«После съемок Люся Гурченко ворвалась в вагончик к нашим женам и стала кричать: «Ну что, обсудили меня? Поиздевались? Наговорили гадостей?» Я страшно удивился, но потом понял причину этой странной агрессии. В Гурченко сидела генетическая ненависть к любой женщине. Но актриса она была великолепная!» — вспоминает Вадим Алисов, оператор, снявший культовые картины «Вокзал для двоих», «Жестокий романс», «Забытая мелодия для флейты», «Ширли-мырли» и многие другие.
— Войну я почти не помню.
22 июня мы уже были в Ашхабаде. Моя мама, актриса Нина Алисова, там снималась. А я с бабушкой и со старшей сестрой Ларисой находился при ней. Мама перетащила и свою родню из Киева — моих тетушек с детьми. Представляете, вся эта толпа питалась на одну мамину продуктовую карточку! Думаю, что выжили мы тогда во многом благодаря бабушке, Анастасии Ивановне Алисовой. Вот у кого была тяжелая судьба! Муж ее умер еще в 33-м году: поехал по деревням, чтобы поменять вещи на хлеб, и заразился тифом. Она осталась одна с пятью детьми, а потом еще мы на шею свалились. Но бабушка, всегда спокойная, невозмутимая, готовила свои «затирухи» из того, что было под рукой, и ухитрялась нас всех как-то накормить.
Мама уже сыграла Ларису в фильме «Бесприданница» и была очень популярной. Она могла «вытащить» любую роль. Например, в картине «Дурсун» мама играла колхозницу, знатного хлопковода. Ее героиня придумала новый способ собирать хлопок — не в руках держать, а в фартук складывать, от чего резко увеличилась производительность труда. Вот такой незатейливый сюжет. Но за эту роль мама получила Сталинскую премию!
А вот своего отца совсем не помню, он умер очень рано. Валентин Кадочников был режиссером и художником-мультипликатором, любимым учеником Сергея Эйзенштейна. Работал вместе с Александром Птушко, когда тот снимал «Золотой ключик», потом отец как режиссер сам снял сказку «Волшебное зерно». Недавно смотрели ее с внуком Артемом, удивлялись — как в то время можно было все это придумать!
Папа соединил актеров, кукол, животных и мультипликацию. Когда началась война, его вместе с другими кинематографистами эвакуировали в Казахстан. В 42-м году он сильно простудился, но его все равно отправили на заготовки саксаула. Это единственное дерево, которым можно топить печи в тех местах. Ни рубить, ни пилить его нельзя — слишком твердое. Саксаул разбивают молотом, превращая в мягкую труху, это кошмарная работа. Отец вернулся с заготовок совсем больным и через несколько дней умер. Мама в это время снималась в Армении. Когда там получили телеграмму о смерти отца, ей ничего не сказали. Режиссер боялся, что мама уедет и съемки остановятся. Мама смогла вернуться в Казахстан только спустя 10 дней после похорон отца, и даже могилу его не нашла, такая была неразбериха. От папы нам остались лишь несколько фотографий, альбом с рисунками, статья Сергея Эйзенштейна и поэма Владимира Луговского «На смерть Вали Кадочникова».
В 43-м мы вернулись в Москву.
Маму я практически не видел. Она была человеком-праздником, порхала по жизни — такой я ее запомнил. Нас с Ларисой мама очень любила, но ничего, кроме профессии, ее всерьез не интересовало. Нашим воспитанием занималась бабушка. Мама только выдавала ей некие суммы на хозяйство. Но проходило совсем немного времени, и часть денег мама забирала обратно, потому что ей не хватало на такси, например.
Для меня счастье в детстве — это прежде всего Новый год и елка, которую ставил у нас дома мой отчим Петр Николаевич Кузнецов, замечательный кинооператор. Он сам делал игрушки из картона, фольги, заботливо привезенной им откуда-то из Германии.
Отчим был человек творческий, рисовал просто фантастически. Но в основном на елку вешали конфеты и мандарины, которые появлялись только на Новый год. На празднование в нашу квартиру на Дорогомиловской улице собирались друзья родителей и их дети: Коля и Света Немоляевы, Паша Лебешев…
В нашу с сестрой жизнь мама не вмешивалась. Единственный раз это случилось, когда я провалился во ВГИК. Экзамены по специальности сдал на «отлично», а на истории СССР меня откровенно завалили. Действовала негласная директива — дети кинематографистов не должны учиться во ВГИКе. Династия сталеваров имела право на существование, а династия кинематографистов — нет. Короче говоря, мама позвонила знакомым, мне разрешили пересдать экзамен. Я получил пятерку.
Мне сказали: «С учетом предыдущей двойки балл у вас все равно непроходной». Надо было подождать, я бы поступил вольным слушателем, потом перевелся… Но в 17 лет я был страшно категоричен. Сказал: «Да пошли вы все!» — забрал документы и ушел. Устроился работать на телевидение, потом в один НИИ в киносъемочную группу. Затем пришел на «Мосфильм». На меня посмотрели и сказали: «Сын Нины Алисовой? Потаскай-ка рельсы». И направили в цех вспомогательной операторской техники. А в 20 лет мне уже учиться было некогда: я женился, родилась дочка... Короче говоря, ВГИК я окончил только в 37 лет, отучившись заочно. Но это было не важно. Я уже и так снимал кино — моим дипломным фильмом стал двухсерийный «Транссибирский экспресс», получивший Государственную премию Казахской ССР.
У этого фильма интересная предыстория. Сценарий «Экспресса...» написали Никита Михалков, Андрон Кончаловский и Александр Адабашьян. Никита и собирался снимать картину, но тут на «Мосфильме» разразился скандал. Руководство студии обвинило режиссера Рустама Хамдамова в том, что уже готовый материал его картины «Нечаянные радости» об актрисе немого кино Вере Холодной не соответствует сценарию. Работу приостановили. Закрытие незаконченной картины грозит серьезными неприятностями — лишением премий для всей киностудии, взысканиями и тому подобном. Проект предложили Никите Михалкову. Никита согласился, ушел с «Транссибирского экспресса», забрав оператора Лебешева, и снял свой
Но у киношников есть такое правило: уходишь с картины, найди достойную замену. В качестве режиссера Никита предложил Эльдора Уразбаева, а мой друг детства Паша Лебешев — меня как оператора. У Паши чутье было замечательное. Он знал, что я очень хочу снимать кино, значит, выложусь на сто процентов. Профессионал сделает хорошо, но с «холодным носом» — то есть по накатанной пойдет. А картина требовала особого подхода: революционный детектив, даже триллер, — такого еще не было. В Казахстане к фильму проявляли интерес на очень высоком уровне. Однажды председатель госкино республики позвал Никиту Михалкова и деликатно намекнул: «Понимаешь, Никита, мы же казахское кино делаем. И при чем здесь Алисов? Режиссер у нас — казах Уразбаев. Художник — казах Карсакбаев...» Никита, не дослушав, перебил: «Ну, найдите еще 20 раздолбаев, пусть они вместо Алисова снимут вам кино».
Туго приходилось, когда приезжало начальство и по восточной традиции накрывались шикарные столы. А в застольях этих всегда существовал принцип – напоить неугодного человека, превратить его в грязь, а потом сказать: «Да кто ты, собственно, такой есть?» Я это знал, поэтому в определенный момент говорил: «Все, больше не пью». — «Даже за товарища Брежнева?» — «Даже за него».
Профессия оператора вторична. Мы, как невесты на выданье, сидим и ждем, когда нас выберет режиссер. И я ждал. Мне повезло. Мой друг, кинооператор Володя Нахабцев, решил уйти от Эльдара Рязанова, с которым работал много и плодотворно.
Может, захотел, как герой Евгения Леонова в «Зигзаге удачи», «снимать поток жизни». Может, устал, потому что Эльдар Александрович очень давит своим авторитетом. В качестве замены Володя предложил меня. «Этого пижона?» — удивился Рязанов. Но Володя настаивал: «Да не обращайте внимания. Главное, что он человек толковый!» И жена Эльдара Александровича, Нина Скуйбина, с самого начала была за меня. Рязанов согласился.
Я уже работал в его фильмах, был ассистентом Нахабцева в «Зигзаге удачи», «Иронии судьбы», «Гараже». Рязанов меня прекрасно помнил, но не представлял, что я могу быть оператором-постановщиком. На «Иронии судьбы» я делал кинопробы! В тот день на роль Нади пробовалась Светлана Немоляева. Рязанов сказал: «Так, в этой сцене поедем на тележке».
Мы снимали очень примитивной видеокамерой. Погрузились, едем, Эльдар Александрович лежит у меня на плече и смотрит в маленький монитор, я то наезжаю, то отъезжаю. От волнения у меня дико тряслись руки, и дрожь, естественно, передалась на камеру. Рязанов удивился: «Какая интересная аппаратура! В зависимости от состояния актеров цвет лица меняется». А все дело было в плохой электронике: любое движение — и лицо актера становилось то свекольным, то белым, то черным.
Съемки «Иронии судьбы» уникальны. Например, скромная квартира Нади на самом деле — 600 квадратных метров мосфильмовского павильона. Впервые в нашем кино мы снимали одновременно с трех камер. Это очень сложно: нужно так выстроить кадр, чтобы они не пересекались, чтобы актеры спокойно существовали в этом придуманном пространстве, работая на три камеры одновременно, как на арене цирка.
Приходя на площадку, Рязанов всегда четко знал, кого, как и зачем он будет сегодня снимать. И все помнил: например, мог сказать монтажеру по поводу какой-нибудь сцены: «Мягкова возьмешь из первого дубля второй камеры, а Брыльску — из третьего первой».
Ни до, ни после нашей совместной работы с такими режиссерами, как Рязанов, я не сталкивался, хотя сотрудничал со многими профессионалами. Он особенный. Приступая к новой картине, Эльдар Александрович составляет список актеров, кого хотел бы снимать: на эту роль — Грегори Пек, на эту — Питер Устинов, героиня — Одри Хепберн. И говорит ассистентам: «Ищите». Конечно, это не всерьез, но Рязанов определяет некие высоты, к которым надо стремиться.
С ним невозможно спорить. Я как-то попытался это сделать, и он сразу поставил меня на место: «Ты со мной не спорь! Я — член Союза писателей».
Рязанов мог быть жестким, даже мстительным. Я помню, как начинался его роман с Ниной. Она везде его сопровождала, ездила в экспедиции. А советская власть этого не приветствовала. Людям, официально не состоящим в браке, запрещалось жить в одном номере гостиницы. Они снимали разные номера, но жили, естественно, в одном. Когда в феврале мы приехали в Ленинград, на натурные съемки «Иронии судьбы», там не оказалось снега. По этому поводу Рязанов устроил разнос нашему администратору Грише. А что сделаешь? Гриша же не Господь Бог. Но тут он разозлился и позволил себе непростительную вещь: «Эльдар Александрович, а я вот сообщу куда следует, с кем вы живете…» — «Что-о-о?!» — взорвался Рязанов.
Ну как можно сказать такую гадость влюбленному человеку? После этого Гриша на картине не работал. Через какое-то время его не стало и на «Мосфильме».
На картине «Гараж» собрались очень неглупые люди, хотя об актерах редко такое можно сказать. Умнейший Валя Гафт. Ироничная, острая на язык Ия Саввина. Эрудированный, остроумный Жора Бурков, хотя и большой разгильдяй, любитель выпить. Бурков мне как-то сказал: «Понимаешь, я — не алкоголик, потому что я пью, но ни про кого не говорю гадостей. Просыпаюсь утром и ни перед кем не виноват». На съемках он сильно проштрафился. Рязанов терпеть не может пьяных на площадке, а тут после обеда несколько актеров появились подшофе.
Дело было 23 февраля, и подозреваю, что подбил отметить праздник как раз Бурков. В этот день должны были снимать сцену, когда чуть было не произошла драка. Но в кадре они реально подрались: Слава Невинный, Фарада, Веденкин, Брондуков, Жора. Когда Рязанов скомандовал: «Стоп!» — было ясно, что все это отвратительно и материал пойдет в корзину. Как ни странно, режиссер отнесся к этому происшествию иронично. Просто сказал, что эпизод придется переснимать в другой день.
Однажды, уже после «Гаража», я встретил Жору на улице. Он рассказал, что сейчас во МХАТе репетирует пьесу «Волоколамское шоссе» про подвиг 28 панфиловцев. «А кого ты играешь?» — спрашиваю. «Как это кого? Генерала Панфилова!» Обиделся, что я не увидел его в главной роли.
Ставил спектакль Всеволод Шиловский, он сложный, жесткий. Все актеры на Севу обижались. Но они же люди подневольные, ничего сказать не могут. И тогда на сцену вышел Жора и произнес: «Сева, если ты будешь продолжать хамить, я сдам Москву».
На картине «Вокзал для двоих» я познакомился с Людмилой Гурченко. С Люсей, как она попросила себя называть. Гурченко вновь работала с Рязановым после большого перерыва. Сценарий у нее был исчеркан пометками и замечаниями. Она специально изучала, как работает официантка, ее обязанности, походку и «реверансы» перед посетителями. Я стремился к тому, чтобы она выглядела в кадре именно так, как ей хотелось. Мы подружились. Вместе с женой приходили к Люсе домой, и она с огромным удовольствием демонстрировала нам свои тряпки.
Показывала наряды, которые сшила сама «на коленке», какие-то уникальные кружева. С Ниной, женой Эльдара, Люся тоже была в прекрасных отношениях. Тем более дикой для меня оказалась ее реакция на один незначительный эпизод. Как-то моя жена и Нина Скуйбина, дожидаясь нас с Рязановым, смотрели в тонвагене (автомобиль для перевозки съемочной техники. — Прим. ред.) на мониторах, как проходит съемка. После окончания съемок к ним заскочила Люся и стала кричать: «Ну что, обсудили меня? Поиздевались? Наговорили гадостей?» Я страшно удивился, но потом понял причину этой странной обиды и агрессии. В Гурченко сидела какая-то генетическая ненависть к любой женщине. Помню, как она вернулась с Таити. В этой стране чуть ли не самые красивые в мире женщины.
Но когда я ее спросил о впечатлениях, Люся ответила: «Б?ольших уродин я в жизни не видела!»
На «Вокзале для двоих» я был полон энтузиазма. Однажды вместе с Рязановым и директором картины Лазарем Наумовичем Милькисом мы обсуждали эпизоды, где герой Басилашвили приходит в деревню к героине Гурченко. Помните? Потом они бегут в лагерь, опаздывают, кругом холод, мрак и снег по пояс. Рассказываю, что хотел бы снимать в Мончегорске, это в районе Мурманска, потрясающие места — лесотундра, сопки, покрытые редколесьем. Я говорю: «Туда надо ехать». Рязанов переглядывается с Милькисом, и тот устало произнес: «Вадик, лесотундру снимем под Москвой, в Лыткарино». И оказался прав — вышло очень правдоподобно.
Моя самая любимая картина — «Жестокий романс». Может, потому что в роли Ларисы когда-то снималась мама. Я знаю, что Рязанов еще до начала съемок раза два очень внимательно посмотрел старый фильм Протазанова. Потом позвонил маме и спросил, не будет ли она против, если новую экранизацию «Бесприданницы» снимет ее сын. Естественно, мама оценила этот жест вежливости Эльдара Александровича. К моей работе мама всегда относилась одинаково: все, что я делаю, — гениально!
Атмосфера на картине была прекрасная, может, поэтому и фильм получился. Не помню, чтобы позже испытывал что-то подобное. После смены Никита Михалков собирал всех желающих поиграть в футбол, потом
В общем, шла насыщенная разгильдяйская жизнь. Рязанов в этом не участвовал. Вне съемочной площадки он был недосягаем. Однажды я ему рассказал, что мы играем в футбол, а он меня отругал: «С ума сошел, да? Зачем тебе футбол? Если ты себе ногу, например, повредишь, как станешь работать?»
Разошлись мы с Рязановым из-за моего жлобства. И случился наш развод на картине «Небеса обетованные». Мы выбрали места для съемок, поговорили о том, как снимать. На дворе июнь, а работа планировалась только на сентябрь. И тут мне позвонил Шиловский: «Старик, есть предложение: за две недели делаем фильм и получаем бабки!» Соблазнительно, конечно, я не смог отказаться. И мы очень быстро сняли фильм «Аферисты» с участием потрясающих Нины Руслановой, Стаса Садальского, Льва Борисова.
Рязанов все время интересовался: «Где же Алисов?» Ему говорили: «Болеет». — «Так болеет, что даже позвонить не может?» Наконец я появился. Врать не стал. «А я знаю, — говорит Рязанов. — И где снимал, и что. Теперь ты закончил? Будешь работать со мной?» — «Конечно, только я приеду за неделю до съемок. Мне Толя Эйрамджан предложил снять «Мою морячку», — совсем обнаглел я. Думал, сразу выгонит. Но Рязанов удивил: «Ладно, и это тебе прощу». Но тут уж я сам не выдержал: «Эльдар Александрович, это вы сейчас так говорите. Но потом за то, что я вам диктовал условия, со свету меня сживете». Рязанов улыбается: «Конечно!» — «Поэтому, если вы найдете другого оператора, пожалуйста. Нет — я с радостью продолжу с вами работать». Он взял Леонида Ивановича Калашникова. Но кошка тогда между нами пробежала.
Хотя мы еще раз встретились на фильме «Андерсен. Жизнь без любви». Но атмосфера была тяжелая. Рядом с Рязановым уже не было Нины, она умерла в 1994 году. А Нина всегда успокаивала его, создавала вокруг ауру доброты и прощения...
Я до сих благодарен судьбе, что она сводила меня с такими великими людьми, сейчас особенно часто вспоминаю маму. Мне очень приятно, что я успел с ней поработать на картине «Ширли-мырли». Владимир Меньшов предложил: «А давай пригласим Нину Ульяновну!» И она, знаменитая актриса, спокойно согласилась на маленький эпизод в филармонии, где ее партнером выступил Всеволод Санаев. Это одна из последних маминых ролей в кино. Мама всегда держала форму.
Занималась зарядкой — два часа утром. Потом сама готовила себе кашу, делала чай. Горячий чайник у нее всегда стоял на плите. Почему-то я тоже люблю, чтобы полный чайник всегда стоял на плите. Мама была непритязательна в еде, всем довольна и почти всегда в кого-нибудь влюблена — и это в ее-то возрасте!
Я вот не унаследовал ее счастливого, легкого отношения к жизни. С грустью оглядываюсь назад. У меня совсем не осталось друзей, которым я мог бы позвонить и сказать: «Старик, приходи ко мне, выпьем, поговорим…» И женщин, с которыми я был дружен, тоже больше нет. Семь лет назад не стало мой жены. Людмила не была связана с кино, она работала в торговле. Но всегда очень помогала мне, любила и привечала всех моих приятелей, а они любили ее. С моей нынешней женой Наташей мы знакомы давно.
Хотя никогда вместе не работали, но между нами всегда чувствовалась взаимная симпатия. Наташа Александрова — замечательный художник по костюмам. Я считаю, что документальная достоверность в фильме «Холодное лето пятьдесят третьего...» — это и ее заслуга. Пять лет назад мы случайно столкнулись в Новороссийске, договорились о встрече в Москве и с тех пор не расстаемся. Я по-прежнему работаю, снимаю сериалы. По приглашению Вадима Ивановича Юсова преподаю на операторском факультете во ВГИКе, делюсь своим опытом, воспоминаниями. Смотрю: студенты слушают и вроде бы не засыпают. В конце концов, фильмы делятся на хорошие и плохие, другой градации не существует. И им говорю: «Оператор может загубить хорошее кино, но спасти плохое он не в состоянии. Пусть вам повезет с режиссерами!»
Подпишись на наш канал в Telegram