господь мне влюбиться сейчас! Это же опять вся жизнь наперекосяк. Так что стараюсь себя сдерживать.
Подпишись на наш канал в Telegram