«Меня с детства завораживали истории о том, как папа ухаживал за мамой. Например, как он кинул на улице свое пальто в грязь, чтобы мама прошла и не испачкала туфли...»
— В этом году исполнилось пять лет со дня ухода папы, а мама до сих пор не разрешает перекладывать с привычных мест его вещи. Как-то я перевесила из одного шкафа в другой папину шубу — мама сразу попросила вернуть обратно. В нашем швейцарском доме хранятся его виолончели.
И мы пока даже представить не можем, чтобы кто-то другой на них играл…
Мама часто вспоминает папу в наших домашних разговорах: а вот сейчас он сказал бы так или в этой ситуации рассказал бы такой анекдот. Удивительно, она помнит все анекдоты, которые любил отец. Я вот, к сожалению, их не запоминаю и рассказывать не умею. Иногда по вечерам мама садится на веранде, слушает пластинки отца. О чем она в эти минуты думает? Мама никому об этом не говорит.
— Вам с сестрой, видевшим отношения между родителями, наверное, непросто выстраивать собственную личную жизнь?
— Конечно! Они задали слишком высокую планку — какой должна быть семья.
Вот расскажу один случай. Как-то в Финляндии папа купил для мамы квартиру. Для нее, петербурженки, финский климат и природа почти родные… И вот мама зашла в квартиру, огляделась и как бы между прочим бросила: «Гостиная, конечно, маловата, ну ничего!» После этого папа года полтора под разными предлогами не пускал ее в этот дом. Только мама захочет поехать в Финляндию, а он: «Ты, конечно, можешь поехать, только там горячей воды нет — трубу прорвало». Или: «Такая замечательная идея, только там батареи меняют и отопления нет». А еще: «Ой как хорошо, только сейчас у тебя в спальне красят стены». И так далее. Все что-нибудь выдумывал. На самом деле все это время он работал над расширением гостиной: уговаривал соседа продать квартиру, ломал стену, делал ремонт… И только когда все было готово, папа привез маму. Она встала на пороге: «Что-то не пойму, вроде комната стала больше!» — «Да ну что ты, все по-прежнему.
Ты просто давно тут не была!» — отвечает папа. Так весь вечер он говорил, что маме все кажется, получая от этого колоссальное удовольствие. Потом сознался. Ну какой мужчина способен на такое ради жены?!
— Родители рассказывали вам, как они познакомились?
— Впервые я услышала об этом не от них, а от нашей няни Риммы. Она рассказала, что первая встреча произошла в 1955 году, в ресторане «Метрополь» в Москве. Папа сразу же влюбился, но в тот вечер решился только проводить маму до дома. Потом они вместе оказались в Праге на фестивале советских артистов, где папа — уже известный виолончелист — начал по-настоящему ухаживать за мамой — уже известной оперной певицей.
Каждый день он приглашал ее на прогулки, преподносил букеты ландышей. Кстати, потом папа всю жизнь дарил маме эти цветы. Папа увел маму от мужа, с которым она к тому времени прожила десять лет. Слушая об этом, я ликовала в душе: «Вот какой у нас папа герой!» Но особенно меня завораживала история, как он кинул на улице свое пальто в грязь, чтобы мама прошла по нему и не испачкала туфли. В рассказах Риммы фигурировали и кольца на дне бокалов с шампанским, и множество других красивых моментов ухаживания. А когда мама была беременна мною, папа каждый вечер в течение девяти месяцев читал ей сонеты Шекспира — потому что считал, что его любовь к маме лучше всего выразят именно эти стихи…
— А какие ваши первые детские воспоминания?
— Помню, что почти всегда звучала музыка. Папа или занимался на виолончели, или аккомпанировал маме на рояле. Я даже не могла заснуть, если не слышала звуки инструментов. Впрочем, мы жили в доме композиторов, и музыка звучала из всех квартир. Например, в квартире композитора Чудновского сверху часто играли на рояле «Турецкий марш» Моцарта — вот под него я частенько засыпала…
— А каким Мстислав Леопольдович был отцом?
— Довольно строгим. Чего стоит хотя бы история о том, как папа гонялся за мной с виолончелью наперевес. Дело было на даче в Жуковке, мне — лет пятнадцать. Папа собирался по делам в Москву. Я сидела в комнате, играла гаммы на виолончели, а сама в окно следила, уехал он или нет. Ну кто из подростков хочет заниматься музыкой в каникулы?!
Как только папа скрылся за калиткой, я бросила инструмент и улеглась на диванчик с книжкой. Минут через пятнадцать открывается дверь, в комнату влетает отец. Он что-то забыл в доме, вернулся и услышал тишину. И вот он видит меня, читающую, молча хватает виолончель и направляется ко мне. Я вмиг осознаю, что в такую минуту папа способен на что угодно, вскакиваю, пробегаю у него под рукой и скатываюсь вниз со второго этажа в сад. Папа — за мной, размахивает инструментом над головой как булавой. Бегу в сторону леса. Вижу — прогуливается наш сосед по даче Дмитрий Дмитриевич Шостакович. И вот он-то меня и спас. Я спряталась за его хрупкую фигуру. Он, бедненький, ничего понять не мог: «Славочка, успокойтесь. Славочка, ну что вы!» Папа начал с ним здороваться, раскланиваться, а я тем временем убежала в лес.
А как ревностно он следил за тем, чтобы до свадьбы мы с сестрой не уронили «женскую честь»!
Ни о каких отношениях с мальчиками для нас и речи быть не могло! Скромность и только скромность — в том числе и в одежде! Помню, для школьного выпускного вечера я подготовила платье, накануне стала мерить, и папа решил, что оно слишком короткое — чуть выше колен. «Нет, моя дочь в таком виде перед людьми не покажется!» И все. Я — в слезы. Что делать? Ведь праздник-то уже завтра, и другого платья нет! Мама посмотрела на меня и на папу, ничего не сказала, взяла платье и ушла к себе в комнату. Там она распустила свою шаль, из этих ниток за ночь связала крючком кружева, которые пришила к подолу моего платья, тем самым удлинив его и очень украсив. Утром мама вручила мне, опухшей за ночь от слез, это платье.
Я была счастлива!
— Странно. А со стороны кажется, что ваша мать строже отца...
— Так ведь папа так строго обращался только с дочерьми. Со всеми остальными он был очень мягким человеком. Мама действительно куда жестче! Конечно, тут сказалась ее трудная жизнь, которая и закалила характер. Росла она одна, без родителей, в блокадном Ленинграде. Похоронила свою бабушку. Теперь, когда показывают по телевидению фильмы о блокаде, особенно кинохронику, мама всегда плачет. Часто говорит нам: «А ведь все это не передает и десятой доли того ужаса, который творился на самом деле!» На всю жизнь она запомнила ощущение страшного холода и постоянного голода. Остается только поражаться, как у девочки, выросшей в таких условиях, развился такой великолепный вкус во всем.
Прирожденная королева!
— Вашей семье наверняка завидовали. Вы это как-то ощущали?
— Я это понимала с самого детства. Мы с сестрой рано начали чувствовать, кому из друзей мы интересны сами по себе, а кому что-то нужно от нашей семьи. Удивительно, но, когда я начала жить в Америке, это чувство у меня пропало. Мне кажется, там никого не интересует, в какой семье ты родился. Главное, что ты сам из себя представляешь.
— Помните день отъезда за границу?
— Смутно. Это ведь произошло в 1974 году... Помню, правда, как мои одноклассники всю ночь провели на лестнице, чтобы нас рано утром проводить.
Мы с сестрой Леной ехали в надежде посмотреть мир. Но родители привезли нас в Швейцарию и на два года поселили в монастыре — в горах, с коровами. Было очень тяжело — без языка, без друзей. Мы скучали по общению с ними! Но вскоре жизнь у нас с сестрой наладилась. Мы поступили в Джульярдскую школу в Нью-Йорке, потом вышли замуж, родили детей.
— Вашу семью лишили советского гражданства и больше 16 лет не пускали на родину...
— После нашего отъезда папа позвонил друзьям, оставшимся в Советском Союзе, чтобы поздравить с Новым годом. Но не все готовы были с ним общаться. Помню, его очень удивил разговор со своим ассистентом, которому он помог стать доцентом консерватории. Папа ему позвонил, думая, что тот обрадуется, а услышал в ответ холодный голос: «Я с тобой разговаривать не буду».
С одной стороны, его можно было понять: все-таки папу объявили врагом народа, политическим гангстером — поддерживать такое знакомство было действительно опасно… И все же папе было очень больно. А когда родители вернулись в Россию, им показали рассекреченные документы КГБ. И папа тогда испытал настоящий шок — он и не подозревал, как много людей из его ближайшего окружения писали на него доносы. И в том числе этот самый ассистент. Он был вхож в дом. Помню, потрясающе помидоры консервировал и приносил нам. И при этом систематически стучал в КГБ. Систематически! Один из самых близких друзей! Родителям пришлось пережить много предательств... Мама до сих пор недоверчива, не любит общаться по телефону — сохранилась привычка с того времени, когда КГБ прослушивал разговоры...
— А отец?
Он тоже перестал доверять людям?
— Папа до конца жизни оставался очень открытым. Он мог пригласить в дом незнакомого человека с улицы. Мама этого очень не любила, но не перечила ему. Вспоминаю один забавный случай. Лет пятнадцать назад мы с моим первым мужем-французом приехали из Америки, где тогда жили, на Новый год к родителям, в Питер. И вот
31 декабря мы собираемся в гостиной за столом, я с мужем, сестра Лена со своим мужем, мама… Часов в десять вечера, наконец, открывается дверь и входит папа! Причем одет он примерно как наполеоновский офицер — в зеленом мундире с эполетами, в шляпе-треуголке, со шпагой… Это форма почетного члена французской Академии искусств, в которую папу избрали незадолго до этого.
Выглядел он очень эффектно! Мама с удивлением посмотрела на него и… ушла переодеваться, чтобы как-то соответствовать. Вскоре явилась в длинном вечернем платье. Казалось, на этом сюрпризы в этот вечер закончены. Но тут мой муж-француз, большой знаток вин, забраковал стоявшее на столе «Советское игристое», отказываясь признавать в нем шампанское. Сказал: давайте я схожу и найду другое, настоящее. Но он ведь не знает города, куда идти?! И тогда папа решил пойти сам. Вышел из дома как был — в этом самом мундире, при эполетах и шпаге. Но винный магазин был недалеко. Папа туда пришел, встал в очередь... И вдруг кто-то тычет ему в спину. Какой-то дядька в ушанке. Говорит: «Это ты, что ли, Ростропович?» — «Я», — признается папа. «Тогда пойдем со мной!» — заявляет мужик.
Оказалось, у него с женой конфликт из-за нашего семейства. Он — водитель такси, и лет за пять-семь до этого на 1 Мая подвозил мою маму. Рассказал об этом жене — не верит, обзывает его вруном. Мол, все знают, что Вишневская за границей живет. «И вот ты представляешь, что будет, если я сейчас скажу жене, что стоял в очереди с самим Ростроповичем, да еще в мундире Наполеона? Из дома выгонит! — подытожил мужик. — Поехали со мной, тут рядом, покажешься моей жене». А время уже 11 часов вечера. Мы — за столом, ждем. Куда папа делся?! В результате оказалось, что он поехал с этим таксистом куда-то в коммунальную квартиру. Жена открыла дверь и упала в обморок. Ее откачали. Они выпили. Потом папа привез их обоих — и таксиста, и жену — отмечать Новый год к нам… — А как ваша семья после вынужденной эмиграции вернулась в Россию?
— Впервые после выдворения из Советского Союза папу пригласили сюда в 1990 году выступить с Вашингтонским национальным симфоническим оркестром.
Отец согласился, но встал вопрос: кто с ним поедет. Лена боялась, все-таки никто не знал, чем это обернется. Мама говорила, что ноги ее не будет в СССР — обида на государство, на власть, была еще в ней жива. И тогда я сказала, что поеду с папой, поддержу его. В конце концов на поездку решилась и мама...
— Как вы узнали о страшном диагнозе отца?
— Папа позвонил мне в Америку в сентябре 2006 года. И как-то спокойно, даже весело сказал, что у него обнаружили онкологическое заболевание.
Я тогда еще подумала, что он шутит или это он сам себе навыдумывал. Он ведь никогда не болел. На моей памяти только однажды, в Канаде, у него была совершенно жуткая простуда. А так, Бог миловал, он был крепким человеком. Я, конечно, немедленно позвонила сестре. Она уже все знала. Лена тоже подумала, что это скорее всего какая-то ошибка. После этого папа на какое-то время на эту тему никому ничего не говорил. А в Новый год ему вдруг стало плохо, мама вызвала «скорую помощь». Дальше была клиника в Париже, где сказали, что ничем помочь уже нельзя и жить папе осталось неделю. Это все произошло настолько молниеносно, что мы вообще ничего не поняли! Мы привезли его в Москву. И здесь врачи онкологического центра продлили папе жизнь еще на три месяца. Он даже успел отметить свой 80-летний юбилей в Кремлевском дворце.
Он очень любил праздники, готовился к своему юбилею и держался большим молодцом. Только мы знаем, чего это ему стоило.
— В последние дни вам удалось быть рядом с ним?
— В больнице я была с ним и день и ночь. Будучи уже очень слабым, папа все время слушал музыку. В том числе свои записи. Особенно сонату Шуберта, где ему аккомпанирует на фортепиано Бенджамин Бриттен. Папа слушал, и у него текли слезы… Последнюю ночь я провела с отцом. Он был уже не в сознании. Но у нас все равно происходило общение. Я его чувствовала, понимала… Вы можете себе такое представить?! Сидела рядом с ним на стульчике, держала его руку и уснула. Просыпаюсь — а уже все… — Когда по телевизору показывали похороны Ростроповича, многие удивлялись: какая сила воли у Галины Павловны, даже не плачет!
— Но никто же не знает, сколько перед этим она выпила успокоительных лекарств.
Она держалась. А вот когда мы приехали после прощания на дачу, мама не смогла больше сдерживаться. Она закрылась в своей комнате одна, и оттуда донесся… даже не плач. Это был скорее крик. Или, вернее, — настоящий вой...
После смерти отца мама начала болеть. Она ведь тоже крепким человеком всю жизнь была — во всяком случае с тех пор, как излечилась от туберкулеза. А тут начались какие-то воспаления легких, еще что-то… И мы стали часто посещать клиники.
— Из-за этого вы и решили переехать в Россию?
— Маму нужно было поддерживать. К тому же в нашей семье встал вопрос: что делать с наследием отца? Например, с созданными родителями фондами — медицинским благотворительным и музыкальным. Сестра Елена, которая живет с детьми в Швейцарии, взялась управлять медицинским фондом. Ну а мне, чтобы заниматься музыкальным наследием папы, пришлось переехать в Россию. Это до сих пор дается непросто. Ведь мои сыновья остались в Америке. Младший Слава готовится поступать в колледж, а старший Олег учится в университете. Сейчас они оба стараются учить русский язык. Правда, жить в России пока не планируют. Ну а мне приходится разрываться. Например, это лето провела с детьми в Америке — так мама немного обижалась. Говорила, чтобы я скорее приезжала к ней. А когда я здесь — сыновья ворчат: мол, мы соскучились.
— Я знаю, вы осуществили мечту отца — учредили музыкальный фестиваль в Баку...
— Незадолго до своего ухода папа задумал провести музыкальный фестиваль в Баку. Ведь он там родился, и там до сих пор живет много его друзей. Но не успел... И вот папино желание осуществила я. В этом году в начале декабря пройдет уже VI Международный музыкальный фестиваль имени Мстислава Ростроповича. И, как всегда, приедут выступить прекрасные музыканты. Например, итальянский виолончелист Энрико Диндо, о котором папа говорил: «Из его инструмента звук льется, как прекрасный итальянский вокал». А еще великие тенора Марко Берти, Пьеро Джулиаччи и Бадри Майсурадзе. Дирижер Зубин Мета, которого представлять специально и не нужно, со своим оркестром. А также один из лучших мировых скрипачей Максим Венгеров с Английским камерным оркестром.
Знаете, когда я готовлю очередной фестиваль, то всегда чувствую рядом присутствие папы. Мне кажется, он мне подсказывает, кого пригласить, как все устроить. И на концертах такая аура особая рождается, как будто отец присутствует в зале, слушает. На самом деле из-за вечных гастролей он редко посещал выступления своих коллег-музыкантов. Но мне кажется, что теперь он наверстывает.
Подпишись на наш канал в Telegram