«Много лет назад, когда я приехала в Египет первый раз, меня повезли к пирамидам и cфинксу. Никаких оград и искусственного освещения там еще не было. Пустыня, ночь, полная луна, ползают скарабеи. Все, как тысячи лет назад. И вдруг я ощутила счастье бытия как такового. На этом месте стояли Клеопатра и Наполеон. А сейчас стою я. И когда меня не станет, кто-то другой будет стоять у этих вечных пирамид… Жизнь бесконечна…»
— Когда жизнь переваливает за вторую половину, иногда возникает желание вспомнить все с самого начала...
— И каким было первое воспоминание?
— Очень ранним.
Мне где-то полгода. Котлас, деревянный дом, где много коммунальных комнат. Меня берут на руки незнакомые женщины, несут в свою комнату и сажают на грудь раненому на войне солдату, чтобы подбодрить его, вернуть интерес к жизни. И все это я помню и осознаю. Мне могут и возразить: мол, такой крошечный ребенок ничего не может помнить, ему это рассказали. Но в том-то и дело — никто не рассказывал…
— Но Лев Толстой помнил себя в младенчестве. Возможно, и другие способны помнить себя в очень раннем возрасте.
— Есть еще одно воспоминание, немного странное. Каждый Новый год я ждала подарка и его получала — в ботиночке лежала шоколадка. А однажды подарок был другой: какие-то люди, узнав, что здесь живет маленький ребенок, принесли елку. И я не понимала, зачем в доме дерево. Никакого восторга от той елки не получила. Испытала только недоумение и волнение. Больше никогда в детстве у меня не было елки. Мы с мамой жили бедно и не могли себе это позволить. Когда я училась в седьмом классе, в театре, где служила мама, умер актер. В гробу его обложили еловыми ветками. С тех пор в моем сознании запах елки связан с похоронами. Став мамой, я начала украшать елки для Юли, но всегда с трудом это переносила. Очень обрадовалась, когда в продаже появились искусственные елки, стала наряжать их. А пять лет назад у меня появилась дача. Там растет прекрасная голубая ель.
На Новый год мы с Володей, Юлей, ее мужем и внуками ее украшаем. Наконец-то в зрелом возрасте я испытываю от живой новогодней елки огромную радость без примеси грусти и тревоги!
— Какие еще воспоминания хранит ваша память?
— Когда я была маленькой, мы жили в доме возле остановки трамвая. Однажды на остановке появилась женщина с лоточком, которая продавала конфеты. Увидев обилие этих конфет, я решила с ней подружиться. И вот все дети бегают вокруг дома, а я стою, налаживаю отношения и очень надеюсь, что меня угостят. Я «дружила» с ней три дня. Потом поняла, что конфет не видать. И подумала, что, если незаметно возьму одну штучку, женщина, возможно, не заметит.
Дождавшись, когда она отвернулась, я одну конфетку утащила и быстро съела. Я убежала подальше от этой женщины и больше не могла к ней приблизиться. Когда выхода не было, я с красными ушами пробегала мимо. А она меня окликала: «Верочка, я по тебе скучаю, что же ты не подходишь?» И мне было ужасно стыдно. Казалось, она знает о краже.
Всех детей учат: нельзя говорить неправду и брать чужое. Но не всегда это удается... У нас в школе на подоконнике посадили зеленый лучок. Он пустил перышки. И вот в один из дней мы договорились с мамой пойти в кинотеатр на фильм. Она меня там ждала, пока я дежурила в классе после уроков. Я была одна, мой взгляд упал на лучок, и я подумала: «Ведь он же для того, чтобы его съесть?» Оторвала одно перышко и съела. Делать это строго запрещалось. От осознания совершенного плохого поступка в кинотеатре меня весь сеанс рвало.
— Какая тонкая душевная организация.
Другой бы съел не одно перышко, посмотрел с удовольствием кино, а на следующий день вообще о поступке забыл…
— А я до сих пор не ем зеленый лук… Это я рассказываю вам все свои позорные истории. Вот еще одна. Мы с мамой жили в Кривом Роге. Катастрофически трудное время. По какой-то причине целых девять месяцев на Украине не платили зарплату работникам культуры. А рабочим платили. И мама была вынуждена устроиться под чужой фамилией в пошивочный цех. Пришивала пуговицы, обметывала петли, получала сущие копейки, и на них мы как-то существовали. Ели скудно, черный хлеб с подсолнечным маслом считался лакомством.
А мне хотелось сладкого. Я мечтала о мороженом! Однажды заметила у мамы открытый кошелек и вытащила рубль. Купила мороженое. Пошла в скверик, где росли постриженные в виде ваз деревья, спряталась за них и съела. Вкуса не почувствовала, потому что заглатывала огромные куски. Казалось, меня обязательно заметят. Но этого не произошло. На следующий день опять взяла рубль и купила мороженое. Дома мама встретила меня вопросом: «Ты не брала денег из кошелька?» Свой ответ не помню. Запомнила только, что очень горько плакала мама. В ее слезах было все, в том числе и боль от того, что она не может купить сладкое.
— Конечно, послевоенное детство нелегкое...
— Ну, вот только не нужно думать: «Бедный ребенок!» При всех трудностях ребенок был счастлив.
Потому что любое детство счастливое, если, конечно, рядом нет пьющих родителей.
— Гете за всю свою долгую жизнь насчитал всего 7 минут абсолютного счастья… Сколько таких минут было у вас?
— У меня их меньше. Самое яркое ощущение испытала, поступив в Школу-студию МХАТ. Учиться там я мечтала. Мама была актрисой провинциальных театров, и я тоже хотела связать свою жизнь со сценой. Когда увидела свою фамилию в списках, это был восторг, эйфория, ликование. Лил летний дождик, и мы с другими девчушками сбросили туфельки и бежали босиком по улице. Студентами мы очень много трудились. Хотели все знать, боялись что-то упустить. Когда у выдающейся актрисы Алисы Коонен спросили, как воспитывать молодых людей, она ответила: «Никак.
Просто поместите их в талантливую среду». Нам повезло, мы росли в талантливой среде. Не так давно открылись «Современник» и «Таганка». Молодые Евтушенко, Ахмадулина, Вознесенский, Рождественский читали свои стихи в Политехническом институте и у памятника Маяковскому. А Высоцкий со своими песнями, а Твардовский с «Новым миром»! Прекрасная пора. К сожалению, сейчас не время культуры. Сейчас время нанотехнологий… И зритель изменился. Он закрыт, отстранен. При этом остро чувствует фальшь. Чтобы его завоевать, нужно разорвать сердце на части. Если этого нет, хорошо воспитанный зритель скажет: «Хорошо, спасибо». Даже поаплодирует. Но, выйдя из театра, он забудет вас. А наша задача — разбудить его эмоцию и вернуть в мир чувств, может быть, даже заставить заплакать — это иногда так нужно в наш суровый век.
— В Театр Пушкина вы пришли после института в 1965 году, и сразу на главные роли.
И до сих пор ведете репертуар.
— Да. В целом в театре у меня все сложилось удачно. Хотя не всегда было комфортно в нем существовать. Театр — интрижистое место. Я в этом смысле пас, меня так мама воспитала. Как и я, она была актрисой, сама страдала от интриг, но всегда говорила: «Ты должна оставаться благородным человеком и быть выше этого». И я была выше и в интригах не участвовала. А они плелись вокруг. Случалось всякое: например, предлагает режиссер главную роль, а потом узнаю, что в спектакле не занята. Встречаю ведущую актрису, очень хорошо ко мне относящуюся, она качает головой: «Как жаль, Вера, что вы на год уходите из театра». Говорю: «Я?!
Как?!» — «Нам сказали, что вы все это время будете сниматься». Чтобы отвоевать роль, обо мне придумали небылицу… Болтали, что у меня какое-то дикое количество любовников, что со всеми режиссерами я была в близких отношениях. Это становилось предметом моих больших переживаний, но я не знала, как бороться. Сейчас считается, если нет какой-нибудь интрижки, надо быстренько что-то придумать, потому что это мощный пиар. А я до сих пор помню, как переживала, когда после картины «Зависть богов», где мы с Анатолием Лобоцким играли страсть, стали писать (в 2000 году уже была желтая пресса), что у нас роман и я увела его из семьи. Переживала, но не пыталась оправдаться и ничего не доказывала. Просто, как и прежде, много работала.
— Неужели никогда не было простоев в театре?
— Были, конечно. Я даже два раза хотела Театру Пушкина изменить — была возможность уйти во МХАТ и Театр имени Маяковского. Но я не сделала этого. В театре у каждого своя ниша, и нужно либо начинать с «кушать подано», что приемлемо в юности, либо, если ты зрелый артист, выталкивать кого-то из его ниши и занимать чужое место. Я на такое не способна. Так что, поразмыслив, осталась в родном театре и ни минуты не пожалела об этом. В целом мне комфортно работалось со всеми режиссерами. Например, период, когда театром руководил Роман Козак, стал для меня очень счастливым. За девять лет я выпустила семь премьер. И каких! Среди авторов Беккет, Цветаева, Моэм, Островский, Вуди Аллен. Для актрис моего возраста трудно подобрать репертуар, так что это чудо. Сейчас, когда после смерти Козака руководить театром стал Евгений Писарев, у меня тоже появляются новые работы.
Недавно вышел спектакль по пьесе Альберта Гурнея «Любовь. Письма». Его поставила дочь Юля к моему юбилею. Мы играем вдвоем с мужем.
— Если в театре у вас все хорошо сложилось с самого начала, то в кино достойных ролей вы ждали долго. Как думаете, почему?
— Все театральные режиссеры пользуются популярностью артистов, но не любят, когда они снимаются, это отвлекает от репетиций, от процесса. Вот Борис Равенских, который взял меня в театр после института, не отпускал артистов на съемки. Какие-то роли упущены из-за этого. А какие-то — из-за моего характера. Вот, например, мне, молодой артистке, предложили главную роль в двухсерийном фильме. Прочитала сценарий. Кошмар. И я сказала «нет». Мой отказ поверг мужа в ужас.
Он считает, что нужно всегда ввязываться в драку.
— Конечно, ведь, может, что-то и выйдет…
— Нет, это не мой характер. Я не понимаю, как можно ввязаться в драку, если ты не уверен в этом вареве. Почему я должна в нем вариться? Оно мне не понравилось, зачем же я скажу «да»? Я не умею льстить… Словом, отказывалась частенько, поэтому Володя называет меня «Человек по имени Нет».
— Была одна голливудская комедия про человека, который на любое предложение все время говорил «да». Мне кажется, Владимир Валентинович именно так и поступает.
— О, муж как раз из категории людей по имени Да.
Он говорит: «Судьба же протягивает руку!» И почти на все соглашается. В общем, трудно найти более разных людей, чем мы с Володей. Из-за этого порой так же горячо, как в юности, выясняем отношения…
— Но, может быть, за то время, что вы вместе, как-то друг друга изменили?
— Никак. В следующем году будет 50 лет со дня нашей свадьбы. Можете себе представить, все равно никак! На Украине говорят: «Бачили очі, що купували». Человека изменить нельзя. Меньшов остался таким же, каким был в 20 лет. Очень открытый. Он расскажет все про себя, про меня. Примет полный дом гостей, притащит продуктов, приготовит, угостит. Если бы не он, никому бы не удалось пробиться ко мне в дом. Я даже по телефону с друзьями долго разговаривать не могу.
— Одиночество у вас в крови?
Откуда это?
— Возможно, одиночество в детстве сформировало мой характер. Чувство одиночества со мной с самого рождения. Я очень многие вещи должна была преодолеть одна. Папа очень рано умер, мне было три года. Мама много работала. Я оставалась дома. Что такое совсем маленький ребенок дома один? Мышей боялась. Мама меня учила: «Топни ножкой, она и уйдет». Я топаю, она не уходит — мышь понимает, что для нее я не угроза... Болела малярией и должна была по часам пить акрихин, очень горькое лекарство. И я самостоятельно следила за стрелочкой часов, чтобы принять его вовремя. Очень много в детстве была одна. О чем-то размышляла, фантазировала, играла сама с собой и не представляла, что может быть по-другому.
Конечно, это осталось на всю жизнь. Как-то были с антрепризным спектаклем в Израиле на гастролях. Пришли с артистами в монастырь, где служат монахи, дающие обет молчания. А Ольга Аросева и говорит: «Из нас, наверное, одна Алентова смогла бы жить в этом монастыре…» Я действительно могу очень долго молчать. Прошлым летом улетела одна отдыхать на две недели на Майорку. Там не было русских. И я все это время ни с кем не разговаривала. Учила текст новой роли. Прекрасно провела время…
Я закрытый человек. На какой козе ко мне подъехать, люди не знают. Не легкий человек, скажем прямо. Не подарок для журналистов. Да и для близких, наверное.
— Что нужно делать, чтобы на протяжении многих лет сохранить любовь?
— Любовь нельзя хранить. Она или есть, или нет… Это же живое чувство, оно растет. А иногда убывает. А иногда выясняется, что ты ошибся. Всякое в жизни бывает… Но если чувства есть — не важно, любовь это или, допустим, дружба, — внутри рождается желание сделать приятное для близкого. Например, придумать сюрприз, развеселить. Недалеко от нашего дома открылся замечательный магазин парадоксов, где можно приобрести смешные подарки. Внуку-подростку я купила там смешную шапочку с надписью «Выношу мозг». Это как раз про него сегодняшнего. Для мужа нашла повязку на рукав с надписью «Гений» — в нашей семье много смеха и юмора. Когда ничего подобного нельзя было приобрести, делали что-то сами.
Например, клеили с Юлькой к праздникам коллажи из разных фотографий и газетных вырезок, придумывали смешные стихи. Если тебе противен человек, не будешь ты для него придумывать ничего. Понимаете? А если любишь, хочется, чтобы у него зажглись глаза! Помню, как везла Володе из Австралии кассету «8» Феллини. Этот фильм у нас нельзя было купить, а Володя очень его любил. Поэтому я на другом континенте всех напрягла, и мне эту кассету достали. Как же муж был счастлив! Это его любимый фильм.
Володю долго за границу не пускали. А потом он тоже стал ездить. Мои с Юлькой размеры он четко знал и делал покупки с большим вкусом. Он, как всякий мужчина, терпеть не мог магазины, но преодолевал себя и шел выбирать красивые вещи. Володя ведь знал, что мы с дочкой будем очень рады, у нас в стране ничего нельзя было купить.
Прошло время, но даже сейчас он спрашивает, что мне привезти. Когда мужчина покупает подарки не 17-летней любовнице, а жене, с которой он прожил всю жизнь, это дорогого стоит.
— О чем вы можете сказать: «В моей жизни произошло чудо»? Или вы не мыслите такими категориями?
— Почему же? В моей жизни много чудес. Что дожила до своих лет. Что у меня хорошие отношения с дочкой, внуками, зятем, ведь во многих семьях это предмет большой боли… Чудо, что я встретила Володю и вышла за него замуж.
— Как вы нашли друг друга?
— Мы учились на одном курсе Школы-студии МХАТ. Много общались. Он был невероятно эрудирован.
Очень горячий, интересно мыслящий молодой человек. Вначале мы с ним дружили, а потом началась любовь. Мы поженились на втором курсе. Преподаватели были в ужасе. Они делали на меня ставку, а Володю считали бесперспективным. Я же всегда безоговорочно верила в его талант. Когда после окончания Школы-студии МХАТ Володя решил поступать во ВГИК на режиссерский факультет, он оставил Михаилу Ромму, у которого хотел учиться, свои работы, чтобы тот посмотрел. А сам уехал в ставропольский театр — его туда пригласили. Я должна была позвонить Ромму через месяц. Набираю номер, говорю: «Михаил Ильич, я жена Володи Меньшова». — «Какого Володи Меньшова?» — «Как, вы не помните Володю Меньшова?!» Видимо, в моем голосе было столько отчаяния и веры в его способности, что Ромм сказал: «Приходите». Он высоко оценил работы Володи и даже принял его на второй курс.
Добился, чтобы специально для него выделили дополнительное место, которое назвал «аспирантура по режиссуре». Когда мы с Володей были молодые и бедные, часто ходили к Михаилу Ильичу в гости, и он не просто вел с нами интересные беседы, но еще и подкармливал. И другие подкармливали… Для нас это было чудом. Мы очень трудно жили. Бедствовали семь лет. Я жила в общежитии Театра Пушкина, Володя — в общежитии ВГИКа. Ничего не изменилось, даже когда родилась Юленька. Маленький ребенок плакал, я стеснялась и переживала, что мешаю людям. Мечтала, что у нас появится хотя бы восьмиметровая комната в коммуналке. Всем соседям по общежитию такие комнаты давали, а нам никак. Когда Юле исполнилось три года, мне пообещали комнату. А потом женщина, которая там жила, позвонила и сказала: «Вера, приходили люди со смотровым ордером!
Комнату отдают им». Я бросилась к директору театра, он сказал: «Беги в управление культуры». Побежала. Там сидела женщина, звали ее Наталья, ни фамилии, ни отчества теперь уже не помню. И я заплакала: «Вы понимаете… Я очень прошу… Ну дайте мне хоть что-нибудь, потому что я очень устала!» И она вдруг сказала: «Вам положена двухкомнатная квартира. Пишите заявление». Написала, отдала ей бумажку и ушла со слезами, уверенная, что никакого жилья не светит. Через год я получила двухкомнатную квартиру! Что это? Чудо! И в театре на меня смотрели косо, потому что все получали комнаты в коммуналках, а мне дали отдельное жилье.
Квартирный вопрос был решен, финансовый тоже — Володя начал сниматься, и в семье появились деньги.
Казалось бы, жить и радоваться. Но мы оба в этот момент ощущали страшную усталость. Наступил предел. Нам казалось, чувства прошли. И мы расстались. Оба пытались устроить личную жизнь. Но все было не то. Наша любовь с Володей была такой горячей и чистой, что ни в какое сравнение не шла с тем, что потом предлагали другие. Я поняла, что любовь не умерла, она просто устала. Мы воссоединились спустя четыре года. И это тоже чудо, потому что могли бы развестись и всю жизнь быть друг без друга несчастными…
Чудом было то, что фильм «Москва слезам не верит», за который мужа побивали камнями критики и коллеги, получил «Оскар»! Мы, конечно, не понимали всего масштаба этой премии, а больше радовались тому, что восторжествовала справедливость. Ведь Володе было совсем тяжело. Он дошел до того, что всерьез думал: «Господи, зачем я это снял?»
А сегодня этот фильм знает и любит не только старшее поколение, но и молодежь, так что наша жизнь на какое-то время продлена… У меня счастливая судьба.
— Я заметила, что вы часто произносите слово «судьба». Откуда это? Ведь у людей, выросших в советское время, популярной была позиция: человек сам кузнец своего счастья.
— А как его ковать, счастье?.. Взять хотя бы театр. Мне кажется, я знаю там все. Но и при этом не застрахована от провалов! Сколько бы ни было регалий и наград, неудача и удача идут рядом. Кстати, многие считают меня сильной именно из-за ролей, которые сыграла.
— А разве в жизни вы другая?
— Конечно! Я разная. Все люди в чем-то сильные, а в чем-то слабые. Вот я, например, умею вязать, шить, держать в чистоте квартиру, сделать уютным любое жилье, даже гостиничный номер. А готовить не умею вообще! Когда я делаю покупки, с меня можно взять любую сумму, я не знаю, что сколько стоит. Я о себе давно поняла, что к жизни не очень приспособлена… Где-то прочла одну историю. Пожилого священника спросили, что он может сказать о людях. Ведь у него такая длинная жизнь, многие к нему приходили, каялись, просили отпустить грехи. И он сказал: «Взрослых людей нет». Как же это точно!.. Действительно, я не сильно изменилась с тех пор, когда мне было 5, 10 или 30 лет. И сейчас у меня так же открыта душа, я так же обижаюсь и плачу, если мне сделали больно. И так же мне хочется быть понятой и любимой.
— Сейчас многие начинают интересоваться своей родословной, пытаются восстановить генеалогию. Вы знаете, кем были ваши предки?
— Еще в детстве выспрашивала у мамы, но получала какие-то невнятные ответы. О своих предках узнала совсем недавно, когда готовилась программа «Моя родословная». Как оказалось, у меня в роду было четыре поколения священников. У отца моего деда был огромный приход. Его отец, мой прапрадед, служил священником, и прапрапрадед тоже. И родной брат моего деда окончил Санкт-Петербургскую духовную академию, был пострижен в монахи и рукоположен в иеромонахи в Свято-Успенской Почаевской лавре. Состоял в братии Данилова монастыря. В 1937 году был возведен в сан архиепископа Тамбовского и Мичуринского, а в 1938 году его расстреляли. Теперь епархиальная комиссия в Тамбове ведет работы о новомучениках для предоставления их в Синодальную комиссию по канонизации.
Там уже будет рассмотрен вопрос о причислении владыки Венедикта Алентова к лику святых… А еще я узнала о происхождении фамилии. В христианские времена слово «алетейя», происходящее от имени греческой богини Афродиты Алентии, на русский переводится как «истина» и встречается в Библии более 120 раз. Поскольку мужчины из моего старшего поколения были священниками, то родоначальник семьи Алентовых, скорее всего, выбрал фамилию, когда читал Священное Писание.
— То, что вы узнали о своем роде, помогло разобраться в себе?
— В каких-то вещах, пожалуй. Например, я не воспринимаю второго или третьего мужа своей подруги или очередную жену знакомого.
Всегда их соединяю мысленно только с первыми. Думаю, во мне генетически от предков-священников заложено понимание: один брак на всю жизнь — это правильно.
И еще, поскольку мне было три года, когда умер папа, мама часто повторяла: «Бог сироту не обидит. Он любит сирот». И теперь мне иногда кажется, что на небесах кто-то думает обо мне, раз в жизни я получила так много радости, так много встретила хороших людей, которые мне помогали.
— А кто же вам помогал, кроме женщины, которая поспособствовала тому, чтобы вы получили жилье?
— Вот еще пример. Когда мне было пятнадцать, мама вышла замуж. Отчим был хорошим человеком. Именно он рассмотрел во мне актерские способности, мама же хотела, чтобы я стала врачом.
Когда я уже служила в Театре Пушкина, отчим тяжело заболел. Я привезла его в Москву из Брянска, где он жил с моей мамой, показала хорошему врачу. Врач сказал: «Вера, у него неоперабельный рак, и он скоро умрет». Он не ошибся, отчима не стало через два месяца. Но до этого его еще пытались лечить. Без блата и взяток. Закрыли глаза на отсутствие прописки, положили в московскую больницу, начали делать химиотерапию. А когда поняли, что конец близок, стали готовить к выписке. В общем-то это обычная практика — безнадежных больных отправляют домой умирать. И я, опять же без блата, без взяток (у меня и мысли такой не возникло, да и давать было нечего), пошла к врачу и сказала: «Он живет в Брянске. Мама — немолодой человек. Вы его выписываете явно умирать.
Пожалуйста, оставьте его здесь. Мама одна не справится, а я не могу к ней уехать. У меня маленький ребенок, и я веду репертуар в театре». И его оставили в больнице. До последней минуты у него был достойный уход, капельницы, мощные болеутоляющие, которые облегчали его страдания. Отчим умер в Москве. И я опять пошла к людям просить, чтобы его похоронили здесь. И мне разрешили, хотя по правилам должны были везти на родину. То есть снова уже другие люди проявили чуткость.
— Даже не представляю, что сегодня это было бы возможно. Рождение и смерть в наше время — самые доходные статьи бизнеса…
— Отчим покоится на Бабушкинском кладбище. Когда ушла мамочка, я похоронила ее к нему. Я редко хожу на кладбище, но два раза в год бываю.
В день смерти мамы и летом, перед днем ее рождения… Мама была сложным человеком. Между нами всегда была огромная дистанция, но это не мешало нам любить друг друга. Она росла сиротой, воспитывалась без матери с трех лет, и это сильно повлияло на ее характер. Даже испытывая большую любовь ко мне, она боялась проявить нежность, лишний раз приласкать, поцеловать… После маминой смерти у меня еще долго хранилась ее шкатулка с пуговками. Я старалась реже к ней прикасаться, потому что она пахла мамой, и я берегла этот запах. И когда очень скучала, открывала шкатулку и будто бы ощущала мамино присутствие…
— Скажите, что объединяет женщин вашего рода?
— Мы боимся кого-то затруднить. Это у меня от мамы.
Например, тащу тяжелую сумку, мне бросаются навстречу: «Давайте помогу!» — «Нет, нет, это совсем не тяжело». И Юля абсолютно такая же. Правда, зная это за собой, в последнее время старается себя переделать.
— А внучка?
— Ей всего восемь. Она очень обязательная. Это тоже качества женщин нашего рода. Боится что-то сделать не так, кого-нибудь подвести. Беспокойная. Прожив жизнь, я понимаю, что иногда женщине полезно полениться и сказать: «Ах, не буду, не хочу». Я же всегда с самого маленького возраста себе говорю: «Я должна».
— А что должны сейчас?
— Не буду отвечать в глобальном смысле. Скажу о делах насущных. В театре объявлены «Шесть вечеров с Верой Алентовой».
Мне предстоит подряд сыграть шесть своих спектаклей. Должна сдать буклет — это мини-книжка с фотографиями, которую я написала. Должна подготовиться к встрече со своими студентами, я преподаю во ВГИКе на актерско-режиссерском курсе. Должна сняться в трех телевизионных программах, посвященных моему юбилею. Наконец, должна пережить свой юбилей.
Подпишись на наш канал в Telegram